Доктор Закариус

Хорошо быть мужчиною, подумала я невольно с завистью. Хочет оградить господин Арендт своего Иоанна Алексеевича от беды – и похромает, поскачет, помчится за ним следом, и ведь сыщет его, а самое главное – услышан будет, найдет нужные слова, и упрячет Наследника с супругой в какой-нибудь охотничий домик до поры до времени, али еще куда. Словом, как ни мало у него сил, а защитит. А я что могу? Хочу я или не хочу, чтоб доктор себя поберег, чтоб навстречу опасности вместе с заговорщиками не лез, – какая разница? Кому какое дело до моего желания? Вот где он теперь, после неуспешной беседы с господином Арендтом? В Государынином крыле, плечом к плечу с Креолом и его приспешниками? Пускай я сейчас его там сыщу, вцеплюсь ему в локоть, стану умолять пойти домой – он только стряхнет мою руку и продолжит делать то, что для себя избрал. Толку от тебя, Варвара, никакого, выходит. И доктора тебе не спасти, а уж об остальных и говорить нечего. Может, поручик Шатский тебя послушает? Или Никита Егоров? То-то же! Спохватившись за всеми этими нерадостными мыслями, что я все еще неведомо зачем торчу столбом посреди Арендтовой коморки, я глубоко вздохнула, вышла и побрела по коридору. Чему быть, того не миновать. Я ведь понимала, зачем доктору к заговорщикам в кружок понуждилось – все там, в этом судебном деле, в судьбе Федора Бечаснова. Пока Государыня на троне, на перемену участи несчастного виршеплета рассчитывать нечего. А доктор Закариус то ли вины свои ощущая, то ли по иной какой причине, но явно готов хоть сейчас местами с Бечасновым поменяться. Что ж, побреду домой. Вот Эжени заберу только, и уйдем. (Тут я очень себя похвалила, потому как была в шаге от того, чтобы про Эжени вовсе запамятовать – и даже почти, на пол-ноги, проскочила нужную дверь, за которой она меня ожидала. Но не забыла же!) Повернувши назад, я отворила дверь в общую туалетную фрейлин Малого двора. Эжени за дверью не было. Куда ж она могла подеваться? Отправилась из любопытства бродить по дворцу, что ли, восхищенная красотами и богатым убранством, как восхитило ее зеркало в цветочной раме, вот у этого столика? Тут я заметила, что через все зеркало проходит какая-то мелкая красноватая вязь, наподобие той, какой измарала зеркало Аксюша, только поровней и поярче. И точно, на зеркале обнаружилась сделанная помадою надпись: Varya, c'est lui! Je vais lui par la trace. Я осмотрела еще столик, другое зеркало, но больше ничего не нашла. И как прикажете понимать? Кто этот «он», которого углядела (и как углядела?) Эжени, за которым она помчалась следом, несмотря на мое приказание ждать, не сходя с места? В туалетной, в отличие от арендтовой коморки, было большое, вполстены, окно. Я подошла к нему и выглянула – выходило оно на какой-то укромный внутренний дворцовый двор, в коем мне бывать не доводилось. Сейчас прямо посреди двора строился в каре, заполнив невеликое пространство собою, военный отряд, и я от поразившей меня при виде этого догадки ощутительно приложила себя ладонью по лбу: Шатский! Ну конечно же! За кем могла еще побежать Эжени, забыв все на свете, если не за ним? Увидела его в окно на дворе, среди выстроившегося полка, и… Погоди, Варвара, погоди, сказала я себе строго. Подошла к окошку еще раз и воззрилась на солдат. Бог весть, что то был за полк, я в военных отличиях мало смыслю, только мундиры у солдат были темно-серые, а вовсе не красные, как у Георгия Ивановича. Стало быть, приметить его во дворе Эжени никак не могла. Однако ж… что если его полк уже по двору прошел, скрылся во дворце, и именно этот момент бедная девушка наблюдала в окошко? Тут мне помстился явственный красный промельк у дальнего подъезда. Конечно! Так все и было! Если полк Шатского вошел в этот подъезд, они точно в Государынином крыле, и где-то там нужно искать Эжени. Отыщу и поскорее уведу оттуда, решила я. Помочь она ничем не сможет тоже, незачем ей там и быть. Я спустилась по лестнице до самого низу, иногда на лестнице тихонько окликая «Эжени!» без особой надежды на успех. В самом низу лестницы, однако, меня поджидала некоторая неприятность: вторая, более обширная и покрытая ярким ковром лестница, ведшая в Государынину часть дворца, снизу была перегорожена четырьмя военными (эти в красном, как у поручика). Ни одного из них я не узнала. Трое стояли настороженно и почти что навытяжку, а один сидел ступенькой-другой выше, но поза его тоже не была особенно расслабленною. При виде меня он подскочил на ноги, но тут же видимо сообразил, что пред ним мелкая сошка. Однако обратно не сел, а встал в ряду своих сотоварищей четвертым, так что между ними на широкой лестнице едва оставалось место, чтоб тощий мог человек проскочить. Почему-то – потом, когда я вспоминала эту картину, впрочем, надолго заслонившуюся у меня в памяти последующими, более яркими, меня это удивило, но тогда показалось, что так и следует, - мы все молчали. Ни солдаты не объявляли мне командное «хода нет», ни я не справлялась, можно ли мне подняться. Эта гнетущая тишина казалась вовсе не тем, что должно бы быть в царском дворце во время военного бунта, и непонятно было, откуда она берется. Так мы стояли, глазея с солдатами друг на друга, минуты две. Наконец, я наклонила голову, вопросительно глянула на того, что спервоначалу сидел (и оттого казался мне главным, хоть он и был вроде помоложе других), и указала рукою вверх по лестнице. Он затряс подбородком отрицательно, и взгляд его сделался отчего-то почти просительным. Дескать, уйди, уйди, совершенно не до тебя. Тогда я прижала руки к груди, перевела взгляд с него на соседа по кордону, с того на третьего, на четвертого – и обратно. Мол, братцы, очень, очень надо, пропустите, умоляю! Но тут другой, стоявший с краю солдат сделал ко мне шаг вперед с видом достаточно грозным, чтоб я попятилась. Уверяю, никто из нас за всю эту сцену не вымолвил ни слова! Пятясь, не в силах отвести глаз от непреодоленной преграды, и под их взглядами не менее пристальными во всю дорогу, я кое-как вскарабкалась до первой площадки по лестнице Малого двора. Получается, Эжени успела пробежать до того, как караул был выставлен? Или же прошла как-то иначе? Нужно было принимать еще во внимание, что она, в отличие от меня, во дворце впервые. На ее месте я бы сделала что-то вроде: вылезла поскорее в окошко, не посмотрев, что второй этаж, и побежала бы бегом через тот подъезд, в который она увидела уходящим Шатского. Но коли она бы на это пошла, окошко было бы отворено, чего однако ж не наблюдалось. Что ж, ладно. Не пускаете так – пройдем иначе. В конце концов, путь по другому этажу из крыла в крыло был мне тоже ведом. Нужно, стало быть, всего лишь попасть сызнова в зеркальную комнату, найти из нее выход и припомнить, какой гобелен скрывает тайный проход - по коему я уже дважды ходила. Пройду и в третий. Решить оказалось однако легче, чем проделать. Не знаю, сыскала ли бы я теперь сызнова даже комнату Арендта – побожиться не готова, но если кто уверил бы меня, что крыло Малого двора слегка переменилось за то время, что я играла в гляделки с конвоем, я бы признала, что таковое возможно. Нет, до зеркальной комнаты я с грехом пополам, от того будуара, где мы завтракали с фрейлинами, дошла. Но тут остановилась. В полной темноте я не оказалась, захватить из будуара свечку, памятуя о странном расположении зеркальной, у меня ума хватило. Но я, хоть убей, не помнила, за которой из дверей была опочивальня Наследника, а за которой потайной проход к гобеленовой гостиной. Я принялась, переходя от зеркала к зеркалу, дергать дверные ручки. Ни одна не поддавалась. Мне казалось, что я проверила уже не менее двух десятков, однако ж – эта мысль пришла мне в голову не сразу – тогда среди них должна была оказаться и та, через которую я сюда попала, незапертая. Она захлопнулась, а я и не приметила? Как же я тогда вообще отсюда выйду? В ужасе и панике я еще раз дернула ручку ближайшей двери – и, о счастье, дверь поддалась! Оказавшись на темной лестнице, я мигом промахнула два пролета и выскочила в какой-то коридор. Не в тот, где висели гобелены, сейчас я видела это ясно. Да и не было кругом меня никаких гобеленов, пустые стены. Окон здесь тоже не имелось, и я опять порадовалась своей предусмотрительности. Сколь ни мало света давала моя свеча, но в свете этом я отчетливо увидела чуть впереди меня, у поворота коридора, прильнувшую к стене женскую фигурку. Эжени! Ну вот, так просто! - Эжени! – окликнула я в голос, делая шаг к ней. Она быстро обернулась и, ни слова не говоря, замахала на меня руками, потом прижала палец к губам, тараща глаза. Потом еще поплевала на собственные пальцы, выразительно потыкала, будто гасит огонь. Что еще за шутки? При том жесты ее были такие, что она меня не отгоняла – манила. Иди, мол, сюда скорее, только не шуми, иди, иди, чего покажу! Иди, только свечу загаси! Так, по крайней мере, я ее трактовала. Я поскорее скользнула к ней, не раздумывая, и осторожно заглянула за тот угол, у которого прилепилась она. За углом открывался, похоже, тот самый коридор, в который водил меня Нил, показывать слоновый орден на портрете. Но это я сообразила во второй миг, а в первый – коридор был недурно освещен нынче, окон в нем было довольно, - увидела того, за кем бросилась по следу отважная Эжени. Карлик, Касьян Касьянович, упущенный Ванькой, стоял посреди дворцового коридора и глазел на какую-то картину, висевшую на стене. - Это он! – выдохнула я, и Эжени, видя, что я понимаю, зашептала, почти совсем от волнения позабыв русскую речь, что узрела появление карлы в окно, в которое от нечего делать глазела, меня ожидаючи, как он скользнул в какую-то с заднего двора дверцу. Кой-как прикинув, в которое крыло он с этой дверцы попадет, Эжени оставила мне торопливые письмена на зеркале и помчалась в погоню. Никогда не видавши Касьяна, она, по Ванькиному красочному рассказу, не могла, однако, ошибиться. Бог весть, на что только рассчитывала – как бы я ее должна была сыскать, коли не случайность? но так или иначе, обе мы стояли сейчас, едва дыша, вжавшись в стенку, и наблюдали, как главный наш подозреваемый тянет короткие ручонки к картине, подле которой стоит. Что именно это за картина, мне видно не было, но… мимолетный образ мелькнул перед моими глазами. Старинный наряд, - но та же огромная голова, непослушные руки – и белый пехотинец в коротеньких пальцах. Убил ли Касьян Касьянович несчастного коллекционера, пожег ли огнем его усадьбу? Пытал ли моего Митю, отчего сердце того остановилось навеки? Опасен ли он нам сейчас, есть ли у него, допустим, пистоль али нож за пазухой? Умный, добрый Касьян Касьянович, утешавший несчастного Лешеньку и усердно помогавший нам с Ванькой в расследовании! Надоело! Не могу, не могу больше таиться по углам, строить версии и копить подозрения. Сейчас, немедленно я желаю знать, что все это было – что за история с шахматами, и почему из-за дурацких точеных фигур ценою в три рубля убили моего Митю. Я быстро отлепилась от стенки, высвободилась от попытавшейся уцепиться за мой рукав недоумевающей Эжени и шагнула вперед, в освещенный коридор. - Касьян Касьянович, что вы здесь делаете? – громко возгласила я.