"Memento mori."* (с)
I
В течение следующих двух дней после того, как воины из племени непонятных людей захватили Большое Городище, Эрих, Сепп, а также другие пленные мужчины и воины, которых набралось около пятидесяти человек, занимались перетаскиванием тел погибших в битве соплеменников к лесному оврагу. Мёртвых сбрасывали в яму прямо в доспехах, всех вместе, независимо от того, к какому племени они принадлежали, и были ли это простые воины или дружинники. Исключение было сделано только для нескольких убитых вождей и старших дружинников, с которых легионеры, охранявшие работающих пленных, собственноручно сняли качественно изготовленные дорогие чешуйчатые и пластинчатые доспехи, украшенные золотой насечкой и гравировкой, шлемы, которые они отнесли на поле боя, в центре которого находилась большая груда собранного среди убитых оружия, с воткнутыми в центре неё копьями и приставленными по краям самыми качественными и ярко расписанными щитами. Легионеры надели снятые с убитых доспехи и шлемы на воткнутые в землю копья, к которым, в верхней части, прикрепили с помощью верёвок крестообразные перекладины. Никто из видевших это пленников не понял, зачем это было нужно, и многие решили, что таким образом эти непонятные люди хотят посмеяться над погибшими воинами, выставляя их оружие и доспехи на показ, как чучело на поле, призванное отпугивать птиц от посевов. На третий день, когда расчистка поля боя от тел была окончена, легионеры выдали пленным лопаты, найденные в лагере и принесённые из Городища, и жестами приказали засыпать овраг. Пленные начали обваливать лопатами края оврага, заваливая убитых землёй. После того, как работа была закончена, несколько легионеров собрали лопаты, а остальные повели пленных в сторону Городища. Перейдя по мосту и миновав ворота, Сепп увидел следы недавней отчаянной схватки: прямо перед воротами лежали вповалку друг на друге около двух десятков убитых воинов, которые погибли там, где пытались оттеснить захвативших ворота легионеров на мост, а находившаяся за ними торговая площадь была разгромлена, усеяна телами погибших воинов и обломками прилавков, из которых те пытались соорудить баррикаду перед воротами. Многие дома, окружавшие площадь, сгорели и превратились в обугленные груды брёвен и досок, другие -- стояли, зияя выбитыми окнами и выломанными дверями. Проходя мимо убитых, под конвоем вражеских воинов, Сепп почувствовал, как наступил на что-то мягкое и, опустив глаза, увидел, что стоит левой ногой на чьей-то отрубленной почти по локоть руке. Заведя пленных на площадь, центурион, командовавший конвоирующими пленных легионерами, всё также, жестами и отдельными словами на своём непонятном языке, дал понять пленным, что они должны делать, а именно -- выносить с территории Городища всех убитых и сбрасывать их с моста в реку, сразу за воротами. "Cursim!" "Продолжим, и, рано или поздно, лёд проломится. -- сказал остальным Эрих, когда первые сброшенные с моста тела погибших с глухим стуком ударились об лёд под мостом, с которого их скинули пленные. -- А иначе, они прикажут нам идти на лёд и долбить его лопатами. Тогда нам очень повезёт, если при этом под лёд не провалится никто из нас." И все согласились, что спорить с этим было бы глупо. Вскоре лёд действительно провалился. И теперь все убитые, которых сбрасывали с моста, либо шли на дно под тяжестью доспехов и намокшей зимней одежды, либо образовывали в появившейся полынье настоящую заводь из плавающих плотной массой на поверхности окоченевших, смерзающихся между собой трупов. По мере расчистки площади от тел убитых, пленные и охранявшие их легионеры, всё больше углублялись внутрь Городища, где становились свидетелями происходившего на улицах грабежа и насилия. Грабившие город легионеры проходили мимо, неся в охапках найденные ценные вещи и подбадривая сослуживцев, на долю которых выпала унылая работа охранять пленных варваров. Отовсюду слышались женские крики и плач, весёлые крики на непонятном языке, а также шум ломаемых досок и опрокидываемой мебели в домах, где легионеры выискивали прятавшихся на чердаках и в погребах детей и женщин, которых продолжали находить даже на третий день после захвата городища. Найденных выволакивали на улицу за волосы и, в зависимости от пола и возраста, либо гнали в сторону ворот, либо немедленно начинали "использовать по назначению". Подбирая убитых возле большого дома, в котором Адалрих и сопровождавшие его воины останавливались во время прибытия в Городище на переговоры о помолвке, пленные видели, как двое легионеров, о чём-то говоря между собой, волокли по грязному снегу совершенно голую девушку, держа её за ноги, которая, завывая от плача, пыталась вырваться, слабо извиваясь всем телом и цепляясь ободранными ногтями за грязь, оставляя в ней глубокие борозды. По мере углубления внутрь городища, кроме тел погибших воинов и мужчин, защищавших свои дома, стало попадаться все больше убитых жителей, пытавшихся сопротивляться нападавшим или угодившим под мечи и копья сражающихся, выбежав на улицу из своих подожжённых домом. Их, также как и всех остальных, выносили на мост и сбрасывали в уже совершенно запруженную телами полынью, которая, по мере увеличения количества сброшенных тел, при падении ломающих лёд по краям, становилась всё больше и больше. Благодаря увеличившемуся, после захвата Большого Городища, числу пленных, а также тому, что они старались не затягивать свою неприятную работу, расчистка улиц и уцелевших домов от трупов продвигалась достаточно быстро. Вскоре пленные и охранявшие их легионеры приблизились к частоколу, окружавшему большой дом, принадлежавший когда-то вождю Абеларду. В дверях большого дома вождя стояла длинная очередь, состоящая из стоявших в три ряда примерно двух сотен легионеров, и напоминающая огромную лежащую змею, голова которой скрывалась внутри дома, а хвост -- уходил через ворота и заканчивался где-то на улицах. Стоявшие в очереди легионеры о чём-то разговаривали, весело смеялись и в нетерпении переминались с ноги на ногу, то и дело выглядывая из очереди, чтобы посмотреть, не продвигается ли она впереди. Одного из легионеров попытавшего незаметно протиснуться вперёд на пару шагов, пинками и ударами кулаков выгнали из очереди и отправили в её конец, а его место немедленно занял стоявший позади него сослуживец, что привело к продвижению на шаг вперёд всей стоявшей позади него части очереди. -- Когда-то, я, твой отец, Армин и Адалрих вместе с Абелардом пировали в этом всегда гостеприимном для нас доме. -- сказал Сеппу Эрих, пытаясь вытащить одно из тел лежащее в общей груде закоченелых трупов во дворе перед домом, в стороне от которого лежали останки сброшенного с крыльца вождя Дирка с зияющей в груди большой рваной раной, оставшейся после того, как легионеры вырвали из неё одно из своих жутких метательных копий с длинным и тонким железным наконечником. С другой стороны от крыльца лежала убитая жена Абеларда с перерезанным горлом. -- Теперь в этом доме пируют те, лёгкую победу над кем ещё недавно в нём праздновали. -- угрюмо заметил Сепп и внезапно замер, прислушавшись к донёсшимся из большого дома звукам. Из распахнутых настежь дверей и выбитых окон, кроме голосов и смеха находившихся внутри легионеров, доносился приглушённый женский плач и сдавленные крики, на которые и обратил внимание Сепп. Услышанные им голоса показались ему знакомыми, а в памяти всплыли похороны вождя Абеларда и две хрупкие женские фигуры с рыжими волосами, стоящие в кругу толпы суровых бородатых воинов с обветренными лицами и иссечёнными боевыми шрамами руками. Скорбящая мать и прижимающаяся к ней всхлипывающая дочь. Резкий окрик на непонятном языке "Move te!"* и удар палкой по спине заставили Сеппа опомниться и оглянуться на подошедшего к нему центуриона, который указал ему на смёрзшиеся тела убитых, которые растаскивали, отрывая одно от другого, другие пленные, и повторил: "Move te! Cursim!" Вздрогнув и стиснув зубы от боли и злости, Сепп несколько секунд не двигался, пристально глядя в глаза центуриону и внутренне борясь с желанием наброситься на врага, понимая, что ничем, кроме быстрой и бесславной смерти от мечей и копий стоявших рядом легионеров это не закончится. Центурион выдержал взгляд пленного и, чуть прищурившись так же посмотрел ему в глаза, а затем сделал шаг навстречу, встав почти вплотную, и указав палкой в сторону работавших пленных твёрдым и уверенным голосом громко произнёс по слогам: "CUR-SIM." Сепп отвернулся и присоединился к остальным. Вскоре, ближе к сумеркам, вся видимая часть работы была выполнена, и легионеры повели пленных обратно к лагерю. Проходя мимо ворот двора Абеларда Сепп увидел, что очередь легионеров нисколько не уменьшилась и даже как будто наоборот -- стала ещё длиннее. Когда пленных провели через мост и погнали обратно к лагерю, возле которого их держали в то время, когда они не работали, Сепп, оглянувшись на Городище, случайно обратил внимание на небольшую группу вражеских воинов, находившихся на другой стороне реки. Сначала Сепп не понял, как они смогли пересечь реку, не провалившись под лёд, но потом заметил, что через всю ширину реки был переброшен наскоро сооружённый настил, состоявший из сколоченных между собой досок, видимо, взятых из строений в городище, который позволял перейти через реку, следуя по нему друг за другом, гуськом, почти без риска проломить лёд, так как вес идущих распределялся через настил по значительно большей площади. Легионеры стояли плотной группой возле небольшого стоячего камня, который отмечал место упокоения вождя Абеларда. Было слишком далеко и Сепп не мог разглядеть,что именно они там делали. Он только разобрал, что среди них возвышается один воин с поперечным гребнем на шлеме, и что ещё один легионер, склонившись над камнем на могиле Абеларда, зачем то стучит по нему молотком, как издалека показалось Сеппу. Утро следующего дня началось с рёва буцин, который разбудил пленных и довёл до сведения всех легионеров, что отведённые им Три Дня истекли. Легионеры спешно возвращались из разорённого Городища, в котором ещё дымили сгоревшие дома, приводя новых пленных, которых присоединяли к другим, захваченным ранее, и передавали под охрану, после чего немедленно возвращались к своим служебным обязанностям. Сепп начал внимательно присматриваться -- нет ли среди пленниц, которых выводили из ворот городища, Сиглинд, но охранявшие их легионеры вскоре ему помешали. Всех пленных воинов и мужчин плотным кольцом окружили не менее сотни легионеров, несколько из которых начали хватать пленных по одному и крепко связывать им руки короткими отрезками бечёвки. Кроме того, всех их соединили одной длинной верёвкой, которую обвязали вокруг верёвок сковывающих руки пленных, через равные промежутки, что ещё больше ограничивало движения. Пленных женщин и детей, которых держали отдельно от воинов, так же разделили на две отдельные группы. Затем пленников в каждой группе связали друг с другом одной длинной верёвкой с завязанными на ней петлями, которые надевали на шею каждой женщины или ребёнка, и затягивали так туго, чтобы её нельзя было снять. В лагере начались приготовления к отбытию. Легионеры сворачивали палатки и собирали свои вещи в небольшие кожаные мешки, которые крепили к деревянным шестам с крестообразной перекладиной, на которую, кроме самого мешка, подвешивали так же и котелки, а некоторые и свои шлемы, оставляя на голове только небольшую шапочку из шерсти или войлока. Затем, взяв в одну руку шест с поклажей, по паре пилумов и по одному колышку, выдернутому из ограждения лагеря, перевязав их тонкой верёвочкой, которую при необходимости можно было легко и быстро развязать, легионеры перекидывали это всё через правое плечо, брали в левую руку свои большие щиты, каждый из которых был заботливо помещён в плотный чехол из кожи или грубой ткани, и выстраивались в одну большую походную колонну, во главе и в хвосте которой располагалась конница, а в центре -- три группы пленных, которые отделяли одну от другой отряды велитов. Когда всё было готово, к колонне присоединились трое всадников в красных плащах, которые заняли место позади головного отряда конницы, после чего один из них, оглянувшись и, оглядев колонну, махнул рукой и крикнул: "Pergite!" Команда была немедленно подхвачена и повторена криком каждым центурионом, и вся колонна, разом, как единое целое, двинулась в сторону леса, туда, откуда они пришли, на Юг. Сепп, видевший это с места, где он стоял, подумал, что наверное этот человек в красном плаще и есть вождь непонятных людей из нового племени. А те, кого он ранее принимал за вождей -- воины с поперечным гребнями на шлемах -- должно быть его старшие дружинники и приближённые. Сепп поделился своей догадкой с шедшими рядом с ним другими пленными, и те согласились, что скорее всего -- так оно есть.II
Колонна, несмотря на большое количество людей, шла через лес очень быстро. Легионеры бодро топтали своими плетёными сандалиями, надетыми поверх плотных и толстых высоких носков, набитых соломой, грязную и мокрую землю и остатки талого снега, разбрызгивая лужи и переговариваясь между собой, одновременно жуя припасённые в дорогу куски чёрствого хлеба или заветренного сыра. Раненых легионеров, которые не могли идти с той же скоростью, видимо для того, чтобы не снижать скорость движения всей колонны, несли на носилках, изготовленных из их шестов, с подвешенными сумками, и колышек, с положенными сверху щитами, их сослуживцы, время от времени сменяя друг друга. Пленным приходилось хуже. Многие женщины и дети не поспевали за быстрым шагом легионеров, часто спотыкались и падали, увлекая за собой ближайших из тех, с кем были связаны одной верёвкой. Тогда следовавшие за ними велиты или легионеры пинками или рывками за волосы быстро помогали им подняться и гнали дальше, не сбавляя ходу. Тем же пленным мужчинам, которые были ранены -- приходилось ещё тяжелее. Некоторые из пленных так устали, после трёх дней тяжёлой работы, и ослабли от полученных ран и скудной пищи, которую нехотя давали охранявшие их враги, что почти не могли идти, и шедшим рядом с ними другим пленным приходилось поддерживать их или даже нести на себе, перекинув руки товарища через плечи и посадив его к себе на спину. Труднее всего приходилось сыну Дирка, который был так слаб, что постоянно был на грани потери сознания, и был так огромен, что никто не мог взять его к себе на спину. Попавшие вместе с ним в плен двое дружинников, которые так же были истощены, но не могли бросить своего нового вождя, постоянно поддерживали его на ногах, держа под руки и постоянно подбадривая его, говоря, что осталось не долго, и, что двигаясь с такой скоростью, они доберутся до вражеского поселения уже скоро. -- Не думаю, что мы доберёмся слишком уж быстро. -- сказал Сепп, шедшему впереди него Эриху, оглядываясь на дружинников, волочивших сына Дирка, который уже почти не мог переставлять ноги. -- Во время совместного похода нам потребовалось тринадцать дней, чтобы добраться до поселения нового племени. -- Да, но в тот раз с нами были воины пяти племён, каждое из которых слушалось только своих вождей. -- возразил Эрих. -- Мы шли, словно стадо, ведомое пастухами, часто останавливались на привалы. А воины этого племени -- двигаются, как единое целое, словно ползущая через лес змея, всё тело которой, от морды до кончика хвоста, подчиняется единой мысли. -- И всех их возглавляет только один вождь. -- напомнил Сепп. -- Их племя, должно быть, очень велико и богато, раз может выставить в один поход столько воинов, каждый из которых вооружён и защищён не хуже, чем наши дружинники. -- Думаю, скоро мы сможем сами всё увидеть. -- Эрих оглянулся на воинов, тащивших на себе раненых или помогавших им идти, и добавил -- По крайней мере те из нас, кто не умрёт по дороге. Умерших пленных легионеры быстро высвобождали из общей связки и, оттащив на пару шагов в сторону, сделав один или два проверочных уколов копьями в спину, бросали прямо в лесу, после чего бегом возвращались на своё место в колонне. В течении всех дней пути не было ни одного дневного привала, легионеры обедали прямо на ходу, зачерпывая ложками из своих железных котелков или даже из шлемов холодную кашу, заедая хлебом, сыром и запивая водой из походных фляжек. Пленным же давали поесть только вечером, когда вся колонна располагалась на ночлег, выставив по периметру привала часовых и огородившись изгородью из колышек, по одному из которых нёс каждый легионер. Таким образом, уже через 8 дней пути колонна вышла из лесу в том самом месте, что и воины племён, когда-то пришедшие сюда в совместный поход против нового племени. Пока колонна и следовавшие в ней пленные спускались с возвышенности на равнину, Сепп осмотрел открывшийся перед ним вид на поселение непонятных людей, и отметил про себя, что они не только восстановили все сожжённые воинами постройки, но и построили множество новых, большинство из которых были сложены из камня и покрыты глиняными черепками. В поле, как и тогда, работало множество людей с железными торквесами на шее, и Сепп впервые обратил внимание на то, что никто из воинов вражеского племени таких не носил. Когда пленных вели через поля, многие работавшие мужчины и женщины отвлеклись от своей работы и стали внимательно их разглядывать. Некоторые из них о чём-то спрашивали проходящих мимо легионеров и, услышав ответ, начинали что-то между собой обсуждать, а некоторые даже начали бросать в пленных воинов комья земли и камни, крича что-то на своём непонятном языке. -- Должно быть мстят нам за то, что мы убили их соплеменников в прошлый раз. -- высказал догадку Сепп. -- Какая жалкая месть. -- усмехнулся один из шедших рядом воинов. -- Когда мы пришли к ним с оружием, они бежали от нас, как зайцы от волка. А теперь, когда мы связаны и безоружны -- они кидаются в нас камнями, как дети. Вскоре поле закончилось, и колонна пошла мимо домов и строений, из окон которых выглядывало множество людей, кричавших что-то легионерам и махавших им руками. Многие жители поселения выходили из своих домов или сбегались со всех сторон и тоже что-то кричали, некоторые из них грозили пленным кулаками и плевали в их сторону. Ехавший впереди трибун Тибериус отдал приказ буцинерам, и те начали трубить в свои трубы, извлекая из них однообразную и примитивную, но довольно бодрую мелодию, повторявшуюся через одинаковые промежутки времени. Легионеры выровняли строй, выпрямили спины, стали чётче чеканить шаг, меньше харкать и сморкаться в пальцы, стараясь придать себе гордый и победный вид. Толпа жителей сопровождала колонну, приветствуя своих воинов и осыпая пленных оскорблениями и камнями.***
-- Ни что так не радует плебс*, как меленькая победоносная война. -- самодовольно заметил Тибериус ехавшему рядом с ним пропретору, который отвечал на приветственные крики из толпы смущённой улыбкой и вальяжными жестами руки. -- Только отмена какого-нибудь налога или организованные за счёт государства большие Игры. -- усмехнулся Септимус. -- Ну или ещё что-нибудь подобное. Вообще, плебс не сложно порадовать. Главное постараться не слишком часто огорчать. Тот, кто умеет соблюсти необходимый баланс между этими двумя состояниями народа -- и становится очередным великим политиком, про которого потом будут вспоминать не одно поколение и печально вздыхать: "Эх, вот был бы у власти тот-то или тот-то -- такой херни бы сейчас не творилось!..." -- Аха-х! Это уж точно! -- поддержал разговор Квинтус. -- Сколько раз я слышал от своих ауксилариев, стоящих в карауле и думающих, что никто их не слышит: "Вот, мне дед рассказывал, что при прадеде его всё по другому было." И конечно же это "всё" всегда было лучше, чем сейчас. И чем давнее -- тем ещё лучше. -- Хочешь сказать, что ты подкрадываешься к своим стоящим в карауле подчинённым и откуда-то из-за угла подслушиваешь, о чём они говорят? -- выпучив глаза, и с лёгкой недоверчивой улыбкой спросил трибун, повернувшись к префекту. -- Нет, конечно же, нет, я... эм, ну, иногда мимо прохожу и случайно слышу, или когда в своём кабинете сижу, а караульные под окном разговаривают... или ещё... когда... ну... -- ...в лупанарии стены тонкие и тебе слышно, о чём в соседней комнате говорят. -- с усмешкой договорил за префекта трибун. -- Ладно, Квинтус, не злись, я пошутил. В конце-концов, как говорится -- "Все там будем". -- В карауле? -- не понял префект. -- В лупанарии! -- захохотал трибун.***
Колонна прошла через поселение и ступила на ведущую из него широкую грунтовую дорогу, в связи с чем скорость движения увеличилась ещё больше. Дорога вела дальше на Юг и уходила за горизонт, скрываясь за холмами. Спустя несколько часов изнуряющего марша по дороге, поднявшись на очередную возвышенность, пред шедшими во главе колонны всадниками открылся вид на колонию Novicivitatium*. Колонна остановилась. Послышались приказы центурионов: "Aciem dirigite!* Ровнее ряды! Привести себя в порядок! Легионер Растус, что это за внешний вид?! Сандалии нужно чистить с вечера, чтобы утром надевать на свежую голову. Сандалии -- это твоё лицо! Опцион, доложить о наличии людей. Кто не все -– того накажем. Это чья там жопа ко мне спиной повернулась?..." Легионеры спешно проводили себя в порядок в соответствии с представлениями о порядке центурионов. Несмотря на то, что было прохладно -- все поснимали с плеч одинаковые серые войлочные плащи и, скатав их, подвязали к шестам, вместе с мешками, надели на головы шлемы и как могли посчищали с ног грязь. Затем по команде трибуна, которую снова подхватили и повторили центурионы, колонна, под звуки буцин, двинулась к городу. Пленные воины, которые впервые видели нечто подобное, с любопытством вытягивали шеи, стараясь побольше разглядеть поверх голов легионеров, и с удивлением обсуждали увиденное между собой. -- Какое огромное поселение. Там наверное живёт несколько тысяч человек. -- поделился наблюдением Сепп. -- Больше. -- задумчиво ответил ему Эрих. -- Мы отсюда даже не видим всего поселения, а одно поселение поменьше мы уже прошли сегодня. И я не могу с уверенностью сказать, что где-то неподалёку нет ещё одного или нескольких таких же больших или малых селений. -- Но ведь они привели нас именно в это, -- возразил Сепп, -- а значит именно это поселение считается у них самым главным, и, наверняка оно же и самое большое. Наверное здесь и живут их вожди. Или вождь. -- добавил Сепп, вспомнив человека в красном плаще. Вскоре колонна дошла до места, где грунтовая дорога заканчивалась, и начиналась мощёная. Несколько десятков человек, занимавшихся строительством дороги и выкладыванием её камнями, расступились перед всадниками и пропустив легионеров, а затем снова принялись за работу. Пленные с удивлением смотрели себе под ноги, пытаясь понять, сколько труда, сил и времени было потрачено, чтобы собрать и перенести сюда столько подходящих камней и уложить их так, чтобы по ним можно было идти, вместо того, чтобы топтаться по грязи. Когда колонна вступила в пределы колонии, отовсюду начали сбегаться жители, приветствовавшие легионеров радостными криками, махавшие им руками и бросавшие в пленных различный мусор. Некоторые из пленных были так голодны, что пытались ловить связанными руками летевшие в них овощи и фрукты, и затем тут же начинали их есть, чем вызывали смех со стороны горожан. Вскоре движущаяся по городу колонна, в сопровождении радостной толпы, которая становилась всё больше и больше, и уже насчитывала несколько тысяч мужчин, женщин и детей, дошла до небольшой площади, по размерам примерно сопоставимой с торговой площадью Большого Городища, но полностью вымощенной булыжником, как и все улицы города, и окружённой большими каменными домами, некоторые из которых имели в высоту до четырёх этажей. В центре площади располагался деревянный помост, позади которого стояло несколько больших металлических клеток, в каждой из которых сидели какие-то люди. Пленных загнали в эти клетки, мужчин, женщин и детей отдельно. После чего колонна двинулась дальше, свернув на одну из улиц, большая часть толпы последовала за ней, хотя многие горожане, в основном мужчины и дети, остались возле клеток, рассматривая пленных, показывая на некоторых из них пальцами и что-то обсуждая между собой. День близился к концу. Большинство горожан разошлись от клеток, хотя на площади всё равно было полно людей, спешивших по своим делам, что-то обсуждавших или не спеша прохаживающихся без видимой цели. Сепп заприметил нескольких воинов, стоявшим недалеко от клеток с пленными и обратил внимание на то, что они выглядели иначе, чем те, с кем ему довелось сражаться: сторожившие пленных воины были так же облачены в кольчуги, но без дополнительных накладок на плечах и спине, и такие же шлемы, но имели плоские овальные щиты, а также обычные копья, подобные тем, что использовали воины племени. Но также, как и у других воинов из нового племени, у каждого из них под правой рукой висел короткий меч. Пленные воины попытались заговорить с несколькими другими мужчинами, сидевшими в их клетке, но те, видимо, не понимали их языка, лишь мотали головами и угрюмо отвечали на непонятном языке. -- Смотрите. -- Сепп указал Эриху и остальным на одного из находившихся в клетке мужчин, который съёжился в своём углу под пристальным взглядом множества уставившихся на него людей. -- У него на шее такой же торквес, как и у тех людей в поле. Но я не видел, чтобы кто-то из вражеских воинов носил подобное. Однако, когда нас вели сюда, я видел такие на шеях некоторых людей в толпе. -- То есть этот человек, сидящий с нами в одной клетке -- из их племени. -- сделал вывод один из воинов. -- А возможно и все эти люди тоже, учитывая, что говорят они на том же непонятном языке, что и те. -- Значит, они берут в плен своих же соплеменников? -- не понял Эрих. -- Это значит, -- объяснил ему другой воин, -- что вероятно есть несколько племён этих непонятных людей. И они не всегда ладят между собой. -- В таком случае, -- подхватил его мысль один из бывших дружинников Дирка, -- любому понятно, что те два поселения с таким множеством людей и с такими сильными и умелыми воинами -- принадлежат лишь одному племени из двух, а возможно и большего числа. И появились они все не вчера. И даже не год назад, и не десять. -- Как мы могли так долго существовать, не зная друг о друге? -- удивился один из мужчин. -- Духи предков оберегали нас от встречи с этими... непонятными людьми... -- слабым голосом промолвил сын Дирка, до этого лишь тяжело дышавший и слушавший, что говорят другие. Переход через лес и земли нового племени, дался ему очень тяжело, и он пережил, не смотря на тяжёлые раны, его лишь благодаря своим огромной силе и выносливости -- Пока вы не... разворошили их улей... и... вы... навлекли на нас... гнев этих безжалостных... убийц. Мой отец... он говорил... что ничем хорошим тот... поход не... не закончится... -- Это он так говорил, потому что его не позвали в этот поход. -- с усмешкой ответил Эрих. -- Если бы не твой отец, вполне возможно, мы бы сейчас отмечали победу над этими безжалостными убийцами в доме вождя Большого Городища. -- добавил Сепп. -- Может расскажешь нам, заодно, что тебе известно о внезапной и преждевременной смерти вождя Абеларда? Сын Дирка попытался что-то сказать, но вместо него заговорил второй его дружинник: -- Смерть Абеларда была внезапной и преждевременной лишь для тех, кто ничего о нём не знал. Он уже давно и тяжело болел, хотя старался этого не показывать, и всегда сохранял присутствие духа. -- То есть его доконала старая болезнь? -- недоверчиво спросил Эрих. -- А что тогда случилось с Танкредом? -- После смерти Абеларда, -- продолжил рассказ дружинник, -- Танкред попытался настроить его жену против Дирка, чтобы она надавила на дочь, и та, нарушив договор, заключённый с нашим вождём её мужем, на предстоявших переговорах о помолвке Сиглинд заняла сторону вашего вождя. Однако вдова рассказала всё Дирку. Между нашим вождём и Танкредом вспыхнула вражда, и некоторые воины заняли сторону управляющего. Опасаясь, что в Городище начнётся междоусобица, Дирк приказал схватить Танкреда, и тот, когда попытался бежать, был убит. -- Но чем вам не угодили остальные племена, которые пришли к стенам городища, ища поддержки и предлагая свою помощь в борьбе с общим врагом?! -- возмутился один из воинов. -- Чем мы провинились перед вами?! -- Ваши вожди были в союзе с Адалрихом во время совместного похода и могли поддержать его снова... "Из-за своей неуёмной гордыни!..." "Из-за вашей сволочной натуры!..." "Из-за вашего свихнувшегося на мести Дирка и безмозглого дурака Абеларда, торговавшего пиздой своей внучки, как лисьей шкуркой, пока его жена трахалась за его спиной с половиной вашего сучьего племени!..." "Мы все оказались теперь здесь!..." "Все наши родные убиты!..." "Наши родители! Наши жёны и дети!..." "Наших племён больше нет!..." -- Всё, что долгое время копилось на душе у пленных воинов и не находило выхода из-за тяжёлой работы или изнурительного марша, во время которых они думали только о том, как остаться в живых и не умереть от усталости, ран или голода, всё это теперь выплеснулось наружу и обрушилось на головы немногочисленных оставшихся в живых дружинников Дирка, его сына и дружинников из Большого Городища. Ругань перешла в бессвязные ругательства, посыпались удары связанными руками и пинки ногами, началась свалка. Находившиеся в одной клетке с воинами люди из нового племени подняли крик, на который стали сбегаться прохожие, весело смеявшиеся, глядя на дерущихся между собою варваров, и охранявшие пленных воины, которые начали просовывать между прутьями клетки бывшие у них палки и лупить ими по головам дерущихся до тех пор, пока те, под градом сыпавшихся на них со всех сторон ударов не попадали на пол клетки, закрывая головы связанными руками. "Дерясь между собой, мы ничего не исправим. -- сказал спустя какое-то время Эрих, когда все немного успокоились, а угомонившие пленных ударами палок воины отошли от клеток. -- Подобными действиями мы только выставляем себя на посмешище перед нашими врагами и позорим своих предков. Сейчас мы все в одной клетке. И нашим врагам неважно, кто из нас из какого племени или рода. Для них мы все одинаковые. Поэтому, давайте держаться вместе и забудем, на время, былые обиды. Иначе мы никогда отсюда не выберемся и не сможем никому отомстить -- ни друг другу, ни этим непонятным людям из нового племени." И все согласились, что это были мудрые и правильные слова.III
Пройдя торжественным маршем через колонию, победоносная II когорта легиона "Legio IV Audacious" вернулась в предоставленное ей для расположения личного состава недавно построенное здание казарм, которое любезно уступили своим коллегам ауксиларии когорты "Peculiari", дислоцировавшейся в провинции на постоянной основе. Пока легионеры под присмотром офицеров располагались на постой, распаковывали свои фурки* и передавали раненых сослуживцев срочно вызванным врачам, высшее командование в лице трибуна Тибериуса, пропретора Септимуса, префекта Квинтуса и старшего центуриона Клавдиуса направилось в городские термы, чтобы наконец-то смыть с себя усталость и грязь, а заодно, как выразился трибун -- "Культурно отдохнуть".***
-- Наконец-то... -- протянул Тибериус, погружаясь в горячую воду. -- Мечтал об этом моменте с первого дня кампании. Всё-таки настоящие термы -- это прекрасно. Наши самопальные, в каструме, построенные криворукими легионерами, ни в какое сравнение не идут с этими. Хотя, и этим, конечно, далеко до больших терм в Городе. Но, на то он и Город! -- Да-а-а-а... -- согласился с трибуном Септимус, прислонившись спиной к мраморному краю огромного бассейна, в котором они отмокали. -- Но у нас, в колонии, прошу заметить, строительством терм руководил архитектор, специально приглашённый из Города. -- И это заметно. -- одобрил Тибериус. -- Я уже получил отчёт от старшего центуриона моей когорты. -- не в тему заговорил о работе Квинтус, уже проплывший по бассейну круг почёта и успевший поздороваться со многими знакомыми знатными гражданами и выслушать их поздравления с успешным завершением кампании, участником которой он был. -- Он сообщил мне, что проблема с беглыми рабами полностью решена. Остатки банды были ликвидирована спустя всего три дня после нашего ухода, а беглых одиночек переловили или поубивали отрады militia, которые были распущены после того, как надобность в них отпала. -- Ну, ведь можете, когда захотите. -- снисходительно похвалил коллегу трибун, довольный, что одной проблемой стало меньше. -- Значит, теперь я могу уведомить легата о том, что все задачи, поставленные перед моей вексилляцией, полностью выполнены. Ты, слышал, Клавдиус? Хорошие новости! Центурион Клавдиус, сидевший, погрузившись в воду до самого носа, что-то утвердительно булькнул и отдал находящейся под водой рукой немного заторможенное и размытое воинское приветствие. -- Это значит, что ты и твоя доблестная когорта скоро нас покинете? -- с плохо скрываемой надеждой в голосе спросил префект. -- О, не беспокойся об этом, Квинтус. -- успокоил его трибун. -- Сначала я отпишусь легату и дождусь его ответа. Если он прикажет возвращаться -- мы уйдём как только получим соответствующий приказ. А до тех пор я смогу ещё недели полторы наслаждаться вашей с пропретором дружеской компанией. -- Кстати о письмах. -- задремавший было пропретор с лукавой улыбкой скосился на трибуна. -- Мой управляющий встретил меня у казармы и, среди прочих новостей, сообщил мне, что к тебе, Тибериус, из Города прибыл посыльный с неким письмом и новостями, которого устроили до нашего возвращения, в моём доме со всеми удобствами. Поскольку посыльный, по словам управляющего, не производил впечатление военного, я предположил, что это может быть письмо личного характера. Я угадал? -- Именно так. -- без увиливаний ответил трибун. -- Это мой доверенный человек, которого я отправил с письмом к моей невесте, перед тем, как мы выступили в экспедицию. В нём, помимо обычных расшаркиваний и жениханий, я сделал необходимые распоряжения и указания на случай моей гибели. Всё-таки -- мало ли, что могло случиться. -- Довольно прагматично. -- задумчиво заметил пропретор. -- Я, признаться, как-то не подумал о том, чтобы оставить подобные распоряжения своей жене. Хотя, определённо, стоило бы. -- Это у тебя от нехватки опыта. -- авторитетно пояснил Тибериус. -- Кстати, на счёт твоего доверенного человека. -- пропустил мимо ушей замечание трибуна Септимус. -- Он отказался передать письмо кому-то из моих людей, чтобы они доставили его к тебе сюда и настаивал на личной встрече. -- Всё правильно. -- усмехнулся трибун. -- Видишь ли, кроме письма я дал ему определённые указания: за время нахождения в Городе и в ожидании ответа от моей наречённой -- приглядеться к её поведению, к её посетителям, расспросить рабов и соседей о том, куда она ходит, с кем, как часто и зачем. -- Как-то это... слишком... ревностно. -- с трудом подобрал нужное слово Квинтус. -- У тебя есть основания не доверять невесте? -- Скоро узнаю. -- со зловещей ухмылкой ответил трибун. -- Трибун. Есть разговор. -- наконец-то собрался с духом Клавдиус, который решил, что командир находится в достаточно хорошем расположении духа, и потому всплыл над водой достаточно, чтобы иметь возможность внятно говорить. -- У легионеров есть просьба. Заявление старшего центуриона было настолько неожиданным, что все трое молча повернулись в его сторону и несколько секунд молча смотрели. -- "Просьба"? -- с подозрением уточнил Тибериус. -- Это точно просьба, а не решение очередной легионерской сходки о том, что в связи с успешным окончанием кампании я им должен удвоить жалование или выплатить щедрые премии из личных средств? -- Точно. Просьба. -- развеял опасения командира центурион. -- Легионеры просят тебя, трибун, позволить им оставить в казарме двух женщин, из числа захваченных в крепости варваров, для того, чтобы они занимались уборкой, готовкой... и вообще. Пропретор Септимус и префект Квинтус громко фыркнули от смеха. -- Пф-ф-ф-ф-ф-ф... -- трибун с нескрываемым облегчением глубоко и, надув щёки, шумно вздохнул -- Не пугай меня так больше, Клавдий. У меня и так нервы никудышные стали. -- Виноват, трибун. Прости. -- Я-то прощу. А вот легат мне не простит, если узнает, что я допускаю разложение дисциплины во вверенном мне соединении. Какие женщины в казарме? У легионеров что, слишком много свободного времени образовалось? Или они пьяные все? Они там точно нигде пару бочек вина не нашли? -- Нет, трибун. не нашли. Точно. -- доложил Клавдиус. -- Уверен? -- шутя спросил Тибериус. -- Да. Я проверил -- они их не нашли. -- на полном серьёзе ответил не понявший шутки центурион. Пропретор Септимус снова зашёлся от смеха, а префект Квинтус, с глупой улыбкой на лице, переводил взгляд с трибуна и центуриона на пропретора, и обратно. -- Их что, в лупанарий больше не пускают? Зачем им женщины в казарме? -- не обратив внимание на икающего от смеха пропретора, спросил трибун. -- Легионеры говорят, что они заслужили. -- сообщил командиру офицер. -- Я понимаю, что заслужили. Они много чего заслужили. -- согласился Тибериус. -- Но они и много чего получают от Республики и её граждан. Им что, мало добычи досталось? -- Да, трибун. Мало. -- подтвердил центурион. -- В лагере и крепости варваров кроме женщин и пленных больше практически нечем было поживиться. Оружия варваров из того, что по-качественнее -- было совсем мало. А всё остальное -- хлам, который почти ничего не стоит. На некоторых копьях даже наконечники были каменные. А на некоторых и вовсе не было наконечников. К тому же, много оружия и доспехов убитых варваров ушло на сооружение Трофея* на поле боя. -- Хм... -- задумался озадаченный трибун. -- И в качестве компенсации легионеры, значит, потребовали допустить в казарму двух женщин из числа захваченных? Не так уж и много, если подумать... Хотя, это, конечно, грубое нарушение устава... -- А эти две женщины, они -- обе рыжие? -- неожиданно для всех поинтересовался префект. -- Одна молодая, другая постарше? -- Да. Именно так. -- Всё так же коротко и чётко подтвердил центурион. -- Интересно! -- трибун, и вслед за ним пропретор, с удивлением посмотрел на префекта. -- откуда такие подробности, Квинтус? -- Я слышал от двух легионеров, стоявших в карауле у нашей палатки, когда они думали, что мы все спим. -- поведал остальным слегка смутившийся префект. -- Они жаловались друг другу, что, пока одни прозябают в карауле, их сослуживцы нашли в варварской крепости двух женщин такой редкой красоты, что в очередь к ним выстроилась чуть ли не половина когорты. И что желающих было так много, что центурионы решили запускать легионеров сразу по трое, иначе все бы просто не успели... познакомиться. -- Интригующе. -- заметил Септимус. -- Может, нам тоже стоит взглянуть на двух этих дикарок "редкой красоты"? -- Не думаю, что от их красоты что-то осталось, после того, как с ними "познакомилось" половина когорты. -- заметил Тибериус. -- А это значит, что и на рынке за них уже ничего не дадут. Ладно. Раз такое дело, Клавдиус, сообщи легионерам, что я разрешаю в благодарность за образцовое выполнение боевого задания оставить двух женщин в казарме на время нашего прибывания в колонии. Под мою ответственность. НО! -- только на время пребывания в колонии. Тащить их за собой в каструм запрещаю категорически! Когда будем уходить -- передайте их ауксилариям префекта Квинтуса, уверен, они найдут им работу. Та же уборка, в конце-концов... -- Нет-нет, благодарю за щедрость, трибун, но нам в когорте, такие... опытные уборщицы не нужны. -- вежливо отказался префект. -- Ну или сдайте в местный лупанарий. -- раздражённо отмахнулся трибун. -- В общем, что угодно, только не с собой.***
На следующий день, после того, как когорта под предводительством трибуна Тибериуса торжественно вернулась в колонию с победой, на рыночной площади состоялся аукцион рабов, на котором должны были быть проданы и захваченные во время усмирения варваров пленные, что вызвало, к такому, довольно обыденному события, повышенные интерес среди состоятельных граждан. В первую очередь были проданы сидевшие вместе с пленными в клетках люди говорившие на том же непонятном языке, что и остальные люди нового племени. Пленные воины с интересом и непониманием смотрели, как их соседей по несчастью по-одному забирали из клетки и выводили на стоявший в центре площади деревянный помост. Затем, какой-то худой человек, одетый так же странно, как и все, в этом огромном поселении, начинал что-то громко выкрикивать обращаясь к толпе собравшейся перед помостом. Отдельные люди из толпы время от времени кричали ему что-то в ответ или начинали спорить между собой. А затем подходили двое местных воинов, с овальными щитами, и куда-то уводили людей с помоста. После того, как были распроданы обычные рабы, и дети содержавшиеся в отдельной клетке, дошла очередь и до пленных воинов. Их, так же, как и предыдущих начали забирать по-одному, заводить на помост, а потом уводить под охраной в неизвестном направлении. Так продолжалось до тех пор, пока в клетке не остались трое -- Эрих, Сепп и сын Дирка, который оставшись без поддержки своих дружинников, уведённых неизвестно куда, не мог самостоятельно передвигаться. Первым забрали Эриха. -- Триста динариев, кто даст больше?! -- Обозначил цену работорговец. -- Триста десять! -- донёсся выкрик из толпы. -- Он столько не стоит! -- послышалось с другой стороны -- Одноглазый дикарь помрёт от старости, не успев дойти до твоей школы, Маниус! -- Триста десять, кто даст больше?! -- озвучил новую цену работорговец -- Что, никого?! В таком случае -- одноглазый варвар продан за триста десять динариев ланисте* Маниусу! Увести! Следующий -- молодой и сильный варварский воин! У него немного помято лицо, но это пройдёт! У него отличные, крепкие зубы, смотрите!... А-ах ты тварь! Ко мне!.. -- двое ауксилариев немедленно начали бить палками по голове и спине Сеппа, попытавшегося откусить пальцы зачем-то полезшему ими ему в рот человеку. Толпа перед помостом громыхнула дружным смехом и насмешливыми криками в адрес напуганного работорговца, вытиравшего пальцы о свою одежду и со страхом смотрящего на объект продажи, который держали под руки охранники -- Итак... п-продолжим торги! Эм... молодой и здоровый варварский воин с сильными ногами и... -- И здоровыми зубами! -- напомнил кто-то из толпы, которая снова ответила дружным смехом и насмешками. -- Начальная цена -- Четыреста денариев! -- стараясь перекрыть смех заорал работорговец -- Кто купит здорового раба в расцвете лет за четыреста денариев?! Но никто не торопился. "Зачем кому-то этот дикарь? Он скорее перегрызёт горло своим хозяевам, чем станет хорошим работником! Подарите его ланисте, в нагрузку со стариком!" -- слышались выкрики. Однако ланиста Маниус уже покинул площадь, а других желающих не было. -- Специальное предложение! -- оглянувшись на опустевшую клетку закричал работорговец -- Купивший сейчас этого молодого дикаря за четыреста денариев получит второго такого же в подарок, совершенно бесплатно! -- Решил обмануть покупателей?! -- послышалось из толпы -- Второй уже сейчас выглядит, как труп, а завтра и станет струпом! -- Этого никто не знает! -- нашёл, что ответить работорговец -- Однако если второй действительно помрёт, то купивший его ничего не потеряет! А если он выживет, то везучий покупатель получит двух рабов по цене одного! -- Покупаю! -- Внезапно раздался хрипловатый голос -- Четыреста денариев за здорового кусаку и его полудохлого соплеменника, и ни дороже! -- Четыреста динариев за одного здорового и одного больного раба! Кто-нибудь ещё?! Никого?! Продано, за четыреста динариев уважаемому гражданину Мамеркусу Туллиусу Магнусу! Сеппа увели с помоста и под охраной направили в одно из стоявших по краям площади зданий, на первом этаже которого располагалась кузница, настолько большая, что в ней могло бы уместиться больше десятка тех кузен, которые Сепп видел в Большом Городище. Шедший перед ним старик, с длинной белой бородой, замотанный в длинный отрез белой ткани накинутый поверх широкой и длинной синей рубахи, что-то сказал кузнецу и передал ему несколько металлических пластинок, какие Сепп уже видел, среди трофеев захваченных во время совместного похода пяти племён. Кузнец куда-то отошёл, а затем быстро вернулся, неся в руках железный ошейник с непонятными рунами по ободку и что-то сказал воинам. Вражеские воины быстро схватили Сеппа и положили головой на наковальню, а кузнец надел на него ошейник, несколькими быстрыми и точными ударами молотка поставил заклёпку и снова-что то сказал. Воины отпустили Сеппа, тот поднялся и потрогав руками ошейник убедился, что снять его без посторонней помощи будет очень сложно и неудобно. И тогда Сепп подумал, что наверное, этот ошейник -- никакой не торквес.IV
После того, как такой же процедуре надевания ошейника подвергся сын Дирка, которого приволокли двое ауксилариев, обоих рабов вывезли на запряжённой конём повозке, с установленной на ней клеткой, за пределы колонии и доставили к располагавшемуся неподалёку небольшому поместью, где их встретили несколько вооружённых мечами и копьями людей без доспехов. Эти люди подхватили под руки сына Дирка и криками, а так же пинками, дали понять Сеппу, что он должен идти с ними. Они вошли на территорию небольшого двора, где по мимо большого двухэтажного дома располагалось несколько хозяйственных построек, в одну из которых поместили обоих новых рабов. Там уже находилось несколько человек с такими же ошейниками, которые попытались было заговорить, но убедившись, что они не понимают друг друга стали просто улыбаться и всячески демонстрировать свои дружеские намерения. Они помогли перенести и положить сына Дирка у стены, на подстилки, которые ему уступили, дали раненому воды и хороший кусок хлеба, который он с трудом смог прожевать и съесть. Спустя какое-то время, тяжёлые двери распахнулись и в помещение вошли несколько вооружённых людей, среди которых были и те, кто привёл новичков, а вслед за ними важный на вид старик, с белой бородой, по приказу которого, как догадался Сепп, на него надели железный ошейник и во власти которого он теперь находился. Вместе со стариком был совсем молодой юноша, с длинными волосами перевязанными верёвочкой проходящей через лоб и с деревянным ящиком на ремнях, который он нёс повесив на плечо. Как только они вошли, все находившиеся в бараке рабы, кроме двоих, прибывших недавно, немедленно вскочили на ноги, но важный старик не обратив на это никакого внимания прошёл к тому месту, где лежал сын Дирка и что-то сказал своему молодому спутнику, который немедленно поставил свой ящик на пол, встал на колени и очень аккуратно, стараясь не причинять боли, раздел раненного догола, а затем, взяв из ящика небольшой глиняный флакон, обмыл его раны водой. Сепп и любопытством наблюдал за происходящим решив про себя не вмешиваться, чтобы не происходило. Бородатый старик что-то сказал одному из вооружённых людей и тот посветил ему факелом, поднеся его поближе к лежавшему. Старик слегка наклонился и внимательно осмотрев раны начал что-то говорит молодому, который незамедлительно начал тщательно промывать раны водой, соскребать с них засохшую кровь небольшим бронзовым ножиком, а затем смазывать их какими-то сильно пахнущими мазями, жестяные баночки с которыми доставал из своей коробки. Стоявшие позади рабы так же с любопытством начали выглядывать из-за спин охранников, наблюдая за происходящим. После того, как молодой знахарь, как определили его Сепп, промыл и обработал раны, он извлёк из свое коробки тонкую кривую иглу и длинную нить, с помощью которых начал зашивать раны, пока четверо рабов держали раненого за руки и ноги, хотя тот и был слишком слаб, чтобы сопротивляться и не издал ни звука, кроме скрипа сжатых зубов, пока всё не закончилось. Затем все ушли, а несколько рабов одели раненого, укрыли его и дали ещё выпить воды. А спустя какое-то время им всем принесли поесть. Дни потянулись одни за другим. Рабы, под присмотром охранников, занимались уборкой территории, разгрузкой время от времени подъезжавших к дому повозок, привозивших различные припасы или дрова, мелким ремонтом дворовых построек, и работами на довольно крупном участке земли, располагавшимся за большим домом, где они перекапывали и боронили землю с помощью лопат и мотыг. Несколько раз в барак наведывался молодой знахарь и осматривал раны сына Дирка, которые начали быстро заживать, каждый раз снова обрабатывая их пахучими мазями. К раненному постепенно начали возвращаться силы. Он уже мог самостоятельно сидеть и есть, а спустя пару недель уже начал ходить и вскоре присоединился к остальным, по мере сил стараясь помочь им в работе. Всё остальное время, когда пленные ничем не были заняты, а так же на ночь, их запирали в бараке, где у Сеппа было время подумать. С сыном Дирка он почти не общался, а никто другой здесь не говорил на его языке и потому большую часть свободного времени Сепп проводил размышляя над сложившийся ситуацией. Он уяснил, для себя, что люди нового племени распределяют пленных врагов между собой и те становятся их собственностью, которую можно купить, продать или обменять, как вещь. И что отличительной чертой такой живой собственности от свободных людей является железный ошейник, который они носят. Так же Сепп понял, что руны, которые на нём изображены -- имеют не мистический смысл, а вполне конкретный, зависящий от того, сколько, какие руны и в каком порядке изображены. Догадался он об этом после того, как однажды, во время уборки двора увидел, что вышедшему из большого дома белобородому старику, которому, как понимал теперь Сепп, принадлежал он вместе с другими рабами, подошёл человек передавший тому свиток из тонкой выделанной кожи, весь исписанный рунами. Старик долго внимательно смотрел на них произнося что-то вслух на своём языке, так, как будто воспроизводил звуками то, что видел на пергаменте. А затем сел за стоявший во дворе стол и что-то приказав одному из рабов, которому позволялось входить в дом, стал ждать. Вскоре раб принёс хозяину чистый пергамент*, маленькую баночку с чёрной жидкостью и большое гусиное перо, обмакнув кончик которого в эту жидкость старик начал выводить на пергаменте такие же символы. После чего отдал готовый свиток тому же человеку, который принёс первый ранее. Шло время. Дни проходили однообразно и бессмысленно. Сепп всё чаще размышлял над тем, что стало с его дедом и другими воинами племён, которых так же, как и его, продали в рабство, и решил, что как только предоставится случай -- нужно будет сбежать и попытаться разыскать Эриха, который, после смерти Сюз и Рэйнера остался его единственным родственником. Но вскоре он осознал, что совершить побег будет не просто: пленные постоянно находились под надзором охранников, а барак, в котором их запирали на ночь был крепким, с прочным деревянным полом из плотно пригнанных толстых досок и не имел окон. И кроме того, было не понятно куда именно идти и что делать, после побега. Ведь Сепп совершенно не знал местности и не говорил на местном языке. А самая главная проблема заключалась в ошейнике, из-за которого любой случайно встретившийся человек из местного племени понял бы, что перед ним находится сбежавший невольник. Тем временем, недели проходили за неделями, а месяца сменялись месяцами. За весной последовало жаркое лета, за ним дождливая осень. И наконец, наступила зима. Работы в поле были закончены и большую часть времени рабы проводили убирая снег во дворе, разгружая и перекладывая в поленницы дрова и сидя в отведённом для них бараке, кутаясь в тёплые войлочные и шерстяные одеяла, которые им выдали охранники или греясь у небольшого костерка, что разводили у входа в барак, который запирали только на ночь. Но вскоре, у них появилась новая работа. Охранники начали выводить рабов дальше за поле, и уводить через небольшую заснеженную равнину за холмы, где протекала небольшая мелкая речка скованная льдом достаточно крепким, чтобы перейти по нему, на противоположной стороне которой рос лес. В лесу рабы валили молодые деревья и заготавливали их на дрова и хворост, для чего им выдавали пилы и топоры. И тогда Сепп решил попытаться бежать. "Надо дождаться следующего выхода за дровами и, когда у меня в руках будет топор, попытаться скрыться в лесу. Если кто-то из охранников погонится за мной -- нужно будет убить его и завладеть оружием. А затем, оказавшись на свободе, всё как следует обдумать и решить, что делать дальше и как искать деда." -- подумал он. Однако ему не повезло. На следующий раз, когда охранники отвели их к лесу, Сеппу выдали пилу, а не топор, а один из охранников всё время ошивался рядом, внимательно наблюдая за рабами. Когда же работа была окончена, охранники повели их в обратный путь. Для Сеппа, мысль о возвращении в барак, после того, как он уже решительно настроился на побег, была невыносима. Прошла уже половина зимы, а дров и хвороста рабы заготовили очень много. Сепп не был уверен, случится ли так, что их снова поведут к этому лесу и опасался, что этот выход мог быть последним, в этом году. Пока Сепп думал, они уже перешли через реку и двигались по протоптанной ими тропинке, петлявшей между невысокими холмами, покрывавшими долину. Погружённый в свои размышления Сепп не заметил, как замедлил шаг и стал отставать. Сильный толчок в спину и резкий оклик вырвал его из раздумий. Сепп вздрогнул и обернулся. За его спиной стоял замыкавший колонну охранник с мечом на поясе и копьём в руке, тупой стороной которого он только что ткнул Сеппа в спину. "Move te!" -- крикнул ему охранник и снова ткнул тупой стороной копья, на этот раз в плечо раба. Не двигаясь с места, Сепп оглянулся вокруг: впереди остановились другие рабы и охранники, стоявшие по сторонам и впереди. Все они стояли и с удивлением смотрели на причину их внезапной задержки. "Move te, Cursim!" -- Снова прикрикнул охранник и попытался ткнуть древком копья Сеппа в лицо, но тот быстрым движением руки перехватил удар и остановил копьё прежде, чем оно успело его коснуться. Охранник попытался вырвать копьё дёрнув его назад, но Сепп держал крепко и не отпускал. На помощь к товарищу бросился другой охранник, шедший чуть впереди, но когда он уже был рядом, шедший перед Сеппом сын Дирка внезапно широко размахнулся и ударил его кулаком в лицо навстречу, так, что не ожидавший удара охранник рухнул на спину подбросив к верху ноги. Сразу же после этого, Сепп со всей силы пнул охранника, пытавшегося выдернуть своё копьё из его рук, в пах и потянул копьё на себя, но тот, скрючившись от боли, вцепился в древко обеими руками и не отпускал. Тут же подскочивший сын Дирка ударил охранника кулаком по затылку и когда он упал, бросился бежать, вместе с Сеппом, в сторону речки и находящегося за ней леса. За спиной раздались крики охранников. Сепп оглянулся на бегу и увидел, что трое из них бросились в погоню, в то время, как остальные направили копья на перепуганных рабов, упавших на колени и испуганно поднявших руки держа их перед лицом. Бросившиеся в погоню охранники пробежали несколько шагов по неглубокому снегу и затем, с разбегу одновременно метнули свои копья вдогонку беглецам. "Ложись!" -- крикнул Сепп и рухнул лицом в снег, а рядом с ним упал сын Дирка. Два копья пролетели над их головами, наискосок, и ушли в снег в стороне от них. "Бежим!" -- Сепп вскочил и бросился бежать к реке. "Успею ли я добежать? Главное, перебежать через реку. В лесу они меня не найдут. Добежать до леса. Добегу ли?" -- вихрем проносились мысли в голове у Сеппа. "Как... зовут-то!?..." -- задыхаясь от бега крикнул Сепп не оборачиваясь, своему внезапному соратнику, узнать имя которого он так и не удосужился за всё время, проведённое в плену. Но ответа не последовало. Сепп обернулся на бегу и резко остановился, замерев, как вкопанный, когда увидел, что сын Дирка так и остался лежать на том же месте, где они упали, с копьём торчащим из спины. Ни о чём не думая, Сепп бросился назад. Подбежав и перевернув лежавшего он понял, что в его помощи тот уже не нуждается. "Нужно забрать копьё." -- подумал Сепп, но прежде, чем он успел схватиться за торчащее из трупа древко, на него обрушился град ударов -- подбежавшие охранники сбили его с ног и начали избивать кулаками и древками копий. Сепп лежал на снегу, закрывая голову руками и поджав ноги, рядом с телом последнего человека, с которым говорил на одном языке, и думал о том, что если бы они всё обсудили и продумали заранее, то возможно, их совместный побег увенчался бы успехом. Его били долго. Тёплая одежда и снег, на котором он лежал, смягчали удары, но рукам, которыми он прикрывал голову, сильно досталось. Наконец, когда охранники устали, они пинками заставили его встать и погнали, прихрамывающего, обратно, к остальным. Шедший последним охранник выдернул копьё из спины убитого и со злостью пнул труп, что-то негромко сказав. Рабы молча смотрели, как трое охранников провели мимо них пойманного беглеца, и затем молча, по команде, двинулись вслед за ним, обратно, в сторону поместья. Вернувшись, всех рабов заперли в бараке не дожидаясь наступления темноты, как бывало обычно. Всех, кроме Сеппа, которого снова начали бить, пока один из охранников пошёл в большой дом, чтобы, по видимому, доложить обо всём белобородому старику. Сепп лежал на твёрдом, утоптанном снегу и постепенно отрешался от происходящего. Удары сыпались на него со всех сторон. Охранники толпились во круг него, стараясь каждый нанести удар или пнуть, мешая друг другу и толкаясь. А Сепп вспоминал, как однажды отец поймал его в соседском доме, хозяева которого отсутствовали, когда он забрался туда, чтобы познакомиться с соседской дочкой, поднявшей крик. Рэйнер тогда здорово отлупил сына своим ремнём. Охранники били Сеппа, а ему казалось, что отец снова наказывает его за очередную опасную шалость. На спину сыпались удары палок, а Сепп вспоминал розги, которыми порол его дед, за то, что он стащил его меч и побежал играть с ним вместе с другими детьми. Спустя какое-то время, старик вышел из дому, кутаясь в тёплый шерстяной плащ и некоторое время смотрел на лежавшего Сеппа, с разбитым лицом и окровавленными руками. Затем он сказал несколько слов и снова направился в дом, а охранники подхватив избитого под руки, и потащили в сторону барака, где жили рабы.V
-- О, Тибериус, ave! Ты задержался, я уж думал, что и не придёшь вовсе. -- Salve*, Квинтус. Разве я мог пропустить игры устроенные пропретором в честь окончания кампании в которой я принимал непосредственное участие? Кстати, где он? -- Был тут. Сейчас подойдёт. -- Итак, что у нас сегодня в программе игр? -- Сначала реконструкция битвы твоей когорты с варварами у стен их крепости. Роль легионеров исполнят гладиаторы, а роль варваров -- осуждённые на смерть на арене преступники, несколько пойманных беглых рабов, и, даже поговаривают, что ланиста прикупил одного из пленённых вождей варваров, для большей аутентичности, так сказать. -- Вождей? Не знал, что мы захватили кого-то из знати. -- Разумеется, этого не знает никто. Но кто отличит одного пленного варвара от другого? -- Так-так. Поглядим. -- Затем, индивидуальные схватки выживших. -- Выживших? -- Если реконструкция сражения покажется слишком скоротечной, её остановят, разобьют участников на пары -- гладиатор против условного "варвара" и решат исход дела серией поединков. -- Довольно разумно. -- Да, организатор игр определённо знает своё дело, умеет развлечь публику. А, и в конце травля животными. -- Животными? -- На "Варваров", которые умудрятся пережить схватки с гладиаторами, спустят львов. -- Прекрасно. Когда начало? -- Да должны бы уже начать... Должно быть ждут, пока Септимус займёт своё место. -- О, Тибериус! А вот и ты. -- Похоже, что все ждут тебя, Септимус. Отвлекли важные пропреторские дела? -- Разумеется. Я договаривался о начале игр. Однако, я, всё-таки пришёл раньше, чем ты. Отвлекли важные дела легиона? -- Нет, дописывал письмо своей благоверной. -- Святое дело. Ради такого можно и на игры припоздниться. -- И когда же их начнут? -- Как только герой дня, победитель дикарей, славный трибун Тибериус подаст знак, своей могучей десницей! -- Я?! Ты это серьёзно? -- Конечно! Тибериус, эти игры -- в твою честь и именно тебе принадлежит... эм... честь открыть их. -- Благодарю тебя, пропретор Септимус, за оказанную мне... э-э-э... честь. Ну, и что я должен сделать? Тысячи зрителей заполнивших трибуны цирка, недавно отстроенного в колонии специально приглашённым из Города архитектором, в нетерпении ожидали начала игр, посвящённых победе над варварами, внезапное вторжение которых в пределы провинции прогремело как гром среди ясного неба, спровоцировало беспорядки среди рабов, хоть и оказавшиеся значительно меньшего масштаба, чем разнесла народная молва, и стало причиной охватившей Novicivitatium, в какое-то время, паники, которую удалось прекратить только благодаря решительным действиям командующего местной когортой ауксилариев, немедленно переведшего город на военное положение, направившего на улицы патрули с приказом на арест паникёров и мародёров, объявившего комендантский час и немедленно приступившего к сосредоточении для обороны города всех доступных ему наличных сил, которые были срочно отозваны со всех патрулей и гарнизонов в провинции. Начало зрелища задерживалось и многие уже начали развлекать себя и окружающих скандированием неприличных кричалок и политических частушек, на звуки которых немедленно устремлялись заскучавшие зрители и, обеспечивающие порядок на массовом мероприятии, ауксиларии соответственно. Но вот, из служебного помещения появилась обёрнутая в белую тогу фигура пропретора, направившегося, в сопровождении охраны, к своему месту а ложе для почётных гостей. Появление пропретора было встречено яростными приветственными криками и аплодисментами перешедшими в овацию, ясно дающую понять, что пора бы уже начать то, ради чего, собственно, все тут и собрались. Вскоре после того, как пропретор занял своё место в ложе и о чём-то коротко переговорил с остальными почётными гостями, один из них, в красной хламиде*, поднялся и подняв обе руки с раскрытыми ладонями, словно обращаясь к собравшимся, дал понять, что просит тишины. Когда толпа успокоилась, стоявший человек оглядел заполненные зрителями трибуны и поднял правую руку в приветственном жесте. Твёрдый командный голос военного, привыкший отдавать приказы требующие беспрекословного подчинения и немедленного исполнения, способный перекричать даже звуки боя, в котором звон железа и боевые кличи смешивались с криками раненых и стонами умирающих в один сплошной круговорот звуков, прогремел над затихшей ареной, как гром, среди ясного неба, провозгласив: "Да начнутся игры!" И в следующее мгновение все десять тысяч зрителей ответили ему дружным радостным криком и бодрыми аплодисментами. На песок арены, через два, расположенных на противоположных сторонах, прохода начали выходить участники игр. С одной стороны выходили гладиаторы -- крепкие и крупные мужики, с бугрящимися даже под толстым слоем подкожного жира, призванного увеличить расстояние между плотью и клинком соперника, могучими мускулами, облачёнными в разномастные бронзовые доспехи и вооружённые каждый, в соответствии со своим, уникальным у каждого, стилем боя. Гладиаторы шли, приветствуя публику поднятым оружием и ударами его о щиты. С другой стороны, навстречу профессиональным бойцам, выходили те, кому предстояло с ними сразиться -- нестройная толпа осуждённых преступников, среди которых было несколько женщин и пойманных беглых рабов, вооружённых преимущественно копьями, кривыми неудобными мечами и небольшими круглыми щитами -- то есть тем, что им позволили выбрать себе самим перед боем. Пока гладиаторы жестами отвечали на приветствия толпы, выкрикивавшей их имена, "Варвары" испуганно озирались по сторонам, всё больше сбивались в кучу, теснее прижимаясь друг к другу, словно стараясь спрятаться один за другого. Лишь одна фигура, стоявшая позади всех, отдельно, от остальных, выбивалась из общей массы: высокий старик, с длинной, широкой, седоватой бородой, вооружённый копьём, щитом и с заткнутым за пояс длинным прямым кинжалом, внимательно осматривал всё происходящее своим единственным глазом. "Morituri te salutant!"* -- хором воскликнули гладиаторы приветствуя гостей в ложе, ответивших на приветствие величественными жестами. И стихшая было на время толпа вновь разразилась аплодисментами и криками. А затем началась "Битва". Гладиаторы двинулись навстречу "Варварам", охватывая их с двух сторон и окружая. Некоторые, из тех, что посмелее, попытались, отделившись от толпы, атаковать их навстречу и были немедленно убиты, пронзённые трезубцами и короткими мечами, которыми были вооружены гладиаторы. Затем, некоторые из них, имевшие сети, сплетённые из толстых верёвок, начали накидывать их на отдельных "Варваров" и вытаскивать тех из толпы. Вырванным из общей массы сетями давали подняться на ноги, после чего, окружавшие их гладиаторы начинали наносить кроткие и быстрые удары своей жертве, атакую со всех сторон, но намеренно не убивая сразу, играя со своей жертвой, чтобы доставить побольше веселья толпе. Окружённые и израненные, залитые кровью жертвы, отчаянно метались из стороны в сторону, в кольце врагов, почти не целясь размахивая мечами или копьями, тщетно стараясь достать ими кого-нибудь из своих убийц. Выловленных из толпы "Варваров" сетями женщин ждала ещё менее приятная участь -- пока одни, под смех и шутки зрителей, отчаянно размахивали ножами или мечами, которые неуклюже удерживали обеими руками, другие -- даже не пытались сопротивляться и только громко рыдали моля о пощаде, пока гладиаторы демонстративно насиловали их на потеху толпе. Увлечённые разворачивающимся перед ними зрелищем, большинство даже не заметили, как один из гладиаторов, только что пронзивший очередного "Варвара" своим коротким кривым мечом, ловко сократив дистанцию с противником уклонившись от направленного на него выпада копья, которое он отбил вверх маленьким кулачным щитом -- получил неожиданный удар в шею копьём, от одноглазого старика, идеально выбравшего время для удара в момент, когда оружие гладиатора пронзило плоть его жертвы. Нанеся смертоносный удар старик снова, так же стремительно, отскочил назад, за спины столпившихся в кучу варваров. Крики части зрителей, увидевших, как их любимец, за гладиаторской карьерой которого они следили, рухнул на четвереньки задыхаясь и захлёбываясь кровью, потонули в общем шуме. И лишь когда гладиатор упал на песок и несколько раз дёрнувшись, перестал подавать признаки жизни, все остальные обратили внимание, что к нему добавился ещё один, вооружённый сетью и трезубцем, который получил удар копьём в сердце в тот момент, когда набросил сеть на очередную свою добычу и ухватив за неё обеими руками, лишившись на время возможности использовать оружие, попытался вытянуть свой "улов" из толпы "Варваров" на расправу гладиаторам. А нанёсший ему смертельную рану бородатый старик -- так же быстро и стремительно отступил за щиты других "Варваров", из-за спин которых он и нанёс свой удар. "Битва", а точнее бойня, продолжалась в течении примерно часа, в течении которого были убиты практически все "Варвары", за исключением пяти человек и, ко всеобщему удивлению и негодованию, почти половина всех гладиаторов, большую часть из которых убил одноглазый старик, постоянно перемещавшийся внутри толпы "Варваров" и уклонявшийся от прямых схваток с гладиаторами, но тщательно выбиравший момент для удара и нападавший на гладиаторов, в тот момент, когда они были заняты убийством своей очередной жертвы. За такую манеру ведения боя, позволившую ему оставаясь невредимым, лишить жизни многих любимцев публики, зрители успели прозвать его "Одноглазый Трус" и яростно топая ногами кричали гладиаторам призывы расправиться с ним с особой жестокостью. Но в тот момент, когда оставшиеся в живых "Варвары", четверо из которых были ранены, оказались полностью окружены гладиаторами, медленно приближавшимися к ним со всех сторон -- прозвучал сигнал, поданный трубачом, который остановил битву. Толпа взревела как горный поток, прорвавший плотину, требуя продолжения и успокоилась лишь тогда, когда работники арены смогли перекричать недовольные возгласы и донести до зрителей, что сейчас, после небольшого перерыва, состоятся индивидуальные поединки выживших "Варваров" против гладиаторов. На песок выбежали вооружённые палками и мечами охранники, которые развели противоборствующие стороны и направили их обратно -- в проходы, через которые они совсем недавно вышли на арену. Затем, появились другие служащие, которые начали растаскивать тела убитых, вонзая им в плоть заострённые металлические крюки, которыми трупы волокли в служебные помещения, одновременно проверяя -- не претворяется ли кто-нибудь мёртвым. Затем, когда арена была расчищена от трупов, вновь прозвучал сигнал и под аплодисменты толпы вышла первая пара соперников -- гладиатор вооружённый большим щитом и коротким мечом, и "Варвар" с копьём и небольшим круглым щитом. Поединок начался с того, что гладиатор начал медленно двигаться вокруг закрывшегося щитом и выставившего вперёд копьё "Варвара", постепенно сокращая дистанцию Затем он начал, быстрее двигаясь и часто меняя направление, наносить быстрые и точные удары мечом, одновременно уклоняясь и отбивая удары вражеского копья щитом, нанося противнику лёгкие резанные раны, которые только мешали двигаться, но были не опасны для жизни. Каждый удар, отбитый или достигший цели, сопровождался нарастанием гула толпы, временами переходящим в аплодисменты, на которые гладиатор отвечал приветственным поднятием оружия в руках, совершенно не опасаясь противника и даже, временами, поворачиваясь к нему спиной. Затем, когда израненный "Варвар" совершенно обессилел, гладиатор, отразив очередной вялый удар копья, внезапно одним стремительным прыжком сократи дистанцию и нанёс противнику могучий удар мечём в подбородок, снизу вверх, оторвавший его жертву от земли и положивший конец поединку прежде, чем он успел начать становиться скучным. Когда утихли аплодисменты -- на арену вышла вторая пара. За ними третья, а за ними четвёртая. Все поединки происходили примерно одинаково: гладиатор какое-то время играл со своей жертвой, нанося ей не смертельные, но чувствительные раны, после чего, убивал наиболее эффектным способом, который менялся в зависимости от используемого им вооружения. Наконец, настало время последнего поединка. Через расположенные в противоположных сторонах проходы, на арену вышел высокий бородатый старик, по прозвищу "Одноглазый Трус", который шёл к центру под недовольное гудение толпы и оскорбительные крики, которых он не понимал, и любимец местной публики, гладиатор по имени Зенит, чьё появление на арене было встречено восторженными криками и овациями. -- Давай Зенит! Покажи ему! Выколи этому Одноглазому Трусу последний глаз! Зенит -- чемпион!!! -- Хех, Квинтус, успокойся. Мы же почётные гости, виде себя, как подобает. -- Прости, Септимус, я немного увлёкся. -- Да, ничего, признаться -- я и сам являюсь давним поклонником "творчества" Зенита. Не пропустил ни одной из его схваток с тех пор, как он привлёк внимание общественности, выстояв в одиночку против троих гладиаторов. -- В одиночку против трёх, говорите? Суров, ничего не скажешь. -- Ну, разумеется, с точки зрения военного профессионала вроде тебя, Тибериус, это всё не более, чем спорт и имитация настоящего боя, не так ли? -- Ну, почему? Обрати внимание, Септимус -- убивают и умирают они вполне по настоящему. -- А Зенит, в отличии от остальных, всегда убивает ещё и очень зрелищно. На прошлых играх с его участием -- брызги крови одного из его противников долетели аж до зрителей! -- Какая прелесть. Удивительно, что при такой популярности он ещё не заслужил свободу. -- Это будет кульминацией сегодняшних игр. Как только он прикончит этого Одноглазого варвара, надеюсь так же эффектно, как и всегда, ты, Тибериус -- подаришь ему рудис*, чем причинишь неимоверную радость и веселье гражданам и жителям нашей любимой колонии. -- Почему снова я? Может лучше Квинтус? -- Потому что именно ты -- победитель варваров и именно тебя мы чествуем этими играми. -- Ну что ж, я постараюсь... О-о-о-о-хо-хо-хо-хо! Вот это поворот! Видали?! Вот, это я понимаю -- завершение карьеры! -- Vae... Да... не ожидал, Тибериус... -- Так ведь сюрприз, Септимус! Готов поспорить -- никто не ожидал, что этот одноглазый окажется настолько проворным, чтобы закончить бой одним броском копья! Ну, что скажешь? Может ему рудис подарим?! Хах! -- Не пойму, чему ты так радуешься, Тибериус? -- Как это чему, Септимус?! Зрелищу! Мы ведь за этим здесь собрались! Ой, полноте, Квинтус, успокойся. У тебя такое лицо, будто ты сейчас заплачешь... Боги мои, Квинтус, возьми себя в руки, ты же префект ауксилариев! Мужчина, в конце концов, недавно из похода вернулся, а ведёшь себя как ребёнок. На, возьми мой платок. -- Н-да-а-а-а-а... Эти игры надолго запомнят все. Особенно ланисты. Мало того, что в ходе "реконструкции битвы" перебили половину гладиаторов, каждый из которых стоил больше, чем все "Варвары" вместе взятые, так ещё и нашу местную достопримечательность угробили. А ведь Зенита даже прочили на Большие Игры в Город, на будущий год. -- Может отправим туда Одноглазого? Глядишь -- он и там фурор произведёт! -- Не смешно. -- Ладно, Септимус. В конце-концов, что случилось -- то случилось. Давайте продолжать. -- Что?... -- Игры, конечно. Уверен, публика не будет против, если месть за их любимца свершится немедленно и достаточно жестоко. Ланиста! -- Выпускайте львов!...***
"...и пока ты, cheap lupa*, утоляешь свою похоть в Городе, я грызу зубами землю на Limes`е, защищая Родную Республику... ...а ты в осадной башне горела? Тебе lorica* за шиворот капала?... Извини за неровный почерк, пишу на спине убитого центуриона... ...приеду — распну." (с) Избранные выдержки из письма трибуна легиона "Legio IV "Audacious" Тибериуса Октавиуса Страбо к невесте.
***