Days

      Сначала было прикосновение.       А потом появился свет. Много света, яркого, красочного. Гэвин задохнулся под его напором, сжался, закрыл глаза крепко. Но свет не пропадал. Он продолжал течь вокруг, таким сильным и мощным потоком. Рид поднял голову, пытаясь определить, кто рядом, но слух притупился до невозможности. Обоняние больше не работало тоже.       Единственным способом узнать, кто именно его коснулся, было открыть глаза. Посмотреть.       Рука продолжала лежать на плече. Гэвин не заметил ее сразу, он был атакован натиском света столь неистового, что ему показалось, что свет выжигает не только не привыкшие глаза, но и все внутренности. Голова раскалывалась от боли, в районе затылка поселилось настолько противное ощущение, будто Гэвин в кровь разбил его о каменную стену.       Прикоснувшийся молчал. Гэвин не ждал от него ничего, но не мог ни открыть глаз, ни сказать хотя бы что-либо. В горле пересохло моментально. Но Прикоснувшийся должен был ощущать тот же прилив света, что и ощущал сам Гэвин. Его рука была неподвижная и не напряжена. Будто бы он не чувствовал никакого дискомфорта. Будто бы у него не появился свет.       Рид захрипел и дернул плечом, пытаясь сбросить руку, но Прикоснувшийся только чуть сжал ее. И Гэвин сдался.       Глаза открывались медленно, с неохотой. Рид открывал их раньше — но видел только темноту. Такое глубинное и привычное знание что находится вокруг пропало тоже. Раньше он видел это в звуках и запахах, в движении воздуха вокруг и в стуке сердец окружающих. Раньше не было света — зато было знание.       Теперь был свет. Агрессивный, напористый. Не поддающийся, как темнота, но открывающий гораздо большее.       Прикоснувшийся смотрел. У него были голубые глаза и правильные черты лица. У него был диод на виске — раньше бы Рид услышал, как мигает в нем лампочка.       — Зачем ты это сделал? — прохрипел Рид, ощущая пальцы на голой коже у шеи.       — Я не собирался, — ответил Ричард спокойно.       Пальцы осторожно прогладили кожу, потом еще раз — а потом Ричард убрал руку. Гэвин обратно закрыл глаза, оказываясь в привычной и дружелюбной темноте. Но больше не было ничего привычного. Раньше Рид ощущал себя в темноте на свободе. Теперь темнота была клеткой.       — Я не знал, — добавил Ричард.       Не знал. А как бы вообще мог узнать? Камски добавил своим детищам то, чего сам был лишен — зрения. Света. Они видели — все. Как тогда вообще можно узнать, есть у тебя родственная душа или нет?       — Я могу помочь вам, детектив, — Ричард снова положил руку на плечо, но уже не задевая кожу. — Позвольте мне помочь вам.       Гэвин зажмурился сильнее, будто в надежде, что все вернется, как было. Не нужен ему соулмейт. Не нужен ему свет. Что за радость — видеть, если только темнота может дать настоящее знание о том, что происходит с человеком? Лжет он или нет, здоров он или болен, что он чувствует и чувствует ли хоть что-нибудь.       Ничего уже не изменить.       Ричард раньше чувствовался по-другому. Рид знал, что он выше его, по тому, как именно он двигался — догадывался о его телосложении. Зрячий Андерсон говорил, что у них с Коннором похожи лица. Видеть его и из темноты знать его было по-разному.       — Ты мой Прикоснувшийся, — выдавил Рид и тут же оскалился. — Мне не нужен был Прикоснувшийся.       Сколько их таких — андроидов, испортивших жизнь нормальным людям? Почему именно андроиды так часто "дарили" свет? Камски объяснял это тем, что андроиды знали свет с самого своего рождения — но какой в этом толк — знать свет?       Сколько таких людей, которые были рады свету? Гэвин точно не один из них. Он хотел бы прожить всю жизнь без соулмейта. Всю жизнь в темноте.       В конце концов, он хотел бы соулмейта, с которым они познавали бы свет вместе. Ничего не изменить. — Ты мой Прикоснувшийся, — повторил Гэвин, на самой грани приоткрывая глаза, чтобы привыкнуть к свету. — И мне придется жить с этим дальше.