Увидеть твою улыбку

      Наверное, это был тот самый момент, когда вдруг начинаешь верить во всех мыслимых и немыслимых богов этого мира. Когда начинаешь верить в чудо.       Ацуши сидел в своей аудитории. Тишина, вокруг ни звука. Окна закрыты. Лампы не горят, хотя на улице пасмурно, а в классе — темно. Дверь заперта на ключ. И рядом с ним сейчас находятся два предмета — заявление, что пару минут назад он подписал в кабинете у Мори, ручка. И Акутагава. Молчаливый, мрачный. И такой же ошарашенный. Так не бывает… — То есть… Это все? Его уволят? Из-за какого-то там «золотого мальчика»? — все голоса доносились сквозь толщу воды, а договор размазывался перед глазами от набежавших слез. Ацуши не хочет отсюда уходить. Ему нравится здесь работать. И… И что теперь? Он встал на защиту студентов, а теперь вынужден покидать насиженное место. — Думаю, здесь мы закончили, — ласково промурлыкала Молли, с грохотом захлопывая дверь. В кабинете остался легкий аромат недешевых женских духов, но это — мелочи. Проблема преподавателя куда важнее. Ацуши встает и неловко ковыляет до двери. Страшно. Очень. Накаджима быстро привык к этой мельтешащей атмосфере университета, уходить не хотелось от слова совсем. Аж… Слезы. Как девчонка.       И беловолосый удивленно-обиженно оборачивается, когда видит хохочущего Мори. — Господи, Ацуши, вернись на место! Никто тебя не увольняет! Это так, чтобы барышня отвязалась!       И теперь тот самый документ со следами слез счастья лежит на столе. И вместо слов «приказ», «прекращение трудового договора» и прочих страшных фраз там… Стих. СТИХ, МАТЬ ТВОЮ. И никакой-нибудь, а про скелетиков, которые были лишены мышц и не смогли двигаться. А внизу — непропечатавшийся документ. Боже… Такое себе чувство юмора у Огая… — И… Что дальше делать будешь? — тихо хмыкает Акутагава. — Так, ты… — прозрачная жидкость моментально начала заполнять двухцветные глаза. — Успокойся! Нет-нет, не… Ну вот. Вечно ты в своем репертуаре…       Рюноскэ раздраженно фыркает, но это так, для вида. Вообще, для него плачущий Ацуши — отдельный фетиш. Нет, вовсе не в плане интимных, так сказать, отношений. Просто такое бывает не очень часто, он все-таки парень… Но эти покрасневшие щечки с мокрыми дорожками, дрожащие губки, трясущееся тельце… Так… Мило (хотя Рюноскэ это слово ненавидит). — Прости… — Акутагава тихо и осторожно касается розовых губ напротив. Если Ацуши не захочет, Рю настаивать и не будет… Наверное. Просто когда у тебя хорошенький стояк, и от него можно легко избавиться, то почему бы этого и не сделать? — Мм? — Что ты творишь? — отчаянно краснеет Ацуши, хлюпая носиком. Так по-детски… Но то, как Накаджима елозит своей задницей по паху Рю… — Я не давал согласия… Хмурик.       Акутагава ненавидит, когда Ацуши зовет его «хмуриком». — Мы тихо… — Ацуши и не сопротивляется особо, когда холодные ладошки заползают под кофту. Акутагава — зверь ненасытный, и сопротивление в таких вот случаях бесполезно. Тем более, что из-за загруженности на работе они едва до дома доползали… Почему бы и нет?       Это так привычно, но Накаджима все равно краснеет как девчонка на первом свидании. Трясется, когда холодные пальцы Аку осторожно тянут бегунок, а затем и обе штанины вниз. Не снимая полностью, а оставляя болтаться в районе колен. Свитер можно оставить — если испачкается, то его все равно стирать. А вот…       Если бы у Ацуши спросили, чего он больше всего стесняется, то он бы ответил: «Себя». Ему не раз предлагали стать фотомоделью — виновата в этом уникальная внешность. Но парень отказывался, не слушая никаких уговоров: перед камерой лицо каменело, а тело становилось свинцовым. Отвратительное чувство, обусловленное детской травмой. Это сейчас он гораздо сильнее и в целом накаченней Рюноске. А тогда бледная кожа в шрамах и ожогах была неприятной на вид. Да и вообще, себя Ацуши никогда не любил.       Поэтому снова утыкается мордочкой в плечо Акутагавы, чувствуя, что его трогают там. Самый, наверное, смущающий момент. — Ацуши… Смазка, — хрипло тянет Рюноске, сильно жмурясь. Блять, Накаджима во время секса — то еще испытание. Так бы Акутагава его завалил сейчас же, но растяжка… Блин. Порой Акутагава очень жалеет, что Ацуши не родился девушкой. С парнями такое делать в разы тяжелее. И неправильнее, по меркам общества. — Давай так, — глухо доносится со стороны плеча. — Я выдержу, не в первой. «Что?!»       Но додумывать Рю не дают, нагло опуская руку на пах. О-ох, блять. Темноволосый стонет, тихо матерясь, потому что это пиздец как приятно. Когда массируют, сжимают, гладят…       Я выдержу, мне не в первой.       Это было правдой. Просто Ацуши не любил пить. Вообще. Не переносил даже запаха алкоголя. А Акутагава, в отличие от любовника, был очень устойчив к спиртному. На какое-то время, потому что не умел останавливаться. И если на корпоративе или в гостях в этот момент Ацуши не было, то Рю напивался в стельку. Если Ацуши был, то Акутагава все равно напивался, но было и различие. В первом случае Накаджима переживал за парня, а во втором — за себя.       В тот вечер им просто неповезло оказаться там, где люди не шибко ходили в туалет. Рюноскэ, едва стоящий на ногах, утянул туда Накаджиму, просил с чем-то помочь. Разве Ацуши мог ему отказать? Нет. А оказалось, что проблему можно было устранить только одним способом.       Собственным телом.       Было больно. Ни растяжки, ни смазки — просто открытое насилие. Всунул прямо сразу, вообще не задумываясь, хорошо Накаджиме, плохо ли — главное, что он кайфовал. После, когда все кончилось, Аку ушел. А Ацуши час прорыдал в том непривычно чистом, но морально оскверненном туалете.       И все равно простил.       Акутагава до сих пор ничего не знает. И вообще никогда знать не будет. Потому что Ацуши никогда не винил Аку в случившемся. А если и винил, то совсем чуть-чуть.       Но простил ведь, именно поэтому сейчас стыдливо дрожит и глухо ахает, усаженный на собственный стол. Полуголый. Возбужденный. И ни капли ни о чем не жалеющий. — Потом придется стол оттирать! Ты! — возмущенно пищит Ацуши спустя десяток минут. Надо же, как хорошо получилось. Только теперь за этот стол он неделю сесть не сможет. От стыда. — Тебе все понравилось, не спорь. И вообще, — тут рука на плече Ацуши смыкается особенно сильно, и последний понимает, что сейчас что-то будет. Что-то очень грандиозное и…       И выглядящее, как маленькая коробочка с обручальными колечками внутри. — Ну… Ответ на твой вопрос, куда я спустил две своих зарплаты… — тишина в ответ. Акутагава краснеет сильнее и начинает психовать. — Если ты отказываешься, то так и… — Я с-с-соглас-сен! — рыдая громко и крайне сопливо, кричит Ацуши. Акутагава смотрит на свою некогда чистую рубашку и начинает сильно сомневаться в своем решении… Но это всего лишь минутное помутнение.       Акутагава, как-никак, мечтал об этом уже несколько лет. — Лапу давай! — и вот золотое украшение красуется на тонком и крайне бледном пальце Накаджимы, а через секунд пять — и на руке Акутагавы. Романтика. Блять.       Им завтра вставать в шесть, а на часах сейчас около полуночи. — Ну… Может, тут и поспим?

***

      Центральная детская больница города Йокогама.       Очень странная картина. Вокруг — мамочки-папочки с детишками на руках, ждут своей очереди, успокаивают малышей… И Чуя. С кружкой кофе в руках и волчьим взглядом. Да, он тоже здесь — пока Дазай «пошел» в универ, Накахара остался смотреть как там дела у Кеки. Девчонку, судя по записке, звали именно так. И все бы ничего, но… Черт возьми, где гарантия, что ребенок именно здесь? Просто логично будет отвезти малышку в больницу с самым крутым и современным оборудованием, так ведь? — Простите, а вы кто? — полноватая дамочка в регистратуре недовольно смотрит на юношу. Чуе вдруг взбрела в голову идея проверить, есть ли Кёка здесь в базе данных. Если да, то многое можно будет узнать. Ну, а если нет… — Молодой человек! — А! Я… Карта. Изуми Кёка. — Год рождения? — ой, а вот это пиздец. Извинившись, парень отходит. Так ничего не выйдет… Блин. Он ни даты рождения, ни номер СНИЛСа и полиса не знает. М-да.       Проходит еще полчаса. Парень едва ли не засыпает прямо на скамейке, слава богу, здесь дети — особо не приляжешь. Носятся, орут… От Дазая ни слова. А больше узнать и не у кого… И тут из ниоткуда появляется врач. Очень знакомая походка и взгляд… Стройная высокая женщина с короткими бордово-черными волосами. Вроде…

«Акико Йосано. Главный хирург».

      Она должна здесь все знать! Точно! Может, поможет? — Извините, а… — Мама, я при… Чуя?       Картина маслом, как говорится. Женщина автоматически увидела того, кто украл сердце ее сына. Чуя познакомился с матерью Осаму, весьма эффектной дамой, кстати. И только Дазай чувствует предстоящий пиздец. Большой такой. — Думаю, мы сможем поговорить чуть позже… — ледяным голосом произносит Йосано, растворяясь в толпе. Ух, ну и партия у сынишки. Прямо огонь, причем в буквальном смысле. Если бы у них на потоке такой студент был…       А пока надо только познакомиться. Просто показать, что она хорошая мать и все прочее. — Это твоя мама?! — у Чуи глаза на полметра вперед выдались. А подбородок так вообще с полом поцеловался, едва Осаму осторожно кивнул. — Ох… Да, вы… Похожи. — Да что не так? Она… Нормальная. Возможно… — Дазай все еще удивлен такой реакцией. Ну мама как мама. — А ты чего к ней подходил?       В итоге Дазай находит очень дельной мысль Чуи, что карту найти будет очень кстати. Но да, без даты рождения и прочих сведений это не так-то просто. Но Осаму не был бы собой, если бы не нашел выход даже из такой ситуации. — Милочка, а можете нас пропустить к вам? Мы ненадолго, — мурлыкает Дазай, обворожительно улыбаясь молодой врачихе, что сидит на посте регистрации. Та смущается, говорит, что нельзя, но соглашается, только «быстро, а то меня отругают!» Чуя в шоке.       Нет, понятно, что сына главного врача здесь наверняка знают, но чтобы так… Та девка вообще таяла, и сейчас тает, украдкой глядя на шатена. Бедняжка, знала бы его чуть получше, вообще не смотрела бы. А Осаму тем временем перерывает вообще все полки на букву «К» и «И». Пока результатов нет…       Проходит еще пару минут, и что-то похожее находится.       Кёка Изуми       4.11.20** — Наверное, эта… Ох. Ты глянь. Последний раз девчонку ко врачу водили год назад. — М-да… — Чуя скептически смотрит на обычную медкарту. И правда. Вот суки ее родители, таких поискать надо! — Ой. Похоже, твоя мама нас ищет? — и действительно, возмущенный взгляд от главного хирурга всея Йокогамы не предвещал ничего хорошего. — Ой, я пойду…       В итоге чуино «пойду» обернулось чашечкой ароматного кофе и уютным креслом в кабинете Йосано. И угрюмо сопящим Дазаем, у которого на скуле красовалась большая ссадина вкупе с внушительным синяком. Ахах, а Осаму даже чая не дали…       Мама Дазая оказалась весьма приятным человеком. Только скованным. Очень долго подбирала слова, прежде чем задать вопрос, а получая ответ, подозрительно щурилась и искала подвох. Однако даже это не помешало юноше и женщине найти общий язык, они говорили о всякой фигне и наслаждались обществом друг друга. Акико мысленно одобрила такой выбор Дазая… Но это, блять, парень. То и дело в многострадальной головушке проскальзывает мысль: что тогда дарить на свадьбу (если будет)? Грушу боксерскую? Ну, салатница и кухонные полотенчики с сережками явно не в теме. И… Внучат можно не ждать. Приехали… — А что с той девочкой? — не без беспокойства спрашивает Чуя. — Ну, которая… Кёка? — А! У нее пищевое отравление и сломано пару ребер, ангина, проблемы со слухом. Пока ведется следствие, родителей девочки до сих пор не нашли. Ну… Ожоги, ссадины — это так, практикантам раз плюнуть. Но есть одна загвоздка… — Акико мрачнеет на глазах. — Требуется дорогостоящее лечение… Ведь, судя по анализам, у нее сильные нарушения в позвоночном отделе. Пару месяцев без внимания медиков — не сможет ходить. И ладно бы, как всегда собрали — с миру по нитке, голому рубаха. Но нет. Кёка — сирота. И никому нахрен не нужен, простите за мой французский, безродный ребенок-детдомовец. — И правда… — повисает гнетущая тишина. Надо бы... — Ой, нам пора! — Чуя и правда засиделся. Ой, он что, сказал нам? Блять. Рано еще, хули ты творишь, язык поганый? — И…       Тут в кармане чувствуется вибрация, и вот он, повод спокойно уйти с места битвы.       Хах, мама вспомнила о существовании сына? Это что-то новенькое.  — Алло? — и, блять, лучше бы Чуя трубку не брал. Огромный, просто всепоглощающий пиздец. Надо сказать Дазаю, пусть сам разбирается… — Мам. А ты вечером свободна? — бледный, как смерть Осаму старается дышать ровно. Пожалуйста, лишь бы не… — Да, а что? — …в общем, Чуя хочет познакомить тебя со своей мамой…

***

      Дома царит настоящая суета — Кристи носится туда-сюда со всякой всячиной, вроде серебряных ложек, очень дорогого чайного набора, прямиком из Китая, скатерти, красивых стульев, что достали с балкона… А Чуя красиво режет на кубики куриную грудку, представляя на ее месте мам и Осаму поочередно. Блять… Блять! Да как так вышло вообще?! Это же все было несерьезно…       Это самое «несерьезно» сейчас звонит ему. Ну, попробуем… — Чуя. — Что? — как можно сдержанней спрашивает Накахара. Так, убить его можно и потом, без лишних свидетелей… — Тут. Твоя сестра вместе с нами. Ну… Озаки! Мы ее просто встретили, честное слово, я не виноват!       Ответом служит очень подозрительный и громкий стук. — Где вы? — …два квартала от твоего дома!       Ой.       В итоге за те пятнадцать минут, что гости шли к дому Накахары, он успел поругаться с Агатой, помочь ей одеться, накрыть на стол, убраться в своей комнате, причесаться и выгладить костюм. Вообще, это все казалось бредовым сном. Не меньше и не больше.       Серьезно, какого хуя он нервничает, в миллионный раз поправляя хвостик или край пиджака? — Здравствуйте! Рада вас видеть! — и тут у Чуи начинает дергаться левый глаз.       Агата. Никогда. Не говорила. ПО-ЯПОНСКИ.       Ну и, по сценарию сопливых мелодрам. Дамы здороваются, обнимаются, говорят. Потом идут помогать хозяйке квартиры дорезать какие-то недостающие закуски. Озаки смеется, что-то рассказывая о том, какой Чуя милый и добрый, просто характер у него трудный…       А этот самый мальчик стоит в коридоре и не может из себя и слова выдавить. Как и Дазай.       Нет, где-то в самых сокровенных уголках души Осаму надеялся, что у них будет а-ля любовь до гроба, что рано или поздно родные узнают… Но вся эта ситуация слишком невозможна, поразительна. Как их матери так близко приняли подобный беспредел?! Блять… Так, кажется, только в книгах бывает… — Ну… Это… — Чуя, боже, ты такой смелый. В подобной ситуации голос подать — настоящий подвиг. — Пошли ко мне… В комнату что ли… — Да, ужин еще не готов, мы вас позовем! — Акико чересчур быстро освоилась на новом месте. Даже странно. Обычно в гостях сидит не хуже домашнего трупика.       Да, комната Чуи теперь выглядит иначе. Здесь стало куда чище и спокойней. А еще исчез противный запах тухлятины. Однако обстановка разговору ничуть не способствует. Чуя с умным лицом переписывает с телефона какую-то лекцию, а Дазай с идеально ровной спиной сидит на диванчике. Тишина. Тишина…       Вот только спустя пару минут Чуя переписывает лекцию, задницей расположившись на бедрах Осаму. Последний с довольной миной роется в своем телефоне. Оба красные. И оба ни словечка ни сказали. Хотя… Так очень удобно сидеть, да и вообще… Только «удобно сидеть» оканчивается легкими поцелуями где-то в районе шеи. Чуя откровенно кайфует. Сегодня он добрый, сегодня можно. — Шалите, мальчики? — блять, Озаки, она как всегда не вовремя. Чуя со скоростью света уносится в зал, а Дазай глухо смеется, неспешно проходя мимо рыжеволосой сестры Накахары. — А вот вы, джентльмен, погодите! — карие глаза с вызовом смотрят в розово-красные, явно недоумевая. Хотя… Дазай отлично знает, что сейчас у него спросят. — Ты ведь готов к тому, что будет после этого ужина?       Ожидаемо. — Конечно. Не волнуйтесь, я смогу позаботиться о… — Только посмей сделать ему больно, — после решительного кивка вихрастой головушки холодно чеканит Коё. — Яйца вырву, в салат положу и тебя жрать заставлю. «Да, с такой-то сестричкой не пропадешь…» — мысленно усмехается Осаму, следуя за Озаки.       Первая половина трапезы проходит в неуютной гнетущей атмосфере. Женщины явно ждут, что их любимые парни сотворят, а те боятся лишний раз вдохнуть. Бля, такая неловкая ситуация… Ладно бы, кто-то из них был девушкой — все ок, все счастливы. Однако первой не выдерживает Агата. Странно. Обычно она любитель посидеть в тишине. Телевизор тут же воспроизводит картинку какой-то сопливой мелодрамы, и несколько рук одновременно тянутся переключить. Акико хватает и больничной романтики, Озаки просто не выносит того, как кто-то публично целуется… А с мальчиками и так все ясно. Хах.       И как-то все само получается так, что на экране мелькают сцены из знакомого многим фильма «1+1». Сначала на особо комичных моментах прыснул Дазай. Потом Чуя хихикнул, прикрывая свой очаровательный ротик рукой. Минут через семь оба смеются в голос, внимательно следя за происходящим на экране. После уже и дамы не выдерживают. Акико как-то плевать, она не любит фильмы вообще, но искренне хохочет над комедией. Как и все остальные. Даже Агата… Во дела. Как-то быстро сдружились их семьи…       И лишь когда фильм кончается, чай допит, вкусняшки съедены, и время переваливает за одиннадцать вечера, назревает вопрос ночевой. Вот только промилле в крови зашкаливает — пять выпитых бутылок алкоголя даром не прошли. В итоге дружно решают: Акико с сыном едут домой, а Чуя подвинется — ему не в первой спать на одной кровати с Коё. А у Кристи и так свои апартаменты… В виде огромной трехспальной кровати. — Ну все, пока-пока! — поцелуй в щечку на прощанье у дам, у парней — рукопожатие. Они же суровые мужчины… Которые целовались у подъезда на виду у маленьких детей. Вот только… — Ой… Как вы все-таки мило смотритесь! — Озаки прикрывает рукавом любимого кимоно хитрую улыбку, пока Чуя с жутко красным лицом пытается вывернуться из объятий Дазая. У последнего вообще глаза на выкат. Ну… Просто он не в курсе, что хитрая Коё-сан поставила Накахаре подножку. А тот споткнулся, и… — Ну… Пока! — пожалуй, это первый раз, когда рыжий прячется за своих родных. Просто вся эта ситуация слишком тупая для переосмысления. Ну… Ну не бывает так, чтобы мамы (тем более МАМЫ) так быстро смирились с неправильной ориентацией своих детей! — Угу… До свидания… — бурчит Дазай, исчезая за дверью. И тут… Сюда по прищуренным глазам и нехорошим ухмылкам Агаты и Озаки сейчас что-то будет плохое… — А-а-а-ах… — Акико сладко потягивается на заднем сиденье, широко зевая. — Хороший денек. Давненько так не отдыхала! — что-то не так. Ах да. Осаму.       Парень грустно смотрит в окно, кусая губы. Неправильно. Все, что происходит — неправильно. Он до последнего надеялся, что никто не узнает, но дернул же его черт остаться тогда у Чуи! Боже. Все настолько… Настолько… — Плохо? — неожиданно хмыкает мать, и Дазай понимает, что последние фразы сказал вслух. — Ты прав. Это ужасно. — Ты о ком? О Чуе, или об его семье в целом? — Чуя… Чуя, — Акико слабо улыбается. — Он неплохой парень. Хорошо воспитанный, умный… Но у него скверный характер? Так? — кивок. — Его я не трогаю. Хотя и против, чтобы вы были вместе! — тут Дазай заливается краской по самое не горюй. Ой… Он сам еще не уверен, что хочет. — Но это твой выбор. Не буду вмешиваться. — Ну… А плохого что тогда? — Мама его. Кристи. Бедный мальчик, ему не позавидуешь… — карие глаза недоуменно расширяются. — Она всегда в Англии, а он, судя по всему, рос здесь. Я права? — тихое угуканье. — А теперь представь, что ты свою маму видишь раз в несколько лет. Как бы ты себя чувствовал? — Так же, как и сейчас! Мы ведь так и видимся — раз в несколько лет! — зло бросает Дазай. Минута молчания. — Ладно, извини. Но это правда! — Знаю. Иди сюда, рыбонька, — и Осаму корчит смешную мордашку, устраиваясь в объятиях матери. Кайф. Почаще бы им так сидеть. Обнимаясь и разговаривая о всякой ерунде. — Ты ведь его правда любишь. — Угу. Просто… Ну, вы так неожиданно спокойно повели… Думал, вы орать будете, а тут такой сюрприз… Хотя так даже здорово. Теперь он от меня не отвертится! Я теперь на законных основаниях смогу лапать его задницу! — Фу, извращенец!       Они оба засмеялись. Так тепло, радостно и спокойно…

—Скажи, Чуя… Ты действительно любишь Осаму? —Что? Да ни в жизни! Э-это… — Чуя дико краснеет, начиная пихать сестрицу в бок за такие слова. Что она вообще мелет? —…ну, а если честно? Тишина. Озаки терпеливо ждет ответа, попутно пытаясь забрать хотя бы маленький кусочек одеяла себе. Чуя нервно кусает губы, раздумывая над ответом. —Ну… Да… Только я не собираюсь жить с ним вместе! — мгновенно вспыхивает Накахара, шугаясь собственных слов. —И вообще, он меня жутко бесит! — и судя по смеху сзади, Чую раскрыли. Да, как же, жить он с Дазаем не хочет! —Хех… Иди сюда, солнышко! Ну же, не дуйся! — злобное фырканье — и Чуя довольно устраивается у сестры в объятиях. —Ну так что? —Дед Пихто! Ладно… — минутное молчание. —Я… Действительно его… Люблю. И только посмей что-нибудь сказать, Коё! — Озаки хохочет на всю квартиру, пока Чуя с невероятно злым лицом силится задушить женщину одеялком. — Прекрати! Что ж ты за человек такой! Убью!!!

***

      После этого что-то изменилось. Определенно.       Чуя и Дазай, столкнувшись в университете, пребывали в шоковом состоянии. Словно один вообще не ожидал увидеть другого. Красные лица, искусанные губы, удивленные взгляды сокурсников… Но… НО!       Чуя все так же бил и материл Дазая при каждом удобном случае. Все так же рьяно отгонял его от себя, при этом не предпринимая попыток отдернуть руку на паре под партой. Все так же мысленно таял, когда Осаму провожал его до дома и целовал на прощанье. Дазай же улыбался до ушей, стоило Чуе вообще появиться рядом. С удовольствием тискал его бочка, руки, да вообще все — естественно, без свидетелей. И мысленно собирался сказать очень важные слова. Очень важные.       И тут в их жизни начался самый адский период.       Прогулы по причине того, что на романтическом фронте не все спокойно, повлекли за собой множество проблем. Они, блять, студенты меда — на первых курсах там не продохнуть, настолько тяжело. И теперь, сидя перед кучей непонятных книг со всякими увлекательными картинками, Чуя мысленно хоронил самого себя. Под глазами тени в пол-лица, волосы он мыл последний раз неделю назад. Все деньги уходят не на продукты, а на кофе и энергетики — нельзя, ему просто физически нельзя сдать сессию ниже, чем на «четыре». По всем дисциплинам. Иначе Агата его просто похоронит.       И тут еще нарисовалась одна маленькая проблема. Кёка. Каждый день после учебы парни стабильно ее навещают — порой вместе, иногда — по отдельности. Как-то уже на автомате ноги несут бренное тело на третий этаж, в детское отделение — девочка теперь лежит в общей палате.       Но…       Она не говорит — ангина. Она очень плохо слышит — осложнения из-за перенесенных в детстве болезней. Она не может встать — требуется дорогостоящая операция.       И Чуя просто не представляет, что будет дальше. Когда она выздоровеет, насколько это возможно.       Накахара очень сильно привязался к этому маленькому и крайне счастливому созданию. Едва не разрыдался, когда спустя пару недель непрерывных встреч Изуми-тян хрипло выдала:       —Шу! Шуя!       Вот так вот исковеркала Кёка слово «Чуя». Но от этого на душе стало как-то слишком тепло и грустно. Он…

Он просто не сможет позаботиться о Кёке Изуми, как бы ему этого не хотелось.

      Он всего лишь студент. Плюс учится на медицинском. Когда, блять, ему выкроить время для ребенка? Да и… Дазай. Он, вроде как, его… Пара? Да, пока так. И представьте шок маленькой девочки, которую воспитывают два студента неправильной ориентации!       —Эй, о чем задумался? Земля вызывает Чую! — блин, Дазай как всегда вовремя. Невероятно, как люди его терпят?       —Да так. Кёку жалко…       —Хм… — Дазай пару минут смотрел в другой конец коридора и тут… —Я знаю! Мы сможем о ней позаботиться! — Осаму сияет, как ель новогодняя. А вот голубые глаза округлились до огромного размера. Что этот придурок удумал? —Точнее не мы, а твоя сестра!

Ч т о?