— …И я ему отказал. Не люблю ходить в кафе. Тем более, он такой странный, мало ли, что нормальные люди подумают.
— А ты как всегда суров и неприступен… — тяжело вздохнула сестра, расставляя чистые тарелки в шкафу.
Воскресенье. Сестра приходила домой к Чуе только вот в этот день — остальная неделя была забита работой и своей собственной семьей. Но брат и не обижался. Он уже взрослый, сможет о себе позаботиться.
И этот «взрослый» сейчас радостно визжал, бегая по комнате с новым выпуском манги в одной руке и с леденцом — в другой.
— Спасибо, сестрица! Я тебя так люблю, ты даже не представляешь! — боже, Чую сейчас со школьником перепутать можно, если не с детсадовцем: весь такой радостный, нежный, и до невозможности мило краснеющий. Кое умиляется, глядя на столь прекрасную картину.
— Да ты меня всегда любишь, когда я тебе комиксы покупаю! А в обычное время от тебя ласкового слова не услышишь! — сестра наигранно ворчит, на что брат звонко смеется и в шутку пинает ее, не сильно. И так — каждую встречу, которая длится три-четыре часа.
— Ой, мне пора.
— Уже… Ну, черт, ты как всегда! — дуется брат, отлично понимая, что все веселье кончилось. Кое пошла в свою мать, поэтому без ее участия ни один спектакль в театре не обходится. Чудо, что она вообще сюда приходит.
— Ну прости, братик… Ладно! — осторожный чмок в лобик. — Береги себя. И…
— И?
— Удачи в отношениях с тем юношей! — игриво бросает сестра, весело сбегая по лестнице. Вслед ей звучит утробный рык, полный злости.
— Опять она за свое! — шипит парень, тут же накрывая тишину квартиры оглушительным потоком мата — ах, острый угол тумбочки и мизинчик ноги наконец-то нашли друг друга!
Ну, а после накрывает осознание того, что понедельник наступит всего через 6 часов, а у него ничего не сделано. Приходится взять волю в кулак и сесть таки за анатомию, химию и историю… Именно поэтому уже опухшая от знаний голова студента касается подушки в три часа ночи. Глаза мгновенно закрываются, а сознание проваливается в пустоту сна.
А Дазай в это время сидит перед ноутбуком — он сделал все предметы еще вчера, уснул в десять утра, проснулся в восемь вечера — и теперь свеж, как огурчик. На экране гаджета высвечивается Mixi — крупная социальная сеть. На сайте всего несколько людей с именем Накахара Чуя — и ни один не подходит под описание. Какой-то старикан, чья страница вдоль и поперек усеяна фотками внучат и жены. Вообще девушка, причем некрасивая. Учительница младших классов… Малолетка… И все. Поиск не дал результатов.
Как и Facebook, Instagram…
Вот только… Хорошо это или плохо?
Осаму пугается сам себя. С чего это он вдруг так озаботился этим выскочкой? Ну, допустим, он симпатичный. А еще вредный, драчливый, злой, низкий и противный. И от этого… Не по себе. Очень.
Щеки горят от стыда, когда кофейные глаза натыкаются на одну-единственную фотографию в папке «Полная хрень». На ней Чуя сидит в пол-оборота и смотрит куда-то вниз. Палец тянется к иконке мусорной корзины. И вот уже папка безвозвратно стирается с телефона. Осаму закрывает глаза и кусает губы в ожидании своих дальнейших действий.
Лучше бы он оставил ту фотографию на месте.
— Чего-о-о-о-о?! — Чуя пораженно отпрыгивает в сторону, когда слышит просьбу шатена. — Нет… Даже не проси! Не буду!
— Ну пожалуйста! — хнычет Осаму, притягивая однокурсника к себе. Тот брыкается, вопит, орет благим матом, но еще не применяет грубую силу в адрес шатена. — Всего один раз!
— Нет!
— Ну я тебя как человека прошу!
— Я…
— Господа студенты, — деликатный кашель Мори раздается над самым ухом, и спина рыжего тут же покрывается мурашками ужаса. — Не могли бы вы… — и вот Чуя с радостной улыбкой держит в дрожащей руке ручку и сидит на месте, а Осаму внимательно изучает учебник, лежащий вверх ногами. — Благодарю.
Всю пару Огай то и дело натыкается взглядом на одну и ту же картину: красный от злости рыжик едва ли ломает край парты, а Дазай почти пускает слюни и скулит, жалобно шепча что-то соседу. Неопределенно хмыкая, преподаватель про себя решает озаботиться вопросом об этих двоих — ему стало очень интересно…
— Да не буду я тебе улыбаться! — взрывается Чуя уже в коридоре. Огай, внимательно смотрящий на студентов, едва сдерживает смех.
— Тебе что, так трудно? — зло рычит Осаму. Его уже порядком достала упрямость объекта, по ошибке именуемого «Накахара Чуя». — Всего один раз, ну твою ж мать!
— За-е-бал, — произносит рыжий и презрительно разворачивается, гордо удаляясь от шатена. А у того в голове рождаются не самые добрые планы на вредного однокурсника…
Проходит пару дней. Все течет своим чередом, тихо, мирно. Разве что синяки под глазами всегда ответственного и трудолюбивого Чуи стали больше на пару миллиметров. Помнится, в школе решил прогулять он однажды историю. Учительница была толстая, предмет объясняла плохо, поэтому авторитета у школьников не имела. Прогулять-прогулял, а потом об этом узнала Агата. Федор еще прихеревше смотрел на то, как Чуя с воодушевлением рассказывает маме историю, причем все даты невероятно точные. И никто никогда не узнает, что сказала Кристи своему сыну, если он теперь не уснет, пока не выполнит все домашнее задание.
Но это не важно. Интересно другое — все эти дни бедный брекетоносец получает сплошные подколы и насмешки в свой адрес от… Угадайте, кого? Дазая. Тот вообще не в курсе правил приличия и этикета, потому что его шутки имеют два пути: либо пошлый двусмысленный намек, либо критика по поводу внешности.
— А зубки не жмет?
— Ты знаешь, что в Средневековье рыжих сжигали на костре? Думаю, это хорошая участь для тебя.
— С такой-то задницей тебе бы в публичный дом работать!
— А глаза человека имеют отношение к ориентации? Если так, то твоя прям на лицо!
И так далее. И все это произносится с лукаво-насмешливой улыбкой на бледных губах. Да, Осаму по цвету кожи напоминает мертвеца, если не чистый лист бумаги.
И как бы Чуя не пытался реагировать спокойно, рука сама тянется разукрасить льстивую мордашку парочкой синяков. И терпение безвозвратно лопается одним прекрасным днем.
— Эй, рыжая стерва! — из рук нагло вырывают тетрадь с конспектами по органической химии. –Ух ты, а у тебя красивый почерк! — в голосе шатена сквозит неприкрытое восхищение, пока глаза насмешливо осматривают фигуру однокурсника. Тот одет во что попало: белая футболка, кардиган и классические черные джинсы. Неплохо.
— Отдай.
— А заслужи-и-и-ить? — тянет Осаму. Неожиданно появляется мысль о том, что за весь этот учебный год парень не брал в руки лезвия. Непорядок. — Надеюсь, у тебя нет рвотного рефлекса, малыш.
Курс гогочет, а рыжий заливается краской.
— Иди нахуй, придурок! — тетрадь возвращается в руки владельца без повреждений. Но тут Дазай склоняется над низким рыжиком, отчего у того почему-то сбивается дыхание.
— Это твоя работа. Я актив.
И снова улыбка.
Всю анатомию над партой этих двоих витает злобная аура. Чуя ожесточенно сжимает в руке несчастную ручку, словно она — источник всех его проблем. Но он вообще-то сейчас впервые на памяти Чуи что-то пишет в многострадальной тетради — ее рыжий не раз рвал. Но тут…
Опять записка. Оригинально.
«А у тебя опять галстук развязан…))) Кстати, на твоих ключицах неплохо будет смотреться засос…»
Да блять. И правда, развязан. Но… Но к чему последнее предложение? Вот пидор.
«Показывай свою голубизну кому-нибудь другому»
«Ах да… И ширинка расстегнута-а-а…»
О, Господи. И это тоже правда. Рыжий краснеет как никогда, незаметно пытаясь опустить руки под парту. Звук застегивающейся молнии… Боже, почему это происходит именно с ним?
«И еще… Не против, если мы посидим за одним столиком в кафетерии? Просто, за компанию)»
Попахивает жестким наебаловом. Ну ладно.
«Только попробуй что-нибудь выкинуть. Убью. Или кастрирую»
На это все та же надоевшая улыбка… Боже, зачем он согласился…
Здесь шумно, а Чуя просто терпеть не может шум. Но тем не менее остается, и даже следует за Осаму к самому крайнему столику. И тут доходит…
— Приятного аппетита, Чуя-кун.
— И тебе подавиться.
Все хорошо, но только первые двадцать секунд. Чуя по привычке открывает бенто, в котором, словно понос, плещется яблочное пюре. Берет мини-ложечку. Сует ее в рот.
И тут же его зажимает. Потому что это — горчица.
— Что с тобой? — обеспокоенно спрашивает Осаму, пока Чуя корчится в адских муках. Глаза слезятся, во рту жжет, проглотить эту адскую смесь не выходит. А выплевывать — не вариант. С трудом Чуя проглатывает это, утирая непрошенные слезы, и тут его жалобный взгляд натыкается на кофейные блюдца напротив.
— Ты…
— Что? — а на лицо так и лезет непрошенная улыбка.
Давно уже начались пары, им надо быть на латыни, но Чуя все еще трясется, а Дазай все еще улыбается, глядя на заплаканного рыжика. Он не чувствует себя виноватым, ни капельки.
Но тут Накахара пулей вылетает из кафетерия, не забывая захватить с собой сумку и «дьявольское» бенто.
— Эй, ну ты чего? Это же всего лишь горчица… Ну прости…
— Заткнись, — рычит Чуя, заливая в себя воду. Боже, до чего же неприятно. И как это вообще любят?! — Пиздабол, ты чем думал, когда это творил?
— Да ладно тебе… — Дазай ловит Чую за плечо, и тот им яростно дергает. Но шатен — упрямый хрен, поэтому он хватает Накахару уже за два плеча. Но только вот они оба не учитывают, что лестница — опасный участок для игр. И осознание того, что Осаму тяжелее рыжика приходит слишком поздно.
Чуя хватает соседа за руки и с силой дергает вниз, затылок при этом вскидывая назад — явно надеялся ударить им по носу или куда-то еще. Но Осаму такого не ожидает, поэтому заваливается вперед и давит немалым весом на Накахару. И оба, живописно проматерившись, пролетают вниз несколько ступеней.
Это… Больно.
Осаму стонет, пытаясь встать хоть бы на одну руку. Это выходит лишь с пятой попытки. Под ним — скулящий от боли Чуя, который, судя по ссадинам, нехило приложился головой об ступени. Но и Дазаю не легче — похоже, ногу вывихнул…
В конце концов, необъятная туша Осаму перестает придавливать несчастного Чую к лестнице. Дазай понимает, что что-то не так, когда видит изрядно покрасневшего Чую, в чьих глазах — страшный испуг.
— У-у-убери… — губы рыжего едва размыкаются при произношении этих слов.
— Что?
Оу. Блять, это достойно быть в личных достижениях Осаму.
Одна рука удерживает вес всего тела на руке, пока вторая неудачно пробралась под белую футболку. Кожа Чуи мягкая и теплая, как у ребенка, а еще у него нехилый прессак. А острое колено Осаму упирается парню прямо между ног…
Сердце пропускает несколько ударов, и кровь предательским алым цветом заливает щеки.
— Я с-с-сейчас-с… — сдавленно бормочет Осаму, вытягивая холодную ладонь из-под задравшейся футболки. Предмет гардероба тут же поправляется с невинной улыбкой. От этого рыжик заливается краской еще сильнее, хотя дальше некуда.
Кожа Чуи... Такая… Мягкая… И теплая…
Хочу еще.
— Ты… Т-ты чего тв-воришь?! — сдавленно охает Накахара, когда ладонь однокурсника оглаживает втянувшийся животик осторожным движением. –Пр-р-рекрати…
Но Дазай не только не останавливается. Пальцы нагло забираются выше, оглаживая начало ребер.
Так. Срочно надо валить, пока не дошло до точки невозврата.
— Блять… — скулит Осаму, сидя на первой ступеньке лестницы. Он, откинутый мощным ударом в лицо, прижимает руки к носу. По губам течет ярко-рубиновая жидкость — похоже, у него сломана важная часть морды. — Ты…
— Я! Нахрена лез?! — чуть ли не визжит рыжий, натягивая футболку почти на самые колени. Ткань опасно натягивается. — …Сильно?
— Сука… — Дазай стонет, пытаясь подняться. Ну, а хули он думал? С такого близкого расстояния, да еще и таким кулаком… Чудо, что не сломан. Если это вообще так.
Накахара обеспокоенно косится в сторону однокурсника. А потом плюет на все и садится перед ним на колени с носовым платком.
— Убери, — Осаму смотрит обиженно и выглядит как побитая псина. Но тем не менее медленно отнимает руки от лица. Все — щеки, скулы, нос, даже рот — все в крови. Чуя краснеет, но уже от стыда — ему ли не знать, как это больно? Но тем не менее осторожно прикладывает белую материю к раненой части тела, другой рукой обвивая угловатые плечи Осаму и помогая ему подняться.
— Пошли… Тебе нужна помощь… — бормочет Чуя, силясь успокоить скорее себя, чем Дазая. Тот молчит, лишь изредка шипя от боли. Платок мгновенно стал красным, кровь и не думала останавливаться.
Самое странное, что в медпункте не оказывается медсестры. Вместо привычной корпулентной и добродушной женщины взору Осаму предстает Накаджима. Который замазывает зеленкой бровь истерично шипящего… Акутагавы.
В обычное время Дазай бы немедленно начал задумываться об отношениях этих двоих, но нос явно препятствует мыслительной деятельности.
— Осаму! — пораженно выдыхает Ацуши, с ужасом оглядывая студента. –Кто тебя та… Не вздумай этого делать! — но Акутагава сползает по стене на пол. Ацуши едва успевает прийти в себя и подхватить коллегу, укладывая последнего на кушетку.
— Что с ним? — удивленно говорит Дазай.
— Лучше о себе подумай! А ну сядь! Быстро! — пожалуй, впервые на памяти шатена преподаватель так сердит. Он быстро хватает салфетки, платки и перекись. А еще внушительный кусок льда из близлежащей морозилки. — Ты что, на лестнице навернулся?
Осаму дико краснеет, вспоминая свои недавние действия по отношению к Чуе.
— Ну… Почти… — с нервной улыбкой произносит Дазай.
— Ха? Так, не отворачивайся!
Руки Ацуши очень горячие. А еще его действия аккуратны до безобразия — прямо под стать его ангельской внешности. Акутагава, кстати, так и не очнулся.
— Так… Чего с ним? — господи, почему лед такой холодный? Руки уже онемели от арктического холода, а ведь даже минуты не прошло.
— Обморок. Ты не поверишь, — Ацуши-сан заговорщически ухмыльнулся студенту. –Но этот озабоченный туберкулезник боится крови.
По отношению к человеку, закончившего медицинский с красным дипломом, это звучит нереально.
— Это уже стало обыденностью. Он себе ни одной раны сам не перевяжет — тут же закатит глаза и с полом поцелуется! — вообще-то Дазая эта часть истории явно не касается. Но Накаджима всегда был дружелюбным и доверчивым. — Мы с ним встретились в старшей школе. И в первый же день учебы состоялся визит к директору — драка была эпичной, мы оба отличились. А потом узнали, что живем в одном подъезде и учимся в одном классе. Это было… Так странно. Мы словно псы бросались друг на друга, как только виделись, а это происходило часто. А потом… — Ацуши-сан улыбнулся, мечтательно глядя в окно. — А потом школа кончилась. Я всегда учился слабо, но способности к языкам были огромными. И вот поступил на кафедру иностранного, на бюджет. И тут встречаю этого придурка на медицинском! Это карма какая-то…
— Интересно… — как-то это все неловко. — Я пойду?
— Ой, и правда, уж прости. Просто с этим оболтусом и не поговоришь… — на этих словах внутри шатена что-то щелкнуло. А какая ориентация у Ацуши-сана и Акутагавы-сана? Уж больно это мило и непринужденно звучит. — Кто это сделал?
— С лестницы упал, говорю же.
— … — пристальный взгляд двухцветных глаз напрягал. Но тут Акутагава шевельнулся, и все внимание учителя переключилось на него.
Этим вечером нос ужасно распух, поэтому дышать приходилось через рот. Мама намазала какой-то странной штучкой нос, стало чуть легче. Но болело адски.
Неожиданно в кармане пиджака тренькнул телефон. Сообщение от неизвестного номера.
«Извини»
Такой ли уж неизвестный номер?
«О… Так не похоже на тебя, Чу-у-уя)))»
Накахара издал утробный рык, который эхом разнесся по квартире.
Кому: Шпала без мозгов
«Не стоило тебе писать. И вообще искать твой номер телефона!»
Дазай расхохотался в голос.
Кому: Рыжая стерва
«Оооо, это так мило)) Ты искал мой номер телефона?»
Кому: Шпала без мозгов
«Блять, просто заткнись. И вообще, я спать»
Чуя сдавленно охает, дотягиваясь ваткой с перекисью до ссадин на спине. Да, сегодня его нехило покалечила лестница. Еще хуже от того, что зализывать раны приходится самому — все руки уже болят.
Кому: Рыжая стерва
«Спи спокойно. С тебя за разбитый нос — пироженка! (>=<)»
Чуя не знает, почему умиляется со смайлика в конце. Приходится одернуть себя и напечатать суровый ответ.
Кому: Шпала без мозгов
«Подсыплю тебе слабительное. Чтоб ты сдох, пидор несчастный! У меня до сих пор жжет во рту!»
Дазай ничего не отвечает. Он только немного приподнимает уголки губ и ложится головой на подушку. Завтра. Все это будет завтра.
А утро начинается с самого ужасного события в жизни Осаму.
