И смолкнет шум вокзала...

Гермиона просыпается оттого, что ей нечем дышать. Так всегда бывает после того, как ей снится один и тот же сон — про Беллатрису. Гермиона откидывает тяжелое стеганное одеяло и ступает на холодный бетон босыми ногами. Дома Гермиона всегда спит в носках — старая привычка, доставшаяся ей от бабушки. В Хогвартсе же она старается ничем не уступать сверстницам — ходит без шапки в мороз, не пьет горячее молоко на ночь и обязательно «делится» с Парвати или Лавандой своими чувствами к противоположному полу. Воскресенье. Вечер. В спальне никого, кроме неё. У других просто есть, с кем провести время. А у Гермионы с этим всё сложно: писем ждать больше неоткуда — у родителей стерта память; Гарри с Роном заняты тем, что восстанавливают разрушенные достопримечательности в Хогсмиде; Джинни с Молли всё ещё пытаются пережить смерть Фреда, произошедшую прямо у них на глазах, а заодно поддерживают Тонкс, оставшуюся без мужа, помогая ей справиться с депрессией. У всех есть что-то, что помогает не сойти с ума. И начать радоваться. Ведь они живы, и всё скоро будет хорошо. А Гермиона уже несколько месяцев не может нормально спать. Кошмары с Беллатрисой в главной роли прочно забираются в её сознание и терзают не только по ночам, а в любое время, стоит ей только закрыть глаза. Напрасно она думает, что, если выпивать зелье «без сновидений», кошмары отступят. Становится лишь хуже: прошлой ночью Гермиону от него вырвало, и пришлось снова тревожить Помфри, которой и так забот хватало. Гермиона одевается и выходит из Хогвартса. Прогулка — лучшее лекарство от мрачных мыслей. На закате небо становится нежно-розовым. Весной на берегу озера всегда можно найти занятие — к примеру, понаблюдать одно из величайших редкостей подводного мира — спящий пузырьковый вулкан. Гермиона восхищается красотой природы, особенно в те минуты, когда ей самой страшно или одиноко — наверное, если бы об этом узнали, то она бы стала отрицать. Многие из её знакомых думают, что Гермиона Грейнджер — натура очень сухая, но те немногие, которые сумели побороть в себе все предрассудки и отбросить стереотипы, знают — всё наоборот. Хотя война и произошедшие события в мэноре Малфоев, сделали её более жесткой в некоторых отношениях. Когда ты уязвим, меньше всего хочется попасться кому-то на глаза. Гермиона пробирается узкой тропинкой, которую проложила сама же на прошлой неделе — ей никак не хочется видеть радостных младшекурсников, которые просто не в состоянии понять, через что пришлось пройти им, старшим. И вот, Гермиона почти видит вытоптанную полянку, заросшую камышом, в тени большого раскидистого дуба, где может посидеть и прогнать страх. Однако, как выясняется, кто-то всё же знает про эту тропу — Гермиона видит следы чужих ботинок. Она тут же осматривается — на поваленном стволе дерева, в глубине ветвей, которые сплетаются и образуют некий купол, сидит человек. Сгорбленный, завернутый в мантию по уши. Гермиона не видит лица, но почему-то ей кажется, что она хорошо знает его. Будто всегда они встречались здесь, в этом месте, и каждый молча мог понять другого. — Панси? — зовёт Гермиона. Человек вздрагивает всем телом. Но не поворачивается. — Это ты? Что с тобой? — Ты меня преследуешь? — хриплый голос действительно принадлежит Панси Паркинсон. — Грейнджер, это уже не смешно. Гермиона качает головой — огрызаться Паркинсон никогда не устаёт. И в этом она действительно сравнима только с Малфоем. — Ты можешь наконец рассказать, что случилось? — Нет. Оставь меня. — С пятницы ты не появляешься в Большом зале. — Гермиона осмеливается подойти ближе. — Да и на уроках не часто бываешь. Я слышала, что тебя травят свои же. Почему? Гермиона смотрит на трясущуюся от слёз фигуру Паркинсон, и чувствует, как сердце сжимается от осознания того факта, что их разделяет чертова условность: они учатся на разных факультетах. Они не подруги. И не были ими. Никогда. Да и Слизеринцы скорее расшибутся лбами об стенку, чем признаются Гриффиндорцам в своих слабостях… Паркинсон сидела на полу возле слизеринской гостиной. В разгар учебного дня. Учебники валялись рядом. Она покачивалась из стороны в сторону. Вперед и назад. Монотонные движения успокаивают и дают возможность собраться — негласное правило психологов. Кто бы мог подумать: она не может спокойно войти в класс. Остаются считанные дни до выпускного, но… Каждый урок — испытание, а любой праздник — мучение. Как она вообще докатилась до этого? Непонятно. Ей теперь всегда нужно держать палочку наготове. Даже во время отдыха или сна. Панси хотела бы поплакать, но страх того, что кто-то её увидит, был сильнее. Шаги в её сторону. Паркинсон сжалась. Не хватало ещё, чтоб кто-то увидел и разболтал. Наверняка, это Гойл или Крэбб. Однако увидеть Грейнджер было куда хуже, чем недалеких однокурсников. Гермиона учтиво сделала вид, что не заметила девушку и почти прошла мимо, но… Панси выдохнула и поняла, что этим и выдала себя. — Всё в порядке? — Гермиона не могла пройти молча. И мысленно отругала саму себя: «Какое ей-то дело до Паркинсон?» — Вали, куда шла. — Ладно, но… у тебя кровь, — Гермиона замялась, увидев, что рукав белой рубашки у Паркинсон весь перепачкан багровой кровью, капающей из носа. — Тебя ударили? — Не исчезнешь, Грейнджер, я ударю тебя! — Панси оскалилась и подняла заплаканные глаза. — Слышала? — Позвать кого-нибудь? — Да, позови, грязнокровка, — Паркинсон снова утёрла кровь и поднялась. — Смерть свою! Я буду только за! Гермиона садится рядом с Панси, и дерево хрустит. Оно лежит здесь давненько, и вес сразу двоих может и не осилить. — Больше пойти некуда, Грейнджер? — Помолчи, а? — Гермиона морщится и поворачивается к Слизеринке лицом. — Я здесь с прошлой недели, и, если на то пошло, то почему бы тебе не уйти? Панси резко вскакивает и рывком стягивает плеч мантию, комкает её в руках. Фыркает, как пылесос, и демонстративно уходит. Гермиона злится на себя — зачем ей понадобилось приходить именно сюда? Испортила настроение, которого и так не было. Да и вообще, Паркинсон, которая раньше не вызывала никаких положительных эмоций, сейчас кажется взвинченной дальше некуда — как бы не было беды. — Стой! — Гермиона догоняет Паркинсон на тропинке. — Что я слышу? — издевательски тянет Панси. — Грязнокровка научилась подавать командный голосок? — Насколько я поняла, у тебя ситуация похлеще, чем у всех нас вместе взятых. — Гермиона смотрит в глаза Панси, и видит там новый поток слез, которые девушка неумело маскирует. — Может, не стоит с плеча рубить? — Поплакаться тебе в жилетку? — Но… больше некому? Панси смотрит на Гермиону. Со злостью. С недоумением. С надеждой?