Доктор Закариус

Танцев я толком никогда не видала – так, бывало иногда в Лавреновском, когда много гостей наберется, да там плясали все кто во что горазд, а этакого вот церемонного движения – будто волны разом накатывают на берег, - не доводилось. Бросилось в глаза, что доктор Закариус танцует скверно. Не то чтобы я в этом понимала, но он явственно спотыкался, и движения его были неверны по сравнению с другими кавалерами. Дама его, судя по лицу, на него за это досадовала. Не могу сказать, что зрелище меня увлекло, к тому ж мне стыдно было стоять у стенки, ощущая на себе любопытные взгляды – эта-то что, неужто думает, что ее пригласят? Танец все длился, я несколько времени пыталась поймать взгляд доктора, мне это не удавалось, и я решила вернуться в комнату с диковинами. Всё интересней. Поразглядывала еще доспехи (и даже насмелилась поднять на одном забрало, а иначе было жутковато, и казалось, что там внутри наблюдающий за мною человек), потрогала разноцветные перья и залюбовалась циферблатом высоких часов – был он фарфоровый, весь в мелких розах и незабудках, тончайше вылепленных и чуть тронутых колоритом, невозможно красиво. Вдруг сообразила, что есть тут и книги, но житье у доктора Закариуса промеж двух фальшивых книжных шкафов, кажется, навеки отвратило меня от мысли в первую голову полюбопытствовать насчет книг. Проходя через комнату с угощением, я все ж прихватила один бокал украдкой, но пить не смогла – с непривычки к вину. Показалось чрезвычайно кисло и ободрало горло, я поставила бокал на шахматный столик рядом со всадником и забыла о нем. - Дзынь! Бокал мой разлетелся на полу, в золотой лужице разлившегося вина. Это сызнова распахнулось окошко, то самое – хлопнуло, и повеяло морозом. Ах ты, до чего неловко! Даже до моего подола брызги долетели. Я окошко опять прижала поплотнее, и стала торопливо подбирать осколочки. Пол был тут выложен мраморной плиткою, не так страшно, что нечем вытереть лужу, деревянный бы покоробился. Собирала-собирала, положила на столик – не в руке ж держать. А всадника резного так и не сыскала – должно, он на сей раз, сбитый моим бокалом, вовсе далеко закатился. Ну его, думаю, всадника, пойду-ка прочь, а то еще что-нибудь испорчу. Доктор Закариус на сей раз нашелся у стола. Обрадованная этим обстоятельством, я разлетелась к нему: - Давайте убежим? Что нам тут дальше делать, право? Или позвольте мне уйти, коли вы танцами со знатными гостьями увлеклись, - уколола. Доктор медленно повернулся ко мне, сжимая в руке свой бокал, и я поняла, что он абсолютно, в стельку пьян. Господи, да тут по-моему на столе и крепких наливок никаких не было, не то что казенной, как же ему удалось с одного вина прийти в такое положенье? На ногах он держался нетвердо. - Ты не по-ни-ма-ешь, - ответствовал мне заплетающимся языком, чуть покачнулся, но все же ухитрился поставить опустелый бокал на стол, не мимо. – Я танцую не ради танцев, а ради, - он поднял палец перед моим носом, - наших будущих дел. Создаю нам ре-пре… ре-пу-та-цию. - Отличную же вы нам репутацию создаете, - рассердилась я. – Пойдемте-ка, сударь, домой, пока вы остатки ее не испортили. Он особенно не сопротивлялся, ждал, прислонившись к стене в прихожей, где я его оставила, пока я надену шубу. Нехорошо в таком разгоряченном состоянии было вести его пешком через весь город. - Сейчас извозчика кликнем, - бормотала я, пробираясь между карет, ожидавших своих знатных владельцев. - Нннет, - доктор остановился, как упрямый осел, посреди дороги. – Мой верный принцип – в хорошую погоду только пешком, - с этими словами он сделал несколько шагов вперед без моей поддержки и упал. - Так то в хорошую, - я кое-как справилась его поднять и твердо порешила не отпускать его руку. – А нынче мороз. К тому ж вы на ногах не стоите, куда ж вам пешком! - Тттуда, - он решительно уставил палец в направлении, примерно совпадавшем с тем, где, по моему разумению, находился наш дом, так что я спорить не стала, только вздохнула. От его обычного стремительного бега по городу не осталось и следа. Хотя я и держала его под локоть изо всех сил, но он ухитрился свалиться еще дважды, один раз чуть не потянув меня за собою. Хорошо еще, что ночь выдалась лунная, в потемках мы бы застряли в первой канаве. - Господи, сударь, ну что ж вы так нарезались-то, - взвыла я. – Да вам же к вину прикасаться нельзя, коли так! - Девица Сухарева, вы мне что, сторожем поставлены? – с попыткой строгости проговорил он заплетающимся языком. – Кстати, о девицах. Пройдите маленько вперед и от-вер-ни-тесь. - Зачем еще? – ляпнула я, но до меня дошло прежде, чем он со значением обронил свое: - Так нннадо. Дальше потащились. Удивительно, но мост перешли почти гладко, может, потому, что тут доктор держался одновременно и за меня, и за перилы. Что он застудит грудь и голову после такой прогулки, я не сомневалась, но надеялась, что хоть от морозу быстрее протрезвеет. Идти нам было порядком. Поначалу доктор пытался пускаться в пространные рассуждения, бредил о каких-то папках с особыми государственными делами, на которые ему, мол, только мигом взглянуть, и он их раскроет, и о танцах с княгиней такой-то и статс-дамой такой-то – теперь не иначе следующий наш визит ожидается к самой государыне! – но с полдороги попритих, что я расценила как несомненное выветривание хмеля. Увы. На твердости шага это не сказалось – еще, как назло, после снегопада подморозило, и на дороге всюду была поблескивающая в лунном свете корка, красивая и опасная. У меня самой ноги постоянно разъезжались. Как бы то ни было, доплелись до нашей подворотни. Уф. Здесь доктору можно было перехватиться за стенку, и я на минуту его отпустила, потому что рука и плечо мои совсем онемели. - Закариус? – спросил вдруг откуда-то странно знакомый женский голос. – Доктор Закариус? - К ввашим услугам, - доктор попытался распрямиться, и даже руку от стенки отнял для солидности и приличия. - Нина? – обалдело спросила я, узнавши голос. И тут случились разом три вещи – нет, наверное, не разом, но мне показалось, что в единый миг. Из мрака подворотни выметнулась высокая узкая тень, и с криком: - Ты его убил! Ты! – ударила доктора в грудь металлически блеснувшей искрою лунного света. И это была первая вещь. Я заорала как резаная, словно клинок ударил меня, а не его, причем слабо понимала, что и почему кричу – в крике моем мешалось имя Нины, доктора, банальное трусливое «помогите!» и изобретательное «караул, горим!», и даже бесполезное «держи ее!» - и то была вторая вещь. А третья вещь была то, что доктор, оставшись без опоры, в очередной раз поскользнулся. Должно быть, это все же произошло чуть раньше, чем был нанесен удар – и это спасло ему жизнь. Тень метнулась и исчезла, будто не было. На мои крики никто не спешил, даже носу не высунул полюбопытствовать. Все было как прежде – пусто и тихо, и только тело доктора Закариуса лежало навзничь, голова и плечи в лунном пятне, и снег справа от тела расплывался темным. Я бухнулась рядом с ним на коленки в снег, в кровавую лужу, и, боясь прикоснуться, боясь причинить боль, залепетала что-то жалкое, испуганное. - Погодь причитать, - пробормотал вдруг доктор невнятно, но голос его звучал гораздо разумнее, чем все прежние монологи. – Кажется, все не так дурно, я… Тут он быстро перевернулся на устойчивые четвереньки, закашлялся, и его обильно вывернуло в ближайший сугроб. Я наблюдала со смесью жалости, страха и отвращения, как он жует из пригоршни снег и отплевывается. - По лестнице помоги, - попросил отрывисто, и я поняла, что он почти трезв. Падение его сотворило чудо – это я увидела сразу, едва он, скрючившись от боли, содрал камзол и отвернул рубашку. Лезвие, пропарывая два слоя ткани, скользнуло по груди, по ребрам, сдирая лоскут кожи, но совершенно не проникая в плоть. Кровотечение было обильным, рубаха пропиталась наполовину, камзол тоже, но кровь быстро останавливалась. Я припомнила вдруг, что в узелке моем было припасено кой-что из травок, которые могут оказаться полезны. - Сейчас я, мигом! – метнулась воды набрать, чтобы запарить отвар, и к себе в опочивальню, за лекарственным сбором – тем, что хорошо раны затягивал, бадан с крапивою да тысячелистник. Вроде недолго отсутствовала. Вернулась – а доктор Закариус без чувств в креслах лежит, и над ним с криком взад и вперед мечется черный ворон. То еще зрелище.