Раба чужих страстей

Бар «Под кровлей» располагался вблизи городского центра, среди пыльных, красно-кирпичных английский домов, типичных для прошлого столетия, из-за неопрятных крыш которых виднелась массивная готическая башня Глостерского Кафедрального собора*. Эта громада, расположенная на главной площади, ведет свою историю с далекого четырнадцатого века, когда в ней упокоилось тело Эдуарда II, чья смерть благодаря Французской волчице и поныне является одной из загадок истории, которой не суждено быть когда-либо разгаданной. Место вознесения к святым католических молитв появилось так и вовсе десять веков назад, когда древние саксы основали тут свое аббатство. За полтора тысячелетия собор преобразился и даже получил статус Кафедрального. Каждая эпоха привносила в его величественное сооружение нечто своё — вот сейчас главная башня была окружена строительными лесами. Завершалась ее длительная реконструкция, в течение которой был обновлен как фасад, так и внутренние части средневековой башни. Самым прелестным решением стала замена старых стекол на новые, витражные, чистые, сверкающие. Их нижний краешек в форме узорчатой арки при определенном угле словно бы касался неонового обрамления на вывеске бара «Под кровлей». Внутри бара независимо от времени суток, будь то даже самое солнечное утро, висел дымчатый полумрак. Он пах алкоголем и подгнивающей древесиной, но вовсе не из-за того, что в баре было грязно или он служил пристанищем для донных жителей глостерского общества. Напротив, в баре, имеющем форму вытянутого вглубь прямоугольника, было опрятно и чисто, а дым оседал на столах, только потому что здесь почти не было свежего воздуха. Бар ютился между домами и был как бы сплющен ими. В маленькие окна, завешенные тяжёлыми шторами, даже если и проникал свет, то превращался при этом из яркого в сумрачный коричнево-красный, душный, вязкий. Сейчас, в те мгновения, когда мы начинаем, а вернее, продолжаем, наше повествование, было послеобеденное время, то есть стрелка часов близилась к четырем. Все ответственные гости бара «Под кровлей» давно уже вернулись к работе, а для вечерних посиделок с кружкой эля или стаканчиком виски еще недостаточно стемнело. Поэтому, как правило, в середине дня длинный барный зал пустовал. Этот день исключением не был. Толстый бармен, из-за масляных, налитых глаз и неровных усиков над пухлыми губами похожий, скорее, на достойного баварца из предгорья Альп, лениво перебирал бутылки за деревянной стойкой темного дерева, которая прямо-таки блестела от чистоты, так что в нее можно было смотреться не хуже, чем в венецианское зеркало. Проверив бутылку и поставив на нее какую-то марку, он, непременно пришмыгивая носом, так что его усики дёргались будто бы кончик кисточки художника, бережно, с истинно немецкой педантичностью устанавливал свою подопечную в шкаф. Помимо толстого бармена, в душном зале расположилось лишь шестеро человек. Трое из них, молодые люди в аляповатых кожаных куртках и больших ботинках, устроились компанией за отдельным столиком в углу и, дымя дешевыми сигарами, что-то весело обсуждали — верно, друзья давно не виделись. Еще двое джентльменов были явно завсегдатаями данного заведения, потому что они по-свойски, заплетающимися языками беседовали с краю барной стойки, поддерживая друг друга плечом, чтобы не свалиться с такого маленького и неудобного стула. А высота-то, если падать, была, без преувеличения, опасной, ведь тем, кому море по колено, лужа — по уши, как гласит старая мудрость. Нам осталось описать последнего гостя, остановившегося в полуденный час в баре «Под кровлей». Мы оставили его на конец не потому, что он менее важен, — наоборот, мы собираемся пристально взглянуть на него, так как ему предстоит стать одним из главных действующих лиц нашей истории. Одинокий господин расположился по другую сторону от двух выпивох, за низеньким дубовым столиком. На стилизованной лавке, где он сидел, были заметны следы бурных ночей, выцарапанные на спинке и намертво прилипшие к сиденью. Но мужчину это нисколько не смущало, несмотря на то, что он мог испортить дорогой костюм, — он вообще мало интересовался тем, что происходит вокруг него. На столе перед ним лежала черная папка с бумагами и стоял опустошенный бокал, на дне которого плескалось еще несколько капель густой коралловой жидкости. Он был полностью занят этими бумагами, переворачивал их, менял местами в папке, комкал и выбрасывал и лишь иногда откидывался на спинку лавки, чтобы размять плечи и шею. Вот он снова проделал этот жест с женской грациозностью, мельком дав понять бармену, что желает еще вина, и подставил лицо пыльно-красному свету. Мы можем его рассмотреть. По лицу господина было совершенно неясно, сколько ему лет. Казалось, что не больше двадцати двух или двадцати трех. Кожа была совершенно лишена морщин и шероховатостей, свойственных людям старшего возраста. Только когда он разговаривал или улыбался, а последнего, судя по всему, не случалось никогда, возле уголков рта появлялись характерные складки. Но не было также и гладкости, упругости, свежего блеска, которыми отличается кожа молодых людей. Все лицо казалось гипсово-матовым. Оно, словно маска, натягивались на череп, достаточно вытянутый и угловатый, особенно к подбородку. По природе смуглый, господин был обелен туманами и дождями Англии, и поэтому у него на скулах и щеках, кончике носа выделялись, точно шрамы, беловатые пятна — странная противоположность здоровому румянцу. Черты лица у него были правильные и, может быть, даже красивые. Все они удачно сочетались между собой, так что господина некоторые могли счесть привлекательным. Вы спросите, что это за непонятный оборот? Разве могут черты лица сочетаться так же, как предметы щегольского гардероба? Мы ответим без промедления и с абсолютной уверенностью — могут. Взгляните не бюст венценосного Павла I чудесной работы Федота Шубина: и глаза, и нос, и рот, и уши сами по себе, каждый в отдельности, вроде и хороши, но, когда их вместе неловко слепили на одном лице, получилось абы как. Будучи детьми, многие так собирали детальки от разных «приборов» и сооружали из них свое игрушечное изобретение. У природы, вероятно, случались такие же желания — создать что-то нетипично творческое. Так вот, совершенно иначе обстояло дело с описываемым нами господином, что неторопливо разбирал бумаги в баре «Под кровлей». Ему повезло быть привлекательным во всех отношениях, кроме одного: взгляд зачастую сводил на нет прочие достоинства этой внешности. У господина были маленькие глаза идеальной формы с редкими светлыми ресницами, в тон его пшенично-русым волосам, по моде остриженным на висках и на лбу залакированных в густую челку (смеем заметить, сейчас такая прическа — неизвестно почему — носит название «цезарь»). Глаза имели одну примечательную особенность: на краю льдисто-голубой радужки было темное зеленоватое пятно, словно кто-то проткнул тюбик с краской и часть ее, вылившись наружу, застыла неровной кляксой и превратилась во второй зрачок. Из-за этого казалось, что господин левым глазом смотрит сразу на две стороны. Взгляд господина — единственное, что выдавало в нем человека зрелого, набравшегося житейского опыта, то есть человека, чей возраст близился к тридцати годам. Он же говорил о нем как о натуре крайне меланхоличной, склонной к долгим рассуждениям, но скорым на действия, если уже все решилось. Бесстрастный взор был всегда слегка затуманен, но не мутный, как у старцев, а словно закрытый батистовой поволокой. И у собеседника нередко складывалось чувство, что господин смотрит больше куда-то вглубь себя. Скользкий, неуловимый, он уволакивал за собою, смущая мысли, утягивал, будто в холодный колодец с болотной водою. Действительно, создавалось впечатление, как если смотреть на замерзшее озеро: сверху ровно, устойчиво, надежно, но стоит ступить не туда — лед треснет, появится такая же клякса, как на левом глазу, и откроется пугающая глубина, куда недостают лучики света. Бесстрастие в этом покрытым льдом взгляде граничило с равнодушием, неприятным оттого, что равнодушие — едва ли не самое жестокое орудие для терзания чужих судеб. Но при этом господин, казавшийся столь отрешенным, никаких, даже самых неприметных, мелочей не упускал из виду. Он был, несомненно, умен. И благодаря своему ловкому уму господин не мог жаловаться на недостаточный заработок. Синий пиджак в серую полоску и серая рубашка, аккуратно заправленная под расклешенные брюки, имели весьма недешёвый вид, а тяжелые часы на правой руке гармонично завершали образ солидного джентельмена. Бармен, звавший всех «братками» или «парнями», невольно вынужден был вспомнить обращение «сэр». Он, по правде говоря, грешным делом думал, что такому человеку под стать служить в органах госбезопасности, и это внушало только больше уважения, смешиваемого, правда, со стойким чувством неприязни — мало кто хотел бы столкнуться вольно или невольно со скрывающимся агентом. Мы уже говорили, что этот господин был слишком увлечен бумагами в черной папке, чтобы отвлекаться на что-либо стороннее. Даже когда в бар вошел новый посетитель, он и головы не повернул, хотя пришедший, вернее, пришедшая, так как это была девушка, совершенно не вписывалась в тесную, разгульно-пьяную атмосферу бара. Девушка с трудом толкнула тяжелую дверь, которая еле поддавалась, и как-то слишком осторожно, помедлив, зашла внутрь. Она словно бы хотела остаться незамеченной, но дверь как назло была устроена таким образом, чтобы оповещать всех присутствующих о новом госте: металлические кольца гнусаво скрипели, когда дверь закрывалась. Поэтому компания молодых людей всё же обратила на девушку внимание, но, скорее, машинально, так как их шумный разговор, прерываемый смехом, тотчас продолжился. Одинокий господин за столиком, как мы уже сказали, не отвлекался от бумаг, а двое джентльменов за барной стойкой сосредоточенно пытались не упасть и допить очередную «последнюю» кружку. Оценив обстановку и убедившись, что до нее никому нет дела, девушка почувствовала себя уверенней и прошла к барной стойке по длинному, виляющему проходу. За спиной у нее висел большой неказистый кулек, сплетённый из какого-то выцветшего куска ткани. Он казался слишком большим для ее стройного тела, но девушка шла так легко, будто бы совсем не замечала неудобства или просто привыкла к нему. Недалеко от столика одинокого господина она замялась, потому что пришлось пододвинуть стул, кем-то оставленный на проходе. — Ой, простите, — поспешно извинилась девушка, когда случайно задела спинкой стула столик, за которым сидел господин. Из-за ее манипуляций столик опасно качнулся, и бокал дрогнул, чуть не пролившись на бумаги. Льдистый взор, нисколько не сердитый, скользнул по ней, замер и снова вернулся к бумагам. Толстый бармен удивленно поглядывал на девушку, продолжая переставлять бутылки. Когда она приблизилась к стойке, он хотел приветственно подкрутить усики, но палец ткнулся в губу. Вблизи он увидел лицо странной гостьи — оно было всё исполосовано несколькими ярко-красными, еще не зажившими рубцами и множеством мелких царапин. Несмотря на какой-то первобытный страх, бармен кивнул головой, мол: «Чего хотела?» — Здравствуйте... Простите, а где хозяин? — спросила она. Бармен успокоенно выдохнул: неведомое чудище с безобразным лицом и горбом на спине заговорило человеческим голосом, и притом очень нежным. Но тут же он снова потерял дар речи — за спиной кулек что-то невнятно забормотал. — У меня назначена встреча, — продолжила девушка, надеясь услышать ответ. — Собеседование с хозяином. В четыре тридцать. — Начальник? — рассеянно повторил толстый бармен. В его мозгу усиленно шевелилось нечто, похожее на гениальную мысль. Он наконец сумел понять, почему кулек шевелился и разговаривал: из-под плотной ткани показался краешек крохотной головки с мягким пушком. Видимо, очередная какая-нибудь бродяжка с нагулянным дитяткой, которую в научение выставили из дома. — Начальник... А его нет сегодня, — ответил бармен. Девушка остолбенела и не мигая уставилась на бармена. — Как же?.. — проговорила она растерянно. — Любезный, у тебя же наверняка найдётся свежая газета, — вдруг окликнул бармена одинокий господин. — Подай мне ее. Тот, к кому он обращался, огляделся вокруг и на нижней полке стеллажа с выпивкой обнаружил сегодняшний выпуск, уже прочитанный и немного скомканный. Он достал его и передал господину в синем пиджаке, что сам подошел к стойке, а после снова посмотрел на девушку, словно пытаясь вспомнить, зачем она сюда заявилась. — А, точно, — сказал бармен будто сам себе. — Ща, подожди. Нейл! Из подсобного помещения, находящегося прямо за стойкой, высунулся сморщенный, весь татуированный Нейл. Он жевал копченый сыр и придерживал кончиком пальца самокрутку за ухом. — Тут девчонка пришла, — сказал бармен. — Начальник говорил же тебе что-то по поводу нее. Нейл перевел взгляд на девушку за стойкой, слегка вздрогнул. Но он, зависавший во фриковых компаниях, видел и не такие искажения тела. — А. Ну да, — проговорил он. — Было. Говорил. Прости, куколка, босс сказал, что с такими условиями он не может предоставить тебе работу. Нейл снова исчез в подсобке. Девушка нахмурилась и, поджав губы, чуть не стукнула кулаком по стойке, но сдержалась. — О-о-о’кей, — протянула она на выдохе и несколько раз моргнула, словно это могло помочь ей отделаться от досады. — Выпить? — понимающе предложил толстый бармен. — Ага, — кивнула она и тут же спохватилась: — Только что-нибудь некрепкое и самое дешевое. — Э, не, не алкашку, — возразил бармен. — Если ты кормящая, тебе нельзя. Не налью. Чай, кофе? Девушка даже не поняла, а потом оглянулась за спину, как-то странно мотнула головой. — А? — округлила глаза. — Нет, я не кормящая. Бармен покосился на младенца и пожал плечами. — Тогда другой разговор. — И поесть что-нибудь, — добавила девушка. — Тоже дешевое. — Хочешь остатки своего обеда принесу? Жена опять гору настряпала, а я это... — он хлопнул себя по пузу. — Держу себя в форме. — Да? Будет круто, спасибо, — улыбнулась девушка, не ожидавшая такого участия. Она бережно сняла кулек со спины и взгромоздилась на стул. Под кульком с младенцем у нее, оказывается, был еще и рюкзачок; его она тоже сняла. Рюкзак девушка отложила на стул рядом, а младенца перевесила на грудь и полезла в рюкзак, чтобы достать оттуда бутылочку со съедобной смесью. Когда она снова выровнялась на стуле, то от неожиданности чуть не выронила бутылочку. Господин в синем пиджаке застыл прямо перед нею, отодвинув соседний стул и облокотившись на стойку. Он был высок и строен, и три его зрачка впивались в девушку, как шипы крыжовника. Бармен намешал что-то и вылил розоватую жидкость в бокал с толстыми стенками. — Может быть, присядем и пообедаем? — спросил господин. — С какой бы стати мне с вами обедать? Девушка, придерживая младенца, что вел себя удивительно тихо и послушно, в два глотка опустошила бокал, чуть сморщив носик. Мужчина изобразил подобие скупой улыбки, когда девушка вернула бокал бармену. Судя по всему, он не ожидал такой заносчивости от той, что выглядит так, будто вымаливает для себя милостыню на папертях. — Вы ищете работу, — проговорил он тем же ничего не выражающим тоном. — А я имею что вам предложить. — Простите?.. — Что же тут непонятного? — кажется, раздражение закралось в его голос. — В нашей компании есть свободная вакансия. Девушка была настолько огорошена неожиданным предложением и вообще самим видом этого внушительного господина, что трудно соображала. Она совершенно растерялась и не знала, что ответить. — Так, может быть, все же присядем? — повторил мужчина, обнаружив смятение в девушке, и указал на свой столик. Смятение — это уже намного лучше заносчивости, и поэтому господин снисходительно простил ей первый порыв. Не спуская с него взгляда, девушка слезла со стула, сунула бутылочку обратно в рюкзак и вслед за ним прошла к столику, за которым он расположился. Черной папки с бумагами уже не было. Господин убрал с лавки свой портфель и пригласил девушку сесть напротив него. — Выбирай, что захочешь. Я оплачу. Он не считал обязательным обращаться к ней на «вы». Его чересчур щедрое предложение снимало какие-либо формальности. Девушка отчетливо почувствовала этот стремительный переход. — Не нуждаюсь, — отрезала она. — Это вас ни к чему не обязывает. Она поджала губы, задумавшись, и все же взяла в руки картонный листок, заменявший меню. Она еще раз быстро окинула взором мужчину: «Мда, — подумала она. — Костюмчик ничего так». Девушка не стала стесняться, потому что она была, действительно, очень голодна и утомлена. Если уж на нее свалилась манна небесная в виде этого, пусть и странного, но богатого и, верно, великодушного господина в синем пиджаке, то отказываться от ее даров было бы, как минимум, глупо, но, если говорить откровенно, опасно для здоровья. Ей уже сейчас грозило истощение. Господин терпеливо подождал, пока девушка сама одолеет тарелку густого супа и покормит младенца, ведь он справедливо полагал, что с полным желудком люди становятся куда благосклоннее и покладистее, а крики ребенка он слышать не хотел. От горячего девушка порозовела и наконец-то стала хоть немного похожа на живого человека. К тому же, она пригладила растрепавшиеся кучерявые волосы, и в ней уже можно было узнать не просто человека, а человека слабого пола. Господин отодвинул пустую тарелку и, свернув газету надвое, положил ее на стол. — Полагаю, у тебя большие неприятности? — промолвил он. Мужчина перевернул газету и подтолкнул ее к девушке, чтобы она могла увидеть коротенькую заметку в графе «Происшествия»: «... В Бристоле подросток из неблагополучной семьи украл годовалого ребенка. Если кто-то увидит подозрительную девушку с маленьким ребенком, просьба немедленно обратиться в ближайшее отделение полиции...» Заметка на этом не кончалась, но девушка не захотела читать дальше. Она дрогнула, побледнела, испугавшись, и крепче обняла младенца, который после еды сопел в дреме. — Не очень-то любезно начинать беседу с предъявления обвинений, — собрав волю в кулак, ответила девушка так, чтобы голос не дрожал, как дрожала душа. — Я не обвиняю, — равнодушно возразил господин. — Я лишь доказываю тот факт, что у тебя большие неприятности. — Большие или небольшие – не вам, сэр, судить. Если хотите сдать полиции – сдайте, а не занимайте мое время. — Ох, какой ответ! — снова тонких губ коснулся призрак улыбки. — Остра на язык, да? — Не люблю проволочек. — Тоже грамотно. Я не собираюсь сдавать тебя полиции. Не стремлюсь лишний раз пересекаться с этими очаровательными людьми в форме. Девушка заметно расслабилась, точно у нее с сердца камень свалился. Она стала свободнее дышать, однако, хоть она и успокоилась насчет себя, у нее появились подозрения насчет мужчины напротив. — Значит, у вас тоже проблемы? — тут же подметила она. Искорки, прыгающие во льдистых глазах, стали ярче. Девчонка-то не дура, не больная, не слабоумная, как это казалось сначала. Отчего же она в таком плачевном состоянии? Господин был доволен самим собою: интуиция в очередной раз его не подвела, если надоумила зацепиться за девчонку. — Нет, но я не хочу, чтобы они появлялись. Впрочем, указывая на эту бумажку, я лишь хотел сказать, что могу сделать так, что подобных неприятностей у тебя больше тоже не будет. — Любопытно. Однако я не просила об устранении неприятностей. Мне достаточно узнать, какую вакансию вы предлагаете. — Прямо-таки бизнес-леди! — усмехнулся господин. — Сэр, я, правда, теряю терпение. Мне не нравится ваш тон и ваши насмешки. — Это был комплимент, — спокойно ответил он. — Хорошие задатки. Я, в общем-то, тоже не имею в своем распоряжении лишнего времени. Я оказался в этом, с позволения сказать, заведении только потому, что поезд обогнал расписание и приехал раньше положенного. У меня совсем скоро встреча и, беседуя с тобой, я рискую на нее опоздать. Девушка не понимала, к чему мужчина сказал это. Ее, право, не интересует, что и как у него там. Быстрее было бы высказать суть дела, чем тянуть кота за хвост неизвестно зачем. Хотел, чтобы она ощутила, сколь многим он жертвует ради нее?.. — Ну? — нахмурилась она. — Я не успею тебе объяснить суть всего. — Ах, вот оно что... — пробормотала неслышно девушка. — Я прошу ответить на несколько вопросов. Исходя из ответов на них, я пойму, могу ли я предложить тебе работу. — Задавайте. — Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Ну, откуда ты, — протянул господин, — это и так понятно. Из Бристоля. Твой ли это ребенок? И какие такие дополнительные условия тебе требуется, что из-за них отказывают в работе? Девушка поразмыслила. Но терять ей было нечего, а ничего секретного в том, что он спрашивал, не имелось, разве что... — Что ж. Касательно первого. Сэр, я не спрашивала вашего имени, поэтому не считаю нужным называть свое... — Послушай, — перебил ее господин, — мне без разницы, как тебя по-настоящему зовут. Мне просто нужно тебя как-то опознавать. Не буду же я постоянно обращаться к тебе «мисс». Или уже «миссис»? — добавил насмешливо он. — И все же... — Меня называют Скапино, — опередил господин, поняв причину ее нерешительности. — Сеньор Скапино. Мистер Скапино. Как угодно. Девушка взглянула на него исподлобья. — Похоже на итальянскую комедию. Снова призрак улыбки мелькнул на лице, но глаза остались ледяными, а их три зрачка не отрывались от лица девушки. Они ползали по ней, словно муравьишки, и девушка ощущала их взор так отчетливо, словно бы они взаправду дотрагивались до нее. Но на самое деле, конечно, ей только казалось. — Это, действительно, прозвище одной из масок комедии дель арте, — ответил господин. — Знаешь, что это такое? — Понятия не имею. Но полагаю, вряд ли прозвище лестное. — Я просто прославился среди знакомых как любитель итальянских комедиантов, — уклончиво ответил господин. Девушка подумала, что, если она и примет его предложение, то сразу же непременно узнает, кто такой Скапино в итальянском театре. — Вы итальянец? Внешность у него, конечно, была соверешенно не итальянская. Но кто знает?.. Гены, порой, слишком причудливо играют. — Нет, но жил там долгое время, — он сделал глоток вина. — Так, а как мне называть тебя? Девушка пожала плечами и укутала посильнее младенца. — Как хотите. Мне всё равно. Не колеблясь (верно, он уже прикинул для себя, как будет называть девчонку, а спросить ее – лишь формальность), господин ответил: — Гротеска. Девушка улыбнулась грустной, но понятливой улыбкой и опустила взор на колени. Она знала, что такое «гротеск». — Уродливая? — Обворожительно-уродливая, — поправил господин. — Так не бывает, — покачала она головой. — Почему же? Уродство, за которым скрывается милое личико. — Вы щедры на комплименты, — согласилась Гротеска, снова насторожившись. Мы будем называть ее так, потому что, как ни обидно, а имя, выдуманное сеньором Скапино, полностью охватывало ее суть и подошло девушке идеально, будто точно вымеренное платье. — Пусть так, — согласилась она. — Сколько тебе лет? — Шестнадцать. — Гм... Ладно. — Это не мой ребенок, — продолжая отвечать на вопросы, сказала Гротеска. — Это моя сестра. — Ага, хорошо. А условия? — Мне нужна крыша над головой, чтобы ночевать. Хотя бы на первое время, пока я не скоплю денег на какой-нибудь угол. Сеньор Скапино кивнул головой как будто сам себе. — Так, ну, это пустяк. Это можно организовать... — он задумался, на миг отвел глаза. Гротеска почувствовала такое облегчение, словно у нее с шеи сняли петлю. Даже рубцы стали меньше саднить. Но облегчение длилось недолго: необычные зрачки снова кольнули ее. — А что ты будешь делать с ребенком? — спросил сеньор Скапино. — Работа, которую я думаю тебе предложить, будет затратная по времени и силам. — Я понимаю, — вздохнула Гротеска. — У меня есть небольшие сбережения... Я думала за счет них поместить ее в какой-нибудь детсад. — Это будет очень дорого. — Да? — Боюсь, что да. Отдать в приют было бы проще. Гротеска отрицательно покачала головой. — Нет. Я не могу. — Возможно, отдавать в приют на полдня выйдет всё же дешевле. Ну, ладно, это вопрос второстепенный, тем более если у тебя есть какие-то деньги и планы. Это хорошо. — Теперь, если я вас устраиваю... — Вероятно, устраиваешь, — перебил сеньор Скапино. — Я еще подумаю, но вряд ли передумаю. — Тогда я бы хотела узнать о вас и о вашей... компании. — Я уже сказал, Гротеска, что не успею объяснить тебе всего... Теперь уже она перебила: — Вы связаны с преступной деятельностью? — Нет. И преступные услуги не оказываем, хотя действуем не всегда в рамках закона, — признался сеньор Скапино. — В любом случае, если у, как ты сказала, компании возникнут проблемы, на тебе это никак не отразится. Вообще, наш основной центр расположен в Лондоне. Но не так давно мы расширились и открыли филиалы в некоторых городах, в том числе в Бристоле. — А почему же вы здесь, в Глостере, если... — У нас тут управляющий офис для центров в Бирмингеме и Бристоле, и тут все судебные акты и прочие волокитные дела. — Так вы юрист? — Нечто вроде того. Я много чем занимаюсь, в том числе тяжбами. У нас сейчас около двадцати производств в ходу, шесть из которых в этом округе. Обычно я работаю в Лондоне. И если мы с тобой уговоримся, скорее всего, ты поедешь со мной в Лондон. — Почему не Бристоль? Я там хорошо ориентируюсь... — Потому что у нас идет перераспределение персонала, и ты больше подойдешь для Лондона. Это прозвучало настолько дешево, что Гротеске даже не пришлось прилагать умственных усилий, чтобы распознать тут ложь для отговорки. — Да, в лондонский коллектив ты впишешься отлично, — повторил сеньор Скапино. Вдруг два его зрачка переместились на циферблат часов, в то время как один зрачок на левом глазу продолжил смотреть на Гротеску. — Черт, уже время, — сказал он. — Дольше не могу. Вот. Сеньор Скапино выложил на стол деньги. Стопки банкнот и горсти монет явно хватало на большее, а не только на то, чтобы заплатить за него самого и за заказанное девушкой. Гротеска потянулась, чтобы отдать ему часть, но Скапино спокойно сказал, что это ей на будущее, а про себя усмехнулся, глянув на стол, где лежал от руки набросанный счет: «Может быть, окупится вложение». — Я буду здесь еще два дня, — вслух сообщил он. Тут же он достал из верхнего кармана пиджака металлическую, отделанную позолотой на кончике ручку, из другого кармана — нечто вроде визитки. Отодвинув бокал, левой рукой сеньор Скапино на ней что-то быстро написал. — Завтра или послезавтра заходи по адресу в указанные часы, лучше в обед, где-то с часу до двух, — отдавая ей фиолетовую матовую визитку, продиктовал сеньор Скапино. — Я в это время, скорее всего, буду не так загружен. Охране покажешь визитку. Если что-то спросят, скажи просто: синьорина Гротеска к сеньору Скапино. И приходи с ребенком. Так я буду уверен, что это ты. Дав эти указания, сеньор Скапино взял со скамьи портфель. Оказывается, там же, под портфелем, еще лежала его шляпа. Он легко надел ее, устроил портфель поудобнее в руке и, одарив Гротеску льдистым взглядом, не попрощавшись, покинул бар «Под кровлей». — Мутный тип, — сказал бармен, ставя на стол поднос с заказанными блюдами и унося тарелку. — Не связывалась бы ты с ним. Гротеска, отложив визитку, которую успела внимательно рассмотреть, тяжело вздохнула, посмотрела на младенца. «А у меня есть выбор?» — подумала она. Ароматный запах еды на столе, блеск тяжелых часов на запястье и шуршание пары банкнот, конечно, разрешали бóльшую часть затруднений. Возможно, Гротеска зря столь скептично отнеслась к предложению сеньора Скапино, и ее предубежденность не имела достаточных оснований. Всё же после стольких бед могла же Судьба расщедриться и, призвав Удачу, одарить своею благосклонностью измученную девушку. Хотя с такой же долей вероятности под ликом Судьбы мог таиться злой Рок, что никак не хотел отпустить ее. Гротеска вздохнула еще раз и утерла испачканное, давно не мытое лицо ладонью. А все-таки хорошо сытно есть.