Доктор Закариус

Мы с Катериной Никитишной одновременно поднялись с дивана. К Государыне! В самый дворец, немыслимо! И впрямь, выходит, слава доктора докуда взлетела! Не то чтоб я была на столь седьмом небе, как господин Закариус, где-то пониже, но все это конечно было очень любопытно, и боязно, и… совершенно немыслимо. - Нет, немыслимо! – я провела рукой по подолу. – Вы езжайте, а я в таком виде, что… И сюда-то приходить мне этакой замарашкой не следовало, но о дворце было нечего и думать. - Одну минуту! – Ильинская быстро оглядела мою фигуру с головы до ног, словно что-то прикидывая. – Господа, оставьте нас на мгновение, сейчас Варя будет готова. Одну не одну, но пяти минут ей точно не потребовалась, может, три. Сама, безо всяких горничных, она вмиг переоблачила меня в весьма подходящее шерстяное коричневое платье, глухое к горлу, по длине оно оказалось мне в самый раз, в талии утянули поясом, ну а там, где у меня имелся недостаток объему по сравнению с владелицей платья, там ткань удачно пришлась на драпировку моего горба. Ворот на мне был сколот темной янтарной брошью, старинной на вид – Катерина Никитишна охарактеризовала ее как «этому платью приданную», а грязные, хоть и не разлохмаченные уже волосы – слегка припудрены, тоже на старый манер, в духе парика, что носил доктор Закариус, и не разберешь, свои али фальшивые. Ильинская осталась очень довольна делом своих рук, одобрительно кивнула и на миг распахнула передо мною зеркальную створку. А и правда получилось неплохо – что-то от призрака со старого потрескавшегося портрета, больше, чем от попытавшейся себя приукрасить уродки, и кабы я была на месте человека, решившего дело свое загадочное перепоручить чьему-либо сыскному искусству, всяко предпочла бы эту, с темным янтарем под подбородком, той, в лиловых шелках, что сделал из меня портной перед якушевским приемом. - Готово, - возгласила хозяйка, распахивая дверь будуара, за которой так и ждали доктор с Матвеем Петровичем. – Варя! Удачи! – и поцеловала меня в щеку на прощанье. * Если мне и хотелось обсудить едва раскрытую нами (мной!) тайну «пропавшей барыни», то доктору ничего такого в помине не хотелось. Он весь был уже там, в будущем деле государственной важности. Он сиял и пыжился, он красовался и торжествовал, а ежели и трепетал, то лишь при мысли о том, что дело может оказаться сложным. Тут он был прав: мода модой, но нас бы нипочем не позвали во дворец, окажись то, что стряслось, по зубам собственным дворцовым дознавателям. - Виду сначала не кажем, - шептал он возбужденно. – Для первого визита больше глубокомысленно молчим. Ни боже мой чтоб не помыслил никто, что у нас с тобой есть сомнения али сложность задачи нас пугает. Перед Государыней – низкий реверанс, и помалкивай, говорить буду я, а то и я не буду. Слушать будем. Слушать, смотреть, запоминать. Если б я не знала, что он трезв, решила бы, что чуть добавил во время нашего с хозяйкой сидения в будуаре. Дворца я как не видала, так и не увидела. Возок остановился на садовой дорожке, наш провожатый уверенно шагал между черных в сумраке кустов, а у какой-то задней двери – парадным входом, разумеется, и не пахло! – передал нас с рук на руки провожатому новому, одетому в строгую черную ливрею с золотым причудливым галуном по локтю и бедру. Я, памятуя про совет держать глаза и уши наготове, вертела головою – но ничего не видела. Лакей едва не ощупью вел нас какими-то коридорами, иногда тусклый отсвет обозначал окно, другой, ответный – зеркала. Не думаю, что то были помещения, куда вообще захаживала Государыня хоть изредка, ибо окончились они в чем-то вроде тесной привратницкой, где нас снова передали другому человеку - для меня неотличимому от прежнего, в точь-в-точь такой же лакейской амуниции. Тот взял свечу, и вот теперь уж мы попали в обитаемую часть дворца. Я подумала про себя, что дороги назад сама никогда не найду, и что проще всего уйти отсюда, отворив окно и спрыгнув с карниза в сад. Мы шли, шли и шли, одна зала сменяла другую, и один коридор переходил в другой. Никто ничего не объяснял нам. Доктор молчал, я и подавно. Наконец, этот странный бег за удаляющейся свечой прекратился в комнате, золотой, белой и медной одновременно. Золота было так много, что, казалось, оно источает свет. Белое передавало его дальше, позволяя лишь скользить по своей поверхности без потерь, потом бронза поглощала его, и все повторялось по новой. Не знаю, как описать эту странную игру – комната будто создавала собственное движение, световой водоворот внутри себя, закручивая луч винтом, гася его и вновь порождая. Мы стояли здесь одни уже довольно долгое время, и я не могла почему-то думать ни о чем, кроме этого светового эффекта. Свеча, оставленная лакеем, стояла на столике, но не казалась источником света – она будто не горела сама, она только будила, высвобождала свет, спрятанный в золоте. Доктор молчал, возвышаясь посреди недвижимым черным силуэтом. - Доктор Закариус, госпожа Сухарева. Не вопрос – утверждение. В комнату входил могучий роскошно одетый человек в завитом парике. Доктор при виде него немедленно склонился в глубочайшем поклоне. Я поспешила сделать то же. - Знаешь, кто я? – спросил человек очень просто. - Разумеется, Ваше Сиятельство, - пробормотал доктор, снова кланяясь. Как по мне, он уже перебарщивал, и, поскольку на меня человек в парике не смотрел, я повторным поклоном пренебрегла. - Бросьте, - человек скривился. – Действовать надобно очень быстро. Я ничего не докладывал, - он сделал быстрое движение пальцем, коронованным на середине кривоватого сустава широким золотым кольцом, так что было понятно, куда и кому не докладывал. – Надеюсь, удастся замять, хотя совсем скрыть конечно… Она, может, к нему уже несколько охладела, но непременно спросит. Из приближенных шутов все ж таки. Ничего не трогали, все ровно так, как нашли лакеи час назад. Залу хотели готовить к завтрашнему приему посольства… не важно. Это не важно. Важно, что если б не завтрашняя надобность, еще неделю могли бы не зайти. Полюбуйтесь. Он распахнул дверь в другой стене – самую широкую, и оставил нараспашку. Мне показалось, что я вышла из леса на прогалину. Зала, в которой мы очутились, была больше всех помещений, что мне доводилось видеть в жизни. Оттого в ней, должно быть, и было изрядно холодно – и я порадовалась, что шубу по дороге было негде оставить. Огромное пространство было освещено бесчисленным количеством свеч. Они горели повсюду, отражаясь в позолоте стен и отполированном мраморе пола. Зала была почти совершенно пуста, только стулья выстроились по стенам ее, как караульные солдаты, и в дальнем от нас конце, на возвышении под сенью, стояло широкое, обитое пунцовым бархатом, кресло. Я не сразу поняла, что это такое. Потом, позже уже поняла. Но сейчас я смотрела не отрываясь на какой-то пестрый ворох тряпок, лежащий у подножия возвышения. Что-то маленькое, укрытое разноцветными лоскутами. Это, конечно, не могло быть человеческим телом – слишком маленькое, слишком. Но если бы это было человеческим телом, то вот там, должно быть, было что-то похожее на странно изогнутую ногу в красном сапожке, который… - Митя? – прошептала я горестно. Не знаю, ответил ли мне кто-то хоть что-то – я пошла вперед через весь этот бесконечный зал, и все шла, шла, шла, и никогда не дошла до этой маленькой, лежащей навзничь фигурки, хотя уже видела знакомое, глядящее в потолок белое лицо с задранной вверх черной бороденкой, и маленькую ручку, сжатую в кулак в смешной, нестрашной угрозе, которой конечно не под силу было никого испугать. Доктор меня не пустил дальше. Его рука опустилась мне на перекошенное плечо, и он спросил сочувственно: - Знала его, да? - Да, - проговорила я одними губами. – Это Митя. Я вам рассказывала про него. Он был в нашем пенсионе, а потом его Афанасий Давыдыч выбрал. - Выйди, - сказал доктор. – Ты выйди лучше. Но я не поняла, зачем. Митя же не оживет, выйду я или тут останусь. Митина книга, которую я намечтала такой прекрасной, вдруг захлопнулась, и в ней уже не будет тех разноцветных картинок, которые я придумала. Митя с Государыней за белым утренним столиком. Митя подле царственной руки в лодке. Митя в цветущем саду между прекрасных италийских мраморов. Митя, маленький круглоголовый пехотинец… я машинально нащупала фигурку в кармане шубы и погладила. Я не плакала почему-то. Просто как-то закаменела. Стояла на том месте, где доктор остановил меня, и смотрела, как он наклоняется над Митиным мертвым лицом, быстро что-то осматривает и ощупывает, приподнимает и откладывает, нюхает свои пальцы и Митины губы. Высокий царедворец вышел из залы, оставив нас с доктором вдвоем. Вдвоем, потому что Мити тут не было. - Как его звали? – спросил доктор. - Я… я не знаю, - осознала я вдруг. – Просто Митя, и все. Это незначительное усилие вдруг со скрипом сдвинуло весь ворот моих мыслей, и я подумала, что это не Митя был героем моей книги, нет. Это я – второстепенный персонаж его книги, который затем лишь введен в сюжет, чтобы найти и покарать того, кто такое над Митей учинил. А это значит, что книга Митина еще не захлопнулось. В ней недостает кое-каких страниц, и чорт возьми, я их прямо сейчас начну писать. И допишу, чего бы мне это ни стоило. Так, минуя горе, оцепенение мое сменилось тихой решительной яростью. - Мы найдем того, кто это сделал, и он будет наказан, - сказал вслух мою мысль доктор, взглядывая на меня. – Варенька, голубушка, встряхнись, пожалуйста. Мне одному не справиться. Видишь стулья? – он обвел рукой тронную залу. Сыщи между ними стул, у которого на спинке следы крови. Сыщи поскорее! У меня не было сил подумать, что задание звучит довольно глупо и скорее всего является попыткой доктора привести меня в чувство и отвлечь от распростертого у подножия трона маленького тела. Я просто прошла к стене и начала осматривать стулья, один за другим, один за другим, один за другим. При этом я зачем-то их считала. Первый, второй, третий. Митю убили, пятнадцатый, крови на спинке нету, шестнадцатый, Митю убили, нету крови на спинке, семнадцатый, крови нету, а Митю убили, крови нету на восемнадцатом… Стульев оказалось сто десять. Крови не обнаружилось ни на одном, я обошла три стороны и вернулась к подножию трона. И тогда, обведя глазами комнату, едва сознавая, что делаю, я поднялась по пяти ступенечкам, подошла к последнему еще не осмотренному стулу и ровно тем же движением, что и раньше, запрокинула его бесцеремонно спинкой к себе. - Доктор, вот тут кровь, - я потыкала пальцем. – На троне, сзади.