«..дружба не должна закончиться из-за какой-то тупой ссоры, бро, ты и сам это понимаешь»
Не то.«Завтра в школе скажу ей, что всё кончено»
Тоже не то.«Да хуй его знает. Жизнь у нас одна, и мы должны прожить её по полной блять»
Это вообще другое. Ким напрягает память настолько, насколько это возможно. Вспоминает только тепло тела друга. И сейчас у него возникает в голове не совсем приличный сценарий развития событий. Неужели Чону полез целоваться, и Юкхей, испугавшись этого, свалил? Блять, да что же произошло? — Нет, Хёк, мне это ничего не даёт. Точнее говоря, я не вспомнил почему мы разошлись с Юкхеем, — всё так же задумавшись, говорит Чону. — Ладно, я, пожалуй, буду сваливать, пока твоя мама не увидела меня. — Ты тупее табуретки, товарищ, — говорит Донхёк, наблюдая за братом, стоящим напротив зеркала. — Он кинул тебя. Ответь вот на один простой вопрос. — Какой? — Ким пытается руками уложить волосы слегка, чтобы хоть немного быть похожим на трезвенника. — Он тебя уже кидал? — Ли уже встал с кровати. Парень медленно подходит к Чону, чего младший не замечает. — Причём тут это? — брюнет пытается унюхать запах алкоголя от самого себя, но ничего не чувствует, поэтому переходит к осмотру одежды. Когда он замечает на худи пятно от рома, всё его внимание обращается на эту тёмную кляксу, которую неизвестно как теперь отстирывать. — Отвечай на вопрос. Терпеть не могу, когда юлят, — Донхёк уже почти уткнулся в затылок Чону, чего тот всё ещё не замечает. — Да, кидал. Но причём тут... — Ким не успевает договорить, потому что рыжий разворачивает его и впивается в него губами, прижав к зеркалу, висящему на стене. Напор слишком сильный и резкий, поэтому Чону, потеряв бдительность, позволяет сводному брату проникнуть языком к себе в рот. Эта экзекуция продолжается около пяти секунд, пока младший не отталкивает Донхёка, пытаясь отдышаться. — Что ты почувствовал? — Ли стоит с таким заинтересованным видом, что для законченности образа ему не хватает только очков и блокнота с ручкой. — Какого ебаного хуя ты творишь? — парень вытирает рот рукавами худи, глядя на старшего с отвращением. — Ты почувствовал дежавю или что-то типа того? — он выглядит так, будто сделал что-то такое, что в порядке вещей. У него вообще есть хоть какой-то стыд? — Нет, я почувствовал блять твой ёбаный язык. Всё, я сваливаю. Нужно иметь какие-то границы, а то, что ты творишь – это уже долбаебизм высшей степени, — Чону вылетает из комнаты и ищет свою одежду. — Я хотел тебе помочь. Если не надо, тогда сам разгребай своё дерьмо, мне вообще похую, — Донхёк пафосно облокачивается на дверной косяк. — Как это должно помочь мне, придурка кусок? — налетел на рыжего Ким. — Успокойся, дура блять, и послушай меня. Мне, знаешь, тоже не особо в кайф было сосаться с тобой. Я сделал это, потому что если бы ты почувствовал дежавю, то это бы значило, что вчера вы с Юкхеем или с кем-то другим сосались. Но если ты ничего не почувствовал, значит, этого не было. И, надеюсь, тебе это что-то даёт, — Ли чувствует себя самым гордым человеком в мире, когда видит, что напряжение в лице Чону спадает, и он действительно задумывается о чём-то. Донхёк чертовски прав. Хоть и выбирает какие-то ебанутые методы. Этот факт даёт не так много, но достаточно, чтобы Чону меньше обвинял себя. — Ладно. Просто.. не делай так больше, — Ким опускает взгляд и понимает, что не понимает сам себя. Ему в принципе не было отвратительно настолько, как он это преподнёс. Хёк очень красивый на самом деле и, скорее всего, целовать его было бы приятно, если бы у Чону были к нему какие-то чувства. — Слишком бурно реагируешь на такую ерунду, братан. Ты так разбубнился, будто я тебя пытался зарезать с целью продать на органы сатанистам-каннибалам, — он действительно не видит в этом ничего такого страшного. — И да, Юкхей тебя кинул вчера. Тот, кто кинул однажды, будет кидать тебя снова и снова. Люди не меняются, бро. — Донхёк, нормальные люди не целуют других людей без их согласия. Ты мог хотя бы сразу всё объяснить и спросить заранее? — сейчас брюнет впервые пытается поставить брата в тупик, пропуская мимо ушей последнюю часть монолога. И у него получилось. Если тот молчит больше десяти секунд, то это значит только одно: его уделали. Он оказался не прав, подумав, что Чону был отвратителен этот поцелуй. На деле младшему не понравился элемент неожиданности. — Я пошёл домой. Надеюсь, мать не спалила хату в моё отсутствие, — уже одевшись говорит Ким на прощание Донхёку. — Открой мне дверь. У вас ебанутые замки. — Да обычные, — он открывает, и как только Чону выходит за порог, дверь сразу же закрывается. — Эй, мудила, а попрощаться? — кричит Чону, надеясь, что через дверь брат услышит. — Ну что за придурок?* * *
— Ты куда собралась? — Первое, что спрашивает Ким к матери, зайдя в квартиру и увидев, как она собирается сваливать из дома, прихватив с собой спортивную сумку со шмотками. — Мне надо уехать, — надевая обувь, отвечает женщина. Ничего объяснять она, как всегда, не собирается. Да всё равно Чону уже всё знает. — Какого хера? И ты блять ничего не сделаешь? — парень не просто в шоке. Он настолько в ахуе, что начинает слышать глухой звон в ушах. — У меня нет денег. Если они придут, то скажи, что меня нет, — она поправляет шапку перед зеркалом и идёт к двери. — Ты дура, что ли? Они меня убьют! — в слезах кричит Чону, до конца не веря, что мать действительно бежит, как крыса с тонущего корабля, оставив сына разбираться с её же дерьмом. — Если я останусь, то убьют и меня. А подыхать, если честно, не хочется, — с этими словами она покидает квартиру. Ким просто скатывается по стене и снова чувствует тоже самое, что и в тот день, когда пришёл этот страшный мужик. Он чувствует страх, отчаяние, беспомощность. И сейчас точно идти некуда. Звонит телефон, но он не берёт трубку. В голове и в душе пустота. Так себя чувствуют люди, которым осталось жить меньше недели? Ха, а кто сказал, что его убьют? Из него будут выпытывать местонахождение матери, его будут насиловать, шантажировать женщину, присылая ей мерзкие фотографии с изображением изуродованного сына. Но разве её будет волновать, что её родного ребёнка зверски избивают, калечат, пускают кровь, вставляют в него различные предметы, причиняя адскую боль? — Чону, ну что за хуйня-то? — Донхёк врывается в квартиру и внаглую проходит, не заметив брата, сидящего в слезах в уличной одежде у стены. — Ты где? Какого хуя ты не берёшь трубу? — Проваливай, Хёк, — еле слышно проговаривает брюнет, тихонько всхлипывая. — Что случилось? — Ли, увидев его, подбегает к нему и садится на колени напротив него. — Что там у тебя? — Чону видит, кажется, бутылку. — А, это остатки вашего рома. Отец привёз, а я спиздил из холодильника. Я придумал ахуенную штуку! Помнишь, я говорил про запахи... — Ким не даёт рыжему договорить и выхватывает бутылку, делая несколько больших глотков. Ром сразу ударил в голову и...«...Подождёшь? Я приду, и мы обязательно потанцуем»
Он тогда ушёл и не вернулся. Ушёл и не вернулся. Просто свалил. Бросил. Покинул. Оставил на произвол судьбы. Не позаботился. Наплевал. Насрал. Кинул. Предал. Плюнул в душу. Обманул. Наврал. Солгал. У Чону сейчас такое лицо, как у персонажей в аниме, когда они узнают что-то настолько шокирующее, что у них тускнеют глаза. — Ахахахахахахахаха, — Ким начинает заливисто смеяться, делая ещё пару глубоких глотков. — Что с тобой блять? — Донхёк действительно выглядит испуганным. Донхёк. Этот ублюдок был прав. Да он всегда прав. И Чону ненавидит это. Юкхей. Этот урод кинул его, когда друг нуждался в нём. Эта тварь даже не подумала о том, что в клубе Кима могли просто выебать и выбросить на окраине города. И Чону ненавидит это. Мать. Эта ебливая сука свалила, оставив своё родное несовершеннолетнее чадо разгребать её дерьмо. Из-за неё ребёнок в дерьме по самые помидоры: под угрозой его жизнь, тело, честь, психика. Но ей наплевать, как и всегда. И Чону ненавидит это. Отец. Этот выродок свалил из семьи, обрекая её на нищету. Теперь он явился и строит из себя заботливого папашу, умалчивая о том, что он издевается над новой женой и детьми. Из-за этого Чону втянут в проблемы, которые его не должны касаться. И Чону ненавидит это. Доён. Эта мразота считает, что Чону его личная чихуахуа, жилетка из собачей шерсти или собака-поводырь? Он не умеет разбираться со своим говном, поэтому льёт всё на друга, считая своё мнение самым правильным. И Чону ненавидит это. Марк. Этот дегенерат испортил их с Юкхеем совместное детство и сейчас продолжает вмешиваться, при этом затягивая Вона с собой на дно. И Чону ненавидит это. Ким Чону. Этот уёбок самый главный в этой истории. Он решил влюбиться в урода, который и в хуй его не ставит; решил терпеть всю ебанину, которая с ним происходит, как самая настоящая собака; решил, что он справиться с этим; решил, что ответственность за все его решения лежит на ком-то другом. Ни с чем он блять не справится. Терпеть он ничего не будет больше. Пусть всё катится к хуям: и окружающие сволочи, и нахуй ненужная любовь, и эта долбаная семья, и чёртов Донхёк, который сука всегда всё знает. И Чону пусть катится. И он ненавидит себя. — Проваливай нахуй, — оскалив зубы и сделав лицо, от которого Хёка бросило в дрожь, прорычал Ким. — Чону, я... — рыжий кладёт руку ему на колено, пытаясь успокоить. — Я сказал уёбывай! — Чону подскакивает и толкает Донхёка в стену так, что тот сильно ударяется головой. Младший, пока думал, успел опьянеть. Неудивительно, раз он сделал столько огромных глотков. — Какого чёрта ты вообще сюда припёрся?! Вали отсюда нахуй! — у Кима конкретно сорвало крышу, потому что он орёт нечеловеческим голосом вырывающегося наружу отчаяния. Он хватает старшего за куртку и резко швыряет в другую стенку, от чего тот валится на пол. — Каого хуя? Какого блять хуя?!? — Чону в состоянии аффекта, он совершенно не понимает, что сейчас делает. Его крик слышно на другом конце города. Страшный крик человека, который уже ничего не понимает. У которого ничего нет внутри, не осталось, выгорело. Бутылка падает из его рук и разбивается, сам Ким смотрит в горящие ужасом глаза брата и начинает пинать его, лежащего на полу. — Ненавижу! Блять, как же я вас всех сука ненавижу!!! — рвётся из Кима, пока он бьёт ни в чём не виноватого брата. Который хотел помочь. Который теперь харкает кровью. У которого разбито лицо, потому что Чону не смотрит даже куда пинает. Донхёк пыхтит от боли и пытается закрыть лицо руками, уже не сдерживая собственные слёзы. Каждый удар приходится ему не сколько по телу, сколько по сердцу, ведь он так хотел помочь, но что он получил? Он даже не знает в чём причина. А в голове вертится только один вопрос: «За что, Чону? Что я тебе сделал? За что?» Каким бы Ли ни выглядел сильным, это на деле не так. Он не может встать и остановить Чону, врезав ему стократ сильнее. Просто... не может. Он не такой человек. Он лучше будет лежать и терпеть, чем даст сдачи физически. — Да пропадите вы все пропадом! — Ким потихоньку угасает и вновь падает в рыданиях на пол, усаживаясь прямо в лужу рома и пряча голову в колени. Донхёк за это время, пока Чону сидит, с трудом встаёт и, харкнув кровью на осколки бутылки, покидает квартиру, прихрамывая. Нос разбит, на лбу след от грязного ботинка, вся одежда и лицо в крови, наверняка сломано ребро. Рыдая, он спускается вниз, и дойдя до нужного этажа, стучится в нужную квартиру. — Ебать, чё с тобой? — спрашивает Марк, пребывая в шоке от состояния незваного гостя. Донхёк не хочет ничего говорить да и не может. — Давай, заходи.* * *
Чону не знает, сколько прошло часов как он сидит на полу. Всё уже выгорело, а в голове тьма. Чёрная, бесконечная, всепоглощающая. В голове бегущей строкой только одно:«НЕНАВИЖУНЕНАВИЖУНЕНАВИЖУНЕНАВИЖУНЕНАВИЖУНЕНАВИЖУ»
Он раздевается прямо в коридоре до трусов, бросая одежду на пол. Шатаясь идёт в комнату и берёт канцелярский нож, из которого извлекает лезвие, ломая пластик к чертям собачьим. Доходит до ванной и ложится в неё включив воду погорячее. Жжёт. Да и пусть. Он заслужил всё это. Чону заслужил лежать в этой ванне с лезвием в руках в кипятке. Он заслужил быть кинутым всеми. Он заслужил такое отношение к себе. Он заслужил такую семью. Он заслужил это дерьмо. Да, конечно же заслужил. Потому что только он ответственен за то, что с ним происходит. Сейчас самое время осознать это. Он сам во всём виноват. Виноват в том, что с ним это всё происходит. А детство у Чону кончается. Возможно, оно кончилось, когда он впервые взял сигарету в рот. Возможно, когда он услышал звуки секса Юкхея и Марка. Возможно, когда он впервые сделал глоток рома. А возможно, его грёбанное счастливое детство, где он ловил с Юкхеем снежинки, где они искали ракушки на пляже, где их катал отец Чону на спине, и мальчики, смеясь, называли его лошадкой, вытекает из его рук багровым шёлком вместе с жизнью и всем человеческим, что от него осталось.* * *
— Чону, солнышко, ты меня слышишь? Связь плохая, я тебя не слышу. Ты слышишь? — Слышу, ба.