Судьба

      С этим паром в ноздри стрелял солёный запах. Использовали какую-то интересную приправу: точно была из восточных, потому что подобный вкус он ощущал на языке впервые, а пойти поесть в экзотичные ресторанчики Майки редко успевал.       Тем не менее, как бы остро этот аромат не приносил удовольствие опустевшему ещё мучительнее желудку, он пробирался сквозь короткую пелену нагретого воздуха, как через высокие кусты в джунглях, чтобы внимательно рассматривать родителей Дона... или Дона самого... или большой, переливавшийся серым холодильник; у него дома настолько огромного и по высоте, и по ширине не было.       Блин, задумался.       Являлось необходимым вернуться к осторожности.       Но... на ком, конечно, эта осторожность должна была сосредотачиваться, он не знал, к сожалению.       Взгляд грозного папаши, торчавшего у кромки стола, ближе к своему супругу, давно там сидевшему, как раз-таки зациклился на нём, и складывалось впечатление, что тот отнюдь не торчал у своей любви, а крутился вокруг мебели, разглядывая его под разными ракурсами. Ещё бы, наверное, под стол залез, что-то непрестанно вынюхивая. Несомненно, раскусил. Как тот смог его раскусить? Он ведь никак себя в таком плане!.. Не проявлял.       Или проявлял?       Прямо сейчас?       Лицо зазуздело. Кожа на щеках растянулась, подбородок стал плотнее. А не моргал ли он слишком часто? Хотелось пощупать себя.       Пальцы дёрнулись, но он прижал их к ногам.       Но, э-э... он, видимо, и на любовь того вряд ли имел разрешение смотреть. Может, за это кара бы оказалась ещё страшнее.       И что.       Ему оставалось только поджать губы, сложить пятки вместе, виновато таращиться на светлевшие костяшки, самым последним дожидаясь порцию мягкого риса и не вбирая в память не одной фразы?       «Не переживай так сильно».       Нет-нет...       Надо было что-то делать. Тут обстановка, её исход и будущее касалось того, кого он любил.       Если это в неком поэтичном или каком-нибудь там ещё неотразимом смысле пребывало вызовом со стороны этого тирана, то Майки собственную настырность сохранит. Ещё лучше — при этом надзирателе он будет проявлять её в сто раз мощнее! В тысячу! Если тот считал, что его можно было отпугнуть только сердитым, хмуреньким взором, то настало время отвыкать от слабовольных людишек, иногда и ненадолго лезших в семью тех. «Ты несомненно получишь его расположение, если докажешь, что ты — надёжный друг для Донателло» — и он докажет и это, и ещё кое-что другое, такое же близкое.       «С этим ведь не должно быть никаких проблем, верно?»       И Майки вскинул голову:       — Пахнет очень вкусно, — и обратился сразу к Леонардо, который был на его стороне; ярко улыбнулся и нисколько не дёрнулся от свирепости сбоку.       — Рад слышать, что тебе уже нравится, — и тот ему улыбнулся; ну да, действительно, это было прям небо и земля — эти двое. — На самом деле это можно назвать нашим домашним рецептом, — и собеседник, явно ещё не отошедший от их совсем недавнего столкновения, понурился, наблюдал за тем, как тому накладывали порцию, — мы захотели как-то поэкспериментировать с приправами и соусами, и получилось это.       — Экспериментировать никогда не помешает: кто знает; может, что-то хорошее получится в результате, — и он отражал лёгкий энтузиазм сложным, блёклому сиянию отвечал ослепительным. — Уверен, что будет очень вкусно.       Для поддержки он обратился к Донни, который, убрав с еды взгляд, по́днял внимание на него почти одновременно. Точно-точно — это была судьба. Но тот смотрелся несколько взволнованным, явно из-за того, что ему пришлось сидеть напротив врага, чья рука тянулась к нему медленно. Представлялось, что пластмассовая ложка сейчас бы упала на стол со звоном о тарелку, а он, задыхаясь, старался бы причинить как можно больше боли терзавшей его глотку ладони. Может, его любовь воображало то же самое.       Тем не менее слабая взволнованность слушателя перемешалась с поднявшимися уголками рта:       — Да, — и тот закивал, — этот рис очень вкусный.       Чуточку успокоился, и успокоился он тоже.       Ага, ему наложили в последнюю очередь.       И всё же лишний раз полюбопытствовать никогда бы не помешало. Нет, в этом случае любопытство не могло являться лишним — ни при каких условиях.       Всё-таки семья эта вызывала одну любознательность. Донни явно не был усыновлён, как он: сходство с «отцом» были явными, и если «отец» во время их личного разговора упоминал пылавшую страсть «папы», то он эту страсть ощутил и у того, и у сына. Таким образом один из родителей должен был быть связан с этим... делом, как оно там называлось? Никогда бы он и не подумал, что судьба даст возможность повидаться с исходами этого проекта.       А, в общем-то, представить «папу» на этом месте не поднималась рука. Он бы рассмеялся от абсурда, скорее всего, воображая историю о том, как тряслась сначала скорая, а потом больница.       Но... нет, он не верил. Хотя он бы и во второй вариант мало поверил, но раз уж пришлось выбирать...       То надо было искать зацепки.       Как только папочка, угроза его будущих отношений, отошёл к столешнице на кухне, Майки ни на мгновение не погас и перевёл взгляд на большую тарелку посередине стола: рядом с золотистой и явно хрустевшей — это пребывало хорошо заметным благодаря неровностям от муки, что прям уже чувствовалось на зубах и в перепонках — курицей стоял небольшой кувшин с водой. Ещё раз перевёл — каждый стакан был заполнен наполовину. Однако! Стакан Леонардо был залит почти до края. Более того на белой скатерти он видел мелкую тень.       Пальцы Леонардо легли на эту тень. Стул напротив заскрипел.       Он посмотрел на рис перед собой.       Уголком зрения он видел, как локоть «отца» не только согнулся, но и поднялся. Полный стакан на столе больше не стоял. Его левая ладонь взялась за вилку, и пальцы легли на нож.       Донёсся стук — на столе уже не виднелась прошлая, малюсенькая тень, и стакан был на две трети полным.       — Всё хорошо? — он едва слышал низкий шёпот «папы» и совсем не заметил какого-либо движения. Он сомневался, что это услышал Донни.       Однако он не услышал такого же тихого отклика. Подняв взгляд, Майки увидел, что родители явно больше секунды — и до сих пор — смотрели на друг друга то ли со скукой, то ли с высшей степенью умиротворения. Скорее всего, правильным ответом прибывал второй. Может, те там что-то реально под столом делали? Да ну.       Не. Что-что, а в каком бы положении он сейчас ни находился, эту мелкую идиллию своим наблюдением, на которое не обращали малейшего внимания, всё равно как-то портил. Но и мешком с костями, примерзшими к стулу, он не должен был оставаться: не торопившись брать мясо, он пока нырнул вилкой в малость остывший рис. Словно под оранжеватой горкой таился весь аромат, он взлетел, как только Майки вытащил четыре зубца. Как только впихнул еду в рот, в мозгу прибавилось извилин. С одной стороны, он мало чего знал о том, чем эти мутанты отличались от обычных, однако он это доказательство включи́т в общую теорию.       А с другой стороны — кого это волновало?       Челюсть перестала двигаться.       Он уставился на скатерть.       Верно. Кого это волновало? Не один — ну ладно, пусть будет второй. Правда же от этого не менялась, верно? Что произошло, то произошло. А вот... та правда, что Донни... Донни. Тот ведь тоже... верно? Или нет? Какая была вероятность? Что там по биологии говорили про эти... гены же? Пятьдесят на пятьдесят? Или больше? Это от чего это зависит?       — Микеланджело?       Сглотнул.       Чувствовал крупинку у края рта. Не трогая ей ни салфеткой, ни пальцем, ни языком, он посмотрел на Леонардо.       — Что-то не так? — тот был в замешательстве. Наверное, встревожился даже чуток.       Майки, к слову, тоже встревожился.       Но Рафаэль смотрел на него с презрением... подозрением.       И ещё хуже он ощущал, как слева возросло беспокойство, как даже судорожно — и неважно было, являлось ли это реальностью или нет — его обводил взор любви.       — Рис... он... очень вкусный!       При молчании царила спутанная цепочка из переменчивых слежек.       Ещё вокруг было много моргании, паузы в жестах.       — А-а, — «отец», выпрямившись, тем самым отстранившись от него,не только успокоился, что было слышно по смягчившемуся тону, но и задал движение времени. Сбоку лишь он услышал выдох тёплым гамом. Вот отныне у всех все мысли вылетели из головы. Ну, кроме него.       И кроме грозного папаши, наверное, тоже. Уж больно шибко он ощущал всей кожей плотную чуткость.       — Тогда приятного аппетита.