***
Двадцать третье августа Лия бы не смогла забыть, даже если бы очень хотела. По какому-то неизвестному, но очень стабильно работающему закону вселенной именно на эту дату зацепилось сразу несколько важных моментов. А следом к ним добавилась пара не столько важных, сколько сложных. И тяжелых. В первую очередь, в этот день должно было решиться все, что касалось компании Марка. Одно только это создало бессонницу на пару дней до сегодняшнего. Следующее – её личная метка, жирный красный круг в календаре, обозначающий встречу с потенциальными заказчиками, с которыми её (что удивительно) свела мадам Киселева. Лия в первые минуты разговора думала, что ослышалась, когда ей сообщили, по чьей рекомендации к ней обратились. Видимо, это была благодарность за то, что блудную дочь помогли вернуть на правильную дорогу, выпнув из дизайна. Так или иначе, этот заказ выглядел очень интересным и не менее перспективным. Напряженное состояние, которое не отпускало третьи сутки, к сегодняшнему дню достигло своего апогея, заставив уже с утра выпить таблетку. Но не то чтобы это сильно облегчило ситуацию. К обеду Лие казалось, что часы тянутся мучительно медленно – не было новостей от Марка, до встречи оставалось полтора часа, и несмотря на то, что ехать здесь не дольше тридцати минут, выйти хотелось прямо сейчас. Отбрасывая от себя четвертый комплект одежды (абсолютно не понимая, в чем будет уместно приехать), Лия вытянула из шкафа очередную юбку-карандаш, теперь уже темно-красного цвета. Пока пальцы застегивали боковой замок, разум пытался понять, не слишком ли ярко получается. И не лучше ли было оставить монохромную классику, пусть та и выглядела скучной. Кажется, она со времен первого свидания с Анри так долго не подбирала одежду. Возможно, юбка, дополненная кремовой шелковой блузкой, тоже бы отправилась обратно в шкаф, но тихо отворившаяся дверь спальни отвлекла Лию от бессмысленного потрошения гардероба. И от мыслей в целом, потому что бабушка одним своим появлением умела заставить думать совсем в другом направлении: в направлении причин своего визита. Особенно визита в черном платье-футляре, когда вроде бы до вечера причин выходить из дома у нее не намечалось. – Что-то случилось? – настороженно поинтересовалась Лия, застегивая пуговицы на манжетах и не сводя глаз с бабушки. Та с нечитаемым выражением лица устроилась в кожаном кресле, стоящем у узкой стены, и сообщила: – Полагаю, это ты мне должна сказать, что случилось. Еще сильнее недоумевая, Лия присела на невысокий пуф у туалетного столика: не было похоже, что планируется короткий разговор. Разве что её за что-то расстреляют, не дав и слова в собственное оправдание сказать. – Я не совсем понимаю, о чем речь, – осторожно произнесла она, пытаясь по лицу бабушки хотя бы примерно догадаться, насколько та раздражена, разочарована или неприятно удивлена чем-то. Но все было тщетно. Идеальная маска, не прикопаешься. – Вот и я не понимаю, – согласилась бабушка. – Не понимаю, что такого важного мог знать или сделать Черницын, чтобы ты решилась его шантажировать. Дьявол! Вот про это Лия, признаться, уже успела позабыть. Не про самого Черницына, конечно же, а про то, что вся та история может стать известной именно для бабушки. Конечно, у нее не было выбора, и она в любом случае бы поступила так, но все же к этим последствиям оказалась немного не готова. Интересно, бабушка в курсе, что внучка была в казино? Или ей донесли только про шантаж? – Почему это так важно? Он вроде не в числе твоих близких друзей. Хотелось понять, по какой причине ей решили устроить допрос. Известил бабушку наверняка сам Черницын, но что в случившемся такого страшного? Вряд ли её отчитывают за факт шантажа – это не то, за что её бы стали ругать. Хотя, конечно, бабушка всегда стремилась сохранить идеальную репутацию внучек. Но ей это не удалось. Ни с одной. – Потому что из-за твоих эгоистичных желаний я потеряла двух крупных поставщиков, а с ними – деньги. А вот и корень зла, похоже. Значит, Черницын периодически мелькал на их мероприятиях не просто как потенциальный инвестор и очередное полезное лицо? Нервно сплетая пальцы в замок, Лия начала считать до десяти, прежде чем ответить, но не успела дойти и до пяти, когда бабушка продолжила: – И почему-то я уверена, что эти твои желания связаны с тем мальчишкой. Такой быстрый и слишком правильный вывод не сулил ничего хорошего. Тяжело сглотнув, Лия хотела было ответить (пусть и ни одной связной мысли на языке не крутилось), но вновь не успела. Видимо, у бабушки был заготовлен целый монолог. Главное, чтобы репрессивные меры следом не подоспели. – Я думала, это подростковое помутнение разума осталось в прошлом. Но, похоже, все намного хуже, – протянула бабушка с холодом ледников десяти Антарктид, и Лие хотелось заткнуть уши: лучше и не думать, насколько «намного». – Что вас связывает сейчас? Прекрасный вопрос. Своевременный, главное. Вот именно разговоров о её личной жизни, которой быть не должно, сейчас и не хватало. Если она сейчас сознается бабушке, ей не то что два года в Мюнхене – ей вся жизнь где-нибудь в мелкой немецкой деревушке обеспечена. Если такие существуют, конечно. Лия прекрасно понимала, что если между ними не рухнет все снова (и уже окончательно), однажды бабушка узнает. Однажды придется рассказать, и бесполезно надеяться, что настанет удобный день и час, когда отношения между двумя близкими ей людьми станут хотя бы нормальными. Пусть не теплыми, но нормальными. Не станут – она это прекрасно знала. Но это «однажды» не могло наступить сегодня. Ни в коем случае. Пытаясь спешно придумать ответ, который бы походил на правду и хоть немного снял с нее вину, Лия невольно крутила на запястье браслет. И в момент, когда вроде бы сформулированная фраза была готова сорваться с языка, раздалось уведомление о сообщении. Инстинктивно обернувшись к лежащему на столике телефону, она краем глаза зацепила зеленую иконку на загоревшемся экране и два слова. Два слова, которые что-то перевернули внутри. Два слова, ставшие той тонкой иголкой, которая должна была проткнуть воздушный шар напряжения, давящий на легкие и мешающий дышать. Два слова, которые оказывается были жизненно необходимы и ей. «Мы победили». Невольно прикрывая дрогнувшие в улыбке губы ладонью, Лия стремительно забрала телефон со столика, чтобы разблокировать и написать ответ (звонить сейчас было равно самоубийству), когда голос бабушки за доли секунды убил в ней всю легкость, появившуюся минутой назад. – Ты забыла, что использование телефона во время разговора – это невежливо? Погасив экран боковой кнопкой, Лия подняла голову, чтобы встретиться глазами все с таким же холодным взглядом. – Прости. Просто срочное сообщение по работе. – Ты не ответила на вопрос. Счастье, что сейчас бабушка не стала допытываться, о какой работе речь, хотя открытые на стационарном маке за её спиной наброски отчасти могли бы прояснить ситуацию. – Марк здесь не при чем, – надеясь, что голос звучит ровно, отклонила её подозрения Лия. – У меня были счеты с Вероникой Романовской. А Черницын имел много интересной информации, работающей против нее. Сложно было понять, поверила ли бабушка и приняла ли аргумент как весомый: её лицо оставалось таким же непроницаемым. Но на возможные отношения с Марком намекать перестала, и это уже радовало. Правда, не преминула потоптаться по другой болевой точке. – Надеюсь, сегодня ты не станешь причиной потери моих денег в третий раз. О, ну конечно же бабушка не забыла про Литвинова. Хотя непосредственно её вины там практически не было. – Буду молчать и глупо улыбаться, – натянуто пообещала Лия, стараясь не думать о том, что ей придется убить не меньше часа личного времени на очередное пафосное мероприятие. – К сожалению, молчать не получится. Тебе придется принять роль хозяйки вечера. Это что, наказание такое? По ушам ударила тишина, повисшая после этого заявления. Она не может сегодня стать хозяйкой – это рушит все планы. Принять такую роль означает провести в зале не меньше четырех часов, а то и все шесть. Когда она освободится? В двенадцать? Почему именно сегодняшний вечер на ней? Да лучше она следующие десять проведет, но сегодня ей надо освободиться как можно раньше. Совещание вряд ли продлится больше часа, поэтому к шести Лия думала уже быть в Неве. Тем более, раз у них появился повод для праздника. Она должна была стать первой, кто поздравит с этой победой. Возможно, одной из главных в его (и в их) жизни. – Я не могу сегодня, – Лия покачала головой, сжимая в руке мобильный. – У меня… Мне в половине пятого надо быть в Главкино, это не отменить и не перенести. Я занимаюсь интерьером локаций для нового фильма. Сама понимаешь, что такими предложениями не разбрасываются. Тем более, когда съемки ведутся не просто местной мелкой кинокомпанией. У нее есть шансы получить полезные знакомства с потенциальными зарубежными клиентами. И это если опустить вопрос денег. – И ты до ночи будешь там? – недоверчиво уточнила бабушка. Лия неопределённо пожала плечами. – Решай этот вопрос как угодно, – похоже, бабушка входить в её положение не собиралась, – но к шести ты должна быть в Метрополе. Подготовительные моменты, так и быть, на себя возьмет Алла. – На молчаливый вопрос внучки она добавила: – Моя подруга, мать Олега. Она прилетела вчера. – Почему я должна заняться именно этим вечером? – все еще ничего не понимая, особенно в свете новой информации, осведомилась Лия. Внутри скреблось разочарование, которое усиливала вибрация мобильного: похоже, еще одно сообщение пришло. Но отвлечься прямо сейчас – подписать себе смертный приговор. Ответ оказался слишком неожиданным: – У меня вылет в Лейпциг через три часа. Что могло бабушке понадобиться в мелком немецком городке, Лия не представляла. Ладно бы Мюнхен – хотя внезапно срываться, чтобы увидеть внука, она бы не стала. Тем более в день ежегодного вечера, посвященного её собственному благотворительному фонду. Он много значил для бабушки, она бы вряд ли все скинула на внучку без весомой причины. И в чем дело? Новая короткая фраза все расставила по своим местам: – Ирма умерла. Несмотря на то, что на лице бабушки ни одна мышца не шевельнулась, а глаза оставались такими же холодными, Лия догадывалась, что до того, как эта привычная маска крепко осела на законном месте, было пролито немало слез. Сухих и в абсолютной тишине. Но они были. Ирмой звали младшую сестру бабушки. Единственную, которая «втихую» помогала ей, когда произошла та чудовищная ссора с родителями. Вторая из двойняшек, Хильда, подчинилась решению матери. Так странно было видеть, что спустя годы история в видоизмененных декорациях повторилась и в их семье. Лия никогда не видела сестер своей бабушки – разве что на фотографиях, да и тех было немного. Рассказы тоже в этом доме не звучали: бабушка не любила говорить о прошлом. Но все же какие-то крохи информации осели в памяти и сейчас немного объясняли причину такого стремительного отлета. Иногда Иветта Аренсберг все же выбирала семью, а не свой статус и работу. – Я поняла, – отрывисто кивнула Лия, тихо выдыхая. – Тебя забрать из дома или от Главкино? – Из дома. Не хочу потом организовывать перевозку машины. На несколько секунд в спальне вновь повисла тишина. Лия пыталась понять, что ей делать с этим вечером (и со всем, что резко было вычеркнуто из её графика) и как объяснить все происходящее Марку. Бабушка, похоже, тоже что-то обдумывала, прежде чем продолжить (или закончить) их разговор. – Водитель заедет в половине шестого. В Метрополе тебя будет ждать Олег – представит Алле, раз я не успела. О, чудесно. А вот и прекрасное дополнение, без которого никуда. Делаем ставки: в скольких аккаунтах глянцевых изданий завтра появятся её фотографии с потенциальным женихом? А то, что о событии станут говорить (и о ней тоже), потому что бабушки на нем не будет, сомнений не вызывает. – Хорошо. В конце концов, у нее не было выбора. Часы показывали три, и она не представляла, как распорядиться крохами свободного времени. Даже если встречу можно перенести на половину четвертого (если дороги свободны, она успеет за двадцать минут доехать), то шансы вернуться домой к пяти, при этом заехав еще и в Сити, стремятся к нулю. Как ни крути, все пошло к черту. И она ничего не может сделать.***
Фонд помощи онкологическим больным Иветта Аренсберг организовала спустя десять лет после смерти мужа. И помогла ей в этом двадцатишестилетняя Алла Одинцова, правда на тот момент носившая другую фамилию. Одинцовой она стала уже во втором браке, где и родился Олег. Женщины, объединенные общим горем (Алла похоронила первого сына, скончавшегося от нейробластомы в возрасте четырех лет), стали равноправными владелицами Фонда. Они обе проводили ежегодное мероприятие, однако последние десять лет Алла жила в Испании, куда переехала после развода и ухудшения здоровья. А до того Лия просто не имела причин посещать этот вечер в силу возраста, поэтому с подругой бабушки лично не была знакома. И, строго говоря, не знала, что это именно она занята фондом. Вопреки ее опасениям, Алла оказалась довольно приятной женщиной – как минимум более открытой, чем бабушка, и более душевной. Не исключено, что это была маска, как и у всех в их обществе, однако даже если так, общаться с ней было приятно. Как бабушка и говорила, Алла к её приезду разобралась с подготовкой, поэтому Лие оставалось лишь выйти на сцену в самом начале, пообщаться с гостями до этого и после следить периодически за ходом мероприятия. И из всего этого самым тяжелым было именно общение – потому что несколько общих приветственных фраз для всех под софитами её не пугали. А вот короткие беседы со всеми, кто мог бы быть полезен (а таких насчиталось полторы сотни), уже были менее автоматизированными. Поправляя асимметричное плечо полночно-синего Маркеза из гофрированного шелка-шифона и испытывая острое желание что-нибудь выпить, Лия ощущала, как ее потряхивает от приклеившейся улыбки; лицевые мышцы сводило. Часа три ее везде сопровождал Олег, который, к её радости, оказался не только тактичным (достаточно, чтобы не надоедать беседами), но и понимающим – настолько, чтобы разговоры с некоторыми из гостей все же брать на себя. После ему пришлось отлучиться, и Лия вдруг ощутила острый приступ пустоты и какой-то иррациональной паники. В этом море чужих людей, под давлением всевидящего ока, собственными руками уничтожившая не один шанс и ставшая по мнению бабушки «недостойной внучкой», она понимала, что один неверный шаг и все. Для нее вообще все закончится. Если первый час она еще пыталась находить плюсы и с энтузиазмом обменивалась фразами с гостями, то после начала уставать от одинаковых лиц, слов, эмоций. На сцене что-то происходило – какие-то звезды что-то там исполняли, – но она едва ли запоминала, что именно. Главным было максимально сохранить атмосферу и каждому, кто спрашивал об отсутствии бабушки, многозначительно объяснить, что срочные и неотложные дела в Германии не позволили той сегодня присутствовать. Но конечно же она найдет время позже и встретится и с этим, и с тем, и еще с тремя десятками людей. (не встретится – Лия прекрасно знала) Она точно помнила, что раз пятнадцать позировала для камер – чаще с гостями, но раза три точно засветилась с Олегом, стандартно приобнимающим ее за талию. Не хотелось думать, в каком глянце и с какими заголовками увидит эти снимки: журналисты точно сопоставят их совместное присутствие и то, кому принадлежит вечер. Семейное торжество, черт бы его побрал. И как минимум раз десять за все это время одергивала себя от желания достать из клатча телефон. Во-первых, она постоянно находилась на виду и не могла просто взять и начать переписку или, того хуже, звонок. Во-вторых, если казалось, если она сейчас разблокирует экран, она сорвется. Выдержка и без того была ни к черту. Садясь в подданную машину, она коротко пояснила Марку, что не сможет приехать из-за семейных дел, и больше телефон в руки не брала. Боялась. И не зря. Когда часы показали половину одиннадцатого, знаменуя близость финала всего этого абсолютно смазавшегося в её сознании мероприятия, Лия поняла, что её уже почти физически трясет. Возможно, виной тому была очередная вспышка камеры. Возможно, вполне ожидаемый вопрос, когда уже на её помолвку соберется светская Москва (младшая-то замуж вышла). Возможно, проклятые босоножки все же десятком тонких ремешков натерли ноги. А может виной были тому два бокала шампанского на почти голодный желудок – когда-то стянутое с подноса канапе не в счет. С обеда она не ела полноценно. Но ей очень хотелось на воздух. В тишину. И попытаться исправить то, что уже могло и не поддаваться исправлению. – Алла Константиновна! – наконец найдя женщину, Лия с трудом сдержала себя, чтобы не ускорить шаг и подойти все же спокойно. Пальцы, сжимающие клатч, дрожали. – Что-то случилось? – забеспокоилась та. – Мне очень нужно уехать сейчас. Дело в том, что завтра с утра сдавать один важный проект, а мне только сейчас прислали требования по правкам. Счастье, что Алла не была её бабушкой и не ставила во главу угла семейные мероприятия, да и в целом не представляла, чем Лия занимается. Иначе вряд ли бы она легко приняла эти объяснения, составленные наспех. – Конечно, – кивнула женщина, отпуская легкую улыбку. – Здесь осталась всего пара организационных моментов и мы завершаем. Не беспокойся, я еще помню, как это делается. Мысленно выдыхая, Лия позволила себе натянуто улыбнуться в ответ. – Спасибо вам, – искренне поблагодарила она. – Только прошу, не говорите бабушке. Не хочу, чтобы она знала об этих доработках. Она надеялась, что беспокойство за свою идеальность в глазах бабушки – достаточно сильный аргумент, чтобы сохранить её побег в тайне. В конце концов, она плохо знала Аллу, чтобы понимать, насколько той можно доверять. Однако выбора не было: сначала хотела попросить Илзе заменить её, но сестра была совершенно не создана для таких задач. И все равно бы всплыло её отсутствие. Единственная, кто мог прикрыть, это Алла. – Иди, милая, – успокоила её женщина. Коротко расцеловавшись с ней на прощание, Лия спешно покинула зал. Очень надеясь, что все делает правильно.***
Сомнения в правильности побега терзали её не только все полчаса, пока водитель вез её домой, она ждала его отбытия обратно (он должен был остаться в распоряжении Аллы Константиновны) и добиралась до Невы уже за рулем собственного авто. Эти сомнения мучили её и те короткие минуты пешей прогулки от паркинга до лифтов и от них до узкой темной двери. Но особенно усилились, когда замок глухо щелкнул. Марк почему-то не излучал радости – смотрел настороженно и как-то устало. Прекрасное приветствие. – По-моему, ты должна быть где-то не здесь. – По-моему, ты должен был проявить чуть больше восторга, – отозвалась Лия, оставляя клатч на полке (вынимая заранее телефон) и сбрасывая туфли, чтобы пройти туда, где было значительно светлее, чем в полутемной прихожей. Она не горела желанием разговаривать здесь и вообще чертовски устала. Простоять на ногах еще хотя бы пару минут казалось непосильной задачей. И резко замерла в проеме, стоило только на бежево-сером диване гостиной увидеть незнакомую женщину. На вид – лет тридцати пяти, но может это и сорок с лишним очень ухоженные оказались. Та расслабленно сидела с чашкой кофе, всем своим видом выражая, что она здесь не на минуту. Спасибо, что хоть не в халатике, а в более-менее приличном шелковом платье. Смерив незнакомку холодным взглядом, Лия медленно сделала вдох, выдохнула, а потом развернулась. – Не уверена, что за семь лет в тебе что-то действительно изменилось, – насмешливо сообщила Лия проследовавшему за ней в зал Марку. – Мстишь? Совесть, которая пыталась укусить её последние часа полтора, скоропостижно скончалась. Её хладный труп напоминал, что правильного в побеге не было ни на грамм. И, возможно, стоило вернуться – время еще было. Это бы удалось сделать, если бы Марк не решил её задержать крепкой хваткой на запястье. – И в тебе тяга делать поспешные выводы тоже никуда не делась, – отозвался он, вызывая желание нервно рассмеяться. Обернувшись к нему, Лия, пристально смотря в его глаза, произнесла: – В этом мне тебя никогда не превзойти, – намекая на то проклятое июньское утро семилетней давности. Потому что скоропалительные выводы тогда делала не она. – Мне приятна твоя ревность, но причин для этого нет, – пожал плечами Марк, не выпуская её руки. – Это Эмилия, – кивнул он в сторону наблюдающей за ними незнакомки, которая, услышав свое имя, широко улыбнулась и помахала рукой. – Она.., – Марк замялся, видимо, ища слова, – финансовый аналитик. – Перешел на рыбку покрупнее? Простые журналистки уже наскучили? Растешь, – «похвалила» его Лия и попыталась выдернуть руку. Как и ожидалось, ничерта не вышло. – Это финансовый аналитик моей компании, – почти по слогам разъяснил Марк. – И предвосхищая твою следующую шпильку: да, в двенадцатом часу ночи я тоже работаю. Если нет альтернатив. О, ну конечно, кто же виноват в том, что сегодня он вынужден работать? Устало вздохнув, Лия вновь оглядела эту Эмилию, просматривающую какие-то бумаги и будто вообще не замечающую их, а потом вернула внимание Марку, спокойно стоящему рядом и крепко держащему её за запястье. Ну, как минимум ничего здесь не выдавало того, что он лжет. Может, она и вправду зря все это сказала. Но после её скомканного объяснения (вкупе с возможным появлением в инсте у гостей кадров с мероприятия) подобная «месть» была ожидаема. Как минимум раньше – точно. – Я надеюсь, эта работа способна отодвигаться на неизвестный срок, – понизив голос, произнесла Лия, касаясь свободной ладонью его щеки и заставляя смотреть в глаза. Крепкая хватка на запястье пропала, сменяясь ощущением теплой руки на талии. – Возможно. – Возможно? – с подозрением уточнила Лия. – У тебя полминуты на принятие решения: у меня еще есть шанс незамеченной вернуться в Метрополь и сделать вид, что никакого побега не было. Хотя не особо ей хотелось туда. – Побег, значит? – хитро усмехнулся Марк. – Принцесса, мне это что-то напоминает. Совершенно не готовая сейчас возвращаться в прошлое (это обычно ничего хорошего не приносило), Лия настойчиво кивнула в сторону все так же сидящей на диване Эмилии, намекая, что у них есть более важный вопрос. Тем более она совсем не желала разговаривать, когда рядом есть чужие уши. Неизвестно, какой кредит доверия им можно выдавать. – Диктатор, – с наигранным возмущением прокомментировал её безмолвное требование Марк и тут же обратился к Эмилии. На итальянском. Стало понятно, почему та вообще никак не реагировала на их разговор и довольно громкое выяснение отношений. Правда, не исключено, что женщина все же понимала русский, просто не подавала вида. Но сейчас Лию волновало не это. Когда спустя пять реплик, две минуты и один щелчок замка входной двери Марк вернулся в зал, стоящая у панорамного окна Лия безапелляционно заявила: – Тебе придется научить меня итальянскому. Либо общаться со всеми этими «работниками» и особенно «работницами» на английском. Медленно приблизившись к ней и притянув к себе за талию, впрочем, позволив им сохранить небольшую дистанцию между телами, Марк дьявольски усмехнулся. – Знал бы, что ты так ревнуешь к итальянкам, раньше бы с ними начал общаться на твоих глазах. В другое время она бы придумала минимум три объяснения своему требованию, но сейчас это не имело особого значения. Пусть воспринимает это как ревность, если так хочет. У них есть более важные вопросы. – Итак, – лукаво улыбаясь, она коснулась пальцами идеально отглаженного воротника его светлой рубашки. – Значит, у нас есть повод для праздника? – Не уверен, что у нас есть время, – он кивнул в сторону электронных часов на низком столике. – Я не собираюсь сегодня домой. – Бабушка не потеряет? – Не думаю, что сегодня она обо мне вспомнит, – покачала головой Лия в ответ на очевидный подкол. – Но даже если вспомнит, я отключила телефон. И предупредила маму – она скажет, что я поздно приехала и быстро уснула. Хоть что-то сегодня сложилось правильно и какая-то польза из случившегося могла быть извлечена. Бабушке точно в Лейпциге будет не до контроля старшей внучки. А о вечере отчитаться можно и завтра. Похороны утром, там не до звонков будет. Так что хотя бы несколько часов она имеет право не думать ни о каких семейных запретах и требованиях. – Что ж, – перестав гипнотизировать её пронзительным взглядом, Марк сделал шаг назад, осторожно выпуская её из рук, – в таком случае, белое? Лия кивнула и расслабленно опустилась на пушистый ковер, прислоняясь спиной к холодному стеклу. Пока Марк что-то искал на кухне, она задумчиво пролистывала документы в почте на телефоне, пытаясь сконцентрироваться на требованиях. Нельзя было терять время зря, потому что завтра действительно нужно представить хотя бы несколько набросков, а она рискует остаться здесь до обеда. Еще и часть вечернего времени потеряла из-за мероприятия. Вернувшийся спустя несколько минут Марк поставил рядом деревянную доску с сыром и оливками и аккуратно наполнил два бокала сухим французским вином – не то чтобы Лия любила белое, но красное на ночь шло хуже. – Что с Елецким? – делая небольшой глоток, поинтересовалась она. Стоило сразу разобраться с главным. Эта победа не могла быть бескровной. Марк поморщился и явно не от вина. – Жив. К компании больше не имеет никакого отношения. В теории – сядет, но не знаю, как надолго. Вместе с ним пришлось убрать еще двоих из совета. Остальные вроде не должны причинять неудобств и пытаться вернуть Елецкого. Стоило догадаться, что далеко не все будут в восторге от появления абсолютно нового лица в управлении. Что ждать от Александра Кассини, было ясно. Что ждать от Льва Елецкого – тоже. Члены совета и все, кто занимал руководящие должности, знали, как подступиться, как договориться. Что будет при новом владельце, мало кто понимал, поэтому не всех это радовало. Какие гарантии, что больных побегов всего два, неясно. Хотелось верить, что с остальными, в случае чего, они справятся, и это будет проще, чем с Елецким. Но пока расслабляться не стоило. Надкусив розочку Тет-Де-Муан, Лия задумалась. У них оставалась минимум одна нерешенная проблема в лице Вероники. Женщина, потерявшая то, к чему шла стремительным шагом, не боящаяся использовать жестокие методы в достижении цели, способна на многое. Тем более брата она давно ненавидит, да и к ней имеет претензии. Что от нее ждать? Тот всплеск чистой радости, что случился в момент, когда на экране высветились два долгожданных слова, сменился тревожными мыслями. У них был праздник, но не было повода терять бдительность. И ведь не будет Вероники – будет кто-то другой. Всегда будет кто-то другой. – … Принцесса? Она оторвала невидящий взгляд от все такого же полного бокала и посмотрела на Марка, кажется, говорившего что-то еще. – Прости, прием вымотал, – солгала она. – Я не была к нему готова. – Может сбежим хотя бы на неделю? Губы с недавно обновленной алой помадой изогнулись в слабой улыбке. – Опять в Рим? – Можно и подальше. На какой-нибудь дикий пляж, чтобы никаких людей и интернета. Перспективы были заманчивыми, только несбыточными. Совершенно. Отставив от себя почти нетронутое вино, Лия прислонилась затылком к стеклу. – Не сможем. У тебя сейчас слишком много работы – совет тебе не простит внезапный отпуск. А у меня новый проект. Они оба ощущали себя смертельно уставшими, словно и не было никакой Италии два с половиной месяца назад. И оба не могли себе позволить даже короткий отдых. Хотя бабушка еще позавчера предлагала ей перед учебой куда-нибудь улететь, но бабушке в общем-то было плевать на её проекты. А ей – нет. – Тогда разгребаем все это недели за две и берем билеты хотя бы на Сицилию, – подвел итог Марк, придвинувшись к ней ближе, тоже уже без бокала. – Иначе ты совсем прозрачной станешь. – Почему за две? – краем сознания понимая, что ей этого времени вряд ли хватит, и не факт, что она может работать удалённо, поинтересовалась Лия. Ответ она поняла по на мгновение помрачневшему лицу Марка. Тема, к которой они еще не возвращались. И которую отодвигали как можно дальше. Слишком сложная сейчас. Но прежде чем Лия смогла что-то сказать, Марк ответил: – Бархатный сезон, самое время для моря. К октябрю уже прохладно будет. А в темных глазах читалось другое: «к октябрю ты улетишь». Наверное, об этом стоило поговорить. Но в голове – ни одной мысли. И никакого желания сейчас портить хрупкую атмосферу между ними. В том, что этот разговор испортит – ни капли сомнения. Поэтому вместо ответа Лия просто потянулась к нему. Губами к губам, руками к шее, к волосам, к ключицам. Пальцами к мелким пуговицам тонкой рубашки. Чтобы не думать, не понимать, как тлеют остатки августа. Как приближается то, что никак сильнее уже не отдалить. Не отменить и переиграть. Здесь уже нет компромиссов. Чтобы запоминать каждую секунду, каждую вспышку, каждый удар сердца – и своего, и его, ощущающегося так четко, когда они соприкасались кожей. Полночно-синий шелк-шифон платья соскользнул на ковер, опадая мягким облаком. Чтобы запомнить и удержать на неизвестный срок. Прикрывая глаза, она старалась выбросить мысли о будущем из головы. Оно совсем не выглядело спокойным.