Доктор Закариус

Арендт дожидался меня, подпирая горбом кирпичную трубу. - Ждать вас заставила, - пробормотала я смущенно, подходя. - Ничего, вместе оно веселее. Да и как не дать зевакам поглазеть на такую парочку уморительную, - он подал мне согнутую руку. – Не каждый день таких дурака и дуру повстречаешь, мальчишкам радость, - выразительная толстая губа его смеялась. Мы вышли на улицу со двора. Солнце нещадно лупило по прохожим с совершенно синего неба, и, проносясь под карнизами, орали на одной ноте ласточки, челноками сшивавшие две стороны проулка воедино. Арендт остановился вдруг, сощурился, задрав квадратный тяжелый подбородок: - Хорошо! Хорошо же, Варвара Дмитриевна? - Хорошо, - согласилась я. Нельзя было без улыбки глядеть на несуразную фигуру Арендта, застывшую посреди улицы в трогательном восхищении весною. - Ах ты, как хорошо, - повторил он, и тут же рот его изогнулся в удрученную запятую: - Кабы не надписи эти проклятые. Двигался он грузно, но быстро, хотя, конечно, и не таким аллюром, как доктор Закариус. Идти с ним в шаг я поспевала. - Позвольте, Варвара Дмитриевна, праздно полюбопытствовать, - сказал он вскорости. – Вы господину Закариусу кем приходитесь? Супругою? - Нет, что вы! Ну какая из меня супру… - тут я осеклась. Впервые, прохаживаясь по поводу собственного уродства, испугалась обидеть другого. – Словом, нет, сколь мне известно, доктор Закариус холост. Я просто помощница в его делах. Арендт покивал, и вдруг встревоженно заметил: - А я-то хорош. Дамы, говорю, одни дамы в нашем кружке, не ставить же их в ночной караул! А сам на даму ночной караул перевалить собрался. Тут надобно было репутацию нашу с доктором не уронить. - Я к ночному караулу привычная, - отвечала я солидно. – Вы меня с дамами придворными не равняйте, их работа супруге наследника компанию составлять, скуку разгонять да сплетни сплетничать, а моя – другая, моя ночного пашквилянта на чистую воду выводить. И я свое дело исполню. И так гадко вдруг на душе сделалось, потому как я-то знала, что намереваюсь господина Арендта обмануть-не обмануть, но через его голову действовать, а стало быть, возможно, действовать не в его интересах? То, что доктор Закариус имеет в этом деле какой-то свой интерес, было странно, неожиданно и совершенно очевидно, а главный вопрос – что то за интерес? – и на сей вопрос я ответа не имела. Но вот, скажем, Государыня – она нипочем не даст нового хода делу Бечаснова. Не может ли доктор надеяться, что таковой ход дал бы Государь Император Иоанн? Что ему до этого Креола, знаком ли доктор с ним? Да кто таков этот загадочный Креол? И тут я вспомнила, где слышала это имя и от кого. Сердце мое бешено подпрыгнуло, так что Арендт даже меня поддержал бережно, думая, что я оступилась. Кажется, и у меня в этом деле был собственный интерес! Меж тем мы были совсем уж близко к дворцу, и проходили одну из новомодных немецких кондитерских, где на окнах красовались полосатые маркизы, а заместо вывески над дверью глазурованный крендель. - Айн момент! – Арендт поднял палец. – Обождите, Варвара Дмитриевна, я мигом. Через окно мне было видно, как он указывает кондитеру на одно и другое, и вскоре Арендт снова появился из двери, довольно отдувающийся и нагруженный двумя свертками в коричневой бумаге. - Все ж таки сомневаюсь, что вы могли успеть позавтракать толком, а потому приглашаю вас, Варвара Дмитриевна, перекусить чем бог послал в нашем тесном кружке. Пущай большой двор богат и пышен, да сухой корки для человека жалеет, а про малый двор никто не насмелится сказать, что от нас гость уйдет голодным. Так я и попала, теперь с совершенно официального дозволения, на половину Наследника. Дежурного в дворцовой приемной мы миновали как-то совсем неощутительно, я даже не запомнила, кто там нынче был – точно не Егоров, во всяком случае, - и поднялись, без всякой секретной панели, по обширной лестнице, устланной ковром. Ковер, точно, был несколько более ветхим, чем в других частях дворца, но все же достаточно роскошным и длинным. - Аккурат поспели к завтраку, - с этими словами Арендт толкнул двустворную белую дверь, и мы оказались в комнате, едва ли большей, чем Кати Ильинской будуар. Первое впечатление за этой дверью получили не глаза мои и не уши, а мой нос. В будуаре восхитительно пахло чем-то тонким и сладким, будто запах шоколада мешался с ландышевыми духами и клюквой в сахарной пудре. Посреди комнаты, за сдвинутыми вместе тремя круглыми столиками, даже разновысокими, сидели пять оживленно переговаривавшихся дам в утренних туалетах. В одной я признала графиню Протасову. Наше появление вызвало у сборища бурю восторга! - Арендт! Вот и господин Арендт! – восклицали они, расцветая улыбками, и Арендт, оставивши мне свертки, тут же подошел к каждой и нежно расцеловался в щеку со всеми, исключая одну, наименее, пожалуй, красивую из присутствующих дам, бледную и рыжеватую, в потертой меховой накидке поверх светлого платья. Ей он поцеловал обе ручки, но дама с веселой обидою воскликнула: - Herr Arendt, was ist mit mir? - Eure Hoheit, - отвечал Арендт смущенно, но Елизавета Федоровна (я сообразила, что это она и есть) притянула его за руки к себе и сама расцеловала в обе щеки. Были извлечены из коричневой кондитерской бумаги покупки – изрядных размеров лакированная бонбоньерка с цукатами и целое блюдо (так вместе с блюдом и замотанное в сверток) засахаренных фруктов, каждый из которых был еще завернут в почти прозрачную папиросную бумажку. Арендт представил меня, и очень просто (хоть и чересчур оптимистично) сказал, что вот, дескать, та, что избавит нас от ночного злодея, после чего я также удостоилась восторженных восклицаний и подверглась круговому поцелую всех, не исключая ни супруги Наследника, ни Протасовой. Впрочем, Протасова держалась чуть настороженно, сдержаннее других. Нам, обоим новоприбывшим, тут же налили из серебряного кувшина по чашке горячего шоколаду (за чистыми чашками не поленилась подняться к буфету одна из фрейлин, слуг в будуаре на наблюдалось), подвинули горку бисквитов. Покончившие со своим шоколадом чуть раньше нас, фрейлины и Елизавета Федоровна тем временем отдали должное засахаренным фруктам, не забывая и про цукаты. Говорили, между тем, совсем не о пустяках. Одна из фрейлин, в нежно-голубом (не зная их имен, я принуждена была запомнить дам покамест по расцветке), придирчиво выбрала маленькую, как китайское яблочко, грушку в глазури, отвертывая с нее папиросную бумагу, и сказала: - Книгу записи в караулке я проверила. Из дежурных почерк ни одного не подходит, а из записывающих свои имена у меня под подозрением пятеро. - Лакеи? – откликнулась Протасова, поправляя изящную жемчужную сережку. - Трое лакеи – Анисимов, Жуков и Салтыков… Салтыков? Я едва не вскрикнула, но вовремя прикусила язык. Опять? Один на любую неприглядную службу? - Салтыков доверенное лицо Пичугова-старшего, - сказала я медленно. Это они имели право знать. - Да, и Анисимов, - беспечно отозвалась Елизавета Федоровна, поворачивая лаковую бонбоньерку картинкой и любуясь ею. По-русски она говорила с сильным немецким акцентом, но старательно. - Почерк при должной сноровке очень несложно подделать, - заметила дама в палевом. Если бы мне нужно было выбрать, как Парису, красивейшую из всего сборища, яблоко первенства я бы отдала ей. - Интересный еще вопрос про сурик, - включилась в разговор дама в светло-сиреневом. – Он вязкий и пачкается, писать кроме как кисточкой не получится, и все равно велик шанс измазаться. Им не напишешь на ощупь впотьмах, как мелом или углем. Я наведалась в кухню и в лакейскую приемную, будто с какими-то вопросами, но увы! ничего. Ни у кого следов сурика, ни на рукавах, ни на пальцах. - Мне бы взглянуть на эту надпись своими глазами, - сказала я. – Ждать следующей, конечно, можно, но с каждой новой мы рискуем, что ее прочтут те глаза, которым ее видеть не нужно. - Если именно почерк хотите увидать, то это можно, - заметила Елизавета Федоровна. – Аннхен, покажите Варваре Дмитриевне. Дама в голубом тут же извлекла из бисерного мешочка небольшой альбом. Среди хорошеньких миниатюр с беседками и бабочками выведено было: «В птицу паву величаву/Выстрел мечу коли встречу» а ниже под маленькой картинкой – «Как коралл уста у милой» и «И о анне господа молите». - Постаралась все литеры собрать, на четыре надписи они у нас попались почитай что все. Вот это «ол» - видите, в «коли»? – куда как характерно. Такое же было и в «Креоле», но его я все же писать не стала, придумала «коралл». Зато в нем есть «ра», как в «император», тоже его особая черточка, видите? Я только рот открыла, поняв, сколько эти изящные придворные дамы проделали за меня моей работы. Тут за белой дверью раздался четкий и все приближающийся стук, как будто огромные часы, помогая себе маятником, неспешно и ровно ехали к двери, отбивая секунды. Дамы все быстро сели ровнее, альбом вновь исчез в бисерном мешочке, а бонбоньерка, фрукты и кувшин – в буфете. Откуда-то явились две рукодельные корзинки, все споро разобрали клубки, наперстки и еще какие-то мелкие дамские глупости, у меня в руках бог весть откуда оказался моточек пунцового шелку, и Арендт успел просигналить мне прижатым к губе толстым пальцем. Дверь отворилась под последний часовой удар, и на пороге ее стоял Наследник - Иоанн Алексеевич.