Доктор Закариус

Это было день на третий после исчезновения доктора с Георгием Иванычем. Ванька бегал по городу в тщетных попытках хоть чего разведать, а мы с Эжени сидели дома – она совершенно безучастна, уронив руки на колени, а я сражалась с самоваром, вздумавшим выпустить клуб дыма прямо в комнату без моего на то дозволения. Злость, которую я ощущала в отношении самовара, была чрезмерной – на нем, бессловесном, я явственно вымещала сейчас наше бессилие. Вдруг с улицы донесся явственный шум, словно целый отряд уличных мальчишек мчался сюда со всех ног из подворотни, возвышая голоса и сплетая свои возгласы в один, но невнятный. - Эжени, глянь, милая, что за переполох? – попросила я, не столько потому, что руки у меня были все в самоварной саже, сколько чтоб хоть немного взбодрить ее, заставить вынырнуть из безрадостных грез. Она поднялась, прошла к двери и высунула нос наружу, потом даже вышла на лесенку, что-то там разглядывала – и вдруг испуганным зверьком метнулась назад, захлопнула дверь за собою и глянула на меня круглыми перепуганными глазищами. - Что? Слона водят? – но, говоря, я уже начинала пугаться вместе с ней. - Там… там… - бедняжке не хватало воздуха, как утопленнице. – Там людоедский император! Поскольку русского слова она не подобрала, а смогла выговорить лишь l'empereur cannibale, я немного усумнилась в услышанном. - Так вроде третьего дни у нас еще людоедская императрица была, никак власть переменилась, - брякнула я, но страх немного отпустил. – С чего ты взяла-то? Какой он из себя? - О… он… в алой мантии… и в перьях повсюду… и со свитою, они весь двор заполонили… и… и… он весь черный! - Ах ты! Тут уж мне сделалось ясно все мигом, я подскочила к двери, и вовремя, чтоб как раз впустить к нам едва пробившегося сквозь толпу зевак Нила, в его всегдашнем красном одеяле, в которое он не иначе как для приличия замотался сколько мог. Перьев, впрочем, никаких не наблюдалось, оставим их на счет фантазии бедной Эжени. Дверь-то я за Нилом заперла на крюк, но теперь наши крохотные окошки сделались мишенью разномастной толпы, которая чуть не выставляла их вон, и я без лишнего слова потащила мавра за собою, в свою коморку, и усадила на собственную постель. Перепуганная вконец Эжени притулилась у двери, и хотела зайти, и боязно ей было. Глаз не сводила с черного человека. - Нил, как я рада! – я скорее обняла его и расцеловала, очень, кажется, смутив, но мне было не до его смущения сейчас. На дворе послышался грохот, потом визг. Не иначе, зеваки обрушили лестницу? Но и это подождет, чувствовала я. Ну ее совсем, эту лестницу. - Говорите же! – я дернула его в нетерпении перепачканной в саже рукою, и красное одеяло свалилось с его плеч. Бедняжка Эжени пискнула и зажмурилась. - Сударыня, прошу вас, не бойтесь меня! Я вовсе не страшен, не опасен, я просто человек, – Нил простер в сторону Эжени руку. Ах, этот голос! Когда-то я – на том месте, что Эжени оказалась сейчас, – готова была за один звук этого голоса и перестать бояться, и всему поверить. Но Эжени оказалась не столь доверчива. Может, на шажок приблизилась, но не более. – Я такой же человек, как вы, русский и православный, - прибавил Нил, широко крестясь. - Пальцем в небо, - я фыркнула. – А вот Эжени у нас француженка и латинской веры. Да вы бросьте с ней церемониться, она сама сейчас пообвыкнется, не обращать на нее внимания – оно и быстрей будет. Не до того сейчас, Нил, миленький. Скорее говорите: что с доктором Закриусом? - Его уж не вернешь, Варя, - Нил помрачнел. – С ужасными людьми он связался, на такое дело пошедшими, что хуже его наверное и в свете нету – на помазанницы смертоубийство! – глаза его в свете единственной нашей свечки заблистали, и он назидательно поднял длинный черный палец. - Не пойму что-то, разве государыня убита? – я нахмурилась. - Господь миловал, - ответствовал Нил таким торжественным тоном, что ему бы в алтаре служить, право слово! – Уж я четвертьпудовую свечку за счастливое избавление давеча поставил на свои деньги, это чудо Господь наш Отец явил! На волос от гибели прошло, и пушки палили, и солдаты бешеные, заговорщиками науськанные, в царские покои рвались, уж мы тряслись, как лист на ветру, молились на коленках все, думали, последний нам всем час настал, дворцовым насельникам, и матушку Государыню не пощадят, а только явился светлейший граф Пичугов великим избавителем, - граф Алексей Григорьич, разумею, - и бунтовщиков разогнал, и наказал примерно! Вторую такую ж свечку я ему во здравие поставлю, как деньги будут. - Нил, что вы несете? – сказала я. – Мне мало дела до государыни и еще меньше до Пичугова, хоть старшего, хоть младшего. Что с господином Закариусом, где он? Вы выяснили? Он жив? Он в крепости? Что-о? Мне хотелось взять его за широкие черные плечи и хорошенько тряхнуть. - Я не знаю, Варя, и вам не советую пытаться дознавать. Захар сам себя погубил, все к этому шло. Не стоило ему старое дело тревожить, а уж идти ради того на преступление против богопомазанницы – великий грех! - Так какого черта вы пришли? – заорала я, не сдержавшись. – Прочитать нам тут мораль и посоветовать смириться с тем, что мы более не увидим лучших людей на свете? Он покачал головой, не споря со мною. Запустил руку в распоротый шов своего одеяла и что-то там пошарил. - Я пришел отдать вам вот это, Варя, - проговорил он сочувственно, подавая мне… мой платок! Платок, забытый мною на квартире Иловейского, на спинке стула подле дивана, на котором я провела часть ночи – ночи последнего совета заговорщиков. От неожиданности я позабыла даже злиться. - Откуда вы…? - Быть может, узнав, как он мне перепал, вы не станете так уж на меня сердиться, Варя, - грустно предположил Нил. – Я встретил эту вещицу в обширном ящике, надписанном «изъятое в штабе заговора», и уже снабженную биркою с номером. Я сразу его узнал, понял, что это ваш! С риском для себя, отвлекши жандарма, я похитил ваш платок – совершил великое преступление, но не мог допустить, чтоб тень заговора пала и на вас. Не знаю, как он попал туда, в ящик с вещами заговорщиков, и знать этого не хочу. Возьмите его – и благодарите бога, что уберег вас от той же злой участи, что выпала Зах… Закариусу и другим. И не просите, не просите меня, Варя, задавать о нем вопросы! Это путь к погибели, намного более прямой путь, чем все его просьбы о деле Бечаснова. Я выхватила платок из его руки. - Вы, должно быть, ждете благодарности, Нил, и я… да, я благодарю вас. Но позвольте мне сказать вам кое-что. Вы - трус. Ваша шкура для вас важнее жизней людей – жизней ваших друзей, людей, которые на многое бы пошли ради вас! Я уверена, что доктор Закариус сделал бы для вас все возможное, попади вы в подобный переплет. А вы страшитесь задать лишний вопрос. Мне… мне противно с вами разговаривать, Нил. Уходите, пожалуйста. - Варя, ну зачем ты так.. – пискнула Эжени. Она уже отлепилась от дверного косяка и обреталась у меня за плечом. Нил встал, подбирая свое одеяло. - Варя права, сударыня – если называть трусостью нежелание совершать рисковые поступки, в которых нет никакого смысла, окромя как геройского самопожертвования, я действительно трус. Простите за непрошенный визит и дозвольте откланяться. - Постойте! – Эжени – и куда только первый испуг пред l'empereur cannibale девался – ухватила его за руку. – Вы ведь живете во дворце, так я поняла, так? Нил наклонил голову. - Умоляю! – Эжени бухнулась на колени, не выпуская его руки, заторопилась, акцент ее сделался особенно неудобопонятен, но привычная к нему я расслышала дальше все ясно. – Умоляю, что-нибудь, любой… любое… знанье… сведение о поручике 8-го Кавалергардского полка, Шатском Георгии Ивановиче! Он был, был там в ту ночь, он наверное арестован, но где он? Что его ждет? Если вы нашли ящик с вещами, с indices, вы сумеете найти и бумаги, бумаги об аресте, что угодно!.. Я шумно вздохнула, приблизилась со свечою к их живописной группе и похлопала Нила по плечу издевательски. - Давайте, сударь вы мой, давайте, ответьте ей. Вот этой вот самой Эжени ответьте, что только что не велела мне вас трусом величать. А я послушаю. Нил ласково высвободил свои пальцы от слабой хватки Эжени, которая близка была уже к обмороку. - Pardonnez-moi, madame, - проговорил он своим потрясающим медоточивым голосом и вышел вон. Через мгновение поджидавшая толпа на лестнице, так и не успевшая, видать, вся разойтись, радостно загудела и заулюлюкала. Не знаю, как он на сей раз сквозь нее пробился. Мне было все равно.