Доктор Закариус

Я своим ушам не поверила. Кто, говорю, трус? Доктор Закариус? – и так обидно за него сделалось. Трусости в нем ни разу не примечала, право слово. А Баба-Яга с чего-то развеселилась. - Дооооктор? – говорит совершенно невыразимым тоном, а сама расползающиеся в ухмылке тонкие губы еле удерживает на месте. – Дооооктоооор Закари-ус? Эк он себя нынче именует!.. Я мрачно пережидала ее приступ язвительности, но продолжения не последовало. Успокоившись, хозяйка на меня взглянула деловито и спросила: - Тебя саму как звать-то? - Варварой, - отвечала я. Она кивнула. - Я Мавра. Входи, покажу, где будешь спать нынче. Имя к ней очень шло. И впрямь была она вся черная, и даже кожа будто закопченная до смуглой черноты. Обиталище Мавры оказалось еще поразительнее хозяйки. Первое, что бросилось мне в глаза, была точь-в-точь такая же собачья голова восковая, как у доктора Закариуса. Как и наша, эта торчала на шесте, посверкивая свечными отблесками в стеклянных глазных яблоках. Я не удивилась бы, если б у Мавры сыскался и ворон, родной брат Карлу Иванычу, но нет. Живности в дому никакой не было. В нос мне сразу ударила необычайная смесь всевозможных запахов, такая крепкая, что хотелось чихнуть. Пахли травы, развешанные тут повсюду, и под потолком, и на печи, и на протянутых через всю избу веревках. Далеко не все из трав я могла угадать по запаху. Тут был и зверобой, и тысячелистник, и шалфей с подорожником, и мята, но было и множество растений мне неведомых не токмо в качестве лекарств, но и совершенно незнакомых. Посреди избы – не пятистенка, а какой-то квадратной, странной, - стоял широкий стол, на котором главенствовала удивительная штуковина. Множество тонкого стекла посудин, наподобие бутылочек с округлыми боками, все они соединялись стеклянными же трубками, щетинились отростками, краниками и узкими, подъятыми к потолку изогнутыми горловинами, похожими на змеиные головки. Под несколькими сосудами рдели в небольших трехногих жаровнях раскаленные уголья, и налитые в те сосуды жидкости – самых невозможных для жидкостей оттенков, алые, лазоревые, ядовито-зеленые, – бурлили и выпаривались, чтобы затем осесть каплями на стенках других сосудов или выпасть грязными хлопьями на дно третьих. Вид всего этого сложного стеклянного агрегата долженствовал производить сильное впечатление, но меня отчего-то навел на подспудную мысль, что непонятные штуковины ни для чего не нужны, загадочные процессы идут вхолостую, и что все эти трубки и жаровни в конечном итоге ровным счетом ничего не производят. Но, быть может, это во мне говорило невежество, и я была неправа. Спрашивать о смысле увиденного у Мавры мне показалось излишним. Хозяйка препроводила меня в левую часть избы, за печку, и указала на широкую лавку, на которой лежало шерстяное одеяло. - Подушку дам еще, - проговорила она, оценивающе взглядывая на отведенный мне угол. – Да ты, поди, есть хочешь? Первым моим порывом было немедленно отказаться. Обида за доктора, да и просто гордость не велели мне брать у Мавры ничего сверх уговоренного, но еще чуть поразмыслив, я отвечала: - Хочу. Есть мне вправду хотелось очень, а пуще того хотелось хоть что-то еще выведать о загадочной моей хозяйке и ее словах о господине Закариусе. Мавра принялась поодаль выставлять на маленький стол разную снедь, но это занятие прервал стук в дверь. Из-за печки мне не было видно визитера, но отлично слышен разговор: то была женщина, в голосе которой сквозил и страх, и почтение, и надежда, она скороговоркою описывала симптомы лихорадки – я не поняла, не то у мужа, не то у ребенка. - Возьми, - ответствовала ей Мавра. – Горячей водою заваривай ложку, и три раза в день пусть пьет. Укрой потеплее, чтоб хорошенько пропотел. Назавтра должно полегчать. Раздалось звяканье, затем сызнова голос Мавры, произнесший: - Спрячь. Знаешь же, я на первый раз денег не беру. Знахарка, травница, получается, и куда как поученей меня. Вот у кого бы ума-разума понабраться, эх! Я на миг представила, как бы сложилась моя жизнь, попади я не к доктору, а к этой вот Мавре в помощницы. Однако что ж она за леченье ничего не берет, чем живет тогда? Так я прямо у Мавры и спросила, когда мы за стол сели. - Беру, как не брать, - равнодушно заметила знахарка. – Как на второй раз придут, так беру. Первый-то раз они мне еще не верят, ну и пущай. Ежели не помогло, а я денег не стребовала, они меня бранить не станут. А коли помогло, непременно при следующей оказии ко мне прибегут. А брала б на первый, так все кому не впрок пошло растрезвонили бы гадостей обо мне. - А что вы от лихоманки дали? – не утерпела я. – Ромашку? Липов цвет? - Ромашку с ивовой корой. Горькая до чертиков, - она скривилась. – Одной горечью многим помогает. Я ждала что-нибудь вроде заинтересованного «А ты никак в этом тоже понимаешь!» - не дождалась. Родственной души Мавра не искала ни в ком, не нуждалась в ней. Я с моими умениями ее не больно-то интересовала, вернее, интересовала, но в одном только смысле. - Ты ему кем приходишься? – спросила она, буравя меня острыми глазами. Сама она ничего не ела, только подвигала ко мне то хлеб, то мед, то крынку с молоком. - Доктору Закариусу? – уточнила я, ожидая нового приступа язвительной веселости, но она сдержалась. Отвечала односложно: - Ну. - Я… эээ… - я замешкалась, не понимая, как точнее обрисовать мой статус при докторе. - Никак жена? – прищурилась Мавра. - Да вы что, какая ж из меня жена! Я… навроде помощницы. Если, скажем, дело какое серьезное расследуется, могу там… по мелочи… письмо отнести, расспросить кого. На почту отвечаю, - припомнила еще. Поскромничала, пожалуй, да доктор же велел лишнего не болтать. - Дееело, - протянула Баба-Яга. – То есть он так эту глупость и не бросил… Выходит, не только трус, но и дурак как был, так и остался, - она покачала головою неодобрительно. - Доктор Закариус – самый умный человек из всех, кого мне доводилось встречать, - ледяным тоном ответствовала я, почти в точности повторив то, как аттестовал его при одной из первых наших бесед Георгий Иванович. - Ну-ну, - Мавра утешительно похлопала меня по руке. – Я ж не говорю, что не умный. Да только иной уж такой умный-разумный, а дураааак!.. С этим словом она встала, оканчивая разговор, вытащила откуда-то пару неплотно набитых подушек, метнула их на мою лавицу и удалилась за занавеску в правой части избы. * Спала я дурно. Лавка была неудобной, хуже полусидячего скрюченного положенья в возке, и жесткой даже после того, как я постлала на нее свою шубу. Острый запах трав отчего-то усилился к ночи, он будоражил и щекотал ноздри. К тому ж в избе было душновато. Но главным образом мне мешало постоянное хожденье Мавры по дому. В дверь то и дело стучали, хозяйка в полный голос кричала со своей половины «иду! иду!», но идти не спешила, стук повторялся, наконец, раздавались шаркающие шаги, в поле моего зрения являлся отблеск свечи, дверь отворялась (оказывается, она скрипела – с вечера я не обратила на это внимания), слышался разговор – иногда спокойный, иногда бурный, сопровождающийся восклицаниями, слезливыми мольбами. На третий или четвертый раз Мавра, судя по всему, ушла следом за очередным ночным посетителем, я наконец провалилась в глубокий сон, но проспала недолго. Едва светало, когда хозяйка загремела утварью у печи и на малом столе у меня в ногах. Я поняла, что отдыху моему на сем конец, и подумала, что зря мечтала о житье-бытье помощницы черной травницы. Этак пару дней продержишься, на третий упадешь. Визитеры доктора по крайней мере не будили нас с ним по ночам. Мавра не то чтобы меня выпроваживала, но всем своим видом ясно говорила, что мне пора. Одна ночь есть одна ночь. И все ж при прощании я спросила у ней совета – больше было не у кого – как бы мне сыскать какого-нибудь мужика лошадного, чтоб в Ильинку добраться. - А вон Михеева попроси, через две избы. Ему полтина завсегда нелишняя будет, - присоветовала моя не слишком радушная хозяйка. – А тебе в Ильинку надобно? Ну, бывай, Анне Кондратьевне от меня поклон. - Вы ее знаете? – встрепенулась я. – Знаете хозяйку Ильинки? - Как не знать, когда она, чуть спину прихватит, за моим снадобьем посылает, - усмехнулась Мавра. – Уж давно что-то от нее никого не было… а не то прихвати ей запасец, чтоб не порожняком ездить? Вот это была удача так удача! Я ж так и не надумала, на какой козе мне к незнакомой старухе подъехать, а теперь выходит, что я к ней по делу заявлюсь, да еще и с подношением! Отдам лекарство забесплатно, вроде как подарок, она вовсе довольна сделается, не откажется со мною потолковать, а Мавре на обратном пути из своего узелка денег заплачу, будто от нее. В горшочек с притиранием я нос засунула, не удержалась, но определить, из чего оно приготовлено, так и не смогла. Знаний моих на это недостало.