Однажды придет весна

Когда люди только приехали, на улице было серое, пасмурное утро. Вместе с незнакомкой в чердачную комнату игриво заглянул холодный декабрьский день, заплясали в воздухе золотистые пылинки, потом рыжим хвостом промелькнул короткий закат. Около часа назад на чердак вползли тяжелые, вязкие как патока зимние сумерки. Все это время Ральф терпеливо сидел в шкафу, со смесью страха и интереса поглядывая на то, что творилось в комнате. Комната менялась: исчезла почти вся пыль, в углу поселилась небольшая полинявшая кушетка, рядом с ней тумбочка, почти все пространство на которой занял светильник с узорчатым абажуром. Длинный хвост провода от него, пройдя через спрятанный под кушеткой удлинитель, тянулся до самой лестницы и уползал вниз — с электричеством на чердаке, как, впрочем, и во всем доме, пока были проблемы. Из кучи барахла был вытащен и подвинут вплотную к подоконнику довольно массивный стол, на котором Ральф уже успел выцарапать ножом несколько малопонятных символов и обрывков фраз. Разумеется, все это происходило не по волшебству: в комнату несколько раз поднимались люди в рабочей одежде и, временами грязно поругиваясь, приносили и ставили на места мебель, еще недавно самым печальным образом валяющуюся в снегу. Ральфу не предоставлялось возможности догадаться, что темнокожий рабочий по имени Феликс человеком вовсе и не был — у него на виске не было диода, да и его «мясные» товарищи, памятуя о послереволюционных поправках в законах, обращались с андроидом на равных. Пару раз на чердак показывал нос неприятного вида тощий мужчина в рубашке с засаленными локтями и безобразно мятых рыжих брюках, отдавал никому не нужные указания, костерил рабочих по причине и без, пользуясь тем, что их работа еще не была оплачена, и изображал крайнюю брезгливость. Нетрудно догадаться, что новым хозяином дома и главой семьи был именно он. Что же до девочки, то та всеми силами пыталась помочь в обустройстве комнаты, ей предназначавшейся, но больше мешалась под ногами, никак, впрочем, не реагируя на окрики и ругань. Наконец, все было прибрано, расставлено по местам, за исключением, пожалуй, большей части сваленного в углу хлама, в числе которого был и громоздкий Ральфов шкаф, и аккуратного чемоданчика, устроившегося в ногах кушетки. Зажглась теплым желтым светом лампочка под абажуром, заработало отопление. Ральф не распознавал температуру, но по тому, как девочка резво стянула с себя верхнюю одежду, догадаться об этом было не трудно. К слову сказать, девочкой новая жилица комнаты на чердаке могла показаться только на первый взгляд. Этому способствовала и странная одежда, больше бы подошедшая ребенку, и бледное лицо, щедро усыпанное веснушками, и невысокий рост, и какая-то неловкость, робость во всех ее движения и жестах. Но это далеко не все, чем она могла удивить притаившегося в шкафу андроида. Оказалось, что под откровенно уродливым розовым беретом девушки пряталась копна довольно густых, по плечи, рыжих волос. Попадая в полосы неяркого света лампы, пряди сверкали так ярко, как никогда бы не сверкали волосы, окрашенные даже самой дорогой краской, а оставаясь в тени, хранили таинственный медный отблеск. Но ни с чем было не сравнить последнее волшебство чудачки, поселившейся на чердаке: стянув с себя теплый меховой платок и аккуратно проложив его вдоль щели между оконной рамой и подоконником, девушка аккуратно развязала свой таинственный сверток. Ральф, не сдержавшись, произнес что-то, похожее на «Не может быть!», и чуть не вывалился из своего укрытия. На подоконнике, лишь тонким слоем стекла защищенная от вновь завывшей на улице вьюги, стояла в изящном горшке настоящая роза. Нет, она не цвела — не время было цвести, но даже ее темно-зеленые резные листочки были глотком лета, до которого было еще так далеко, глотком той жизни, в которой Ральф еще не знал ни боли, ни страха. Он действительно любил когда-то свою работу — любил каждое деревце, каждый хрупкий цветок на каждой старательно разбитой им парковой клумбе, любил, не отдавая себе отчета, не понимая этого, как любят совсем маленькие дети все, что их окружает. Тем временем девушка присела на хлипкую табуретку возле стола и, положив голову на сложенные на столе руки, задумчиво смотрела на растение и потихоньку засыпала. Она наконец-то снова почувствовала себя дома, и вся накопившаяся с утра усталость давила на веки со страшной силой, принуждая подремать хотя бы минутку. Для Ральфа эта минутка была единственным шансом бежать. Андроид уже понял, что эти люди в ближайшее время не уйдут, и оставаться в доме опасно. Даже это последнее убежище было отнято, и он вновь оказался беззащитен и одинок на улице, посреди метели. Ральф осторожно выбрался из шкафа и уже собирался навсегда покинуть старый дом, но сам не заметил, как ноги понесли его в сторону стола. Подойдя практически вплотную, андроид протянул дрожащую изуродованную руку с облезшим скином к доверчиво раскинувшему изящные веточки кустику. Ральф не совсем понимал, что делает, он только хотел прикоснуться, вновь почувствовать хоть кончиками пальцев нежные листочки, ощутить, как по тонким жилкам течет в них сок, прежде чем уйти в лабиринт заснеженного ночного города. Из очарования его вывел невнятный вскрик и звук упавшей табуретки. Хозяйка цветка проснулась, и, обнаружив в комнате незнакомца, в ужасе бросилась прочь. Затихший было дом вновь наполнился людскими голосами, момент был упущен. Ральф снова забрался в шкаф, сжимая в руках нож и готовясь защищаться. На лестнице послышались шаги, и на чердак поднялась девушка с человеком, который днем руководил перестановкой мебели. Сейчас он был одет в полинялую пижаму и жутко сердит: — Ну и где этот загадочный андроид? Что ты придумала опять? Девушка начала отчаянно жестикулировать, испуганно посматривая на шкаф, но мужчина довольно грубо перехватил ее руки и, приблизившись вплотную к ее лицу, четко и громко проговорил: — Тут. Никого. Нет. Андроидам нечего делать в этой дыре. Ты это придумала оттого, что тебе не хватает внимания. А если не придумала, кивни, я давно говорил, что твое место в дурдоме, а здесь ты никому кроме тетки не нужна. Мужчина выждал с полминуты, злобно плюнул и удалился, ворча себе под нос ругательства. Девушка же, вытерев с лица непрошеные слезы и чужие слюни, подошла к столу, не решаясь даже смотреть в сторону шкафа. Она так же, как и Ральф недавно, протянула руку к растению, коснулась его и вздрогнула. Еще секунду поразмыслив, девушка кинулась к чемоданчику, достала из его недр блокнот и яркий маркер и, выведя что-то на одном из пустых листов, развернула блокнот к шкафу: «Привет». Ральф не пошевелился. Девушка подождала с минуту, и снова принялась писать: «Я знаю, что ты там. Выходи». Снова никакого ответа. Рыжая нахмурилась, прижав непишущий конец маркера к губам, задумалась, и довольно долго выводила на листе следующее: «Тебе нечего бояться. Я и сама тебя боюсь. Давай познакомимся. Меня зовут Флёр. Я ничего не слышу, но ты можешь написать свое имя в этом блокноте». Дверца шкафа немного приоткрылась, но стоило девушке подойти к шкафу, как она вновь захлопнулась. Флёр кивнула, положила блокнот и маркер поближе к шкафу и отошла. Ральф выглянул, пугливо осмотрелся и, посматривая на девушку, приблизился к оставленной на полу канцелярии. Читать андроид умел — этикетки семян, удобрений, а вот писать не пробовал, не было надобности. Да и изуродованные руки не особо слушались. Однако, потратив немало усилий и времени, он все же, пусть и криво, вывел на листке: «Ральфа не стоит бояться. Ральфу негде жить, поэтому он живет в шкафу. Ральф мешает Флёр?» Андроид поднял глаза на девушку, которая успела осторожно подойти чуть ближе, и протянул ей блокнот. Флёр энергично покрутила головой и, написала: «Нет! Тебе вовсе не обязательно уходить, я не выгоняю тебя! Давай будем соседями: Ральф — Флёр! Забавно, правда?» Ральф попытался взять у девушки блокнот, но крайне неловко, отчего лежащий на нем маркер упал и покатился по полу. Девушка и андроид одновременно потянулись за упавшим предметом, отчего едва не столкнулись лбами. Флёр поймала растерянный взгляд Ральфа и дружелюбно улыбнулась, а после тихонько засмеялась. Андроид смотрел на нее, не понимая, что и сам начал улыбаться. Уже второй раз за сегодня ему показалось, что в его душе расцвело что-то теплое, нежное, что-то, чему он не мог дать названия, потому что никогда подобного не испытывал.