Беcпричудная гадина.

      Pov. Кацуки.       С Рикой мы стали не разлей вода. Я ее не выпускал из объятий даже когда врач брал у неё кровь, за что этот белобрысый, перепуганный глазастик мне был очень благодарен, снова спрятав своё лицо в моей груди.       Я в такие мгновения начинал себя чувствовать мужественнее. Наверное я понемногу начинаю понимать почему взрослые мужчины связывают свои судьбы с этими нежными созданиями. Не это ли награда, что она выбрала сейчас именно меня в качестве своего укрытия? Я ощутил, что если что, буду стоять горой за неё. Довольно любопытно было это все осознавать. В этом что-то есть. Наверняка этим беззащитным девицам хочется доверится именно самому надежному защитнику. Герою. Я чувствовал себя самым настоящим героем, прижимая к своей груди Рику. Никому не дам в обиду. Ещё я понимал, что к другой девочке у меня бы не возникли все эти нарастающие с каждой минутой чувства. Волнительные и непонятные. Как бы я это не отрицал, мне эти чувства начинали нравиться.       В те мгновения наших детских, преданных друг другу объятий, я решительно настроился на то, что стану самым лучшим героем для Рики. В тот тёмный вечер я провинился и чуть не потерял это маленькое чудо, что подрагивало в моих руках. Теперь я такого ни за что не допущу! Она больше не будет ничего бояться, ведь я стану её защитой.       Так я был настроен в тот период моей жизни. Но кто же знал, что это были последние дни перед нашей разлукой?..       Прошло 3 дня с момента нахождения Рики. Вечер.       Дома у Рики было шумно, как и подобает в предновогодней суете. На кухне готовили блюда наши мамы и великая Бабушка Рики, а отцы украшали комнаты.       Наши семьи ещё сильнее сблизились, поскольку никак не могли отсоединить меня от Рики, после фразы: «Идём домой». Это был для меня как красный флаг и я скорее бежал к моей златовласой дурынде и хватал ее в крепкие объятия, бросая на всех враждебный взгляд из-под её волос. Моя прелесть! Никуда отсюда не уйду! Ручки девчонки всегда в этот момент мягко обвивали меня за торс и я начинал ощущать в таком положении самое настоящее доверие с ее стороны. Внутри меня бегали волны от удовольствия, о которых хотелось кричать всему миру. Я люблю её. Говорят, это невозможно в нашем возрасте, но я люблю. Мне даже было плевать, что я становлюсь очень похожим на всех этих тупых ровесников, во главе с Деку, которые и дереву могут кричать про любовную любовь.       Плюнув на неудачную затею рассоединить свои чада, наши предки порассуждали и теперь мы живем в одном доме. Так будет в течении всех новогодних праздников.       Было одно непривычное «но»: дяди Рики с нами не было. После того инцидента, его до сих пор держат в полицейском участке, как того, кто не уследил за детьми. Волей-неволей, но я ощутил перед ним вину. Наверняка он не думал, что я тем вечером стану убегать из дома черт знает куда. И Рика за мной… Не был бы я так мал, то тоже бы там сидел? Я не знаю. Надеюсь его скоро отпустят. Возможно я извинюсь. В некоторых случаях надо признавать свою глупость.       Мы с Рикой заперлись в её комнате, где было много розовых цветов, плакатов с разнообразными фильмами и бегающим в катушке хомячком по имени Пылесос. Пылесосом он был, поскольку ел с такой же скоростью. Раньше бы меня стошнило, зайди я сюда, не зная личности обитавшей в данном помещении, но я эту личность знал и оберегал, так что приходилось принять это помещение как данность.       Меня напрягает, что Рика уже как три дня не может искренне улыбнуться. Я пытался её рассмешить, но стоит сказать, что шутник из меня как из каракатицы балерина, что подтвердили её тусклые и невеселые улыбки. Зачем вообще она это натягивает на лицо? Что с ней не так? Я не мог успокоиться. Мне хотелось чтобы она была счастлива, как и всегда, и тогда я бы мог вздохнуть с облегчением. Чуть позже я узнал интересную цитату, которая могла охарактеризовать тот период времени: «любовь — это такое состояние, при котором счастье другого человека является необходимым условием твоего собственного».       У нового состояния Рики была какая-то щемящая черта, от которой мое сердце всегда начинало ускоренно стучать. Она за меня отчаянно цеплялась, глядела на меня, как в последний раз, с жадностью запоминая все мои черты, и стала все больше проявлять какую-то ласку, довольно типичную для девчонок. То прядь мне за ушко спрячет, то носиками со мной потрется, а в последнее время стала долго разглядывать мои глаза. Молча. Мне было непонятно почему Рика стала такой молчаливой, но я и сам поддерживал её молчание, подолгу любуясь малиновыми безднами глаз, где немного отдавало свежестью сирени.       Именно этим мы с ней и занимались в запертом помещении, под шум издаваемый копошившемся в своих опилках хомяком и голоса наших шумными родственников внизу. Не знаю насколько бы это странное занятие затянулось, если бы Рика в этот вечер не хлопнула своими большими глазами и не улыбнулась, той самой милой улыбкой, по которой я успел соскучиться. Она будто что-то отпустила и смогла наконец дать волю простым эмоциям.       Сам того не замечая, я тоже в ответ стал глупо улыбаться. Когда она счастлива, то и мне становилось хорошо. Это было всегда. Просто раньше я это пытался не показывать, всеми способами пряча в себе. Но в эту секунду я понял, что мне и самому намного проще оттого, что я не стал прятать от неё своих истинных эмоций.       Рика вдруг перестала улыбаться, неуверенно зажала губы и покрылась краской смущения. Взгляд её опустился на сжатые кулачки и весь вид так и говорил, что она хочет решится что-то сказать, или сделать. Я замер, покорённый этой картиной. Бывало, что раньше она тоже окуналась в омут неловкости, но я не обращал на это внимания. А зря. Это прекрасно. — Я… люблю тебя. — робко произнесла смущенная девчонка, вводя меня в полный ступор.       Этот ступор был крайне непонятный даже мне. В нем смешались чувства шока, от неверия в услышанное, такого же смущения, как и у сидевшей напротив меня девчонки, и самое явное среди этих эмоций было чувство ликования. Торжество. Меня будто окрылили и я почувствовал легкость и парение. Потом последовала абсолютная уверенность, что я сделаю для неё все. На все пойду.       Заметив мое молчание, Рика пришла в замешательство и в страхе спрятала своё лицо ладошками. — Прости! — пискнула она из-под ладошек.       Видимо испугалась, что призналась в подобных чувствах и ничего не услышала в ответ.       Я взял её ладошки и отодвинул их в сторону, став выразительно глядеть ей прямо в глаза. Судя по теплу на щеках, не только у Рики сейчас имелся румянец.       Взяв себя в руки, я быстро выпалил то, что возможно больше никто от меня не услышит: — Я тебя ещё больше люблю, ясно?!       После произнесённого мне показалось, что мы теперь связали друг друга на всю жизнь, какой-то особенной связью. Эта связь не присуща мне и маме, или мне и папе. Нет. Это касается только меня и Рики.       Не давая ей возможности ответить, я решил попробовать то, что так часто видел в книгах, в телевизоре, или на стендах. Я прильнул к губам этой девочки и запечатлел там первый в своей жизни поцелуй. Тогда я не знал, что ещё должен участвовать язык и длиться поцелуй должен дольше. Наверное если бы знал, то точно бы не рискнул это сделать. Для моего возраста подобное было чересчур противно. Но мне понравилось просто прижиматься своими тёплыми губами к её, слегка прохладным. Я к ним прижался ещё сильнее, притянув Рику за пушистый затылок теснее к себе. Слегка помял её пухлые губки, чтобы они не были такими прохладными и, почувствовав их тепло, оборвал этот детский и невинный поцелуй, став внимательно наблюдать за своим предметом обожания.       Малиновые глаза были широко распахнуты и удивлённо глядели прямо на меня. Спустя некоторое время Рика стала притягивать к губам свои пальцы и проверять их на ощупь, пытаясь удостовериться в реальности недавних соприкосновений.       Наконец, первый шок был преодолён и на губах Рики расцвела счастливая улыбка. — Ещё! — с этим восклицанием она сама подорвалась ко мне и сплела наши губы в новом поцелуе.       Дальше их было ещё целое море, ведь Рика удумала зацеловать меня ВСЕГО! Даже майку сняла… Штаны я не позволил ей с себя стянуть, возмущённо стукнув по буйной голове.       Мы с ней балдели. Лёжа на мне и целуя меня в нос, она мне несла какую-то ерунду про то, что лучше меня мальчишек нет. Впрочем, не такая уж и ерунда. Я не мог сдерживать довольной улыбки и тоже начинал нести ещё больший бред про то, как буду таскать ей тяжелые сумки в школу, согревать по ночам (в моем понятии ночью можно было только обниматься), а потом мы сыграем свадьбу и будем вместе навсегда.       Это все было наивно. Я тогда не знал, что на меня напало. С этой чудачкой во мне открылось много неожиданных сторон. Самое интересное, что я и правда хотел это говорить малиноглазой, чьи очи в тот вечер зацеловывал. Я чувствовал себя самым тупым дураком и, в то же время, самым счастливым.       Плевать. С ней можно. Но только с ней и без лишних глаз!       Родители очень удивились, когда к ним вышли чрезмерно красные и довольные дети. Просто у детей преждевременно ударила в сердца зараза-любовь. Но это мы не стали им говорить, оставляя все наши признания и поцелуи в запертой комнате Рики, где о подобных «преступлениях» знал только один-единственный свидетель — вечно жрущий хомяк Пылесос.       Новый год будет послезавтра, но наши старики уже настолько все подготовили, что казалось вот-вот начнётся отсчёт времени и задорная встреча следующего года, под чоканье хрусталя.       Меня с Рикой попросили украсить низы ёлок (их было две) мишурой, на что златовласая охотно согласилась. Мне оставалось покорно принять это её решение и на пару корячиться у низов колючих деревьев.       Закончив это дело, мы прикрыли себя от ненужных глаз под спинкой дивана, и потёрлись носиками, широко улыбаясь от подобной мелочи. Рика любит этот поцелуй эскимосов. Мне он тоже нравится, ведь при нем я вижу её большие глаза ближе чем обычно.       Меня смутила температура её носика, пока мы так терлись. Раньше он мне казался теплее… Да и вообще, Рика будто теряла свою теплоту. Но, с другой стороны, она всегда была мерзлячкой.       Приобняв белобрысую дурынду, я повёл её к столу. Слава Богу готовила нынче не одна Бабушка, а ещё и наши мамы, так что среди «полезных» блюд тут присутствовали и «съедобные».       Взрослые, как обычно, навалили в свои тарелки всего, что им хотелось и стали чесать языками, сразу забыв про то, что перед ними находится еда.       Рика не стала ничего к себе класть в тарелку. Мне стало ещё беспокойнее. — Чего не ешь? — спросил я, пристально взглянув на неё. — Я не хочу, — как-то грустно прозвучало из её уст. — Аппетита нет. — Тебе плохо? — я положил свою тёплую ладошку на лобик девочки и мне показалось, что он стал ещё холоднее чем обычно. Черт… С ней явно происходило неладное! — С Рикой что-то не так! — тревожно крикнул я.       Все взрослые к нам обернулись и заметив мою ладонь на лбу Рики, скорее подорвались с мест. — О, Боже… — в ужасе прошептала мама Рики. — Кацуки, она давно такая холодная?       Я задрожал и сглотнул вязкий ком. Еще с момента нашего первого поцелуя я почувствовал прохладу её губ. Почему я тогда не подумал, что надо бить тревогу?! Но… Рика всегда была не особо тёплой. К тому же губами мы с ней соприкоснулись впервые. Может это меня не оправдает, но я тогда и правда думал, что с ней все нормально. — Час назад, или больше, — убито выдавил я, сильно сжимая свои кулаки. — Ри… — обращение женщины оборвалось на полуслове.       Рика стала оседать на пол и хвататься за область груди, учащённо задышав. В этот момент я будто понял, что мы что-то упустили. После того заключения врача все успокоились, думая будто у недавней жертвы злодеев все хорошо. Одна Рика была в напряжении и как-то шепотом меня спросила на ушко: «зачем злодеям врать?». Я тогда ответил, что злодеи только и делают, что врут, но если вникнуть в её рассказ, то злодеи говорили про яд и смерть Рики еще не заметив, как она очнулась. Да и в принципе, смысл утаивать? — НЕТ! — я упал рядом с любимой девчонкой и крепко-крепко обнял её. Её мать, замершая от шока, позволила мне полностью взять к себе Рику. До сознания стало доходить, что это могут быть наши последние объятия, но я все равно не верил в это. — Держись, дурында! Как же я без тебя?! — по щекам текло солёное тепло.       Я соприкасался с ней лбами. Малиновые глаза смотрели на меня хоть и ласково, но было видно, как они устали. — Кацуки… — прошептала она. — Ты и правда чудо. Я это увидела. Помнишь я говорила про ангелочков, которые всегда охраняют и защищают нас? — тепло улыбнулась она. — Я буду твоим ангелом. Обещаю. Мы увидимся… Точно увидимся… — Нет, — в страхе расширил я глаза. Это не то, что я хотел услышать. Она же будет жить? Почему даже она в это не верит?! — Нет, нет, нет!!! Что ты несёшь?! Даже не думай, тупица!!!       Пока я сжимал Рику в своих руках, она совсем обессилила, и я ощущал лишь её обмякшее тельце у себя на плече, с едва уловимым сопением. Дышит.       После того как обессиленную девчонку от меня в буквальном смысле вырвали, я продолжал к ней тянуться и плакать. Меня будто лишают чего-то жизненно необходимого. Воздуха, сердца, зрения, мира… Не знаю! Оно было живое и теперь мне было адски больно.       Больно было, когда меня не пустили в уехавшую машину, больно было ожидать, больно, когда родители не разрешали к ней наведаться, больно от очередной неизвестности. Больно от всеобщего молчания.       Лица взрослых на следующий день были безжизненны, и они боялись смотреть на меня, так же как и говорить правду, поскольку я ощущал, как каждое их слово было пропитано ложью.       Уже тогда я все понял. Я ощущал. Ощущал одиночество и невыносимый удар в самую душу. Боль, от которой хотелось кричать со всем отчаянием.       Новый год прошёл незаметно. Это больше было похоже на траур, чем на праздник. Я стал ненавидеть этот праздник.       Окончательно я понял, что потерял Рику, когда мама стала одевать в чёрный костюм, виновато смотря мне в глаза. Немое извинение за красивую ложь. Я всегда любил выплеснуть все эмоции, но в этот раз я опустел и не знал, что выплеснуть.