Доктор Закариус

- Нина! – воскликнула я, совершенно не успевши подумать, что делаю, но меня спасло, что, разбуженный стуком двери, в тот же миг завопил ребенок соседней бабы, и мое неосторожное слово потонуло в его плаче. Младенец однако ж почти тотчас замолк, уж не знаю, как матери его удалось угомонить столь быстро – я на них не глядела, а только на Нину. Взгляд ее был совершенно безумный, воспаленные красные глаза, и я с ужасом ждала чего-то страшного – крика, истерики, что она примется рваться к двери, позовут жандармов, они ее потащут вон… Вместо этого она, обведя приемную взглядом раз и другой, вздохнула, переступила с ноги на ногу своими несерьезными обувками, и спросила меня совершенно нормальным, немного хрипловатым голосом: - Вы последняя будете? Я кивнула и посторонилась, сколь могла, высвобождая для нее половинку места на скамье. Нина села – и стала единым целым с нашим полуживым истуканом, в своем окаменении целенаправленным на дверь господина полковника. Так мы и сидели с нею, соприкасаясь локтями и плечом. Я думала, что же я могу для нее сделать, и выходило, что толком ничего. Показывать, что я ее знаю – ни в коем случае, ни словечком! Обстоятельства, при которых я узнала ее имя, совершенно делали это невозможным. Стало быть, ничего рассказать о деле и о том, что мне известно, я не могла тоже. Пропустить ее вперед себя, когда очередь подойдет? Мне несложно, но зачем? В письме, зажатом в моей руке, было больше для нее важного смыслу, чем в ее собственном обращении к полковнику. Прошло, должно быть, еще с полчаса или около того. Мне после появления в очереди тринадцатого человека стало дуть от входу поменьше, а в целом ничего не переменилось. Наконец, дверь отворилась, и из нее быстрым шагом, в сопровождении двух жандармов, вышел тот самый господин, который допрашивал меня давеча у Курицына. Был он по-прежнему в статском, но только поверх сюртука – в наброшенной шинели безо всяких лычек. На очередь он не глядел. Интересно, что и очередь не то чтобы взволновалась при его появлении. Только соседняя со мной баба вздохнула, ритмически тряся своего младенца, и пробормотала, будто сама с собою: - Ну все на сегодня, стал быть. Завтрева зайдите. Я, однако ж, не успела испугаться: поравнявшись со мною, полковник вдруг глянул в мою сторону – и узнал. Я точно могла это сказать по его выражению глаз. Вот когда порадуешься своей приметной внешности! - Сухарева? От доктора этого вашего, немцем нанятого? Давайте! – он выхватил из моих пальцев конверт. – ДорОгой прочту. Вслед за хозяином кабинета прочь потянулись и очередные сидельцы. Меня они обтекали полукругом, сторонясь, будто зачумленную. Я и вправду чувствовала себя не совсем ловко от того, что вроде как, сама того не желая, обошла их, добилась чего-то нечестным путем, хотя в очереди-то была в самом хвосте. И от этого я мигом перестала быть одною из них. Я покинула приемную последней. На дворе смеркалось. Тут уже никого не было, кроме одинокой фигурки. Нина стояла по щиколотку в снегу посреди площади, подняв лицо к небу, с видом совершенно потерянным. Вдруг я сообразила, что можно ей сказать. Я скорее подошла и осторожно тронула ее за плечо. - Вы простите, что так вышло, мне и самой перед всеми неудобно – будто я тут самая нахалка, полковник только мое прошение взял, а у других не взял. Но я не за себя… Меня передать просили, это важное, насчет строительства собора, где, знаете? – секретаря арестовали. Что он не виноват. Про то в моем письме говорилось. Что Арцыбашев не виноват, - последние слова я выговорила как можно отчетливее, потому что на миг мне показалось, что она меня не понимает. Но она все поняла. - Вы знаете Арцыбашева? – Нина схватила меня за плечи (была выше на полголовы) и ощутимо тряхнула. – Что-то о его деле? Наверное, не знай я и впрямь, кто она, мне следовало бы удивиться и напугаться ее бурной реакции, но я этак лицемерить не стала. - Я ж вам и толкую, - терпеливо повторила я. – Варвара я, Варвара Сухарева, помощница доктора Закариуса. Он это дело, насчет смертоубийств на стройке, расследовал, и все понял. Все как есть в том письме прописал, что полковник сейчас у меня взял. Что вовсе не секретарь Арцыбашев виноват, а другой. - Не-ви-но-ват? – переспросила она раздельно. Я прикусила язык. Именно оттого, что я сейчас не могла ответить ей честное радостное «не виноват» по всем статьям, я вспомнила о своей роли и сказала, наконец, все правильно: - А вы-то кто такая? Вам до него что? Она смерила меня взглядом – высокая, красивая, вороные косы, точеный подбородок, узкие острые плечи – не забыв остановиться ни на моем горбу, ни на коротковатых рукавах потрепанной шубейки, ни на выбивавшейся из-под платка жидковатой косице неопределенного цвету, и проговорила, как припечатала: - Я – его жена! Все ты врешь, милая, подумала я, а с губ моих само собою слетело: - Жена? Которого же? Виноватого али невиноватого? Того что в крепости али того что на свободе? Запуталась я что-то, не пойму, уж простите меня, дуру убогую. Нина вытянулась предо мною еще горделивее, словно собиралась сообщить мне, что является фрейлиной государыниной, не меньше. - Я - жена Сергея Арцыбашева. Изволь сейчас же сказать мне все, что о нем знаешь. Ну! И ногою притопнула. Насквозь иззябшей ногой в мокрой комнатной туфельке. И вот тут я закусила удила. Сама не знаю, что на меня нашло, только что так сочувствовала им обоим, готова была место в очереди ей уступить и сама не знаю что, а тут… Я еще чуть на нее поглядела-поглядела, а потом повернулась да и пошла тихонечко к воротам. И главное, внутри у меня так пусто-пусто, чую. И помочь ничем нельзя. Ах ты, думаю. Нехороша я тебе? А вот сейчас побежишь за мной, как одумаешься – в ножки упадешь. Ну беги, беги, а я еще покумекаю, как тебя встретить. Главное, и ответ хороший придумала, самой любо-дорого. Нет, не верю, мол, что ты его жена – скажу. Я-то его своими глазами видала, и руку его правую видала. Коли ты со мной так, то и с ним бы так. Гордячка ты, не вышла б ты за урода, он тебе не пара! Ну, потом, конечное дело, все ей расскажу, что знаю. Я все ж таки охолонула уже немножко, что да, то да. Давай, думаю, догоняй, я вроде еле тащусь. Оглянулась – а ее на площади уже нету.