ОТЕЦ! Отец! Куда мне идти? Замедли, прошу, свой шаг. Молю, отец, меня позови, Иначе зайду я во мрак. Темна была ночь, отца не видать, Роса студила дитя. Над вязкой трясиной кружил детский плач, Болотная дымка плыла.
Дэрил захлопнул книгу и скривился. Ему не понравилось, какие чувства вызвал в нём этот стих. Он слишком сильно напомнил ему о тех годах жизни, последовавших за смертью матери и отбытием Мэрла в колонию для несовершеннолетних. Тогда он остался один на один с отцом, а тот и сам мог многие дни подряд пропадать где-то. Он помнил, как в то время, когда рядом уже не было Мэрла, который мог за него заступиться, отец впервые устроил ему «хорошую взбучку». Дэрил опрокинул бутылку пива тупой стрелой из своего игрушечного лука. Похоже, это была последняя бутылка в холодильнике, и отец просто озверел, пинком опрокидывая пуф. На этом пуфе стояла переполненная пепельница, поэтому окурки тут же разлетелись в стороны. Пепел повис в воздухе и проник мальчику в горло, заставив того зайтись кашлем. Впрочем, его кашель был не настолько громким, чтобы перекрыть звук выдёргиваемого Уиллом Диксоном ремня из пояса. Он сложил его вдвое для удобства, но оставил свободно болтаться металлическую пряжку, чтобы, когда он примется избивать своего младшего сына, удары обдирали кожу. Дэрил удрал в лес, еле сдерживая слёзы и всё ещё испытывая жгучую боль после порки, но всё же отчасти надеясь, что отец последует за ним и скажет, что сожалеет о содеянном. Он бежал целый час – мимо крепости из веток, которую они построили с соседскими мальчишками, мимо всех своих излюбленных мест, – пока не достиг незнакомой части леса. Он пытался вернуться домой по собственным следам. Он плутал и никак не мог найти дорогу обратно. Каждый день он искал еду. Он отсутствовал дома всю ночь, думая, что таким образом покажет отцу: «Вот, беспокойся теперь», – что заставит его бояться, что сын мёртв. Он добыл себе огонь, как учил Мэрл, путём трения веточек и поджигания сухого трута. Он соорудил себе лежанку изо мха и листьев и погрузился в беспокойный сон, пока сверху не послышались раскаты грома, а небеса не разверзлись, обрушив на землю ливень. Он нашёл укрытие под обрывом небольшого холма. Наутро он попытался вернуться домой, следуя вчерашней дороге, но дождь начисто смыл все следы. Следующие восемь дней Дэрил блуждал по тому лесу, пытаясь отыскать нужный путь. Ему удалось найти ручей, из которого он мог пить, питаться приходилось найденными личинками, насекомыми и ягодами, но он всё равно голодал. Никакого оружия, кроме складного ножичка, у него не было. Он продолжал думать, что отец бы послал кого-нибудь на поиски. Он продолжал прислушиваться в надежде уловить звуки вертолётов и всё всматривался в пустое небо в надежде увидеть в нём один из них, но ничего и никого не было. Спустя девять дней после побега Дэрил – испуганный, мокрый, одинокий и голодный – наконец вернулся домой. Ему так отчаянно хотелось, чтобы дома его ждали мёртвая мать или отправленный в колонию брат. Чёрт возьми, он был бы счастлив видеть даже отца. Но дома вообще никого не было. Отцовский мотоцикл тоже исчез. В доме царили грязь и тишина. Гостиная была захламлена пивными банками и бутылками даже больше, чем когда он убежал, а пепельница опять обросла окурками. Пыль защекотала ноздри, и мальчик чихнул. Одолеваемый голодом, Дэрил зашёл на кухню, чтобы сделать себе сэндвич, и обнаружил, что хлеб покрылся зелёной плесенью. Он схватил грязную ложку из раковины и открыл кран. Тот фыркнул и захрипел, но в конечном итоге вода всё же полилась. Дэрил дождался, пока она станет чистой, прежде чем сполоснуть прибор, и затем достал банку арахисового масла из шкафчика над плитой. Он нетерпеливо снял крышку и увидел, как по светло-коричневому маслу ползают чёрные муравьи. Голод был настолько сильным, что Дэрил был готов не обращать на муравьёв внимания, но вместо этого он выскочил на заднее крыльцо, сел на верхней ступеньке и едва не зарыдал. Может, он бы и зарыдал, если бы мимо не проходил сосед, сочувственно на него посмотревший. – Мы там сосиски жарим, – сказал он. – Хочешь с нами? Это была не совсем та история, которую Дэрил рассказал Андреа, но именно так всё и произошло в тот день. Мысль об Андреа заставила его поморщиться от странного осознания того факта, что он по ней скучал. Он мало по кому скучал в своей жизни. Он скучал по матери, причём задолго до её смерти. Он начал скучать по ней, когда она прекратила читать ему и приглаживать его волосы, и разговаривать с ним по вечерам, когда её разговоры начали сводиться только к алкоголю. Он скучал по старшему брату в то время, когда тот отправился в колонию для несовершеннолетних, и сейчас, когда был мёртв. Он скучал по мисс О’Генри, когда она ушла из начальной школы имени Уильяма Генри Талбота Уокера, чтобы выйти замуж и растить своих детей. Но с тех пор он научился не привязываться к людям. Поэтому ему казалась странной мысль о том, что он скучал по Андреа, пусть даже совсем чуть-чуть. Она ведь и семьёй его не была. Как же так получилось? Как он стал человеком, которому не всё равно, жив кто-то или мёртв? Как он допустил, чтобы эти люди ему понравились? Да и Андреа особо не выражала ему своей симпатии. Она ёрничала, когда он использовал «сложные слова» вроде слова «наблюдательный». Чёрт возьми, она даже случайно подстрелила его однажды. Но он скучал по ней. По какой-то грёбаной и необъяснимой причине он скучал по ней. И по Ти-Догу тоже скучал. И по Софии. Чёрт, кажется, даже по Лори. С неким страхом он осознал, что будет скучать по ним всем – если и когда они умрут – по Рику, Мишонн, Карлу, Хершелу, Гленну, Мэгги, Бет... Кэрол. По Кэрол больше всего. Кэрол Дэрилу не просто нравилась. Он не знал, что именно к ней чувствовал, потому что раньше подобного не испытывал, но когда он решил, что она мертва, и воткнул тот крест в пустую могилу, предназначавшуюся для её тела на тот случай, если его когда-нибудь найдут, он ощутил, как горе и безысходность переполняют его, и рухнул на колени на землю, не в силах сдержать дрожь в теле. Он не плакал, но дрожь его била так, что он опасался, что это никогда не пройдёт. Дэрил перевернул «Песни невинности» в своих руках, ощущая шероховатую ткань твёрдого переплёта. Чувства, вызванные этим стихотворением, были ему невыносимы, но вместе с тем он был заинтригован тем, что оно заставило его их испытать. Он осторожно приподнял обложку ещё раз. С закрытыми глазами пролистал книжку в одну сторону, затем в другую и дал ей раскрыться на случайной странице. Дэрил заморгал, и слова приобрели чёткие очертания:– Без имени я, От роду два дня. – И как называть мне тебя? – Мне так хорошо, Радость - имя моё. – Радость светлая будет твоя.
– Бездарная писанина, – проворчал Дэрил вслух. Но затем он ещё раз прочитал это стихотворение. Невольно вспомнилась Маленькая поганка и то, как она присосалась к той бутылочке, что он дал ей по возвращении с вылазки. Её голодный рот обхватил соску, и она уставилась на него своими огромными красивыми глазами. И сейчас, услышав вдруг её плач, Дэрил решил сперва, что это игра воображения, пока не поднял взгляд и не увидел Бет. Одной рукой она придерживала ребёнка, а во второй несла бутылочку. Девушка быстрым шагом приближалась к нему. Он развернулся на подоконнике. – Обычно я и сама справляюсь, – сказала Бет, – но сейчас никак не могу её успокоить. – Она протянула ребёнка Дэрилу. – Может, ты попробуешь? – Эй, маленькая поганка, – ласково пробормотал он низким голосом. Дэрил взял ребёнка и протянул руку за бутылочкой. Он поднёс к её крошечным губам соску, но она отвернулась и заплакала. Поганка не хочет бутылочку, даже от него. – Я думаю, ей надо дать срыгнуть, – предположила Бет, – правда, я пыталась... но так и не получилось. Дэрил отставил бутылочку на подоконник и приложил Джудит к своей груди, держа девочку в вертикальном положении. Затем, как бесчисленное множество раз это же делала на его глазах Кэрол, он принялся не похлопывать по её спинке, а потирать то вверх, то вниз, тихо приговаривая: – Так лучше, да, красавица? Нравится? Маленькая поганка со всей щедростью срыгнула прямо на его кожаную куртку. – Фу-у-у, – простонал он. Бет хихикнула. – Да ладно. На тебе кишки ходячих бывали. Небольшая отрыжка не может быть хуже. Когда Дэрил вновь уложил ребёнка на своих руках, Бет стянула со своего плеча тряпку и принялась вытирать его плечо. Он напрягся. Девушка оказалась слишком уж близко. Ему не нравилось, когда кто-то касался его, кроме... иногда... всё чаще и чаще... Кэрол. С огромным усилием он заставил себя не отстраниться. Как только Бет вытерла пятно, она улыбнулась. – У тебя хорошо с ней получается. – Я ей почему-то нравлюсь, – ответил он. – Потому что у тебя доброе сердце. Дэрил с любопытством покосился на Бет. – Не-а. Нет. Если у кого и было доброе сердце, так это у неё. Настолько доброе, что порой это раздражало. Бет сложила тряпку грязной стороной вовнутрь и затем вновь перекинула её через плечо. Она забрала Джудит и устроила её в колыбели своих рук. Ребёнок начал засыпать. – Ты – большой добряк, Дэрил Диксон, – сказала она ему. – Никакой я не добряк, – насупился Дэрил. – Никогда таким не был. – Это не оскорбление. – Девчонке вроде тебя следовало бы остерегаться оставаться наедине с типом вроде меня. – Почему? – Потому... Потому что обычно молодые, красивые, вежливые и благовоспитанные девушки увидели бы в таком, как он, угрозу, вот почему. Но он этого не произнёс. – Ты что, меня съешь? – поинтересовалась она. – Не голоден. Бет рассмеялась. У неё был смех, как у маленькой девочки, хоть она очевидно уже становилась женщиной. – Зак хорошо к тебе относится? – спросил Дэрил. Она пожала плечами. – Естественно. А вот её голос не звучал естественно. – Если от него проблемы какие, сразу дай знать, я тогда... – Никаких проблем. Он хороший парень. Мне он нравится. Видимо, он... как бы... мой постоянный молодой человек теперь. – Видимо? – Не то чтобы у меня был большой выбор, – пожала плечами она. – Не обязательно надо быть чьей-то подружкой. Бет улыбнулась. – Что ещё остаётся делать? – Она взглянула на книгу, лежащую на подоконнике. – А вот ты, кажется, нашёл, чем себя занять вместо дел любовных. Он залился румянцем. – Поэзия? – поинтересовалась она. – Романтическая? – Её губы растянулись в озорной улыбке. – Может, тебе стоит зачитать что-нибудь из этого Кэрол? – Никакая не романтическая, – сказал Дэрил и соскользнул с подоконника. – А Кэрол и сама умеет читать. – Я не поэтому предложила тебе почитать ей стихи, – Бет усмехнулась. Дэрил уставился в пол и двинулся прямо к выходу из библиотеки, оставив улыбающуюся Бет позади. Этим вечером он не читал Кэрол, зато спросил, хочет ли она, чтобы он снова провёл ночь на нижней койке в её камере, за компанию. Она ответила безмолвным кивком. А утром он так и оставил свои вещи на койке, не став утруждать себя тем, чтобы относить их обратно. Впрочем, его стол, карты и одежда по-прежнему находились в его камере, однако с этих пор он начал думать о ней как о чём-то вроде кабинета или места, где можно переодеться, а не как о спальне. В конце концов, Кэрол видела, что он оставил подушку, одеяло и расстёгнутый спальный мешок, и ничего не сказала. А когда он вечером, завершив обход коридоров, вернулся к ней в камеру, она уже переоделась в те свои штаны и розовую майку. И снова он старался не обращать внимания на то, как эта майка плотно облегала её маленькую аккуратную грудь. – Зашторишь? – попросила его Кэрол. Дэрил расправил плотное красное полотно ткани, которое она обернула вокруг карниза, и оно, раскачиваясь немного, полностью закрыло дверную решётку, отделяя камеру от внешнего мира. Остался только тусклый свет настольной лампы, мягко оттенявший голубые глаза Кэрол. – Спокойной ночи, – сказала она, а затем шагнула вперёд и оставила на его губах неожиданный, короткий, но мягкий поцелуй, после чего быстро развернулась и взобралась по лестнице на верхнюю койку. Дэрил стоял в ошеломлённом молчании целую минуту, прежде чем выключить свет и улечься на нижнюю койку. Перед его мысленным взором всё ещё горел свет лампы, а на губах ощущался вкус её губ. Мне так хорошо. Радость светлая будет твоя.