Доктор Закариус

Первая мысль моя была – получилось! Все удалось, про что доктор мне силился намекнуть. Я и не заметила, куда мы шли, Салтыков сам меня до лавки Абрашкина довел, а внутрь наотрез идти отказался. Значит, так оно и есть: он здесь уже был и хозяина расспрашивал. Поди, и АфанасийДавыдыча он запугал, самолично, больше некому. Только вот зачем? Лавка Абрашкина оказалась немного похожа на мой сон – и впрямь небольшая пыльноватая комната, по стенам какие-то полки, заваленные рухлядью. Все смотрелось ветхим и не очень чистым, исключая маленькую икону в ярко отполированном окладе, Нерукотворного Спаса, в углу под потолком. Прямо посередь комнаты был невысокий прилавок, и на нем разложено и расставлено несколько предметов, в основном – посуда. Я залюбовалась приземистой, голубой с золотом, фарфоровой вазочкой. Вылеплена она была очень искусно, от ручки до ручки тянулись цветочные гирлянды, перевитые лентами, тоже фарфоровые, а в боках была прорезная сеточка, из чего я заключила, что сие не ваза для цветов, а скорее ароматница. Рядом с вазою лежал совсем другой предмет – небольшая, чуть изогнутая серебряная фляжка с притертою пробкой. Пробку дополнительно еще удерживал кожаный ремешок, удобно пристегивавшийся на одном боку фляги. А на другом боку был выпуклый сюжет: девушка идет с колодца, с ведрами на коромысле, и ее нагоняет статный офицер на коне, и даже склоняется к ней, будто что-то ей говорит. Картинка эта напомнила мне отчего-то совсем на нее непохожее – тот день, когда Шатский спас меня от руки Арцыбашева, после чего провожал до дому. Девушка на фляге была высока, пряма и стройна, красива, одним словом, уж точно не я, а вот офицер и впрямь что-то неуловимо-общее имел с Георгием Ивановичем. - Интересуетесь, девушка? – послышался слабый шелестящий голос, такой спокойный и негромкий, что я даже не вздрогнула от неожиданности. – Уступлю рубликов за двадцать. Хорошего качества вещь, вчера получил. Вам для кого? За прилавком стоял человек – и как я пропустила его появление? Человечек даже, совсем невысокий, сухощавый, все лицо его обвисло уродливыми складками вниз, словно он был некогда тучен, но внезапно посажен на хлеб и воду, да так больше и не отпущен с сего пайка. Оттого лицом он напомнил мне какое-то животное – может быть, собаку охотничью аглицкой породы? Я никак не могла сходство ухватить. Голову его венчала маленькая черная шапочка, и из-под нее виднелись незначительные остатки седых кудрей. Одет человечек был во что-то невразумительно-темное, многослойное, и рукой все время теребил, стягивая, воротник, будто силился укутаться поплотнее. - Здравствуйте, - ответила я, понимая, что передо мной хозяин магазина. – Да вот, у знакомого одного скоро свадьба, а я никак не придумаю, какой-такой подарок ему можно подарить. Он поручик, кавалерист, очень бравый господин, молодой. Собою хорош, - прибавила я зачем-то, вздыхая. Черные, глубоко посаженные глаза хозяина лавки взглянули на меня, как мне показалось, с сочувствием. Он взял из моих рук флягу, повертел ее, обвел пальцем фигурки девицы и кавалера и проговорил: - Вам, девушка, за пятнадцать рублей отдам. Весьма подходящий подарок для молодого военного, весьма. - Спасибо, - я ощупала рукой карман. Пятнадцать рублей у меня были. А впрямь, нужно же нам с доктором что-то Шатскому в день венчания поднести? Фляжка – вещь нужная, а я буду мыслью себя тешить, что осталась у него именно такая вот вещь, напоминающая о нашей с ним встрече. Пусть только мне одной и напоминающая. Деньги хозяин аккуратно пересчитал и куда-то быстро убрал (под прилавок? в недра своего черного одеяния?), но флягу мне отдавать не спешил. - Вы ведь не за подарком свадебным, девушка, ко мне шли? – вдруг спросил он. – У вас ко мне разговор какой-то? Я глянула в черные внимательные глаза и ощутила почему-то полное к господину Абрашкину доверие. Как тогда, во дворце, к Нилу. Будто можно все-все ему рассказать и добрый совет получить или даже помощь. Но и в тот раз это была дурость великая, и сейчас то же самое. Дважды тебе, Варвара, так не повезет. Потому я вздохнула еще раз, вынула из кармана белого Митиного пехотинца с тщательно подклеенной обратно суконкой и поставила на прилавке. Хозяин, не прикасаясь к фигурке, извлек откуда-то зрительное стекло на один глаз, зажмурил другой и некоторое время изучал пехотинца. Я не знала, как к господину Абрашкину обращаться, почему-то мне втемяшилось, что сие не фамилия, а какое-то прозвище, притом ругательное, просто же Яковом казалось мне неуместно, а именуют ли себя жиды с «вичем», про то мне было неведомо. Впрочем, раз крещеный, должно быть имя-отечество, как у всех. Но на всякий случай я решила без выяснения обойтись. - Вот, - проговорила, указывая на фигурку. – Сия костяная фигурка из набора, который был у вас в лавке и который куплен был у вас Алоизием Яковлевичем из Захаровки. Это я твердо знаю; знаю также, что после с этими фигурами приключалось. Мне бы от вас узнать, как они в ваш магазин попали. Хозяин лавки склонил голову чуть набок, пожевал губами – и я поняла, что напоминает он скорее птицу, небольшого пожилого филина. - Девушка, миленькая, а вы знаете, что Алоизий Яковлевич… ныне покойный… - Что он погиб при пожаре? Знаю. - С супругою, чадами и домочадцами, - он опять пожевал губами. – Лютая смерть. Он помолчал некоторое время и вдруг добавил: - Я ему смертный приговор подписал. Когда ответил на такой вот вопрос человеку, который шел в обратном вашему направлении. Мне бы начать его расспрашивать про человека да про направление, а я только ахнула, схватив его за руку: - Не терзайте себя, сударь! Я так же вот терзалась из-за этой фигурки, думала, я Мите смерть подписала тем, что в карман ее сунула, но не наша тут с вами вина, а того душегубца, что идет по следу этих вот шахмат злосчастных. Я затем и пришла, чтоб понять, чего он ищет, потому что никак мы до истока с господином Закариусом не доберемся, до того места, откуда эти шахматы свой путь начали. Опять в одной фразе много лишнего наговорила, о чем он наверняка знать не мог – и Митю, и господина доктора, всех собрала, но хозяин то ли понял многое, то ли, наоборот, решил не дознаваться. - Я знаю очень мало, - он руку свою от меня бережно высвободил. – Предпочитаю не знать. Так удобнее. Был у меня человек один, который иногда для лавки всякие диковины притаскивал, а где скупил или так достал, я не спрашивал, а он не сказывал. Он уже умер, - предвосхитил он мой вопрос, - так что я не имею ни малейшего понятия, откуда он достал шахматы, и спросить не у кого. Но только тех двоих это совершенно не интересовало, понимаете ли, девушка. Почему я так и говорю, что в обратном направлении они шли. Будто отлично знали, у кого мой человек фигуры достал, с того владельца на моего человека вышли, с него на меня, а я назвал имя Алоизия Яковлевича. И через неделю узнал… Тут он достал нечистый платок, с сомнением глянул на него, выбирая место, и гулко высморкался. - Не интересовало тех двоих? – глупо переспросила я. – Почему – двоих? - Два человека приходили ко мне с разницею в три дни, девушка, - он печально поднял на одной руке сначала два пальца, потом положил на прилавок платок и на другой руке поднял три. - И оба спрашивали одно и то же. Только по-разному. Один угрожал, происхождением моим меня попрекал, лавку грозился навсегда закрыть. Второй поклонился деньгами, - его рука опять нервно задергалась у ворота, - хорошей суммой. Я ответил обоим. Быть может, - тут он впервые усмехнулся, и в его лице вдруг на мгновенье проглянули острые черты былой молодой красоты, которая, оказывается, у этого человечка когда-то имелась, - быть может, если бы тот, с деньгами, явился первым, я бы не стал отвечать на его вопросы. Алоизий Яковлевич был моим давним и очень ценным клиентом, я дорожил им и не стал бы трепать его имя зря. Но он пришел вторым, когда я уже… Он подхватил платок и засморкался снова, резко перейдя от улыбки к горю, и последние его слова, если они были, потонули в иных звуках. - Вы можете описать мне этих двоих? – сердце мое учащенно билось. Одного-то я могла описать и сама, это наверняка был Салтыков. Но получалось, что не он единственный идет по следу шахмат! Их ищет и кто-то другой! - Первого описать не так просто. Высокий… русый… глаза серые или, может, голубые… По всей стати его я бы сказал, что это переодетый жандарм… Уловив мое фырканье, он глянул на меня внимательно. - Вижу, что и вы его встречали. Берегитесь его, мне кажется, он опасный человек! Знал бы Абрашкин, что этот опасный человек сейчас меня за дверью в двух шагах дожидается да под ручку домой поведет, подумала я, так не был бы со мной так любезен. - Первого думаю, что знаю, - отмахнулась я нетерпеливо. – Сказывайте же скорее про второго! - Второго? Второго описать легче легкого – тот, что поклонился мне деньгами, был немолодой, серьезный человек, плешивый, с редкой бородкой. И был он, девушка, карликом – с огромной головой, с короткими толстыми ручками. Карлик он был, каких на ярмарках показывают, вот так-то, девушка.