***
Вся эта ненависть к утру понедельника – детский лепет по сравнению с ненавистью к утру, когда ты ждешь приговора от самых близких. Потому что глупо думать, что бабушка новостей не читала: она с ними порой умудрялась знакомиться раньше остальных членов семьи. Вот мама да, как-то не особо интересовалась светскими сплетнями, мимо нее все могло пройти, если никто не расскажет. Но мама в целом оказалась человеком, который старался максимально дистанцироваться от мишуры и лжи высшего общества. Бабушка же считала своим долгом с утра за чашкой чая изучить все. Поэтому, выходя из ванной в половине десятого (до последнего не хотелось покидать спальню, хотя сон слетел еще в восемь) и облачаясь в темное креповое платье-футляр, Лия буквально молилась, чтобы бабушка уже уехала. Иначе она не то что фрукт никакой в себя не запихнет – даже чаю глотнуть не сможет. И без того половину ночи провела без сна, едва ли не каждые десять минут распахивая глаза и пытаясь решить, что сказать утром. Черт возьми, она так не нервничала, даже когда потенциальное обручение с Анри сорвалось. Сейчас все было в разы хуже. В последний раз проведя по волосам щеткой и убедившись, что укладка согласна держаться без лишней порции лака, Лия невольно коснулась янтарной капли на ключицах, прежде чем все же покинуть спальню. Несколько метров до кухни показались тысячей километров, но куда сложнее было все же выйти с заваренной кружкой улуна в столовую. И не запнуться на пороге, увидев бабушку – спокойно листающую что-то в айпаде и периодически надкусывающую зефир. Слишком идиллическая картина для такого утра. – Доброе утро, – кивнула ей бабушка, не отрываясь от экрана. Очень мирно кивнула. И поздоровалась не бездушным тоном: традиционно-вежливым. Пытаясь не выдавать напряженности, но все же сохраняя настороженность, Лия устроилась на расстоянии одного стула от бабушки. – Доброе, – эхом откликнулась она, делая глоток горячего чая и делая вид, что её безумно интересует новый букет в центре стола. Правда совершенно не понимая, какие цветы в него попали: не потому, что не распознавала их, а потому, что не видела в действительности. – Какое сегодня расписание? – осведомилась бабушка, все так же не уделяя ей пристального внимания. Такая «расслабленность» заставляла нервничать еще больше. – Через полчаса в Главкино выезжать, там минимум до обеда, а то и дольше, – пожала плечами Лия, изучая чашку с чаем, словно та действительно представляла какой-то интерес. Или могла дать ответы на самые сложные вопросы. Впрочем, в последнее-то точно верить было бессмысленно. Как и в то, что бабушка новости не видела. – Проект еще не завершен? А тут явно переживания о том, чтобы к октябрю она все дела закрыла. И только. Качнув головой, Лия произнесла: – Он до января вроде. Но моя активная работа еще на две недели, потом будем в онлайне решать все. Это, конечно, был не лучший вариант, но единственный возможный. В идеале бы ей присутствовать в стране до конца съемок, однако вся эта семейная сложность с Германией заставила искать компромиссы. Отказываться от интересной задачи, тем более с учетом масштаба и бюджета, не хотелось. Бабушка в ответ только едва заметно кивнула, показывая, что информацию услышала и приняла. И больше никак не прокомментировала. Пульс, кажется, уже перепрыгнул за сотню. Мысленно перекрестившись, Лия все же на одном дыхании спросила: – И ты ничего не скажешь об утренних новостях? – А что говорить? – ровным тоном отозвалась бабушка. – Твоя репутация – тебе её и очищать. Озадаченно замерев, она подняла взгляд на бабушку. – И все? А о том, как я посмела скрыть преступление и молчать семь лет? – Ты же не думаешь, что я была не в курсе? Холодная, острая фраза буквально заморозила воздух в легких. Пальцы дрогнули, но удержали полупустую кружку. В курсе? Как вообще это возможно? Новая, абсурдная информация не вписывалась в картину мира. Полностью искажала его, перетряхивая все как элементы в детском калейдоскопе. – Как?.. – это все, что удалось выдавить из себя. Потому что остаток предложения определенно был бы произнесен изломанным тоном, а этого Лия себе не могла позволить. Никогда. Ни с кем. Тем более с бабушкой. Многозначительный взгляд синих глаз был лучше любого подробного ответа. Но все же, бабушка решила прояснить: – Ты слишком наивна, если думаешь, что Виктор мне ничего не рассказал. Однозначно. Все же, Виктор был водителем бабушки, и выполнял в первую очередь её приказы. Плевать, что Лия ему заплатила. Плевать, что просила (даже не требовала) молчать. Плевать, что он согласился. Солгал – ничего нового. В верности он точно семнадцатилетней девчонке не клялся, смысл исполнять просьбы. И это действительно было наивно с её стороны. – И еще наивнее, если думаешь, что смогла сама скрыть преступление, – припечатала бабушка, вызывая паническое удушье. Вместе с желанием истерически рассмеяться. Серьезно, о чем она тогда думала? Что её жалких сил, связей и денег в семнадцать хватит, чтобы покрыть преступление, связанное с депутатской дочкой? Что вот так просто (не то чтобы очень, но все же) ей удастся все замять, спасти их обоих? Идиотка. Абсолютная. Она никогда не могла ничего скрыть от бабушки. Потому что была маленькой глупой девочкой. Потому что не представляла, насколько действительно велико влияние бабушки. Насколько четко она, после ошибки с младшей дочерью, все контролирует, боясь повторения ситуации. Прикрыв лицо ладонями, Лия замерла, пытаясь хоть как-то успокоить хаос в голове. Если не структурировать, то хотя бы не дать ему смерчем вращаться. Пыталась, но едва ли могла. Тем не менее, одну вещь ей все же выцепить из потока мыслей удалось. – И ты его защитила? Ты же его ненавидела? Потому что в этом всем она в первую очередь не могла понять, почему бабушка молчала все семь лет. Тогда она никак не дала понять, что знает. И за столько лет – тоже. Да еще и в итоге прикрыла дело так, что в СМИ не просочилось ничего. – Я защищала тебя, а не его. Отняв ладони от лица, Лия подняла голову, чтобы попытаться рассмотреть то, что может быть в синих глазах напротив и что отсутствует в голосе. То, что даст понять истинное её отношение к ситуации семилетней давности. То, что хоть как-то позволит разобраться – насколько все сложно. Но не увидела ничего, кроме бездушного холода. – Ты могла прикрыть только меня. Это ведь вправду было так просто. Она не светилась – фактически, была только той, кто забрал Марка с места преступления. Да и мало ли машин по Новорижскому проехало: он мог с кем угодно оттуда убраться. Камера конкретно в этой точке отсутствовала. Тем не менее, бабушка скрыла и его участие в ДТП. Это никак не вязалось с её ненавистью ко всем Романовским. – И с удовольствием бы не тратила силы на мальчишку, – подтвердила бабушка, делая маленький глоток чая с таким видом, будто они беседовали о погоде. – Вот только если бы его приговорили, ты бы сделала какую-то глупость. Очередную. Бабушка в очередной раз демонстрировала, что видела куда больше, чем другие могли бы подумать. Это было страшно. В первую очередь потому, что Лия теперь не могла ручаться, что та не знает еще чего-то. И что в определенный момент правда не всплывет, уничтожив её окончательно. Это действительно было абсурдно – врать семье, но в какой-то момент, еще в детстве, стало нормой. Потому что иначе было просто не выжить. Не сохранить себя. И все же, она попыталась внести еще немного ясности: – О чем ты говоришь? – О твоей глупой влюбленности. И почему-то внезапно отключившемся разуме. Я даже подумать не могла, что ты решишь скрыть преступление. Ради какого-то мальчишки. Лия тоже не могла. Даже когда машина мчалась по темному шоссе, она не знала, что сделает в следующие полчаса. Даже когда шокировано смотрела на залитую кровью девушку на водительском сиденье, не представляла, что сотворит. Даже когда упрашивала водителя отвезти их в какой-то трёхзвездочный отель (больше шансов, что их не опознают, чем в Рэдиссоне) и не говорить бабушке, не была уверена, что фактически станет соучастницей. И что за семь лет ни разу не пожалеет. Даже будь у нее возможность отмотать время вспять, она скорее бы предпочла просто сделать так, чтобы их редкие контакты с Марком зимой её предпоследнего года в лицее не переросли в отношения, чем отклонить его вызов тем мартовским вечером. Она все семь лет ненавидела его за причиненную боль, но никогда не желала отправить его за решетку. Сломать жизнь без права на восстановление. – О, ты еще дома? – голос вошедшей в столовую мамы заставил дернуться от неожиданности: в этой режущей на части тишине Лия определенно забыла, что дома кто-то кроме бабушки есть. Обернувшись через плечо, она столкнулась с веселым взглядом и мягкой улыбкой: мама, похоже, не замечала обстановку вокруг. – Через полчаса уеду, – совладав с голосом, отозвалась Лия, стараясь звучать как можно спокойнее. – Уделишь пару минут? Мне нужно подобрать композицию к свадебному платью клиентки. – Конечно. Выдавленная сквозь силу улыбка, похоже, вышла даже вполне правдоподобной. Мама удовлетворенно кивнула и упорхнула из столовой, в которой вновь повисла густая тишина. На отяжелевших ногах поднявшись из-за стола, Лия оправила юбку и с трудом заставила себя все же посмотреть на бабушку. – Я пойду, – жест в сторону арочного проема, где скрылась мама, получился резким. Но бабушка не нее не смотрела, продолжая что-то изучать в айпаде. Только сдержано кивнула, показывая, что услышала. Однако, когда Лия уже была в шаге от коридора, в спину ей все же ударилась холодная фраза: – Надеюсь, сейчас ты очередную глупость из-за него не совершишь. Лие бы тоже хотелось надеяться, но она уже ничего не могла гарантировать.***
Сложно было сказать, что создало большее напряжение – обнародование того, что не должно было попасть под всеобщее внимание, или понимание, что бабушка все знала. Все эти годы знала и делала вид, что не в курсе. Первое грозило огромным ударом по репутации, второе создавало угрозу для чего-то не менее важного. Дрожащей рукой пытаясь защелкнуть ремень безопасности, Лия не могла отделаться от мысли, что вообще не представляет, как быть дальше. На календаре только двадцать седьмое августа, до отлета в Мюнхен еще целый месяц. Месяц, который нужно как-то прожить здесь и не сойти с ума. Она не понимала, как вести себя с бабушкой. И все сильнее на грудь давила паника: бабушка может знать не только о ситуациях семилетней давности. Ей может быть известно и настоящее. Она может знать, куда Лия ездит. С кем видится. Почему в действительности отключала геолокацию на три дня и где была. Не выключалась из-за огромной рабочей нагрузки, как бабушке передавала мама. Не гуляла где-то с Алисой. И то, что бабушка ничего не говорила, не означало, что она приняла и закрыла глаза. Это означало, что она думает, и её «санкции» могут быть очень жестокими. Что ей известно? Едва шевелящийся поток на Кутузовском за ТТК, принявший её Инфинити, только лишь усиливал эти переживания. Пробки – всегда отличное место, чтобы обдумать тысячу и одну мысль. Она пыталась анализировать ситуацию, пыталась решить, что делать, куда двигаться дальше (изначальный план требовал корректировки), но вместо этого вновь и вновь возвращалась к самым страшным опасениям. Что, если бабушка и сейчас проверяет её геолокацию? Что, если не поверит в «работу»? Хотя это не было ложью: Лия ехала в Главкино, но, будь её воля, она бы осталась дома. Просто чтобы не вызывать подозрений и вообще минимально «шевелиться». Её трясло пока только внутри, но с таким сумасшедшим напряжением скоро тремор станет вполне себе внешним. Заметив шансы на маневр, Лия попыталась совершить перестройку – можно конечно еще поиграть в улитку, но это угрожало её пунктуальности. А там, похоже, все встали лишь из-за трех идиотов, вздумавших столкнуться на четыре полосы из пяти. Для этого, конечно, нужно иметь талант или купленные права. А может и то, и другое. Кинув быстрый взгляд в боковое зеркало, Лия рискнула все же выползти влево – образовавшийся благодаря заметившим поворотник водителям «карман» очень уж активно приглашал. И, по традиционному закону подлости, именно в этот момент телефон решил огласить салон стандартной мелодией. Вздрогнув от неожиданности, Лия практически на автомате скосила взгляд на панель и замедлила перемещение на пару секунд – и эта пауза, пожалуй, была правильной. Потому что вывернувший сзади Кадиллак крайне стремительно (для его габаритов) впихнулся в тот желанный «карман» пятого ряда, при этом мазанув по боку её машины. Она даже испугаться не успела – затормозила, вызвав возмущенный гудок водителя сзади, а потом, как-то заторможенно вернулась в свой ряд: спасибо, что не успела сильно «высунуться». Иначе бы Кадиллак не мазанул, а вполне ощутимо прошелся по ней. Ему-то ничего бы не было (краску бы стесал и все), а вот её машина этому «гробу на колесах» уступала в габаритах. – Однако ты спасла меня от разорения, – сообщила Лия сестре, принимая вызов на громкой связи и одновременно жалея о потенциальной задержке на пару минут. Вряд ли ей сейчас еще один «карман» предложат, да и черт знает, сколько желающих за ней переметнуться в более активный ряд. Манила разделительная «чиновничья» полоса, но это попахивало суицидом. – И только? – с наигранным разочарованием фыркнула Илзе, но тут же стала серьезной: – Ты в порядке? Не требовалось продолжать фразу, чтобы понять, о чем вопрос. Сестра явно уже видела статью. Новости она практически не читала, зато успешно зависала в Инстаграме, а там сложно упустить светские сплетни. Как минимум если есть подписка на пару аккаунтов ведущего глянца. Не то чтобы Илзе очень любила сплетни, но предпочитала быть в курсе. В порядке ли она? Слишком сложно для однозначного ответа. Рассказывать о той сумасшедшей паранойе, которая не отпускает уже пару часов, не хотелось. Сестра никогда не могла полностью понять этого психологического давления. Она бы скорее посоветовала порадоваться, что бабушка все давно знает и ничего не говорила. Значит, и дальше не скажет. Вот только на Илзе не делали такую серьезную ставку. Её карали, но очень мягко. Лие так не повезет. – Относительно, – честно сообщила она, наконец объезжая это чертово ДТП и с огромным удовольствием наблюдая, как медленно стрелка спидометра ползет вверх. И поток машин становится менее плотным. – Бабушка уже знает, да? Удивительная проницательность. Но, впрочем, Илзе не хуже нее знала, как бабушка любит с утра новости почитать. – Увы. – И? – нетерпение в голосе сестры ощущалось очень уж явственно. – Как слышишь, я пока жива, – мрачно отозвалась Лия, добираясь до вожделенных 90 и думая, стоит ли нарушать правила. За эти 10 сверх не оштрафуют, а вот за привычную сотку уже могут. Но часы намекали, что ей стоит несколько ускориться. Сложности создавало периодическое «накидывание» скорости на камерах непосредственно на Кутузовском. – Почему я уверена, что ты что-то скрываешь? – вернула к разговору Илзе, в очередной раз раздражая проницательностью. – Например то, что я сейчас думаю превысить скорость? – отстранённо кинула Лия, все же позволяя стрелке подняться над цифрой 90. Навигатор намекал, что ехать еще полчаса, и ей это очень не нравилось. А еще она, где-то в глубине души, периодически нуждалась в возможности просто ощутить себя какой-то сумасшедшей в этом потоке скорости. Первый раз, когда Марк все же взял её на гонки, она пыталась понять, думал ли он головой хоть немного, устраивая такое шоу. И черт с его Ягуаром – он сам не всегда выходил целым из этих «развлечений». Намного позже к ней пришло понимание, почему он так делает. И почему не боится гонять. А тогда она сначала долго что-то кричала ему, пытаясь вложить хоть немного разума в пустую, как ей казалось, голову. Но через неделю Марк буквально заставил её вечером выбраться с ним на загородную трассу. На тот момент – только в качестве пассажира. Первые в её жизни 120 оставили неизгладимые ощущения ужаса, восторга и оглушающего адреналина. Первая сотка через месяц уже за рулем (естественно, его Ягуара – ей бы никто в семнадцать машину не купил, как и права) вызвала практически те же чувства. На 120 она тогда не осмелилась, да и в последующие семь лет тоже. А сейчас бы с удовольствием. Но мозг пока понимал, что нельзя. Слишком сложная трасса, слишком опасно для её прав и репутации, которая и без того не в лучшем состоянии. Не хватало только ДТП устроить. Идеальный повод для нового попадания в прессу. – Все же бабушка что-то сделала? Ты не гоняла с того времени, – ворвался в мысли голос сестры, явно не намеренной завершать разговор после пары фраз. И всегда готовой его продолжить на неприятной теме. – Просто непрозрачно намекнула, что не в восторге от меня. Ничего нового, – на автомате передернув плечами, пусть и понимала, что сестра этого жеста не видит, прокомментировала Лия. Если бы Илзе сидела перед ней, обязательно бы поморщилась: ей вся эта история с «ожиданием одобрения» давно надоела. Она бы ответила, что уже и не представляет, когда и с чего бабушка может быть в восторге. Но сейчас Лия и сама понимала, что у бабушки есть все причины возмущаться. Удивительно еще, что Вероника никак не упомянула её в тексте – видимо, все же хоть кого-то боялась. Даже жаль, что бабушка напрямую на ту не могла никак влиять: они не пересекались вообще. Нет, конечно, там можно было тянуть сложные связи, но бабушка этого делать не станет. Сейчас прокол принадлежит исключительно самой Лие, ей и выпутываться. Вот если бы там еще и имя бабушки замарали, она бы, возможно, что-то сделала. – Зато какая романтичная история получилась, – «восхитилась» сестра. – Такие жертвы. Народ, кстати, в комментариях тоже в восторге и умилении. – Те двадцать процентов, которые не проклинают очередных «золотых детишек», которым с рук сошло тяжелое преступление? Никаких сомнений в реакции общественности не было. Для окружающих они лишь «очередные», которым все покрыли влиятельные родители. Обычных бы подростков сразу засадили. Тем более депутатская дочка пострадала с летальным исходом. А тут раз – и ничего, да еще и шесть лет тайны. – Ну их там все же где-то двадцать пять, – внесла коррективы сестра. – И все – такие же «золотые». Сбросив скорость до семидесяти ради поворота на чуть более свободное Рублевское, позволяющее вновь разогнаться до сотки (не по закону, естественно), Лия поняла, что паника опять возвращается. Даже не за то, что может знать бабушка, а за то, что будет дальше и как это отразится на ней. Как отразится на её работе. Нет, в высшем обществе с ангельски чистыми и непогрешимыми в целом было никак. Если такие сюда и попадали, они быстро становились «как все». Единицы, возможно, оставались, но и они себя марали, пусть и по мелочи. Вот только одно дело, когда все вроде бы знают о чьих-то грехах, но в то же время ни о чем напрямую не говорится. Другое – когда это активно освещается в СМИ. Пока в прессу не попало, не было. Если попало – думай, в какой бане отмываться. Свою она пока найти не могла. – Смотри на это с другой стороны: вы теперь можете вполне официально появляться на публике вместе. Сестра явно пыталась найти что-то полезное в этой отвратительной публикации. Вот только Лию её идеи не восхищали. – Это на каком основании? – мрачно уточнила она, пытаясь контролировать движение: Рублевское шоссе было посвободнее, но и опаснее одновременно из-за вполне очевидного факта – числа любителей покататься на купленных правах. Что будет на Новорижском, куда ей дальше выезжать, представлять не хотелось. И кстати там-то придется побольше соответствовать правилам: хватит уже одного засвета в СМИ. – Бабушка уже в курсе вашего прошлого романа. Общество теперь тоже. Никого «продолжение» не удивит. Даже наоборот – какая история, если вы аж семь лет вместе. Отличная пища для любителей светских сплетен, не то слово. – Бабушка давно в курсе «романа», – почти эхом отозвалась Лия, на все тех же 90 переходя сразу через два ряда, чтобы перевести скорость на 100. – Тем более! – воскликнула сестра. У нее все всегда было так просто, даже смешно становилось. – Это не означает, что она в восторге и одобряет. – А ты до старости будешь ждать её милостивого благословения? – фыркнула Илзе. – Марка хотя бы пожалей, если свою психику не жалко. И как вообще беседа в это русло зашла? Раздраженно стискивая светлый руль правой рукой, левой на автомате касаясь янтаря на шее, Лия считала секунды на вдох и на выдох. Лучше б продолжали про статью говорить. Никакого благословения она ждать не собиралась. Прекрасно знала – бесполезно. У бабушки были свои причины ненавидеть Романовских и Марка, принадлежал ли он к этой фамилии по крови или нет. И, наверное, Лия не могла судить её за это. И в чем-то могла понять всю ситуацию. Но если на одобрение она не надеялась, то хотя бы на более спокойное отношение – пыталась. Верила, что сумеет однажды в чем-то убедить, что-то доказать. Потому что она не хотела войны между двумя близкими ей людьми. – Ты как-то слишком сильно печешься о его благосостоянии, – кинула Лия, выравнивая дыхание и поглядывая на навигатор, теперь обещающий ей двадцать минут. И заодно что-то там сообщающий о камерах. – Да вот чем дальше, тем чаще думаю, угораздило ж его с тобой связаться. Мысленно закатив глаза, Лия скинула скорость до положенных 80, чтобы «проползти» под камерами. – С такой сумасшедшей заботой тебе надо было все же за него замуж выходить, а не покоряться бабушке с Цеймерном. – Я себе не враг, – рассмеялась Илзе. – Значит ты не хочешь из семьи вылететь, но мне предлагаешь, – считая метры до следующей камеры, возмутилась Лия. Определенно на Кутузовском этого «счастья» было меньше. Что вообще странно: либо пытались деньги стричь на такой благодатной почве, либо что-то не сходилось. – Да нет, меня как-то больше репрессии с твоей стороны пугают, – пояснила сестра. – Слишком уж жестко ты с его немецкими девочками расправлялась. – Понятия не имею, о чем ты. Были там конечно – то ли двое, то ли трое. Но собственно ей было семнадцать, она была морально уничтожена и не собиралась позволять Марку наслаждаться жизнью, пока она тут пытается восстановиться по кусочкам. Не очень успешно. – Про твое любимое «ни себе, ни людям», – любезно напомнила Илзе. – Может уже пора наконец определиться? СМИ хорошую возможность подкинули. Ощущая, как внутри зудит уже не раздражение, а начинающееся бешенство, Лия закусила щеку изнутри и, заметив на навигаторе желтую полосу, резко вывернула руль вправо, надеясь перестроиться в более активный ряд. Маневр почти удался. Почти – потому что кому-то все же удалось ощутимо поцеловаться с её задним бампером. Машину тряхнуло и повело в сторону: не критично, но достаточно, чтобы шея отозвалась неприятной болью. Прислонившись затылком к подголовнику, Лия скосила взгляд на боковое зеркало. Судя по «морде», BMW. Черт знает, насколько новая – определять это по фарам и всему остальному Лия не научилась. Судя по тому, что моргать возмущенно водитель не стал, можно не тратить время на выяснение отношений. Возвращая привычные 90 и стараясь не крутить головой, Лия потянулась к панели управления. – Потом обсудим мою личную жизнь, – сообщила она сестре, чьи рассуждения заполняли салон, но вслушиваться в них было невыносимо. И оборвала разговор. К черту. Еще одно такое раздвоение внимания ей будет стоить чего-то более серьезного, чем головная боль.***
Приехать вовремя все же не удалось. Чудесные и практически традиционные заторы на Новорижском не поддавались никакому желанию проскользнуть, перестроиться и успеть. Девятиминутное опоздание случилось и очень неприятно зудело под лопатками – Лия ненавидела нарушать временные рамки. Одно из первых качеств, которое ей заложили, наверное, еще до школы – пунктуальность. Её она соблюдала сама и требовала от других. Жаль, не всегда получалось со вторым вариантом. Стуча тонкими каблуками по ступеням и позже – холодному полу коридоров, Лия царапала ногтем цепочку кросс-боди, вместившей планшет с наработками. Эхо, гуляющее в коридорах, нервировало еще сильнее: здесь редко бывало настолько пустынно. Свернув вправо и найдя, наконец, нужную табличку на узкой двери с начавшей скалываться краской, Лия медленно выдохнула и постучала. Выждала пять секунд, повернула круглую ручку (с той стороны никогда не приглашали) и толкнула дверь, чтобы встретиться с удивленным взглядом оторвавшегося от разговора постановщика. Вслед за ним обернулась и координатор – миловидная блондинка, пытающаяся свои пятьдесят выдать за тридцать. Лия её выносила с трудом, но была вынуждена работать исключительно из интереса к этому проекту. – Прошу прощения за опоздание, – прикрыв за собой дверь, ровным голосом произнесла Лия и опустилась в единственное свободное кресло у шестиместного стеклянного стола. Постановщик, Владимиров, смотрел на нее как-то… озадаченно. Словно её уже и не ждали. Из-за десятиминутного опоздания? Серьезно? Нет, она сама была не в восторге, но не настолько же. Координатор, Юлия как-то-её-там (Лия никогда не запоминала полностью тех, к кому относилась чуть лучше, чем к паукам), взглянула с совсем другой эмоцией. С той, которую бы сама Лия была не против ей подарить, но сдерживалась. – Вы разве не получили наше сообщение? – вздернув выщипанные по моде начала нулевых брови (и это не единственное, что выдавало в ней дурной вкус), с фальшивым сожалением поинтересовалась Юлия. – Боюсь, у меня не было возможности отвлекаться на телефон, – пожала плечами Лия, вынимая из сумочки планшет. – А в чем дело? – Видите ли, мы, кхм, не готовы продолжать с вами сотрудничество. Позвоночник словно оледенел, и этот холод распространился по всей спине, вызывая желание содрогнуться. Значит, тут тоже умеют новости читать. По крайней мере, это было единственной возможной причиной – в то, что команде просто не понравилась её работа, Лия не верила. Не потому, что была высокого мнения о собственном труде (хоть и не без этого), а потому, что это была не первая встреча и процесс уже шел довольно активно. Если б команде что-то не понравилось, с ней бы распрощались куда раньше. – Простите? – все же решила услышать объяснения Лия. – Не уверена, что этого достаточно, чтобы исправить ваш поступок, – фыркнула Юлия, смотря на нее все с тем же презрением. – Юля, прекрати, – попытался осадить её Владимиров, не вмешивающийся в разговор (и так было всегда), но явно не разделяющий мнения коллеги. – Я вообще-то правду говорю, – возмутилась Юлия, демонстративно скрестив руки на груди. – Мы не можем работать с человеком, который замешан в уголовном преступлении, – это она уже адресовала Лие. Та прикусила на мгновение щеку изнутри, прежде чем парировать с насмешливой улыбкой: – А снимать Дубровскую, которая год отсидела за наркотики, можете? Или это недостаточно резонансно? Её-то в титрах и на экране зритель и СМИ видят куда больше, чем упоминание дизайнера. – Лиза – звезда, – поджала губы Юлия, – ей это только добавляет популярности. И нашему проекту, соответственно, тоже. Звезда. О да. Примерно того же формата, что и мадам Киселева: успешно протащенная в кино своим мужем-продюсером и умеющая только глазки пучить и картинно страдать. Причем во всех фильмах – с абсолютно одинаковым выражением лица и интонациями. – Любопытные у вас двойные стандарты, – оценила Лия, поднимаясь; в груди ураганом закручивались бешенство и ярость. – Удачи в поиске нового дизайнера. А уж она постарается, чтобы они никого достойного не нашли. Может ей проклятые СМИ (точнее, Вероника) и подпортили репутацию, и это уже начало аукаться в том направлении, в котором меньше всего бы хотелось. Но она тоже не наивный птенец, только-только выброшенный в большой злобный мир. И мстить научилась раньше, чем управлять финансами. Вот только еще бы понять, что делать с эффектом от этой статьи.