***
Почти неделю Лия заставляла себя не думать о разговоре с сестрой. Занималась двумя проектами параллельно, пару раз выбиралась с Алисой позавтракать в Sixty и погулять в Афимолле, потому что не хотелось никуда выезжать из этого маленького мирка, образованного зоной Сити и Кутузовским проспектом. Пыталась подтолкнуть себя поговорить с бабушкой и наконец узнать, почему та согласилась на сделку, да еще и с Марком. С тем, кого она не признавала за человека. Узнать, почему ничего не сказала ей. Но смелости к концу недели хватило только на один вопрос, еще сильнее подточивший стойкость. И только потому, что она успела подслушать часть разговора. Ту самую, где бабушка требовала не видеться с ней и Илзе. Ту самую, где на это последовал отказ. Марк был прав – она никогда не могла озвучить то, чего хотелось ей самой. Но сейчас причина крылась в страхе разрушить эту хрупкую гармонию. Хрупкую иллюзию спокойствия, где в семье все хорошо и её не принуждают провести всю жизнь с незнакомцем. Казалось, если она попытается докопаться до сути, все рухнет и окончательно погребет её под сводом правил и обязанностей. Решимость пошатнулась, когда четвертого августа на её руках наконец оказалось несколько ценных листов с информацией, которую она ждала еще с середины июля. С информацией, которая сейчас могла бы стать своеобразным выражением благодарности за ту сделку, о которой она почти ничего не знала. Но подарившую ей возможность сделать глубокий вдох. С информацией, которая могла наконец прекратить эти кошмарные сны, так и не пожелавшие покинуть её. И все же еще несколько дней Лия упорно топила себя в проектах, надеясь, что все это пройдет само. Потому что схема успешно работала семь лет назад. Она должна была помочь и сейчас, только что-то шло не так. И именно поэтому, смотря на приборную панель, где высвечивалось «21:43», Лия выворачивала из двора на Кутузовский. Тонкая папка в белой коже выглядывала из расстегнутой сумки-тоут, брошенной на соседнее сиденье. Она честно хотела разобраться со всем сама, какой бы рискованной ни выглядела затея, но календарь, показавший седьмое число, буквально вытолкнул её из дома. Хотя она уже приняла ванну и даже завернулась в одеяло в надежде лечь спать раньше положенного. Не было никаких гарантий, что она вообще не напрасно это все делает. В конце концов, она вполне может наткнуться на запертую дверь. Или, что намного хуже, на традиционную вакханалию с гаремом из не слишком одетых девиц. Однако она должна была это сделать именно сейчас, когда часы уже показывали десять – потому что полуночи ждать точно не станет. Нервно поправляя шелковую блузку, вынутую из гардероба почти наугад, Лия краем глаза следила, как лифт стремительно отсчитывает пройденные этажи. Уши почти не закладывало – наверное, начала привыкать. В конце концов, как бы иначе обитатели башен перемещались между этажами каждый день. Все привыкают. Хотя тем, кто купил пентхаус на последнем, явно приходится весело. Двери разъехались почти бесшумно, и Лия помедлила, прежде чем шагнуть в ярко освещенный коридор; шпильки, обтянутые темно-синей кожей, глухо зацокали по глянцевому мрамору. Определенно это было не самой разумной мыслью. Но если она сейчас не сделает хотя бы полшага – не сделает уже никогда. (продолжит искать причины и аргументы) Напряженные пальцы замерли у белой кнопки звонка. Чтобы коснуться гладкой поверхности, потребовались три медленных вдоха и обещание самой себе выждать всего десять-пятнадцать секунд. Консьерж должен был доложить о её визите, поэтому, если за этот короткий промежуток ей не откроют, она вправе это расценить как «нет». Как «не сегодня». Она обязательно попытается еще раз, но когда-то потом. Не сейчас, когда и без того скудная решимость, кажется, снова улетучивается. Одиннадцать. Двенадцать. Шаг назад. Хватит. Это и правда слишком рано. Сейчас нет никакого смысла, да и она в состоянии все сделать сама. Хотя бы попробовать. И может стоит все еще раз взвесить, потому что глупо… Дверь с легким щелчком открылась, лишая возможности продолжать цепочку рассуждений и практически парализуя. Стискивая в пальцах ручку сумки, Лия, не моргая, смотрела, как расширяется небольшая щель. За которой царили мрак и тишина – совсем не то, что она ожидала. Как и уставший Марк с чашкой чего-то (судя по запаху – эспрессо) в руке мало походил на активно празднующего человека. – Семь лет назад ты бы пил вторую бутылку виски на шумной вечеринке, – прокомментировала странную картину Лия, ощущая необъяснимую скованность. Марк на это только вяло пожал плечами и уточнил: – Зачем ты приехала? Прекрасный вопрос. Ей бы тоже хотелось найти на него ответ. Точнее, ответ она знала, но даже несмотря на то, что не один десяток раз прокрутила его в голове, столкнуть с языка не была готова. И не представляла, под какими пытками сможет. Насколько легче было бы отодвинуть все это еще на неделю. Две. Месяц. Или сразу на два года. Когда вернется из Мюнхена. Если это то, что называют судьбой, еще два года после семи – уже не такой большой срок. Но Марк посторонился, впуская её в апартаменты. В момент, когда она уже была готова просто вручить ему папку и уйти, особо ничего не объясняя. Он опять решил за нее, но, возможно, к лучшему. Хотя пока что Лия совершенно не понимала, есть ли какое-то «лучшее» в их ситуации. Насколько она верно (не «правильно») поступает. – Так зачем ты здесь? Марк повторил вопрос, когда они оба оказались в неосвещенной гостиной. Устроился на диване и практически равнодушно потребовал от нее ответа. Словно хотел наконец разобраться с её визитом и закрыть дверь. Или просто предоставлял ей возможность делать, что хочет, но пытался создать хотя бы иллюзию диалога. Которого не было: она смотрела в пустоту, говорила с пустотой и ощущала себя в пустоте. А еще своими действиями он заставлял её все же искать силы для правды – пусть и малой части. Сплетая пальцы вместе, потому что сумка была оставлена в коридоре, Лия не знала, как справиться с этой неуверенностью. И паникой. Стоит ли справляться. – Сказать «спасибо»? – неровным голосом предположила она, сейчас уже не понимая, зачем надо было ехать сюда, еще и именно сегодня. Могла эсэмэску отправить и этим ограничиться. А папку – передать с курьером, в роли которого вполне бы неплохо выступил Дима. Ему она могла доверять. Он никак не был заинтересован в компании. А там Марк пусть как хочет, так и трактует все. – У меня сегодня тяжело с чтением мыслей. Уточни, какую часть твоей жизни я опять успел сломать, и назови сумму компенсации. Чековая книжка где-то в спальне, – махнул рукой он, делая глоток остывшего кофе. – Вообще-то я правда хотела поблагодарить, – качнула головой, делая шаг вперед и опускаясь на край дивана. – Я знаю о твоем разговоре с бабушкой. И знаю, чего тебе он стоил. Как минимум догадывалась. Больше некому было заключать сделки, где на кону стояла свобода её личной жизни. И больше никто бы не смог предложить бабушке что-то ценное. Даже если Лия не представляла, что именно стало платой. И бонусом к этому чему-то – задушенная гордость. И слишком большая смелость, чтобы явиться для диалога с человеком, который тебя ненавидит. В конце концов, Марк не был обязан этого делать. Следующая его оброненная фраза подтвердила её догадки: – Считай это моей расплатой за ушедшую из твоих рук корону. Расплатой. Может это и имело смысл. Может Марк осознал то, что она тогда говорила ему, сходя с ума от ярости и боли. Может правда решил наконец поставить крест не перед её лицом, пытаясь удержать, а устранить реальную проблему. Но для нее это было чем-то большим, чем расплата за потерянную корону. – Я удивлена, что ты купил только мою свободу, а не её лояльность. Единственное, что она узнала от бабушки. Единственное, о чем осмелилась спросить. Что пришлось отдать ей. И еще несколько дней пыталась понять, почему так мало. Почему только отказ от навязанного замужества. Какую бы цену ни заплатил Марк, он мог потребовать за это более интересный для себя «товар». Он это умел. Несмотря на то, что гостиную освещали лишь огни башен, проникающие сквозь не зашторенные панорамные окна, Лия отчетливо видела все эмоции на лице сидящего почти в метре от нее Марка. Откинувшегося на спинку кожаного дивана и прикрывшего глаза, но все же реагирующего на её слова. И по одним только на миг поджавшимся губам она могла прочесть намного больше, чем по любой из книг. – В этом нет смысла, – отозвался Марк и обернулся к Лие с пристальным взглядом почти черных в этом мраке глаз. – Проблема не в её лояльности, а в твоей. Это было совсем не то, о чем она желала поговорить. Даже если пришла почти ради этого. В её представлении диалог был намного короче. Благодарность, подарок, захлопнувшаяся дверь. И все заготовленные слова задушены в корне. Она не желала даже как-то объяснять свои действия сейчас. Но с каждой новой фразой, звучащей в этой комнате, становилось все тяжелее просто встать, развернуться и уйти. Они прошли уже не одну точку невозврата, на каждом рубеже получив десяток не заживающих шрамов. И возможно им не привыкать к подобным разговорам, к коротким мгновениям искренности, которую после заливают тонны лжи. Но однажды не останется мостов: они сожгут все и останутся на постепенно тающих льдинах в океане. За километры друг от друга. Окончательно разведенные по разные стороны планеты. Утонут. – Я хочу тебе доверять, – выдохнула она, ощущая, как в голове взрывается тишина, практически выдавливая каждую букву сквозь рвущуюся кожу. – Но как только я пытаюсь это сделать, ты все перечеркиваешь. Я не хочу каждую минуту ждать момента, когда ты снова своими желаниями что-то уничтожишь. – Я не хотел делать тебе больно. – Но сделал. У них никак не получалось отпустить друг друга – все шло именно от этого. Поднявшись на ноги, Лия отошла к окну, за которым в густом черничном мраке вспыхивали звезды ночной Москвы и огни родного Меркурия прямо по курсу. Ей казалось, что они заходят в тупик. Бегают по кругу, пытаясь выбросить чувства, но влетают в ту же ловушку, из которой так долго старались освободиться. Подавляют самих себя, примеряют новые роли, но возвращаются к старым, когда дело касается друг друга. Алиса была права: ей не все равно ни на его извинения, ни на эти красивые жесты, ни на проявления чувств. И Илзе тоже прекрасно видела самую суть: она до сих пор не избавилась от той ненормальной любви, и вряд ли когда-то избавится. Только почему-то даже когда она позволяла самой себе это признать, легче не становилось. И подслушанные разговоры только усложняли ситуацию. «Есть вещи, которые не могут стать ценой сделки». За спиной тихим шорохом отозвались шаги Марка, вставшего с дивана и приблизившегося к ней. Холод его рук, несмело легших на плечи, ощущался даже сквозь тонкий шелк рукавов. Вызывал озноб и пульсацию, уходящую куда-то в почти парализованные пальцы. – Я хотела, чтобы ты что-то сделал, – сорвавшиеся с губ слова оседали ледяными каплями на коже, разъедая её кислотой. – Чтобы показал, что я еще нужна тебе. Она хотела другой любви – спокойной, тихой, залечивающей разорванные раны, оставленные более страшным чувством. Но от него избавиться не могла. Даже если бы вырезала всю плоть, оставив лишь кости. И, надеясь найти равновесие в удачном браке с принцем, она больше всего хотела, чтобы её помолвка заставила Марка сделать что-то. Что-то, что даст ей понять – в их отношениях есть смысл. В них есть смысл. Что-то, что даст ей понять – они изменились и готовы. Только все осталось тем же. – Ты просила время. Его голос звучал глухо, устало – вторил её собственному. И смотрел он на её отражение в стекле так же устало. – Я просила не требовать ответа и дать мне шанс на попытку. Но не хотела, чтобы он именно так уничтожил это все. Наверное, она слишком много сказок читала в детстве. И слишком часто окружающие исполняли её желания. Она забывала, что бывает иначе. Что у них всегда было иначе. Что здесь никогда не было классической сказки: её заменяли эгоистичные желания. Заменяли какие-то глупые принципы, привычки, представления о жизни, отношениях и людях. Неспособность слышать друг друга. Страхи. Сказать откровенно, снять маску, дотронуться кожей – не плотной перчаткой, защищающей от настоящих ощущений. – Прости, – слово горячим шепотом растеклось по шее справа, впитываясь в кожу, смешиваясь с кровью. В темном стекле Лия видела, как Марк смотрит в глаза её отражению, и осторожно одной рукой убирает волосы, чтобы почти неощутимо коснуться губами кожи за ухом. Дрожь по телу сбила дыхание, вызывая желание опустить веки, но Лия продолжала удерживать этот зрительный контакт в отражении. И наблюдала, как вторая рука скользит с её плеча вниз до запястья, на несколько секунд переплетается с пальцами, а потом ложится на талию и легким давлением заставляет находящиеся в десяти сантиметрах друг от друга тела соприкоснуться. То, как рука, раньше отводившая от уха волосы, теперь прочертила линию по шее, задела цепочку и чуть отвела в сторону ворот шелковой блузки, она скорее почувствовала, чем увидела: картинка в отражении расплывалась. Ноги позорно подкашивались. – Что ты делаешь? – на грани шепота произнесла Лия, когда жгущие льдом пальцы прошли по ключицам и, помедлив, расстегнули верхнюю пуговицу блузки. – Думаю, что уничтожу своими желаниями на этот раз, – с той самой вынимающей душу усмешкой, которая сводила её с ума семь лет назад, отозвался Марк; холодные прикосновения к груди на самой границе с бюстье провоцировали едва ли не сильнее этой усмешки. – Хотелось бы уже избавиться от твоего упрямства. Или страхов – как получится. Ни её упрямство, ни её страхи (тем более) так легко не уничтожались. А вот все, что от нее осталось, было готово к разрушению. И кажется уже даже рациональной части становилось наплевать на происходящее. «Есть вещи, которые не могут стать ценой сделки», – все так же эхом на разные голоса отзывалось в голове. Ровно настолько, что Лия спокойно смотрела на то, как, повинуясь чужим пальцам, расстегиваются мелкие пуговицы и чернильно-синий шелк скользит по плечам, обнажая почти потерявшую загар кожу и гладкий кремовый бюстье. Ровно настолько, что она почти инстинктивно отклоняла голову вправо, когда чувствовала теплые сухие губы на левом плече, чтобы позволить им пройти по шее вверх, до мочки уха и скулы. Ровно настолько, что сама не понимала, почему её руки вдруг потянулись вверх, чтобы запутаться пальцами в темных волосах и не позволить Марку отстраниться от её шеи. И только осознав, что устойчивость её начинает серьезно подводить, Лия развернулась, чтобы вцепиться в его плечи и полностью потерять связь с реальностью. Голодный, горячий поцелуй был хуже любого омута: из последнего хотя бы имелись шансы вынырнуть. Спастись от тех диких ощущений, накрывших с головой обоих за доли секунды, не представлялось возможным. Начать дышать ровно, когда в голове шумело и от ста двадцати ударов в минуту пульсировало в висках, никто бы не сумел. Стекло панорамного окна холодило лопатки, но ничуть не отрезвляло разум, наконец сдавшийся и совсем не бабочкам в животе – хаосу из миллиардов осколков в груди. Едва понимая происходящее, чувствуя, как её колотит крупная дрожь, Лия пыталась справиться с пуговицами не до конца застегнутой рубашки Марка и отправить её куда-то на пол, к своей. Но мысли постоянно ускользали в точки ожогов, которые оставляли его губы на её теле. Руки непроизвольно стремились одновременно с избавлением от рубашки добраться до мелкого золотого кольца в ухе, спутанных волос и еще более раздражающего, чем пуговицы, ремня на джинсах. Когда Марк резко прервал поцелуй, почему-то отстранившись от нее, дезориентированная Лия недоуменно моргнула, почти инстинктивно крепче обвивая его шею рукой. Но вопрос задать не успела, потому что на нее тут же обрушилась неожиданная фраза, придавливающая к полу стальными плитами: – Если это твое «спасибо» за спасение от статуса фрау Вагнер, лучше одевайся и уходи. Кажется, её знобило. Только сейчас удалось понять, что в апартах прохладно – слишком для обнаженных плеч. Замерев на месте, она несколько секунд с трудом фокусирующимся взглядом смотрела на Марка, пытаясь понять, что в его голове. Точнее, пытаясь найти логику в последних пяти минутах. Это не она первая начала соблазнять, но стоило только ей проявить инициативу, он указывает ей на дверь. Серьезно? – Ты действительно хочешь, чтобы я ушла? – уточнила она нетвердым голосом, обводя ногтем линии татуировки, которую теперь могла видеть полностью. И все еще не представляла, какой смысл был заложен в простом, казалось бы, рисунке. И неясном числе. – Я не хочу, чтобы ты мне потом в копилку провинностей добавила «воспользовался моментом». Провокация была случайной, но секс из благодарности не подразумевался точно. Опять благородные порывы. Второй раз, черт бы его побрал. Это все походило на очень дурную статистику и грозило серьезно так подорвать её уверенность в себе. А еще поставить под сомнение способность мыслить и делать выводы. Очень захотелось рассмеяться, но Лия не могла не понять причин. Она прекрасно знала, как их тянуло друг к другу постоянно. И прекрасно знала, что ему ничего не стоит соблазнить её сейчас, когда она действительно опустила щиты вокруг себя. Тем не менее он давал ей выбор, зная возможный исход. Проблема была лишь в том, что выбора у нее не было. Между семьей и любовью Грейс Келли всегда выбирала первую, но надеялась, что избранник сумеет решить конфликт с родными. Лия не хотела ничего выбирать, хотя понимала, что однажды придется это сделать. Только ей не пришлось ждать, пока Марк попытается хотя бы о чем-то договориться с бабушкой – он сделал этот сумасшедший шаг, когда она о подобном не могла даже подумать. И это заставляло её осознать – в нем действительно что-то изменилось. Что-то, что отвечало за выстраивание линий поведения. В восемнадцать он бы скорее применил к ней шантаж. В двадцать пять вдруг заключил сделку с бабушкой: человеком, который мог не только отказаться, но и ответить на попытку влезть в дела семьи. И вряд ли бы бабушке стоило больших усилий найти главные точки уязвимости Марка сейчас, когда он рисковал потерять компанию деда. Когда был почти никем и один. Это заставляло её осознать – в них все же что-то изменилось. И обязано было начать меняться в ней. В их сказке все шло не по канонам, и принцесса тоже должна была что-то делать, если не хотела остаться среди развалин своего королевства. Принцесса должна была сделать шаг и встать рядом, а не ждать позади. – Сделаем вид, что моментом воспользовалась я, – шепотом прокомментировала Лия, заканчивая лишний сейчас разговор новым поцелуем. Ощущая себя семнадцатилетней девочкой, выяснившей, что в научном отделе библиотеки редко бывают люди, и там можно вполне неплохо прятаться во время «окон» в расписании. И даже позволять себе тихие стоны, приглушенные то чужим плечом, то ладонью. Правда сейчас это совсем не походило под определение «тихо». Но и им было не (во)семнадцать. Готовность наконец встать рядом была главной причиной её появления здесь сегодня. Причиной, безликой тенью мелькнувшей в затуманенном разуме. Заставившей отстраниться на какую-то пару сантиметров, показавшейся целой милей – кончики пальцев покалывало разочарованием от этой вынужденной паузы. – Принцесса, сбегать надо было раньше, – крепче сжимая её ребра, не прекращая то целовать, то прикусывать кожу живота, возмущенно сообщил Марк. Подавляя желание просто соскользнуть уже спиной по стеклу на теплый пол, укрытый белым ковром, потому что ноги давно превратились во что-то бессильное, Лия едва совладала с надломленным голосом: – Я не сбегаю. Не веришь – сам сумку принеси. Кажется, где-то на диване. Чтобы успевать выдавать на выдохе больше одного слова, приходилось до крови закусывать щеку изнутри: это хоть немного вытягивало её из густого, удушающего жара. Только боль исчезала почти сразу же, заставляя тонуть еще глубже. – Потом, – отказался Марк, поднимаясь и ощутимо прихватывая зубами чувствительную кожу груди. Способность связно мыслить исчезала с пугающей скоростью. На то, чтобы решительно упереться ладонями в его плечи, ей потребовались все остатки давно обращенной пеплом выдержки. Потому что сейчас она хотела честности между ними. А значит, сначала требовалось сделать вещь, ради которой она вообще приехала. – Стой, – Лия едва слышала собственный голос за шумом крови в ушах; пристально смотря на все же поднявшего на нее темные глаза Марка, она пыталась вменяемо объяснить: – Там есть кое-что важное. – Сомневаюсь, что важнее тебя, – хриплым голосом не согласился он, скользя руками по её плечам, чтобы потянуть на себя и заставить вместе опуститься на пол. Только вставая на колени, Лия осознала, насколько ватными были ноги, так охотно подогнувшиеся – чудо, что не рухнула. Хотя куда намного легче стало, когда оголенные лопатки ощутили мягкость ковра: дрожащее от возбуждения, нетерпения, фонового раздражения (из-за нарушенного сценария) и страха (из-за бабушки) тело хоть немного расслабилось, уже не вынужденное держать вертикальное положение. И все же, задыхаясь от взрывающих все внутри касаний, она предприняла последнюю попытку вспомнить о главном: – Марк!.. Это, ч-черт… важно. Последнюю, потому что короткое «Потом» шепотом отправило поток горячего воздуха по внутренней поверхности бедра, вырывая из рук последнюю соломинку, удерживающую сознание в реальности. Заставляя послать к черту попытки сдержать неприлично громкие стоны кровоточащей щекой. Требуя подстраиваться под почти безумный ритм тел. Вынуждая искать как можно более тесного контакта. Б л и ж е. П о д к о ж у. В кровь.***
Опираясь локтями на грудь насмешливо смотрящего на нее снизу вверх Марка, закинувшего левую руку под голову, Лия догадывалась, что говорить что-либо о чьей-то несдержанности бесполезно. В конце концов, она и сама виновата в том, что они сейчас лежали друг на друге, и она старалась не реагировать на провокационные прикосновения к обнаженной пояснице. Пульс все еще находился где-то за пределом, но грохот сердца уже не оглушал. – Теперь-то можно сумку принести? – уточнила Лия, сощуриваясь. Полутьма сейчас казалась родной и даже спасительной: она действовала подобно морскому бризу, охлаждая горячую кожу и унимая неровное дыхание, выравнивая пульс. Света от не зашторенного окна хватало, чтобы видеть друг друга, но мрака все еще было настолько много, чтобы все ощущения обострились в сотню раз. Сводя с ума. – Это не может подождать? – с явным нежеланием отпускать осведомился Марк, неторопливо обводя пальцами контур её лопатки. Интересно, если бы он знал, о чем речь, стал бы так затягивать? Или наоборот всю ночь бы просидел над делом, оставив её без внимания? Лия прекрасно знала, что компания для него значит очень много, особенно сейчас. И вполне была готова к тому, что в этом противостоянии лидирующая позиция совсем не у нее. Хотя самолюбие оказалось бы серьезно уязвлено. Может и хорошо, что дело до документов дошло не сразу. Только теперь весы с её решимостью на одной из чаш начали опасно покачиваться. Сейчас имелись все шансы сообщить, что она пришла просто поздравить. Подарок вручен, до свидания. И все по классике – переспали, разбежались, продолжили оставаться параллельными. В конце концов, взрослые люди. Не обязательно искать в сексе какие-то возвышенные мотивы. Может она вообще просто отплатила за тот майский отказ? – Принцесса? Расфокусированное зрение снова стало четким; тонкие черные линии перед глазами слились в цифры на смуглой шее. И вместо того, чтобы ответить на предыдущий вопрос или сказать то, что уже начало оформляться в голове, Лия почти бездумно произнесла: – Что на самом деле за этой татуировкой? Даже в полумраке она могла видеть, как все эмоции с лица Марка словно вмиг стер ластик. Он всегда выглядел так, когда хотел закрыться от окружающих. Лия не понимала, в чем дело, но надеялась все же дойти до правды. Ей казалось это важным. – Глупость семнадцати лет. Осторожно прикоснувшись к татуировке, Лия очень медленно провела ногтем по контурам пятерки, переходя по соединяющей линии к следующей цифре. – Ты жалеешь, что сделал? Марк отвернул голову к окну. Лия молча смотрела на него, не убирая руки от неясного ей рисунка, и ждала. Минуты через две тишина расползлась под короткими фразами: – Нет. Но это было глупо. И банально. Слова ничего не прояснили – только сильнее сбили с толку. Тихо выдохнув, Лия склонила голову; спутанные волосы упали на лицо, ухудшая обзор. – Не понимаю, – прошептала она, – что такого глупого в двух цифрах. – Потому что это абсолютная юношеская дурь – набивать на себе чье-то имя. Когда через месяц вы разбежитесь, а через год забудете друг о друге. Имя? В двух цифрах Лия не видела ни намека на буквы. Даже если подключить очень хорошую фантазию и дорисовать еще какие-нибудь черточки. Хаос в голове становился все более ужасающим. А еще к нему начало примешиваться что-то неприятное. Эта чертова татуировка у Марка появилась до начала их отношений. Несмотря на то, что Лия действительно считала наколки с именами глупостью, сейчас это раздражало совершенно по другой причине. – Какое имя? – почти одними губами поинтересовалась она, не уверенная, что хочет знать ответ. И, похоже, Марк его тоже не очень жаждал озвучивать. Однако, прозвучавшие четыре буквы все смешали внутри. – Твое. Это выглядело абсурдом со всех сторон. И еще меньше походило на правду, чем какие-то объяснения о спорте, хомячках и псах. Не сходилось буквально все: цифры, даты и даже их отношения. – Как?.. – это все, что удалось столкнуть с языка, хотя в голове было намного больше. Но Марк, похоже, понял вопрос и то, что за ним скрывалось. Все так же смотря на ослепляющие башни, за которыми превращалась во всполохи золота Москва, он медленно произнес: – Римская система. Не хотелось делать эту глупость настолько очевидной. Впрочем, тут было еще кое-что. Когда я проспорил эту проклятую татуировку Глебу, у меня были уже четыре не случившиеся попытки начать с тобой отношения. Поэтому цифра перевернутая. Пребывая в состоянии ступора, вызванного ошеломлением, Лия уточнила: – Ты так был уверен, что пятая станет успешной? Татуировка появилась задолго до того, как мы начали встречаться. – Когда тебя угрожают рассекретить при всем лицее, приходится верить в смелость и прочие отсутствующие качества, – усмехнулся Марк, наконец возвращая ей внимание. И эта фраза наконец избавила Лию от того странного состояния, вызванного признанием. Сощурившись, она подняла голову, чтобы встретиться с Марком взглядом. – Кажется, Глебу пора выдать медаль. За вмешательство в чужие жизни. И татуировка он, и твоя смелость он, и пари он. Хоть откуда-нибудь его уши не торчат? – С тем, что происходит с нами спустя семь лет, он никак не связан, – заверил её Марк, протягивая руку, чтобы убрать вьющиеся пряди ей за ухо. – О, тут его неплохо Илзе заменила. Хотелось бы ей знать, какую часть этой истории сестра не творила своими руками. Та влезала везде, где только могла. Лия не сомневалась, что их столкновения в феврале происходили благодаря ей. То, что Марк узнал о ее желании открыть студию, тоже не могло случиться само по себе. И это только вершина айсберга, грозящегося потопить Титаник их отношений. Лие всегда хотелось думать, что если между людьми есть что-то настоящее и сильное, их будет сводить судьба. Но не одна слишком предприимчивая личность, решившая, что так будет лучше. Это отдавало какой-то фальшью. – Перестань думать об этом, – словно прочитав её мысли, Марк приподнялся на локте, большим пальцем свободной руки обводя контур ее губ, прежде чем вовлечь в короткий поцелуй. И продолжить, оставив между их лицами ничтожное расстояние: – Ни Глеб, ни Лиз не смогли бы сделать главного – создать что-либо между нами. Еще бы понять, что именно. Сейчас это не было похоже на то, что происходило между ними в семнадцать. Тогда Лия ощущала себя глупо влюбленной (если опустить момент с изрезанной и выброшенной). Со всем прилагающимся – бабочками и головокружением. С ощущением счастья в короткие минуты, которые удавалось урвать у жизни, сотканной из правил и требований. С желанием поверить и разрешить себе сознаться в чувствах. Спустя семь лет все выглядело иначе. Бабочки с оборванными крыльями давно лежали в могилах. Голова кружилась уже совсем по другой причине. И счастье превратилось во что-то эфемерно-утопичное. Сейчас Лия ощущала себя движущейся ко дну самой глубокой пропасти – в полном мраке и на безумной скорости. Отравленной до самого костного мозга – никакое противоядие уже не сработает. Сошедшей с ума, потерявшей связь с реальностью – потому что возвращаться туда страшно. Но одно так и не изменилось. Она чувствовала себя настоящей. Резко сев, чем вызвала недоумение у Марка, Лия мельком огляделась и, поняв, что терять последние крупицы решимости не готова (а это произойдет, стоит ей помедлить еще), встала. Чтобы забрать с дивана чертову сумку и вернуться на ковер к окну, на ходу вынимая оттуда самое главное. Причину её визита сюда именно сегодня. Причину всего. – Что это? – перевернувшийся на бок Марк с легким непониманием уставился на тонкую папку, а потом перевел взгляд на опустившуюся рядом Лию. – Подарок ко дню рождения, – припухшие губы с почти исчезнувшей помадой слабо дернулись в подобии улыбки. – Любопытная информация на Елецкого. Тебе понравится. Он заинтересованно присел, раскрывая документ и поворачиваясь в сторону окна, чтобы рассмотреть хоть немного. Можно было, конечно, включить нижний свет, но полумрак был слишком уютным, чтобы его нарушать, даже ради важных дел. И такая реакция Лию отчасти удивляла. – Когда ты успела это раскопать? – пролистывая бумаги, осведомился Марк. Похоже, подарок пришелся по вкусу. Впрочем, на другое она и не рассчитывала. – У меня было достаточно времени. И достаточно должников, с которых можно было спросить услугу. Пожалуй, это и есть самое главное в любых знакомствах – никогда не знаешь, как они могут пригодиться. Одноклассники и прочие сверстники из лицея, люди на светских приемах: все они в определенный момент могли стать полезными. Главное, заводить правильные связи. – Спасибо, – тихое, но искреннее слово растворилось на коже, когда приблизившийся Марк оставил короткий поцелуй на выступающей косточке плеча. Уже полноценно улыбаясь, Лия коснулась пальцами его скул и позволила их губам ненадолго встретиться. Но решила все же договорить то, что оформлялось внутри нее всю эту неделю, хоть и пока не поняла, нужно ли ей это. Стоит ли делать такой шаг. Потому что это уже не походило на их обычные сделки – это значило что-то большее. – Я могу помочь тебе с компанией. Думаю, мы сумеем найти доказательства причастности Елецкого к смерти помощницы твоего деда, к покушению на тебя, к сливу коллекции. Как и составить что-то на подставные лица в совете. Явно надеясь закончить разговоры хотя бы на ближайшие полчаса, отложивший документы в сторону Марк склонился к её ноге, чтобы мучительно медленно выцеловывать каждый миллиметр внутренней поверхности бедра от колена. Но все же приподнял голову, хрипло уточняя: – Шантаж? – Почему нет? – пожала плечами Лия с многообещающей полуулыбкой. – Это работает. – Ты безумно сексуальна, когда об этом говоришь. Но все же предпочту обсудить все планы потом. Выдыхая, Лия позволила увлечь себя обратно в горизонтальное положение. Семь лет давали о себе знать.