look what i found

После занятий Ханбин несется к Чжинхвану домой с пакетом из продуктового неподалеку. В этом пакете динамично бьются друг об друга зеленые яблоки, валяется пачка с лекарством, которое Ханбин сам пьет, когда заболевает, и которое он купил в аптеке немного раньше, там бутылка дорогой минеральной воды и пачка морской соли, которую он купил для того, чтобы сделать мужчине промывалку для носа, как посоветовала мама. Был соблазн купить бутылку соджу и распить его на двоих, купить каких-нибудь дурацких желейных конфет, типа змеек или мишек, может быть, какой-нибудь энергетический батончик, но Ханбин знал, что такое точно не идет на пользу организму, поэтому он вовремя одернул руку от лакомства на кассе, но от пачки презервативов он одернуть ее уже не смог. У кассира, в свою очередь, в глазах читался соблазн спросить у парня паспорт, но почему-то он этого не сделал. Ханбин тогда перевел взгляд на камеру над входной дверью — она оказалась разбитой. — Вчера разбили. Тебе повезло, парень, — с загадочной улыбкой протянул кассир, пробивая яблоки, но парень не услышал и переспросил: — Что? — Повезло, говорю, — повторил он, бережно укладывая яблоки в ханбинов пакет с продуктами и устремляя взгляд темных карих глаз в упор на него. — Иди со своей девчонкой развлекайся. — Э… Спасибо, — Ханбин берет пакет в руку и пятится чуть боком, плечом толкая дверь магазина и вылетая оттуда торпедой, попутно запихивая пачку «невидимых» презервативов в карман джинсов. Дома у ханбиновой «девчонки» душно, витает неприятный, еле чувствующийся запах болезни, а из зала слышатся кашель и звук включенного телевизора. Ханбин открыл дверь ключами, которые Чжинхван дал ему на случай болезни — вдруг мужчине что-то понадобится, никого не будет рядом, а он с постели не сможет встать? Как только входная дверь захлопывается за спиной парня, в комнате звенит колокольчик, и в коридор прибегает Спот — собака Чжинхвана породы итальянская левретка, на шее у которой и висит этот колокольчик. Он прыгает к Ханбину на колени, опираясь на них лапами, и носом тычется в его ладонь, вынуждая парня себя погладить. Тот только улыбается и дарит собаке ее долю нежности, после чего она обратно убегает в комнату. — Привет, Ханбин, — громко говорит Чжинхван, снова закашливаясь, но не собираясь замолкать, — извини, что не встретил тебя. Парень проходит в комнату, укладывает на стоящий рядом с диваном столик пачку таблеток, выставляет бутылку с минералкой и склоняется к мужчине, целуя его в лоб. Он знал, что может и сам заразиться, если поцелует его в губы, и потому решил не рисковать, хотя это было бы очень романтично. Нищий приехал спасать своего принца от страшной болезни — простуды. — Не говори много, — просит Ханбин, а губам жарко и сухо — у Чжинхвана температура как минимум сорок градусов. Парень идет в кухню с пакетом, выкладывает на столешницу яблоки и тщательно перемывает все, после нарезает дольками, чтобы больному было легче есть. Возвращается в зал он уже в полном обмундировании — с тарелкой яблочных долек, с термометром в кармане, с теплым шарфом, найденным в шкафу, и бутылочкой камфорного масла. Чжинхван смотрит на это так, будто Ханбин — клоун в цирке, и смеется тихо, чтобы горлу не было больно. Кажется, сейчас он начнет всем этим жонглировать, но, к сожалению, этого не происходит. Парень только кладет все на столик, засовывает под мышку мужчине термометр и садится на край дивана, теплой ладонью накрывая горячие пальцы Чжинхвана. В его глазах — вселенская грусть, и последний предполагает, что это из-за его простуды. — Не смотри на меня так, Бини, — просит мужчина, большим пальцем поглаживая странным образом разбитые костяшки на чужой руке. Это удивляет его, но он решает ничего не спрашивать. Сам разберется, уже не маленький. — Я просто заболел. Это со всеми случается, я скоро выздоровею. Не волнуйся обо мне. Ханбин молчит какое-то время, размышляя о чем-то, но потом начинает говорить, смотря куда-то за окно, на небо, затянутое тучами: — Чжинхван, вот… тебе двадцать восемь лет, — мужчина только глаза закатывает — он не любит разговоры о возрасте. — Ты старше меня на десять лет, ты взрослый, уже много чего пережил… — Мне не пятьдесят, Ханбин. — Нет, просто послушай, — просит парень, свободной рукой прикрывая чужой рот, но потом быстро одергивает ее и продолжает: — Ты никогда не думал о том, чтобы завести семью? Ну, я думаю, ко всем однажды приходит эта мысль… — К чему этот вопрос? Чжинхван ощутимо напрягается — в его глазах появляется какой-то недобрый блеск, но вскоре исчезает, и Ханбину кажется, что это было лишь мимолетное видение, не более того. — Просто спрашиваю, ради интереса, — он достает из внутреннего кармана пиджака пачку презервативов и кладет ее на столик, рядом с шарфом. Улыбается мужчине игриво, а затем склоняется над ним и в шею целует, желая хоть какую-то нежность ему подарить, раз в губы целовать не может. — Тебе продали? — Камера была разбита. Поэтому да, — он смеется, подгребая Чжинхвана под себя и поглаживая Спота по голове. — Так ты никогда не думал о семье? — Нет… Ну, было дело, но мы с той девчонкой разбежались давным-давно, когда я понял… нет, принял то, что люблю мужчин, — хрипит Чжинхван, а после градусник пищит прямо Ханбину на ухо, и он недовольно морщится. Он садится мужчине на бедра и достает устройство из-под его мышки, смотрит, и его глаза расширяются в каком-то немом ужасе. — У тебя температура сорок, — парень охреневает — он такого никогда в жизни не видел. Может, разве что, когда он сам подхватил простуду, когда был еще ребенком. Он нечасто болел, но если заболевал — то это было надолго. — Ты совсем не потеешь? — Совсем, — парень просовывает руку между шеей Чжинхвана и подушкой, на которой он лежит, и обнаруживает, что рука абсолютно сухая. — Пиздец, — Ханбин нервничает — он не представляет, что делать, поэтому пытается думать холодно. Что бы он делал, если бы Чживон так заболел? Да нихрена, сказал бы его матери лучше за ним следить, это максимум того вклада, который он мог бы внести в выздоровление Чживона. Хотя последний и не болеет вообще, Ханбин не помнит такого, чтобы он оставался дома по причине простуды, а не по причине «хочу поспать». Поэтому вряд ли Ханбин помогал бы ему. Но здесь совершенно другой случай. Здесь человек, который живет в сердце Ханбина и своей болью рвет и сердце парня. Ему больно смотреть на такого Чжинхвана, у которого жар, красные щеки не от мороза, а от температуры, который хрипит, пытаясь сказать хоть что-то, и который пытается отказываться от любой помощи, показывая свою самостоятельность. — Я бы вызвал врача, но у меня нет денег, — у Ханбина были деньги только на поход в продуктовый и на покупку чего-нибудь в школьной столовой. — Блять, что делать… — Успокойся, пожалуйста, — тихо просит мужчина и ведет ладонью по щеке парня, сидящего на его коленях. У него тоже сердце разрывается — он видит паникующего Ханбина и не знает, что говорить. Ему плохо, и нет сил на то, чтобы успокаивать его так, как следует. — Пожалуйста, Ханбин, дай мне телефон, я позвоню одному человеку. — Кому? — Врачу. Он приедет, это мой старый друг. Ханбин слезает с чужих колен и снимает чужой телефон с зарядки, а после этого приносит его Чжинхвану и садится на колени на пол перед его лицом. Целует щеки, шею, уши, лоб, пальцами по волосам ведет и нервничает, а Чжинхван только улыбается и ложится на бок, чтобы видеть парня. — Не нервничай так. Я сейчас позвоню, и врач приедет. Выпишет мне рецепт на лекарства, все будет хорошо, — тихо говорит он, а затем набирает номер на телефоне и ждет пару мгновений, а затем начинает говорить: — Привет, Донхек. Я тут приболел… Если ты не занят, ты не мог бы приехать? Я оплачу. У меня температура сорок, кашель, насморк, все радости жизни, в общем. Приедешь вечером? Хорошо, я буду ждать. Набери, как будешь подъезжать. До встречи. Ханбин слушает внимательно. Он думает — где он слышал это имя? Оно ему хорошо знакомо, но он не может вспомнить. Но через пару мгновений он вспоминает то, что Ким Донхек был выпускником их школы, который даже висит на доске почета в школьном музее как человек, ставший выдающимся доктором, и это наталкивает его на определенные мысли. Чжинхван бы и не запомнил его, если бы это был просто выпускник. Ханбина начинает мелко трясти, он отодвигается от ладони мужчины, тянущейся к нему, и, пытаясь зацепиться за что-то глазами, найти себе какое-то дело, он выпаливает: — Я выгуляю Спота. Парень находит поводок на тумбочке возле дивана, прицепляет его к ошейнику питомца и краем глаза ловит непонимающий взгляд Чжинхвана на себе. Тот на диване пытается приподняться, но Ханбин своим тяжелым и холодным взглядом его останавливает — кажется, мужчина начинает догадываться. — Ханбин… Тот, кому адресован этот зов, обувается в коридоре и выходит за дверь, громко ею хлопая — а у Чжинхвана внутри опять что-то обрывается, и он думает, что слишком много этому ребенку позволяет. Потому что влюблен, и ради него может даже своими взглядами и приоритетами поступиться. А Ханбин на улице чувствует себя просто разбитым. В его голове все было по-другому. Он знал, что не является первым парнем Чжинхвана — ему-то двадцать восемь уже, это, скорее, Чжинхван первый мужчина Ханбина, — но что-то медленно сжирало его изнутри. Наверное, зависть? Или злость? Почему Донхек? И почему они расстались? И расстались ли? У парня в голове каша, он не знает, что думать. Он подхватывает Спота на руки и накрывает его пиджаком, чтобы ему не было холодно, хотя и сам Ханбин от холода дрожит. Пес сидит на руках смирно, и за эту смиренность Ханбин его и любит. Если кто-то говорит, что какой хозяин — такой и питомец, то Ханбин может тут же возразить. Спот абсолютно не похож на Чжинхвана. Последний, хоть в школе и кажется спокойным, как танк, кроме случаев как с Чжинни, в жизни вне школы является каким-то взбалмошным. Хоть в нем и есть взрослые нотки, он все еще мечтает о нескольких татуировках, пирсинге, паре собак и еще о всякой куче дребедени. Столько желаний Ханбин бы себе даже под алкоголем, смешанным с экстази, не выдумал. Парень сидит прямо перед дверью подъезда, но когда к дому подъезжает незнакомая машина, которая целенаправленно движется на парковку перед домом Чжинхвана, Ханбин решает передислоцироваться и оказывается где-то за огромным кустом вместе со Спотом под темно-синим школьным пиджаком. Автомобиль быстро паркуется, и из него выходит Донхек — тот самый, из-за которого у Ханбина зубы скрипеть начинают. Он красив, ничего не скажешь. Носа огромного у него нет, огромных минетных губ тоже, квадратной рожи и подавно… он определенно красивее Ханбина, думает последний. Да и кто такой вообще этот Ханбин? Лох какой-то. Донхек берет свою сумку и направляется ко входу в дом, а Ханбин из-за куста смотрит и чувствует, как завидует. У Донхека своя машина, работа, дорогая одежда, он взрослее и ближе к Чжинхвану, им легче понимать друг друга, хоть Ханбин и не чувствует большой разбежки в возрасте, не чувствует недопонимания между ним и Чжинхваном, ему все равно неприятно. Неприятен тот факт, что кто-то может быть еще ближе. Тот факт, что кто-то может понимать его лучше. Когда дверь подъезда шумно закрывается за спиной Донхека, Ханбин вылазит из-за куста и снова садится на лавочку перед домом, и, кажется, от обилия мыслей чувствует, как глаза становятся влажными и слезятся неприятно. Парень ладонью стирает слезы и чувствует холодный нос Спота на своей щеке, в ту же минуту улыбаясь и шмыгая носом, будучи не в силах остановить слезы и успокоиться. Что он может дать Чжинхвану? Ничего. У него нет ни дорогой машины, ни денег, ни дорогой одежды, нет работы, нет возможностей; у него богатая семья, но у него нет возможности распоряжаться ее ресурсами. Родители дают деньги только на учебу, еду и изредка на прогулки с друзьями, но только изредка. А Чжинхван взрослый человек, которому нужно больше, чем просто романтика и редкий секс с подростком, который и сам не знает, что делать, чтобы Чжинхван был доволен и не бросил его ради кого-то, кто может дать больше. Спустя какие-то полчаса Донхек все еще не вышел из подъезда, и это насторожило Ханбина — он решил пойти и разобраться во всем с использованием своего подросткового влияния. Он знал, что у него ничего не выйдет, так как слова Донхека имеют гораздо больший вес для Чжинхвана, но такое положение дел совершенно парня не радовало. Отпустив Спота на землю, он входит в подъезд, стремительно поднимаясь на девятый этаж. Своими ключами открыв дверь, он тихо входит и останавливается. Из комнаты доносятся какие-то голоса. Ханбин решает послушать. — Я слишком много позволяю ему, — тихо говорит, видимо, Чжинхван, чтобы не потерять голос окончательно. — Я не знаю, что делать, чтобы наконец быть выше его. Ты же знаешь, что я отношусь к этому болезненно, когда кто-то пытается взять власть в свои руки… — Я понимаю, Чжинхван, — Донхек смеется. У него красивый смех. — Дыши глубже. Голоса затихают, и через мгновение Чжинхван закашливается. — Не так глубоко. Продолжай. — В общем, я… Ты же знаешь. Я и тебя переучивал когда-то, но ты слишком противился. Теперь это делает Юнхен. Ты усмирил себя немного? — А то. Смотри. — Ого! У Ханбина такая же, только бордовая. Вы с Юнхеном тоже в «Мирте»? — Да. Мы присоединились недавно. Потому у меня только зеленая нитка. А как, еще раз, твоего парня зовут? Ханбин? Он такой же строптивый? — Я боюсь сделать ему больно. На тот момент у тебя хотя бы был какой-то опыт, ты, кажется, практиковал это с кем-то, если я ничего не путаю. А он совсем новичок. Я пытался с ним попробовать это, я одел на него ошейник, наручники, завязал глаза… но он так дрожал, я боялся, что сделаю больно. Я повторяюсь, но я не знаю, как еще сказать… — Я понимаю. Но, знаешь… Будь я на твоем месте, я бы наказал его. Чтобы он понял, что себя вести нужно достойно и не перегибать палку в своем неповиновении. — Он даже не знает, что делает это. — Намекни. Если тебе некомфортно, он должен это понимать. — Я даже не знаю, следует ли… — Что, блять? Ханбин врывается в комнату пулей, не понимая вообще нихрена из того, что эти двое обсуждают. Какое наказание? Что за херню они несут? В этой тишине слышится только стук коготков Спота по паркету. Это сильно давит на голову и уши. Чжинхван пытается приподняться на локтях, и Донхек помогает ему, подкладывая под голову подушку. У Ханбина снова слезятся глаза, и он не понимает, почему. — Пошел ты на хуй, — тихо говорит парень и уходит в кухню. Он разбит; и это заявление о наказании делает ему очень больно, но сам он уйти не может. Что за черт? Следующие двадцать минут из соседней комнаты не доносится ни звука. Ханбин молча сидит за столом даже без телефона в руках, как делает обычно, когда расстраивается. Вдруг слышатся чьи-то тихие шаги, и парень оборачивается, видя перед собой Донхека. — Ты должен с ним поговорить, — говорит последний, присаживаясь на стул рядом. — Я и хотел. Ты тут не самый умный, мать Тереза, бля. Жаль, у Ханбина нет сигарет. И что он вообще не курит. Так бы хоть нервы себе, может быть, немного успокоил. — Я ухожу. Иди к нему, — мужчина встает из-за стола, шумно вдыхая носом воздух, и выходит в коридор, где вскоре шумно хлопает входная дверь. Ханбин не может заставить себя подняться и пойти в комнату к Чжинхвану. Он вообще терпеть не может эти все серьезные разговоры, которые ему порой приходится начинать. Парень бы лучше забыл все и начал с чистого листа, только чтобы не видеть разочарованных глаз напротив. Разочарованных глаз, в обладателя которых он влюблен настолько, что не мог бы и слова ему сказать, если бы не кто-то лишний рядом. Ханбин идет в комнату к Чжинхвану, там встречается с чужим разбитым взглядом и поникает головой — ему хреново от того, что он заставил Чжинхвана грустить. Но ему ведь тоже херово; а еще парень запутался и решил об этом не думать. Пусть все идет так, как идет. — Чжинхван, я… — пытается начать он, но никак не получается подобрать слова. Весь словарный запас куда-то пропал, и Ханбин, думая, в итоге только рычит недовольно, подходит к мужчине, как-то слишком агрессивно наливает на руку камфорное масло и старается как можно мягче в своем состоянии размазать его по чужой шее. Чжинхван только губу закусывает, а потом, в полном молчании, начинает плакать — как бы Ханбин ни думал, что только ему больно, он все равно был не прав. — Чжинхван, не плачь, пожалуйста, — парень вытирает остатки с ладоней об теплый шерстяной шарф и заматывает его на шее мужчины, а потом только мягко берет его за руку, переплетая их пальцы вместе. — Я тоже виноват, я… ты не должен плакать из-за меня. — Прости, Ханбин, — воет мужчина, а Ханбин только слезы ему пальцем вытирает — неаккуратно, его руки тоже дрожат, и он не может прицелиться даже. — Я должен был сразу тебе сказать. Я не думал, что так все будет, я не хотел, правда, я хотел познакомить тебя со всеми, я не хотел так… — Чжинхван, пожалуйста, — просит парень, а затем подсаживается ближе, обнимает мужчину за плечи и рукой поглаживает по волосам. Он вспоминает, как успокаивает сестру, когда она плачет, и решает проделать то же самое с Чжинхваном. — Ш-ш-ш, ну-ну, хватит… успокойся. Ханбин понимает, что он жалкий. Слабохарактерный подросток, которому нечего делать рядом с сильным Чжинхваном, и который нужен Чжинхвану, когда тот слаб и печален.