Доктор Закариус

- Фон Бергайзен, - выдохнула я, выбившись из дыхания (вверх карабкаться-то оказалось посложнее, чем спускаться). – Позволил. Поговорить. С рабочими поговорить. - Поговорили? – уточнил Арцыбашев. Понимать следовало: «Поговорили? Выметайтесь», но я сделала вид, что не поняла. - А что ж вы Ероху юродивого-то гоните? Что вам убогий сделал? - Работников смущает, чушь порет, и на руку нечист, оттого и гоню, - молодой человек посмотрел на меня пристальнее, видимо, осознал, что я не отстану, и вздохнул. – Больной старик. У него был здесь дом – один из тех, что пять лет тому пошли под снос, вот и взъелся. - Его можно понять, - заметила я. – Каково – в одночасье жилья лишиться! - За дом ему было уплочено, - равнодушно ответил Арцыбашев. – Я сам лично отлистал ему сколько следует. Только он пошел с теми деньгами знаете куда? Прямиком в кабак. И пока не кончились, оттуда не вылазил. А вылез уже со своей горячечной претензией. УзнАю, кто его тут у меня привечает, нет-нет да сует ему на водку – выгоню и сего благотворителя к чертовой матери! Интересно, подумала я. «Выгоню», а не, скажем «доложу Бергайзену». И даже «у меня». И песок велел долбить именно Арцыбашев. Что-то он много мнит о себе на секретарской должности… - Не заплутали давеча? – спросил вдруг секретарь, насмешливо улыбаясь. Даже ядовитая ухмылка шла к его красивому чеканному лицу необычайно. – Домик Никиты сыскали? - Сыскала, - медленно ответила я. Изображает, что о смерти рабочего ему не ведомо? Прощупывает, что я думаю о сем обстоятельстве? Что ж, лучшая защита есть нападение, как говаривал Митя, громя моих костяных пехотинцев. – Господин Арцыбашев, а вы где были вчера вечером, после того, как мы расстались? Быстрый неприязненный взгляд ожег меня, но тут же угас. - Домой к себе пошел, - спокойно (совершенно спокойно!) ответствовал Арцыбашев. – Остывших щей похлебал, из исподнего кое-что простирнул – с секретарского жалованья на слуг-то не расщедришься, знаете ли, - и спать. Он надо мной издевался, и эти щи и это исподнее упомянуты были лишь чтобы вогнать меня в смущение. - А скажите, господин Арцыбашев, - сменила я поспешно тему (со смущением ему все-таки удалось), - вот вы столько времени были у Якушева секретарем, нешто не замечали, насчет растрат-то? - Замечал, - буднично ответил он, глядя на меня в упор. – Когда стал замечать – стал проверять. А когда проверил, донес на него. * Мне очень хотелось догнать старика юродивого, чтобы поинтересоваться, кто ж на стройке нет-нет да и подбрасывает ему мелочи – быть может, это не имело никакого значения, но у меня появилось верное ощущение, что под «слухами» о нехороших делах и сатанинских кознях, творящихся на строительстве собора, имелись в виду главным образом его юродские бредни, и ничего более, однако я слишком долго проговорила с Арцыбашевым, и старик уже скрылся в неизвестном направлении. Ладно, возможно, что это впрямь глупости, и сердобольность кого-то из рабочих никак не связана с чьим-то желанием окружить собор дурною славою. Доктор Закариус уже ожидал меня в условленном нами трактире, но пришел незадолго – на каблуках его сапог еще снег не успел обтаять, а над тарелками, заказанными им для меня, поднимался густой пар. - С добычей? – спросил он, когда я уселась напротив. - Пожалуй, - проговорила я, - только покамест не разберу, как ту добычу верней освежевать. - И я с добычей, но сначала – поешьте, дела после. Сам он уже почти расправился с обедом. Я сроду не видела, чтоб человек ел с такой скоростью, и отстала от него сильно. - Пока едите - развлеку вас разговором про нестрашное и даже смешное, - он все же не утерпел ждать. – С Курицыным я поимел, признаться, полное фиаско. Я, конечно, понимал, что прямые расспросы тут не годятся, но во-первых я далеко не был уверен, что насчет его запрета – правда, думал, вдруг Арцыбашев врет, а во-вторых, надеялся его разговорить на нужную нам тему, зайдя издалека. - И что? – я положила ложку. - Ешьте-ешьте. Что? – да то, что надо было, пожалуй, мне чужим именем представиться. Не успел я рта раскрыть толком, как он уже раскричался – «Доктор Закариус? Это какой-растакой доктор? Это не тот ли, который хочет не в свое дело лезть? Нам этого не надобно!» - и пошел, и пошел… В общем, счастье, что крыльцо у него невысокое, а сугроб подле него как раз высокий, - он потер плечо, и я тут заметила, что на плече его камзол лопнул по шву и нитки торчат. - Ого! – я опять невольно бросила ложку. Он рассмеялся, проследив мой взгляд, но мне было совсем не до смеху. - Надо было мне идти к Курицыну, - заявила я. – Меня он не знает вовсе, никогда не слышал… - Да нет, пустое, - доктор Закариус мотнул головой. – Вы ешьте. По меньшей мере, одно мы теперь уяснили: Курицын и вправду крепко против нашего вмешательства. - Какой он? – спросила я задумчиво. – Курицын, я хочу сказать. Опишите его – я попробую представить. Мне показалось, что ему понравился вопрос и сделалось интересно – сможет ли он так описать мне незнакомого человека, что я будто взаправду сама его «увижу». - Довольно типический царедворец, - раздумчиво начал он. – Абсолютно нечувствительный к чему бы то ни было ниже определенного… уровня, - он поставил ладонь вровень столешницы. – Там будто ничего нету, все там, вверху. Собою толст, и одновременно стремителен и желчен – нередкое сочетание на очень высоком посту, потому как готов немедля к любой гадости с каждой стороны. И все же, повторюсь, не оттуда, - он ткнул пальцем вниз от стола. - Вроде нашего Афанасия Давыдыча, - вывела я, и, отвечая на безмолвный вопрос доктора, пояснила: - Он у нас из пенсиона уродов поуродливей для двора подбирал. Чутье у него было на правильное уродство – ух! На меня ни разу и не глянул. - Не имею чести быть знакомым с сим царедворцем, но, судя по должности, полагаю, что сходство подмечено верно. Некоторое время мы молчали – верно, «нестрашное и смешное» у доктора все вышло, и он набрался терпения, не желая портить мне аппетит. Я старалась есть побыстрее. Наконец, с обедом было покончено, и доктор Закариус удовлетворенно кивнул. - Оттудова, от государынина куратора, кое-как отряхнувшись, отправился я в слободку, по месту проживания рабочего Никиты. Я навострила уши. - Вы были правы, - доктор отставил мою опустевшую тарелку на край стола, сунул руку за пазуху и выложил передо мной сверток в тряпице. – Нашел в поленнице, заткнутым неглубоко. Рукоять посверкивала на солнце, потому и заприметил. Тряпицу – это я уж прибавил. Я развернула сверток в нетерпении. Передо мною лежал не нож даже, а целый кинжал в пядь длиною, вроде тех, что носят на животе богатые грузинцы. Был он не иначе как серебряный, хорошо, до блеску, начищенный, и весь клинок его - в засохших бурых пятнах. На рукоятке в затейливых завитках красовалась буква «А».