***
Ира долго не могла уснуть: ей чудилось, что Костя всё ещё лежит на её кровати. Попробовала перелечь на ковер, наплевав на удобство: ничего не изменилось, ведь он ходил по нему. Он касался всего в этой комнате, и это вызывало невнятное чувство отвращения. Максимально тихо ступая, она бесшумно открыла окно. Густой ночной воздух немного освежил разгоряченное тело, и Ира слегка приоткрыла форточку, чтобы комната проветрилась. Сентябрь в этом году выдался жаркий. Возможно, спёртый воздух комнаты и был причиной бессонницы, но вскоре рассвело и она уже не смогла заставить себя заснуть.***
— Доброе утро. Мама копошилась на кухне и готовила завтрак. Сырники. — Доброе. Умывайся и скажи папе, чтобы он вставал, — на секунду отвлеклась и окинула её быстрым взглядом, — у тебя такой вид, будто ты ночь не спала. Всё нормально? Ира машинально тряхнула волосами, запрокидывая голову назад. Привычка. — Да, просто немного устала после вчерашнего. Я в ванную. Отражение в зеркале не прельщало. Глаза немного слезились, под ними залегли тени. На голове как всегда творился бардак, и она попыталась исправить ситуацию, причесавшись пальцами, но это ожидаемо не помогло. Махнув рукой, она почистила зубы и пошла будить папу. Зазвонил телефон. — Алло. — Доброе утро, Ир! Наверное, я рано, да? — конечно, так рано могла звонить только Нюра. Зевнув, прикрывая рот рукой, ответила: — Нормально. Что случилось? — Мне позвонила наша староста и сказала, что сегодня отличный день для проведения собрания по поводу концерта. Ну, девятого, понимаешь? — Да-да, Годовщина Октября… Вам не кажется, что пока что рано об этом думать? — Ты что! Ира! Мы же выпускной класс, мы должны такой концерт забабахать, чтобы его никто потом не смог бы повторить! В этом вся Нюра. Всегда хотела кого-то переплюнуть, обыграть и быть во всём лучшей. — Хорошо, на сколько? — На час дня у Верки дома. Не опаздывай! — и бросила трубку, не попрощавшись. Ира зевнула, прикрыв рот рукой. Папа уже и сам встал, никого будить не пришлось. — Доброе утро. — Доброе. Кто звонил? Мама уже раскладывала еду по тарелкам. — Нюра. На час собрание у Веры дома. Звякнули тарелка и сковородка, которые мама поставила в раковину. — Отлично! Ира, тогда зайдёшь на почту перед собранием, посмотришь, не прислал ли Гриша письмо. — Хорошо. Ира не любила разговоры о брате, потому что ужасно скучала. Он был тем, кто провёл с ней всё детство. Был тем, кто прикрывал её перед родителями, кто мазал ей коленки зелёнкой и уговаривал не реветь. Он покупал ей мороженое и лимонад, он был её примером настоящего мужчины, не считая отца, конечно. И, как повелось, каждый настоящий мужчина должен пройти испытание армией. Раньше они делили одну комнату на двоих. Поступив в университет, брат съехал в студенческое общежитие, а через 2 года получил повестку. Конечно, он регулярно писал письма, но Ире было чудовищно мало этого общения, ведь ответное письмо всегда писала мама, и Ира не могла напомнить брату об их общих шутках, рассказать о порой глупых и беспочвенных переживаниях. Мама писала: «В школе у Иры всё хорошо, учится на «отлично» и этим всё заканчивалось. За завтраком родители ни разу не вспомнили о Косте, так что Ира уже не сомневалась в том, что сказанное им вчера оказалось всего лишь неумелой шуткой или издёвкой.***
Народу у Веры собралось немного: двушка не располагала к нахождению большого количества людей в ней, да и сидели они на кухне, где тяжело было лишний раз повернуться, не задев ничего. Кажется, именно так ощущает себя слон в посудной лавке. — Так, ребят, садимся! Кто будет чай? Ира подняла руку. — Ира, ты же не на уроке, тут можно открывать рот без разрешения учителя! — Коля Самескин. Балагур и шутник. Естественно, всем шутка понравилась, и комнату заполнил смех. Ира неловко улыбнулась: ей казалось, что её сюда пригласили только из-за Нюры, да и конверт, спрятанный в карман юбки, наверняка примялся. В этот раз он был намного тоньше, чем обычно, и её это напрягало. Нюра, любительница поэзии, непризнанный гений и хороший декламатор, спросила: — А стихи будут? Что-то вроде «Хочется без конца думать об Ильиче, будто рука отца вновь на моём плече»? — Ну не настолько же просто. Конечно, иногда краткость — сестра таланта, но нам нужно что-то такое… Как «Ленин» Маяковского. Но я не люблю футуристов… — Вера разливала кипяток по кружкам, — У вас есть варианты? Ира любила футуристов. Маяковского в особенности. Но сейчас она не хотела спорить с Верой, её волновал лишь один вопрос: — А что мы скажем Алексею Павловичу? — А что скажем? Действуем мы абсолютно легально, школа нас поддерживает. На его уроках репетировать не будем, а значит, возникать он тоже не будет. Осталось меньше двух месяцев, так что надо торопиться. У меня тут где-то лежал блокнот… Решили разыграть сценку и показать Ленина на броневике, рассказать стихи, спеть несколько песен. Как казалось Ире: ничего грандиозного. Оставалось только найти броневик. Вернувшись домой, письмо она отдала маме и та, прочитав его, ответила, что ничего серьёзного не произошло, только брат не нашёл больше бумаги, да и в части не происходило ничего сверхъестественного. Оставалось всего несколько месяцев до возвращения Гриши, и Ира могла только смиренно ждать.***
Ира прислонилась спиной к стене узкого коридора на первом этаже. Химия. Учитель — старый и нерасторопный, часто опаздывал, но по химии гонял знатно, так что средняя оценка по этому предмету в классе редко падала ниже 4 баллов. Она всегда приходила первой. В этом коридоре было приятно прохладно, и в первые недели сентября холодные стены были её спасением. Илья заболел (подумать бы только: в такую жару!), и в школе было ужасно тоскливо. Послышались шаги. — Ира, эти охламоны сказали, что ты можешь быть здесь. Есть дело, иди за мной. Она не вздрогнула, только повернула голову в его сторону и кивнула. Заполнить журнал и попросить одноклассников поставить свои подписи. Ира, конечно же, была ответственной, и именно ей и раньше поручали работу с этим документом, гарантирующим то, что школьники помнят правила безопасности на уроках. — Садись за первую парту. Ну, ты же знаешь, что нужно делать? Твои одноклассники сказали, что у тебя самый красивый почерк в классе. — Наверное, я просто пишу разборчивее всех, — не усмехнулась, просто повела плечами, — у меня сейчас химия, я не успею. — Перемена большая, а тебе пока что нужно только переписать все фамилии. Думаю, справишься. — Угу. — Я в 21-м, оставишь журнал на столе и пойдёшь на урок. Всё равно… Сергей Иванович, да? Все говорят, что он всегда опаздывает. Ира управилась до конца перемены, немного побродила по классу, вытерла доску, и отправилась на химию. Оставалось только гадать, у кого он спрашивал о почерке: в кабинете сидели лишь молчаливая Ира Шубенко и Козлов с Соколовым, которые вечно списывали у не умеющей сказать «нет» тёзки. Видимо, Сергей Иванович решил над ними сжалиться, и в сотый раз рассказывал им одну и ту же историю о войне. Война была чем-то далёким и для неё уже непонятным. Ей, как и любой девушке её возраста, хотелось влюбляться, целоваться, её мечты и стремления не ограничивались только учебой, как, казалось, думали многие окружающие. Она не хотела совершать подвиги — и пускай родители её побывали на войне, все родственники на любом празднике в любом случае вспоминали о Великом Подвиге, она не хотела бросаться под танк во имя Родины. Все понятия, касающиеся человечества, патриотизма, были для неё абстрактными: она была дитём своего времени, и саморазвитие и образование влекло и манило к себе, открывало новые горизонты, оно оставляло после себя не ордена и рассказы в семейном кругу, а открывало пути для образования следующих поколений. Война — что война? Всё равно они победили.