Доктор Закариус

Меня разобрала досада. Вроде и страшного ничего, ну сколько там той воды? Разуюсь на камне – и вброд, ничего, нынче тёпло, подол замочу, да дома переоденусь мигом. Благодаря Кате и доктору Закариусу у меня теперь не одно-единственное платье, а целых три имеется. Но я припомнила корявые булыжники у самой крепостной стены, и без всякой воды коварные и осклизлые, и лезть в воду сделалось еще сильней неохота. Вот дурища! И что бы мне пораньше про прилив припомнить! Вода меж тем продолжала прибывать, как-то уж совсем неприятно-явственно. Быстро. Наверху моего камня осталось теперь только небольшое блюдечко, на котором я едва умещала обе ноги. Если разуться хочешь посуху, так нечего время терять, Варвара. А ближе к стене пожалуй и по пояс скоро будет. Я со вздохом нагнулась, чтоб расстегнуть башмак, и тут, вкрадчиво всплескивая, из-за огиба стены – и откуда взялась только! – показалась лодочка. Навроде той, что готовил к рыбалке мой новый знакомец Федот, а может, и поплоше. В лодочке, поставив одну ногу на колено, умещался небольшой мужичок, щуплый и тщедушный, в небеленой рубахе с распахнутым воротом и таких же портах. Смоляные, почти цыганские кудри шапкой венчали его непокрытую голову, а морщинистая загорелая физиономия белозубо скалилась при виде меня. - Что, красавица, застряла? – мужичок чуть приостановил лодочку, уперев единственное коротковатое весло куда-то вниз, в те же камни, до которых и впрямь не могло еще сделаться сильно глубоко. - Застряла, дяденька, - я порешила на «красавицу» ввиду своих затруднительных обстоятельств не обижаться. - А что же черт тебя сюда понес, красавица? Что ты тута на камешке поделывала? - На Собачью Голову любовалась, - вздохнула я. – Думала, как бы мне на нее завтрева на рассвете попасть ловчее. – Не знаю, с чего я ему все как есть правдиво ответила. Может, с устатку. - Это дело нам понятное, с чего нынче многие барышни вроде тебя на Собачью Голову с тоскою засматривают, - улыбка на миг сбежала с его лица, но я не успела вставить свое искренне-недоуменное «с чего?», потому что он тут же разухмылялся вновь, собрав все лицо крупными складками, и предложил: - А не то выручу тебя из водяного плена, красавица? - Выручи, коль не шутишь, - отвечала я осторожно. Ему будто только того и надо было. Дальше все сделалось очень скоро, так что трудно сказать, что за чем. Р-раз – и весло было воткнуто куда-то меж камней. Два – лодочка одним толчком брошена в сторону моего камешка. Три – одна босая, дочерна загорелая нога уперлась в камень, а неожиданно сильная рука ухватила меня поперек тулова и забросила на дно лодки, и четыре – мужичок вновь ухитрился подтянуться за собственное весло, уходя от камня прочь и одновременно выдергивая весло из дна. - Ловко! – вырвалось у меня. Радостная белозубая улыбка была мне ответом. Выровняв несколько осевшую под удвоенным весом посудинку, он снова опустился на одно колено и споро погреб в сторону пристани, отойдя от крепости на приличное расстояние. Весело плескала вода, слепила солнечными бликами на мелких волнах (в заливе нынче было совсем тихо). Мой спаситель явно был не расположен болтать, знай себе греб небольшими сильными движениями, да еще принялся негромко насвистывать, но мелодию мне было не разобрать. Немного придя в себя, я вдруг удивилась такому обстоятельству: лодка была совершенно пуста, не считая нас, хозяина и пассажирки. Ни тебе удочек, ни прочей снасти, ни даже мешка какого со снедью или с чем. - А откудова ж ты плывешь, дяденька? – спросила я, кивая в сторону крепости и Собачины, удалявшихся от нас с размеренной скоростью. - И оттудова, и отсюдова - как всегда, отовсюдова, - крепкие белые зубы сызнова с готовностью сверкнули в улыбке. – Был поутру там, куда Макар телят не гонял, завечеряю там, куда телята Макара не заводили. Понятно, отделывается прибаутками. Я пожала плечом. Если честно, мой спаситель был странный тип, и все же мне его не иначе как бог послал. Больше я ничего спросить и не успела, лодка ткнулась в пирс, и я поскорее выбралась на твердую почву. - Благодарствую, дяденька, - я слегка поклонилась, обернувшись, и наткнулась на его что-то слишком пристальный взгляд. Ах да! Я торопливо нашарила монету – все тот же полтинник вместо гривенника подвернулся, а впрочем, пускай, не жалко! – но мой спаситель, не глядя на монету, покачал головою, толкнулся веслом в стенку набережной – и спустя миг уже свистал свой мотив, быстро макая весло налево и направо. - Звать тебя как, лодочник? – крикнула я ему в спину, но понапрасну. Он лишь вскинул весло и руку в приветственном жесте, не оборачиваясь, и скоро был почти у тех камней, где выручил меня, а еще пару минут спустя скрылся из виду совсем. * Ванька с Эжени потерпели неудачу. Оба они уже дожидались меня дома, вид у обоих был удрученный, причем на момент моего возвращения Эжени утешала Ваньку, а не наоборот. Ванька мрачно сопел и гневно скрипел зубами. Лаз Ванькин оказался заделан, и как они ни крутились, проникнуть даже на крепостной двор не сумели. Эжени было подступилась к жандарму на воротах – думала, может подкупом соблазнится, чтоб хоть медальон или записку дозволил передать. (Я мельком подумала, что не решилась бы, на ее месте.) Куда там! Заругался матерно с первого слова, погнал просительницу прочь. Все было напрасно. Я, чтоб немного их приободрить, рассказала о своих изысканиях и об открытии природы Собачьей Головы и о договоренности с мальчишкой Федотом. Они и впрямь приободрились, а я что-то расстроилась. Впервые мне в голову пришло соображенье: а с чего вообще мы увязали записку о Собачьей Голове с судьбами наших арештантов? Только с того, что она явилась одновременно с визитом Абрашкина? Что если записка о рассвете и Собачьей Голове – скажем, от человека, не слыхавшего об участии доктора Закариуса в заговоре, адресована ему самому, а вовсе не нам, и на том месте желает его дожидаться завтра напустивший таинственности клиент, намеревающийся просить о слежке за неверной супругой или о розысках пропавших золотых вилок-ложек? Или вовсе – злой розыгрыш какой? Ладно, так ли, иначе ли, а ехать на рассвете на островок придется. Иначе до смерти себя грызть не перестанем, что не узнали чего-то важного. Времени однако до нашего лодочного вояжа оставалось еще порядком, и мы совсем не представляли, чем его занять. За последнее время я часто чувствовала себя дурой, не скрою, но давненько что-то не ощущала себя так – глупо. Вот они мы, трое молодых и сильных, готовых вскакивать, бежать в любом направлении, ногтями землю рыть, лишь бы помочь попавшим в беду дорогим нам людям, весь город нам открыт, все пути-дороги, даже и средства пока денежные имеются, а принуждены сидеть сиднем за закрытыми дверьми и смотреть в потолок, отсчитывая часовое тиканье. - Спать, что ль, завалиться? – пробормотала я тупо. – Чтоб несчастный этот завтрашний рассвет поскорее настал… - Не уснем, - Эжени повела узкими плечами. – Это можно бояться, что мы сегодня вовсе не уснем скорее, чем уснем прямо теперь. - Не проспать бы завтрашний рассвет! – я всерьез озаботилась. Кроме шуток, мысль эта прежде не посещала меня: как нам встать до свету, да еще в коморке без окон? Не то чтоб я имела обыкновение подолгу залеживаться в постели в обычные дни, но не припомню, чтоб ранее шести утра сама пробуждалась. И даже колокол церковный через улицу сделался мне привычным, и когда он отбивал ровный час среди ночи, я продолжала дрыхнуть как ни в чем не бывало. - У господина Изотова были такие часы голландские, - Эжени обрисовала пальчиком в воздухе что-то большое, но, кажется, изящное, - что умели звенеть в полдень и в полночь. Назывались веккер. А еще он сказывал, что бывает и лучше – чтоб звенели когда пожелаешь, будто в них есть специальная стрелка, и ты сам ее сдвигаешь на нужный час, и они ровно в этот час тебе знак подают. Интересно! Что если у Абрашкина в его барахле такие найдутся? Я совсем уж вознамерилась бежать в лавку к старьевщику, но тут Ванька с пренебрежительным смешком встрял в нашу беседу. - Небось! – он поднял палец. – Сейчас мигом все утрою. Разбужу вас за час до рассвету, даже не сумлевайтесь! – и выбежал на лестницу. Вернулся довольно скоро – и так и не сказал, куда его носило и в чем его секрет. Уже потом, когда, действительно, поутру Ванька меня растолкал и за окнами была кромешная темень, я вроде бы сообразила, что он сделал – заплатил что-нибудь ночному сторожу в караульной будке, чтоб тот, всю ночь бодрствующий, кинул камешок в окно соседскому мальчонке, а тот уже к нам прибежал, или вроде того. Словом, в назначенное время и даже немного ранее мы трое уже клацали на утреннем холодке, не евши, зубами на пристани, всматриваясь в неохотно просветляющий мрак в поисках Федота. Но минуты тянулись за минутами, а мальчишки нигде не было видно. Восток тревожно начало просветлять. Наконец, я заметила Федотову лодочку гораздо полевее того места, где мы условливались. Скорее, не лодочку даже заметила – сперва расслышала голоса, один из коих был знакомый мальчишеский. - Федотка! – окликнула я. Клянусь, что это был он! Но маленький нахал, накануне вымогавший у меня рубль, даже теперь в мою сторону не глядел. Он быстро помог какой-то барыньке в шляпке и вуальке (уже рассветлело настолько, что я ее худо-бедно разглядела) шагнуть в свое суденышно, взялся за весла – и поминай как звали! Первая мысль была моя, что он нас перепутал. Барынька допустим тоже с кем-то тут на пристани условилась (вон, и давешний мужичок толковал что-то про многих желающих побывать на Собачьей Голове!), окликнула – мол, ты подрядился до острова везти – а он и рад подтвердить. Хотя конечно перепутать нас с высокой тонкой барынькой мудрено. Сейчас сообразит, что не ту усадил, вернется, и все разрешится. Но напрасно я, уже в полный голос, вопила в сторону удаляющейся лодки, сначала звала, а потом и кляла Федота. Паршивец ни разу не оглянулся. С чего он повез ее, а не меня? Ведь мы же договаривались! Да она… да она просто его перекупила, вот что! Посулила не рубль, а рубль с полтинником, и он рад стараться! - Федот! – заорала я, наконец. – Вернись! Три рубля даю! Мне показалось, что он чуть дернулся, но сидевшая напротив него длинная узкая фигурка пригнулась, будто торопливо заговорив, лодочка выровнялась и понеслась от нас прочь с прежней силою.