Ком в горле

      Когда она приходит к нему во второй раз, Том даже не удивляется.       — И снова здравствуй, старый друг.       Ее голос хриплый и прокуренный, в комнате снова темно, а она снова сидит у него на диване в вальяжной позе, так, словно не она тут гость, словно у себя дома. Но, даже не смотря на это, Том знает — она напряжена. Чуть подрагивает, зрачки сужены, улыбка слабая, натянутая. Ей страшно.       — Что с тобой?       Она дергается, удивленно приподнимая брови, но после вновь натягивает улыбку, обнимает себя за плечи.       — От тебя ничего не укроется, верно?       Пытается пошутить, но получается слабовато. Том хмурится, — волнуется, чертовски волнуется, но ни за что этого не признает, — после тяжело вздыхает и качает головой. Парень вновь поднимает на нее взгляд, и видит, как ее не прикрытый повязкой глаз чуть слезится, уголки губ подрагивают, а сама она какая вялая. Полностью перестав контролировать свои действия, он подрывается с места и крепко ее обнимает. Тори тихо всхлипывает и обнимает его в ответ. Молчат, слышно лишь размеренное дыхание. Тори на выдохе шепчет:       — Прости. Я не могу так больше. Все это давит на меня. А еще я не видела Эдда и Мэтта уже два года. Я хочу их увидеть, Том. Мне необходимо их увидеть. Я не знаю, что мне делать. Я временно передала управление армией Полине и Патрику. Потому что я так больше не могу. Мне всего двадцать четыре, Том, я должна веселиться, должна радоваться жизни, должна косячить, а потом вытаскивать жопу из созданных мною проблем. Я не должна лишаться руки в двадцать четыре, не должна частично терять зрение правого глаза, не должна становиться командиршей целой армии, не должна загружать себя такими проблемами, черт возьми!       Она тяжело дышит и вновь утыкается носом ему в плечо, протяжно воет и вновь захлебывается собственными слезами. А Том не знает, что ему на это ответить.       Потому что да, он действительно не знает, как ей помочь.       А потому он лишь тихо вздохнул, поглаживая ее по голове. Тори, ухватившись руками за его потрепанную синюю толстовку, тихо плакала, обмякши у него в объятьях. Они оба молчали. Том — потому что не умел успокаивать людей. А Тори совершенно не знала, что ей говорить ему. И они оба понимали друг-друга без лишних слов. Вот так просто взглядом. Но затем взгляда становится мало, нужно еще что-то.       И Тори его целует.       И Том ее даже не отталкивает. Потому что так надо. Потому что без этого поцелуя они задохнутся от собственных чувств и эмоций.       Потому что это чертовски правильно.       И они целуются, пока по подбородку течет слюна, пока их руки лихорадочно цепляются друг за друга, пока губы припухают и чуть побаливают от длительного поцелуя. И целуются они до тех пор, пока дышать через нос становится невозможно, а легкие покалывают от недостатка воздуха. Только тогда они отстраняются и даже не смотрят друг на друга, но уже знают, что они чувствуют, знают ту гамму эмоций на лицах друг-друга.       И это тоже чертовски правильно.       — Ты так и не научилась целоваться, — прерывает тишину Том. Его голос хриплый тихий, невозможно по нему различить, зол он или доволен.       Или ему вообще насрать.       — Иди нахуй.       Они посмеиваются. Тихо, грустно, тоскливо. После смех стихает. И вновь молчат. Потому что им не нужно слов. Потому что они и так все прекрасно понимают.       И это тоже чертовски правильно.

I know I’m no sweet prince of love (Я знаю, я не милый принц любви) Those times that we got drunk (Как в те времена, когда мы напились) Maybe Jamaica rum (Может быть ямайский ром) Maybe some Jonnie Dub (Может быть какой-то Jonnie Dub) Maybe you still think of us (Может быть ты все еще думаешь о нас) Phone buzz, and still I jump (Телефон звонит, и я все же прыгаю) Why don’t I say it then? (Почему я не сказал это тогда?) I want you all the time (Я хочу тебя все время)