Доктор Закариус

Собрание однако тянулось и тянулось, и обсуждение углубилось в какие-то вовсе непонятные мне материи. Мелькали имена неведомых мне людей, витиевато называвшиеся должности и даже, без объяснений, нумерные пункты каких-то документов. Спорили – горячо, но вежливо, и лишь в обмене репликами между высоким военным у печки и сидевшим на «моей» скамеечке штатским мне чудилась некоторая трудно сдерживаемая взаимная неприязнь. Я зевнула раз, другой, а потом просто подхватила котенка под теплый живот да и возвернулась, с ним вместе, на оттоманку. - Утро вечера мудренее, - прошептала я ему, укрываясь колючим одеялом и пристраивая малыша у себя под боком. И тут же провалилась в сон. * - Сударыня! Варвара Дмитриевна, проснитесь, пожалуйста! – звал меня мелодичный молодой голос. Я резко села на постели, роняя одеяло, но тут же поскорей подхватила его и закуталась с ног до головы. Егоров входил в комнату будто так и надобно! Мне немедленно припомнился Шатский, смущенный первым моим появлением. Ах, как я поняла его теперь! Я поджала босые ноги, но одеяло было слишком коротко. Подняла на миг руку к голове, ощутила чудовищное воронье гнездо, и пальцы мои в ужасе отшатнулись – как раз вовремя, чтобы ухватить сползающее с груди одеяло. Егоров – не знаю, они вообще ложились? расходились по домам? – был меж тем полностью одет по форме, свеж и тщательно выбрит. Он говорил озабоченно, словно не видел моего стеснения: - Жаль было вас будить, и господин Закариус просил дать вам выспаться, сколько можно, но я долее не могу остаться, а тут замок сложный, не дашь даже и ключ, коли человек с ним не знался прежде. А Василия князь отправил… В общем, отправил. И выходит, что запирать мне. - Ввы… выйдите, прошу, я оденусь, - выдавила я. - Да-да, прошу прощения! – он выскочил поскорее, но не было в его тоне особого смущения, одно нетерпение: и впрямь спешил, торопил меня. Котенок, подлое животное, меня покинул, его черно-белой особы нигде в комнате не виднелось. Не желая заставлять Никиту ждать, я поскорее оделась, застегнула башмаки, решилась наплевать на состояние волос и вышла в большую горницу. Котенок тут и обнаружился – мурчал у Егорова на руках. По-девичьи тонкие пальцы молодого человека ласково поглаживали черно-белую шерстку. Впрочем, он поскорее спустил котенка на пол и видимо обрадовался моему быстрому появлению, что задержки я ему не сделала. - Простите, не до чаю, я и сам не пил, - он махнул на простывший самовар на столе. – Надобно идти. На улице (сложный замок подчинился ему на удивление скоро) Егоров только кивнул мне с легкой улыбкою и зашагал торопливо в дальнюю часть переулка. А я осталась стоять у подворотни, не совсем понимая, что мне делать теперь. Доктор просил дать мне выспаться. Просто жалел? Находил, что никакого срочного дела у меня нет? А как же Арендт, как же Малый двор, который я оставила в полной непонятности положения, побежав следить не за тем человеком? Что если Салтыков этой ночью понаписал новых пашквилей, и с утра пораньше (тут я впервые задумалась, какой теперь час) господин Арендт их нашел, всплеснул руками и послал глупую дознавательницу Сухареву по матушке? Или доктор поговорит с ним сам? Быть может, именно ему и поручено заручиться поддержкой Малого двора, раз к такому решению склонялось собрание… Рассуждая так, я поняла, что просто пытаюсь найти отговорку, чтоб не идти во дворец. Очень стыдно и страшно оно было. Хотелось оттянуть сей момент как можно дальше. Опять же, ухватилась я, не с такой же прической, не в мятом и грязном – во дворец! Я нашарила рукою запахнуть на груди платок – и тут обнаружила, что платка нету. Остался в квартире Иловейского. Вернуться туда я никакой возможности не имела. В любом случае, все это было поводом хотя бы переодеться. Сначала – домой. А там, может, что и выяснится другое, записка от доктора обнаружится с указаниями али что еще. * Быстро добежав до нашего двора и попутно узнав по церковным часам, что времени было восемь утра (сколько за минувшую ночь мне удалось поспать? Хорошо если часа три!), я привычно проверила почтовый ящик (он был пуст) и вошла в квартиру. Увы, пуста оказалась и она – ни доктора, ни Ваньки, никакой записки, ничего. Один Карл Иванович приветствовал меня негромким «крааа». - Доброе утро, Карл Иванович, - проговорила я. – Выглядите обихоженным и сытым, так ли это? Позаботился ли кто из нас, нерадивых людишек, об вашем достойном завтраке? Вместо ответу ворон вдруг забеспокоился на своей жердочке, запереступал лапами налево и направо, потом тяжело спрыгнул на пол, помогая себе крылом, и своим переваливающимся птичьим обычаем двинулся к двери в мою коморку. У двери он встал, склонил голову и легонько клюнул дверь, потом опять прошелся – до конца двери и назад. Поведение птицы меня озадачило. - Что, Карл Иванович? Намекаете, чтоб я не ходила такой чучелой, а поспешила переодеться? Он снова склонил голову, блеснула черная бусина глаза. Видно было, что моя непонятливость раздражает мудрую птицу. - Или вы намекаете на то, - по моей спине вдруг пробежал холодок, - что у нас… посетитель? Там кто-то есть, Карл Иванович, миленький? Карл Иваныч с достоинством выдержал паузу. - Пррредположим, - заметил он, опять вполголоса, вернулся к шестку с видом выполненного долга и подождал, пока неразумное бескрылое двуногое пособит ему с вознесением на должную высоту (хотя он умел перепархивать на шесток и сам, несмотря на больное крыло, в чем я имела не один случай удостовериться). Неужто правда? Кто-то есть там, за дверью, кто-то, проникший в отсутствие хозяев? Непроизвольно стараясь ступать как можно тише, я подкралась к своей двери и приложила ухо. Тишина. Тогда, снова крадучись, я прошла налево от печки и осторожно потянула в сторону секретную панель, за которой скрывался проход в опочивальню доктора Закариуса. Доска под ногой чуть скрипнула. В луче света из задвигаемой панели мелькнул его топчан с рваным одеялом – доктор так и не удосужился обзавестись более подобающим предметом меблировки. На цыпочках, жалея, что не сняла башмаки, я скользнула по круговому коридору до нужной комнаты. Крюк не был наброшен ни с одной из сторон, я вышла чрез нее в свой коридор и приблизилась ко входу в коморку. Определенно кто-то был там! Тишина тут была иной, живой, наполненной дыханием и человечьим присутствием. Жалея, что не взяла свечу, я прильнула к стене, напрасно тараща глаза в непроглядный мрак моей обители без окон, и вдруг услышала тихий всхлип. Кто-то плакал и вздыхал в моей коморке, и, судя по голосу и издаваемым звукам, кто-то, кто совсем не мог быть опасным – женщина или ребенок. Уже не так стараясь соблюсти тишину, я тем же путем вернулась в гостиную, зажгла свечу и прошла в свою коморку обычным путем, через дверь. Дверью я хорошенько пошумела и потопала в коридоре, чтобы не испугать расстроенного посетителя (а скорее, посетительницу), и заранее проговорила: - Доброе утро… - почти с уверенностью закончив: - … мадмуазель Эжени.