Доктор Закариус

Ух, как оно хорошо-то было на чистом воздухе! Только теперь само собою осозналось, что дворец меня будто душил, давил, не давал вздохнуть полной грудью. Точно из тюремного каземата вырвалась. Я и не подозревала, что мне там так душно, а поди ж ты. Всего-то провела там ничего, меньше двух суток, а теперь кажется, что целую вечность. Не знаю, что будет Нил нынче ночью врать про отсутствие толмачки, но меня то уж не коснется. Пусть сам изворачивается! Решил доктор Закариус меня из дворца отпустить – значит, так нужно. В глубине души я не могла не чувствовать удовлетворение: доктор согласился со мною, что для продолжения расследования надлежит посетить пенсион наш и заняться выяснением Митиного прошлого, и мне сие препоручил, а сам намеревался остаться ради дела Бечаснова. И – что меня удивило – заради нового доклада нашего расследования господину Пичугову. Доктор решительно отказался верить в виновность сановного царедворца. Вот загадка, к коей не подступиться! Как мог господина Пичугова орден попасть в Митин мертвый кулак, коли сам Пичугов был к Митиной гибели непричастен? И зачем он призвал расследователя, то бишь господина Закариуса, ежели был причастен? Тем более следовало мне вернуться домой, что Карл Иванович уже наверное бесновался без кормежки. Домой! Именно таким словом и помыслила про квартиру господина Закариуса. Я усмехнулась своим мыслям и пошла скорее. День стоял чудный – весна весной, солнце жарит, синицы орут как оглашенные, отовсюду каплет, и будто даже слышно, как внутри сугробов с тихим свистящим звуком оседают тяжелые сырые пласты. Опять же, во дворец попала зимой, а вышла словно весною, и это тоже было удивительно и прекрасно. Не дай-то бог жить так, как Нил живет. Как я прежде в мечтах представляла себе новую прекрасную Митину жизнь! Врагу не пожелаешь. Пришло вдруг в голову, что Нила я едва ли когда еще увижу. Ни мне не попасть больше во дворец, разве что ежели мы преуспеем в расследовании, да и то наверное для доклада явится доктор, ни мавру Государыниному дворца не покинуть. Это осознание больно кольнуло в самое сердце, но потом я подумала-подумала, да и сказала себе – ну и что же? То удивительное сладостное томление, которое я испытывала в его присутствии, даже несмотря на терзавшие меня подозрения, как-то само собою прошло с тех пор, как состоялась встреча Нила с господином Закариусом. Невероятная красота его и медовый голос никуда не делись, да только меня отчего-то трогать перестали. Вдруг я нашарила в мыслях своих иную фигуру, расставаться с которой навсегда мне, как обнаружилось, было досадно. Я аж шагать вперед забыла, так удивилась. Господин Арендт, несчастного Наследника верный цербер! Назвавший меня «сестрой-уродкой», заподозривший в покушении на жизнь Наследника, и сам, наподобие меня, уродливый горбун. Почему-то оказалось, что это жаль, что я более не увижу его непропорциональной фигуры и не услышу гнусавое «афос». Захотелось лично проследить, что доктор и Нил вернут дело Бечаснова в архив, и еще и сбегать предупредить господина Арендта, что они это сделают. Да и понять, что за человек таков сам Наследник, приступами гнева коего меня так стращали, тоже было бы интересно… Впереди вдруг зазвонил церковный колокол, и я встрепенулась: уже свернула на нашу улицу. Выкинув наконец всех царедворцев из головы, я чуть не бегом взлетела на третий этаж. Разумеется, дверь была не заперта, а почтовый ящик оказался пуст. Доктор, видимо, проверял его исправно. Карл Иваныч приветствовал меня бурно и зло, по праву предъявляя свою претензию. Ругался он только по-птичьи, даже не оказав мне милости перейти на понятный мне язык. Я поспешила распахнуть створки шкафа, но извлекла из него лишь горбушку подсохшего хлеба. Кое-как умилостививши ею сердитую птицу, я поняла, что и сама зверски голодна. Но была и другая насущная потребность, о которой мне мечталось даже больше, чем о еде – мечталось уж давно. Конечно же, то была баня. На своей постели я обнаружила аккуратно сложенное мое платье, которое я оставила в доме Ильинских – оно было заботливо вычищено, а может, и выстирано. Нужно непременно вернуть Катерине Никитишне ее платье тоже чистым… Быстро пробормотав какие-то извинения Карлу Ивановичу, я клятвенно заверила его, что на обратном пути куплю ему чего-нибудь повкуснее сухой горбушки, и выскользнула за дверь прежде, чем он успел спикировать мне на плечо. * Разморенная и чувствами размягчившаяся после бани, наконец-то ощутившая себя чистою, я зашла по пути на базар и набрала всякой снеди, больше прикидывая на вкусы Карла Иваныча, чем на свои. Впрочем, что он может есть, то и я смогу, я не привереда, мне все сгодится. Для себя взяла только фунт чаю, который, я приметила, у доктора Закариуса тоже почти весь вышел, вот до чаю Карлу Иванычу никакого дела не было. Предвкушая пыхтящий самовар и чай с баранками, я нацелилась еще на ряд, в середине которого над прилавком возвышалась сахарная голова, не менее чем пудовая с виду, и вдруг будто меня обдало ветром с правой стороны, а корзинку в моей руке легонько тряхнуло. Я посмотрела туда – но ничего не увидала, а торговка через место впереди вдруг завопила – «Держи вора!» - и швырнула в кого-то капустным кочаном. В мгновение ока чинный рыночный ряд сделался полем битвы. Кто-то бежал и кричал, кто-то призывал к порядку, сыпались с прилавков товары, летели чьи-то куры, а может, то были голуби, допрежь мирно подбиравшие крошки под столами, только почему-то это было не страшно и не тревожно, а весело, как на ярмарочных гигантских шагах. И тут я наконец увидела того, кто вызвал весь этот переполох. Перемазанная мальчишеская физиономия мелькнула вдруг совсем рядом со мной, мокрые всклокоченные белые волосы и пронзительно-черные, как жуки, глаза. Я поскорее отступила к стене, чтобы меня не затоптали в пылу погони, присела рядом с какой-то бочкой на свою корзину и юбку как можно шире расправила. Надеюсь, места позади меня оказалось достаточно. А потом спросила громким шепотом: - Эй, отрок Варфоломей, ты откуда тут взялся? Опять за старое, а? * Лопал он так, что за ушами трещало. С той снедью, что, я мнила, достанет нам с доктором на пару дней, он явно намеревался разделаться в один присест, при моем более чем скромном вспомоществовании. Карл Иваныч смотрел-смотрел (свою порцию он давно проглотил, ради безопасности отнеся ее на свой шесток), да и резюмировал: - Гррабят. - Не жадничайте, Карл Иванович, - сказала я. – Ванька меня знаете как выручил в Твери-то? Я ему теперь обязанная. Ванька, улучив миг, щелкнул пальцами над самым ухом ворона, отчего тот дернулся, чуть не свалившись с насеста. Я его шлепнула по руке. - И ты перестань. Нечего! Карл Иваныч здесь хозяин, а мы с тобой гости. Ванька ел, а я меж тем размышляла. По пути я его несколько раз приступала пытать, как же его занесло в столицу из Твери, отвечал он уклончиво, больше сопел и таращился вокруг, но все же сказанного мне хватило, чтобы понять, что парень не просто так рвался вникуда - искал меня. У Мавры разузнал, откуда я взялась, а уж как добирался, бог весть. У меня защемило сердце – неужто тех крупиц доброты, что ему случайно от меня перепали, оказалось больше, чем он за всю жизнь видел от других? И однако ж, хотя я без сомнений привела его в дом доктора Закариуса, сомнения охватили меня теперь, и нешуточные. Эх, был бы доктор сейчас тут! Но его не было, а мне, меж тем, нельзя было сидеть дома – требовалось отлучаться на неопределенный срок, для начала в пенсион и к Егоровне, а там видно будет. Но что ж делать с Ванькой? Оставить на квартире? Чтоб по возвращении недосчитаться, помимо залетного гостя, – чего? Стеклянных сфер, пары книг, КатериныНикитишниной брошечки? Благодарю покорно! Тащить с собой? Вовсе глупость – мальчишка почти голый, заставлять его выходить из двери прежде, чем получится справить ему новую одежу, преступление. Да и наведет он шороху в пенсионе, среди убогих-то. Ванька, меж тем, насытившись, вдруг зевнул – раз, другой, быстро, как маленький зверек, и склонил голову на подлокотник кресла. Минута, и он уже спал, подобрав под себя грязные ступни, сверкавшие из дыр невероятных опорков, которые непонятно было как с него не сваливались. Разве что, воспользоваться моментом, пока Ванька спит, да метнуться обратно на базар, сторговать ему сапоги да какую-никакую душегрейку? Я поглядела на маленькую красную руку, так ловко умыкнувшую снедь у моих попутчиков, так больно окарябавшую меня за милостыню. Нет, я не сомневалась, что убедить доктора в полезности такого мальчишки мне ничего не стоит. Он и вправду, если попривыкнет и не будет рваться в бега, окажется незаменимым в деле, но… Что-то подсказывало мне, что одним спасением от расправы на рынке да обильным обедом постоянство этакого звереныша не купишь. Тут месяцами и годами ежика по иголкам гладить, чтоб перестали колоться. Нет, пока оставлять его одного нельзя не под каким видом! Вот когда пожалеть было впору, что у доктора дверь не запирается! А впрочем, хоть бы и запиралась – маленького окошка достаточно, ежели Ваньке захочется вдруг упорхнуть. - Посоветуйте хоть вы мне что-нибудь, Карл Иваныч, - взмолилась я. Ворон потоптался на своей жердочке, отодвигаясь от моей руки. Глядел, кажется, презрительно, не одобрял. – Что мне с сим отроком Варфоломеем делать? Подскажи! - Порроть, - громко ответствовала злобная птица. Иногда мне казалось, что ворон понимает все, только прикидывается. Ванька при этом слове дернулся, будто от впрямь занесенного над ним кнута, но не проснулся.