***
А что! Есть еще порох в… блин, Миша никогда не любил эту фразу. Тем не менее, ему довольно быстро удалось обуздать собственный рвотный рефлекс, отодвинув неприятные ощущения подальше в подсознание и сосредоточившись на процессе… главное теперь, чтобы остеохондроз не дал о себе знать. Дженсен тоже быстро поборол свой шок и откинулся затылком на подушку. Дышал учащенно, приоткрыв яркие губы. Когда Коллинз забирал особенно глубоко, комкал пальцами простыни – ему нравилось. Еще бы, Миша когда-то в совершенстве овладел этой наукой, удовлетворяя своего патрона. Коллинз вообще по жизни если за что-то берется, то делает это хорошо. А иначе он не стал бы тем, кем стал. Но сегодняшний минет – это не просто удовольствие, хотя и это тоже. Это наука, поэтому просто расслабляться и получать удовольствие Дженсену рано – в какой-то момент Миша взял своего ученика за руку и потянул на себя, приложил ладонь Дженсена к своей шее, а сам в этот момент насадился на член – на всю длину. Рука Дженсена ожила – он понял, потрогал горло профессора, убедился, что его собственная головка действительно там, в самой глубине. Там, куда головке Коллинза в горло Дженсена проникать еще не удавалось. Впрочем, сегодняшний минет – это и не только лишь наука. В конце концов, Дженсен должен на себе прочувствовать, насколько это приятно. И должен понимать, почему его патрон настаивает на этом способе соития в том числе. Это уже не говоря о том, что любой протеже по определению обязан овладеть этим умением. Коллинз задержал член в горле насколько мог долго, потом слегка отстранился – не полностью, только чтобы продышаться. А потом снова медленно насадился, прижимая пальцы Дженсена к своему горлу, давая почувствовать, как головка раздвигает мышцы, проникая все глубже. Задержался в таком положении снова. А теперь хватит – нервы профессора тоже не железные. Коллинз отвел ладонь Дженсена в сторону, прижал ее к простыням. Ускорился. Работал словно поршень – и хрен с ним, остеохондрозом, потом пролечит. Двигался ритмично и сильно, чуть втягивая внутрь воздух. Ласкал внутри член мальчика языком, поглаживал яички рукой. Дженсен постанывал, прикрыв глаза и откинувшись на подушку, его грудь высоко вздымалась, а щеки покраснели.***
А ведь это действительно чертовски приятно! Настолько, что Дженсен, обычно стеснявшийся производить лишние телодвижения и звуки, с удивлением обнаружил себя стонущим и с раздвинутыми шире обычного ногами. Правда, удивление было недолгим – отвлекаться от ощущений не хотелось. Хотелось еще – глубже, быстрее, теснее. Еще чуть-чуть и он… и… – Арррр… – горло профессора завибрировало. И мальчик кончил. Обильно и бурно, застонав странным сдавленным фальцетом. Дыхание перехватило, а в ушах зашумело. Сознание на миг превратилось в точку – оно вяло пульсировало на кончике головки, синхронизировавшись с толчками спермы. – …рррр… – сперма толчками била внутрь, низкий звук обволакивал головку, ласкал ее, а вибрация усиливала и продлевала ощущения. Наверное, надо было в последний момент вытянуть – как-то нехорошо кончать ученому с мировым именем в рот. Как-то невежливо… Но теперь было все равно уже поздно. Сознание возвращалось медленно, по телу все еще теплыми волнами пробегали спазмы наслаждения, покачивая всего Дженсена. Убаюкивая. Двигаться не хотелось вообще, тело расплылось по простыням и по внутренним ощущениям напоминало мягкую медузу. Сердце гулко стучало внутри, очень медленно перекачивая кровь из опадающего члена обратно в голову. Профессор проглотил, но пугаться этого или смущаться не хотелось, Дженсен был не в том состоянии. Он извинится потом, если будет нужно. А сейчас хоть бы не вырубиться сразу – и то будет подвигом.***
Коллинз ему не мешал. Осторожно облизал расслабляющийся член своего ученика, остатки вытер полотенцем, смотрел, как ученик приходит в себя, как приоткрывает расфокусированные глаза, облизывает внезапно пересохшие губы. Отвернулся: – В следующий раз это будешь делать ты. Вибрировать горлом пока не обязательно – чтобы не подавиться, но… Почему-то не договорил. Вышел.***
Дженсен научится – это понятно. Все выучиваются в конце концов. И сделать своему протеже минет не зазорно… наверное… Не об этом профессор думал. Коллинза расстраивало другое: расшевелить бы его уже как-то! Ведь мальчик не деревянный, в нем есть страсть. Есть, когда он забывает себя сдерживать. Да он просто комок страсти – очень отзывчивый, очень чувствительный, но… что ж он так себя контролирует? Что ж изводит-то себя так? Будто в пудовые кандалы сам себя заковал! Ни шевеления лишнего, ни вздоха. Кроме того стона в конце. Комкал себе эту дебильную простыню, пытаясь сдержаться… А потом вдруг стал такой открытый, такой желанный, такой горячий… Может, конечно, профессор сильно много хочет? Сколько они встречаются по выходным? Три месяца. А Коллинз уже хочет… нежного поцелуя после секса? Или, может, аплодисментов за великолепный минет? Да не важно чего, не в этом дело. Пусть сделает что угодно, но лишь бы сам. Коллинзу хотелось, чтобы Дженсен сделал что-то сам, а не безропотно принимал все нежности патрона. Он не обязан, конечно, но… – Черт же, черт… Черт, Коллинз все такой же романтичный дурак, как и раньше, только Дженсену-то что с того? Дженсен спустился в гостиную через несколько минут. Босой и без футболки, но трусы все же натянул – небольшой бугорок впереди оттопыривал тонкую ткань. Молчал. На миг Коллинзу показалось, что Дженсен все-таки его поцелует или хотя бы что-нибудь скажет в благодарность за полученное удовольствие, но… мальчик просто подошел близко-близко и бестолково мялся рядом, видимо, до конца не решив, как теперь нужно себя вести. А нечего тут решать! Точнее, не ему решать, что будет дальше. Коллинз привык анализировать свои ощущения и делать выводы, но тут… как-то не получалось. Да и не слишком-то хотелось. Он злился и не мог понять, почему. А может, все гораздо банальнее – Миша злился, потому что так и не кончил? Целовать мальчика не стал, хотя и хотелось. И минета не стал требовать тоже – смотреть, как снова Дженсена будет выворачивать от его члена во рту, больше не было сил. Коллинз повернул Дженсена к себе задом, стянул трусы, уложил его животом на спинку дивана. И без лишних объяснений трахнул.***
А плавать приятно. И в университетском бассейне, и здесь, во дворе дома Коллинза. Здесь даже приятнее – нет лишнего шума, солнце светит и пахнет эвкалиптами. Это успокаивает. Совсем отвлечься, конечно, трудно, но можно хотя бы постараться. И еще вода приятно остужает задницу. Коллинз был в последний раз какой-то странный, он никогда еще таким не был. Обычно он настойчивый, но все-таки нежный, а тут вдруг решил на растяжку времени не тратить, и презерватив даже не надел. Всего капля смазки и сразу секс – довольно жесткий. Ну да ладно, о жопе сейчас хотелось думать меньше всего. Профессор сказал, что следующий минет делает Дженсен и что нужно будет хорошенько постараться. Как будто он до этого не старался! Коллинзу, понятно, нужны не его старания, а результат, но все же это немного обидно. Коллинз прямо как доктор Хейердал. «Потуги в историю не впишешь», – Дженсен даже мысленно передразнил доктора его же голосом. Противный мужик – худющий, высокий, морда длинная, как у коня… И вот невзлюбил же Дженсена с первой встречи, с первой лекции. Чуть ли не сразу, с порога прогремел на весь зал, глядя в список: «Кто мне сформулирует первый закон времени?... эээ… господин Эклз!» А его фамилия, как Дженсен потом узнал, первая в этом списке. Дженсен растерялся, конечно, что-то промямлил, а тот даже секундочку ждать не захотел. «Очень плохо! Остаетесь на дополнительное занятие!» И вызвал кого-то еще. Дополнительное занятие, слыхано ли! Как будто Дженсен прогулял или не выполнил домашнее задание. И это на первой лекции! Дженсен вообще не знал, что в университете есть дополнительные занятия. Дальше – больше. На следующей лекции только Хейердал на порог, Эклза к доске! И давай гонять его по всей предыдущей теме. Вопросы-вопросы-вопросы, да с заковыками все, с подвохом. Дженсен выучил прошлую лекцию, но… снова заработал «очень плохо» и еще одно «дополнительное занятие». Задолбал, блин! Если бы не контракт, сидеть бы Дженсену на дополнительных занятиях все выходные! А так – тишина, бассейн и свобода до утра воскресенья… правда, и жестко выебанное очко. Может, Коллинз что-то узнал? Но что именно? Дженсен на занятия ходит, старается, учит, никакого конфликта с доктором у него нет – так, сплошные беспричинные придирки. Да и слухи ходят, что Коллинз с Хейердалом не общаются – у них какие-то противоречия на научной почве, так что информация просочилась бы вряд ли. Да и общего у них ничего нет – разные кафедры, разные взгляды, разные землячества… Ничего, Дженсен все уладит. Будет учить физику еще лучше и доктор Хейердал от него отстанет. Он постарается… Блин! А ведь между этими двумя и правда есть кое-что общее – ни тот, ни другой не засчитывают старания, им нужен результат… Дженсен настолько задумался, что чуть не въехал лбом в бортик бассейна – даже головой пришлось резко дернуть в сторону, чтобы не удариться. – Все хорошо? – спросил его Коллинз, привставая с шезлонга. – Да, профессор, все хорошо, – кивнул Дженсен, смахивая мокрые волосы с лица и щурясь. Жаль, в очках плавать нельзя.***
– Со зрением надо что-то решать, – Коллинз произнес это как можно ненавязчивее, не отрываясь от своего чтива – он уже часа два читал какую-то книгу, делая карандашом пометки на полях. Дженсен тоже оторвался от своих конспектов, щурился на профа. Молчал. Коллинз взглянул на мальчишку – даже сквозь толстые линзы очков было видно, как в его глазах отражаются яркие блики от воды. Очень красиво. Дженсен лежал на бортике бассейна – шезлонги он почему-то игнорировал. Золотой – золотые блики в глазах, золотистые волосы, оранжевые веснушки на плечах… Коллинз отвел глаза: – Что скажешь? – Эммм, – Дженсен замешкался, – ну… хотя бы то, что у меня нет на это денег. – Вопрос разрешимый. Что еще? – Еще? – Дженсен вздохнул, поправил очки. – Еще я боюсь, что что-то может пойти не так и… – И? – подталкивал профессор. Что за привычка у него дурацкая – все надо клещами вытягивать? Каждое долбаное слово! – … и станет еще хуже. – Хуже? – Коллинз снова покосился на очки Дженсена. – Такие операции делают уже лет сто. И уже лет пятьдесят случаи ухудшения зрения у пациентов, которым была произведена точная диагностика и которым сделали операцию в легальной клинике, единичны. Ты знаешь, что у тебя со второго года обучения есть дополнительные курсы, в том числе пилотирование? Если получишь лицензию помощника пилота, тебя в любую экспедицию, даже без опыта работы, с руками и ногами оторвут! Там ценят специалистов, совмещающих в себе несколько направлений… Дженсен пожал плечами: – Можно еще записаться на курсы парамедиков – такие специалисты тоже нужны в экспедициях… Жаль, что все это только со второго года обучения, столько времени впустую! – Впустую? – Коллинз отложил книгу. – Поясни. – Ну… – Дженсен присел на бортик, опустив ступни в воду. Когда он говорил, то часто активно жестикулировал. Вот и сейчас он поднял руки ладонями кверху и взмахнул ими в воздухе. – Я не про курсы, а про физику, математику и химию. Я учил эти предметы в школе, а теперь мне надо учить их снова. Нет, они не такие, как в школе, сложнее и шире, но все же… Разве нельзя больше часов оставить на спецпредметы, а также на те курсы, что реально могут пригодиться в дальнейшей работе, вроде пилотирования, оказания первой помощи или ориентирования по звездным картам, а общим предметам уделять меньше сил и внимания? Как той же физике. А эти предметы еще и обязательные к посещению, и не только практические занятия, но и лекции. Почему, что это за прошлый век? Зачем я должен по три раза в неделю тащиться на лекцию, слушать преподавателя вживую, да еще и конспектировать его слова, когда с тем же успехом могу выучить формулы дистанционно, в интернете, а потом сходить на практикум, чтобы лучше усвоить их применение, раз уж совсем не ходить нельзя? А сэкономленное время потратить на изучение предметов биологического направления… Коллинз сжал губы и наклонил голову к плечу: – Дженсен, не разочаровывай меня. Это речи мальчика, а не мужа. Ты же знаешь историю создания Космического университета, хотя бы в общих чертах. Поскольку это учебное заведение - единственное в своем роде, его основателям пришлось быть новаторами. Они собрали лучшее из систем образования во всем мире – взяли лучшие наработки у американцев, японцев, корейцев и русских и слепили из них некий микс. Не то, чтобы он получился идеальным, но это все же лучшее на сегодняшний день, что удалось придумать. В том числе, пятилетнее обучение и введение списка обязательных предметов с обязательным посещением не только практических занятий, но и лекций. Хочешь осваивать знания быстрее, бери больше предметов, ходи на занятия с другим курсом, но… это мало кому удавалось. На моей памяти только несколько человек решились на экстернат, да и то с переменным успехом… Наличие обязательного списка предметов на каждом из пяти курсов – это взято из русской системы образования. Той системы, что была в России в двадцатом веке, а русские, к слову, не были глупыми. К тому же, поскольку университет международный, то ты должен догадаться, что уровень подготовки бывших школьников, приехавших из разных стран мира, не одинаков. Круглый отличник из городской школы центральной Африки – это твердый хорошист из Техаса или середнячок из сеульского лицея. Да и объем и качество знаний школьника зависит не только от его умственных способностей, но и от уровня подготовки учителей и от материальной базы школы, которые, как ты понимаешь, тоже совершенно различны в разных странах. Именно поэтому на первом курсе университета так много вашего, коллега, драгоценного времени уделено базовым предметам, таким, как математика, физика, химия, а для иноязычных студентов еще и английский язык, потому что без блестящего знания основ вы не сможете двигаться дальше. И поэтому лучшие умы современности на базе лучшего учебного заведения Земли подтягивают ваши знания, выравнивают, так сказать, планку, от которой всем вам необходимо будет отталкиваться дальше. И именно поэтому эти предметы являются обязательными для посещения на первом курсе. Без исключения! А то, что первокурсники выбирают из остального списка необязательных предметов, пока что мало кого волнует хотя бы по той причине, что на основе первичных знаний вы сможете спокойно наверстать все остальное за оставшиеся четыре года. Все, что вам заблагорассудится или все, что вам удастся так или иначе впихнуть в свои гениальные умы. Зато вот без этой начальной базы смысла учиться дальше вообще нет – какой резон рассказывать обезьяне про адаптацию многоуровневых компьютерных программ под конкретную тему исследований, когда она даже не понимает, что такое калькулятор? В таком случае обезьяне лучше было и не слезать со своей пальмы. Ты не на экскурсии, мой юный гений, ждать в пути отстающих здесь никто не будет – мы просто не можем себе этого позволить. Дженсен молчал, надул губы упрямо. Думал. Нет, он старательный парень, и его настолько поверхностное суждение произошло никак не от недостатка ума, а от нетерпеливости, свойственной молодости: поступая в Международный космический университет, он мечтал, что сразу полетит в иные миры совершать великие открытия. А ему предлагают снова сесть за парту и выводить в тетрадке с косыми линиями «2+2=4», «Н20» и «E=mc2». Но так действительно надо, знание основных предметов – это закон для каждого исследователя, в какой бы области он впоследствии ни трудился. И про различное качество подготовки выпускников школ Коллинз не врал – как ни стараются во всех странах подтягивать свои системы образования до единого уровня, на практике это достижимо будет еще не скоро, особенно для бедных стран. Да и потренировать терпеливость, настойчивость и усидчивость у первогодок тоже необходимо – им же полезнее. А заодно отсеять попавших сюда случайно, как бы ни звучало это жестоко – университет не может тратить время и силы на случайных попутчиков, у него более обширные цели и задачи. У него в руках будущее человечества. И мыслительные навыки студентов потренировать нужно тоже – особенно у таких вот, юных и горячих, а некоторых и слегка осадить. Дженсен теперь пусть сначала подумает, а потом уже ляпает глупости при профессоре. Сказанул тоже, время у него уходит, видите ли, впустую! – Кстати, – Коллинз спохватился, вспомнив еще кое-что, – у вас что, мистер Эклз, проблемы с физикой? Дженсен поднял на профа свои большие глазищи, нервно сглотнул: – Нет. Почему Вы так решили? – Потому что слово «физика» ты в своей пламенной речи произнес два раза. Так как у тебя дела с базовыми предметами? – Эммм, – Дженсен снова лег и развернул свои тетрадки, вперился в них, – у меня все хорошо. – Вот и хорошо, – кивнул Коллинз, не слишком поверив, – но… Дженсен! Я все-таки запишу тебя на полную диагностику зрения… за мой счет, – добавил Миша, предвосхищая протесты упрямого протеже, – а потом вернемся к этому разговору, ладно? Так подойдет? – Ладно, – кивнул мальчик.***
Дженсен был рад, что разговор так удачно снова повернул к теме его плохого зрения: в другой раз он действительно будет сначала думать, а потом уже ляпать глупости при профессоре.***
Коллинз, видимо, принял его сосредоточенную мину за обиженную, отложил в сторону свою книгу, осторожно спустился по лесенке в воду, подплыл к Дженсену, улыбнулся, смягчаясь: – Смотри, сгоришь. – Провел мокрыми ладонями Дженсену по плечам с яркими веснушками. – Ты хотя бы освежайся время от времени. Потянулся шеей, прижался губами к горячей коже Дженсена. Нет, так неудобно. Подтянулся на руках, выбрался на бортик, поймав на себе удивленный взгляд Дженсена – видимо, тот не думал, что профессор такое может. Улыбнулся. Прилег рядом, гладил Дженсена по спине. Чертовски приятные ощущения. Скользнул ладонью ниже, потянул за резинку плавок… Дженсен выдохнул: – Профессор… – Что? – Миша с улыбкой гладил ладонью обнажившиеся белые ягодицы. – Увидят, – Дженсен кивнул головой в сторону соседнего дома. «Похуй!» – хотел сказать профессор, но сказал иначе: – Не увидят – въезжая в этот дом, я специально поднял забор на полтора метра – сделал вид, что буду устанавливать на нем экран домашнего кинотеатра… А потом еще тисами засадил – для верности. Профессор отчего-то не переставал улыбаться. И не переставал стаскивать с Дженсена плавки. Наклонился, поцеловал одну из сияющих белизной ягодиц. Чудеснейшее зрелище! – А флайеры? – не сдавался Дженсен, косясь в ясное небо. Коллинз пожал плечами: – Им нет до нас дела, – и добавил, проникая пальцами в щель между ягодицами, – я на частной земле и в свободной стране – что хочу, то и делаю. Ягодицы тут же сжались, плотно затискивая пальцы. Да уж, а с Марком они здесь играли в догонялки, хохоча, взбрыкивая по всему участку и с голыми членами наперевес… А с Ванточ… Впрочем, какие бы гадости ни писала Вики, Коллинз не из тех, что получают кайф от неловкости людей. Коллинз осторожно высвободил руку, поднялся: – Идем. В беседке есть удобный диван и лубрикант. К тому же, пора забрать тебя с солнца, пока ты не стал похож на стейк, прожаренный на гриле...***
Про секс в беседке Дженсен рассказывать не стал, как и про любой другой секс. А вот общий смысл своего разговора с профессором Осрику передал. – Согласен: тут только измором нужно брать, – Чау кивал понимающе, – Хейердала надо брать знаниями. У меня на первом курсе возникли проблемы с химией, так я учил, и учил, и учил, днями и ночами, а когда начал на занятиях руку поднимать, мой профессор даже удивился. И экзамен я сдал хорошо. До сих пор все формулы помню. Хочешь, прямо сейчас напишу тебе формулу дезоксирибо… – Не надо, – улыбался Дженсен. – Лучше скажи: еще солить? – Хватит. Теперь натяни ее на стакан… – Что сделать? – смеялся Дженсен. – Ну… а как говорят? – «Насаживай». – Насаживай утку на стакан и отнеси в холодильник. – А дальше? – А дальше… учи физику дальше! – улыбался Чау. – Потому что через час у нас тренировка, а потом тебе на работу. – Слушаюсь! – Дженсен шутливо отдавал честь, закрывая изнасилованную стаканом птицу в холодильнике и потихоньку доставая оттуда тюбик с мазью. Он смажет раздраженный анус сейчас и перед сном. А потом еще утром, перед лекцией. И снова будет как новенький. Он привыкнет – он же Эклз! Обязательно привыкнет. И освоит все, что будет необходимо – и глубокий минет, и капризную утку по-пекински, и физику доктора Хейердала… и не будет отстающим в пути.