look what i found

      — Ханбин, открой. Это я.       Этот голос Ханбин узнает из тысячи даже находясь в предсмертной агонии. Он действительно рад слышать его; черт, за сегодня это было лучшей новостью в его топе хороших новостей, состоящем всего из одной позиции.       — Ты точно уверен, что хочешь зайти? Иначе колесо Сансары даст оборот, и мы поменяемся местами, как тогда, когда ты заболел.       — Я хочу зайти. Я принес тебе вкусности.       Дверь тут же открывается, и Ханбин впускает Чжинхвана в квартиру. В огромной сумке Louis Vuitton (наверняка дорожной) мужчина принес те самые вкусности, которыми заставил Ханбина открыть ему дверь.       — Это шантаж.       — Я не вижу, чтобы ты был сильно против, — он улыбается и тянется к ханбиновой шее, чтобы ее поцеловать, и только тогда разувается и расслабляет на шее галстук, а пиджак снимает и отдает Ханбину, чтобы он повесил его в шкаф. Парень показывает Чжинхвану ванную, и тот только ойкает тихо — квартира семьи Ханбина просто огромная.       — Что такое? — спрашивает Ханбин, вешая пиджак на вешалку за спиной мужчины, пока тот моет руки в ванной и заинтересованно осматривает ее.       — У тебя просто громадная квартира. Я, конечно, подозревал это, поднимаясь на верхний этаж многоэтажки в элитном районе, но если твоя ванная настолько большая, то мне страшно представить, насколько у тебя огромная комната, — он улыбается, и Ханбин смеется, предвкушая полнейший шок Чжинхвана от вида комнаты парня.       Когда они туда проходят, у мужчины, кажется, отваливается челюсть, падает на пол и закатывается куда-то под диван. Его комната двухэтажная, на первом этаже — что-то вроде гостиной с большой софой, телевизором и игровой приставкой, гардеробная комната и стена, уставленная книгами, а рядом с ней — мягкое удобное кресло для чтения и дорогой дизайнерский торшер. На верхнем этаже, как мужчина подозревает, рабочее место Ханбина и непосредственно спальня.       — Извини, можно я выражусь?       — А?       — Ханбин, это пиздец. Я таких огромных комнат, блять, никогда не видел, правда.       — Мы живем в пентхаусе. У нас не только комнаты такие огромные, у нас еще и собственная терраса есть. На крыше, — ему кажется, что у Чжинхвана сейчас глаза увеличились до размера чайных блюдец, и Ханбин опять смеется, обнимая мужчину.       Кажется, тот начинает подозревать что-то неладное, потому что недоверчиво смотрит на парня и затем произносит томно, как любит:       — Ты ведь не болеешь, да?       Ханбин поджимает губы и закатывает глаза, но мужчина только обнимает парня и целует, привставая на носочки.       — Ну и хорошо. Правда, мне следовало бы наказать тебя за прогул, но пока мы это опустим. У меня ничего с собой нет из моей фурнитуры, — он улыбается и гладит Ханбина по волосам, и с такой любовью смотрит на него, что сердце парня просто тает, впрочем, как и обычно. — Съедим что-нибудь? Я много чего принес.

***

      Чжинхвану кажется, что он попал в свои школьные годы.       Они с Ханбином почти дерутся (в шутку, конечно) за пачку чипсов, и радостный смех разрезает воздух во всем огромном пентхаусе семьи Ким. Ханбин напоминает ему, как играть в игру на приставке, и прикосновения его юношеских слегка грубых пальцев отзываются у мужчины мурашками по всему телу, ведь это не какие-то поцелуи и не простой секс, которые, несомненно, вызывают целую кучу положительных эмоций, но все же чувствуются не так, как такая же простая забота и витающая в воздухе романтика.       — ХАНБИН! — Чжинхван кричит и оказывается под ним, когда парень спотыкается на лестнице, летит на кровать и придавливает мужчину к сильно пружинящему мягкому двуспальному матрасу на, опять же, дизайнерской постели.       Между ними что-то громко лопается, и Чжинхван вскрикивает, зажмуривая глаза на секунду.       — Кажется, это чипсы, — резюмирует Ханбин, чуть привстает и достает из лопнувшей пачки три чипсины. Они смеются громко и так счастливо, и все это кажется им каким-то раем на земле.

***

      Они лежат на постели и едят открывшиеся чипсы, а на пустую стену в помещении спальни проецируется изображение проектора, по которому идет любимое ханбиново аниме.       — Я даже не думал, что ты такое любишь. Я уже понял, что ты в школе и ты со мной — это два разных человека, но чтобы настолько...       — Ну, вообще-то, по тому, что я в школе молчаливый одиночка с одним другом, можно сказать, что я хикка. И смотрю аниме, как любой уважающий себя хикка.       — Кто?       — Хикикомори. Тот, кто сидит дома и не выходит на улицу. И с людьми не общается.       Чжинхван только хмыкает, а потом лезет ладонью под футболку Ханбина, желая получить то, что только и приходит на ум, когда они одни дома.       — Чжинхван, моя мама должна скоро прийти домой...       — Но у нас ведь есть немного времени?       Мужчина перекидывает ногу через бедра Ханбина и усаживается на них, и парень видит, что в нем снова проснулся доминант. Абсолютно другой человек, не тот, который смотрит на него с любовью и нежностью, а тот, кто своим авторитетом и твердым характером подминает Ханбина под себя и заставляет подчиняться.       Он расстегивает свою рубашку по одной пуговице, так медленно, что заставляет ханбиновы бедра дрожать, спину выгибаться и нетерпеливые стоны срываться с губ. Когда парень видит его татуировку на груди — этот манящий крестик, — он просто сходит с ума, и ему кажется, что он сейчас громко и возбужденно завоет. Но ему повезло удержать зов природы внутри и только продолжить неотрывно смотреть на Чжинхвана, который сейчас был просто неотразим. Светлая челка упала на глаза, в его взгляде читалась похоть, такая низкая, но от этого еще более возбуждающая, и то, как он закусил губу, окончательно сорвало Ханбину все тормоза. Он забыл о чжинхвановых принципах, забыл о его особой позиции в постели и просто прижал его к себе, чтобы впиться поцелуем в налитые кровью горячие губы. Мужчина всем телом льнет к телу Ханбина, кулак на его груди сжимает, резко тянет ворот домашней футболки на себя, отрываясь от его губ, и обжигает дыханием ханбиново лицо, смотря ему в глаза:       — Ты так и нарываешься на наказание, песик?       В его глазах не злость, не похоть, а игра; игра, которая для Ханбина ничем хорошим в итоге не кончится.       — Ханбин, я дома!       — О, нет. Блять, только не это...