Neurosis

”if truth is north then i am true south. i can't figure it out- God knows i'm always looking up 'til my eyes give up. that's how i lost touch of who i was. if truth is north then i am true south. i can't figure it out- God knows i've tried always looking up 'til my eyes give up. that's how i lost touch of who i am and who i was. some truths are gentle, forgiving and kind. some truths are hard to define. some truths are crooked, with rough edges too, but some truths wear like comfortable shoes.”

— Привет, Чону. Как ты сегодня? — женщина бродит по кабинету в поисках своей тетради. — Садись. А я пока найду блокнот. Тупая голова, совсем забыла куда его дела. Не оставила же я его у Мун-сонбэ?       Психиатр удаляется, а Чону садится на этот неудобный диван. Сегодня уже его неделя здесь и неизвестно сколько его ещё будут держать тут.       Всё-таки парень решил отправиться на лечение. Точнее его отправили принудительно, потому что бабушка обнаружила его в ванной с недовскрытыми руками, и немедленно позвонила в скорую, чуть не падая в обморок от вида полумёртвого внука. Сам же Ким не видел себя больным, он считал, что с ним всё в порядке.       За эти два месяца не так много произошло, но на самом деле достаточно, чтобы Чону чувствовал себя с каждым днём всё хуже.       Во-первых, Донхёк встречается с Марком. И это вызвало у Кима очень много вопросов. И первый: «Донхёк, ты идиот?». Чону пытался сказать другу, что Марк лицемер, гнида и просто так Юкхея не забудет. Но Ли, кажется, впервые оказался слепым, как думал Ким. Он стал меняться под воздействием младшего. Начал терять свою индивидуальность. Но, благо, это всё уже позади. Но об этом позже.       Во-вторых, мать. Бабушка уехала обратно к себе в деревню, поэтому мать снова ушла в разнос. Почти каждый день в квартире находились какие-то непонятные пьяные люди, и нередко они беспокоили Чону, из-за чего ему пришлось уходить к Юкхею или к Донхёку. Но чаще к Ли, потому что возлюбленный дома бывал редко. Мать продолжала выливать на сына свой негатив, обзывать его самыми последними словами и выгонять из дома насовсем. Это отражалось на состоянии Чону физически. На ногах появлялось ещё больше узоров.       В-третьих, Донхёк. Марк совсем вскружил ему голову, из-за чего он стал безответственным, перестал часто проводить время с Чону. Даже когда Ким приходил к нему домой ночевать, Хёк либо сваливал к Марку, либо переписывался с ним. Чону приходилось общаться с отцом. А недавно Ли совсем сошёл с ума и привёл Хеджин к Киму, чтобы он с ней посидел, пока он с Марком «пойдёт прогуляется». Это вышло за рамки, потому что брюнет не умеет общаться с детьми и плюс к этому дома была мать, от которой пришлось прятать девочку. Благо, что Хёк вернулся за сестрой через час или полтора, и Чону не пришлось учиться быть хорошим старшим братом. А совсем недавно они перестали общаться.       В-четвёртых, отец. Он продолжает ссать в уши Чону тем, что он хочет стать хорошим отцом. А на вопросы сына: «Почему ты не звонишь? Почему не пишешь? Почему деньги не скидываешь, если обещаешь?» он отвечает, что занят, денег нет, приходи ко мне сам, я бегать за тобой не буду. И Ким не видит в этом никакой чёртовой логики. А это отталкивает его от отца, нет никакого желания с ним общаться.       Также парень познакомился с мамой Донхёка, которой легче воспринимать Чону, как друга сына, а не как ребёнка своего мужа от первой жены. Она дружелюбна с парнем, но в её глазах можно увидеть страх, безысходность и бесконечную усталость, хоть она и пытается этого не показывать. Ким отметил красоту и манеры этой женщины, поэтому он понимает в кого Хёк такой изящный, но не понимает как он стал таким странным идиотом.       В-пятых (но не по значению), Юкхей. Чону совсем не понимал ни его, ни самого себя. После их первого раза, они повторили это ещё дважды. И Ким не может никак забыть то, что случилось в тот день, когда это могло произойти четвёртый раз. И вряд ли он забудет. Потому что именно из-за событий того самого дня он попал в психушку.

*flashback*

— Ну, я тут. Зачем позвал? — Чону недоумевает зачем Вон позвал его средь бела дня. Он ещё и трезвый. Что ему надо, боже? — Да я поговорить хотел. Слушай, я признаю, что веду себя как обмудище, но я хотел спросить почему ты терпишь это? Ну то есть блять, я прихожу к тебе ночами бухой, мы трахаемся, и тебе нормально? — Юкхей не понимает поведение друга. Он никогда не считал старшего озабоченным или что-то вроде того. Ему хочется узнать причину, потому что он сам не понимает на что надеется и надеется ли вообще. — Я просто хотел обсудить. Мы типа друзья с привилегиями? Или?.. — Ну да. А ты думал, что я в тебя втюрился или типа того? — с усмешкой в голосе спрашивает Ким, пытаясь не спалиться. — Не, не. Просто как-то.. да похуй. Всех всё устраивает, получается? — Вон хочет быть уверен, что старший не против такого вида отношений. Почему-то ему казалось, что всё не так, как выглядит. Что Чону скрывает что-то. — Да, мне норм, — Ким встаёт со стула и собирается уходить. — Стой, я думал, что мы ещё поговорим, — шатен подскакивает за другом. — А о чём говорить, Юкхей? — Ким, сам того не понимая, излучает неуверенность. Он дрожит, и Юкхей видит это. Он видит, что Чону хочет поскорее свалить, видит, что его глаза блестят сильнее от подступающих слёз. — Почему ты больше не отчитываешь меня? — тихонько спрашивает Вон с какой-то еле заметной тоской в голосе. — Как будто от этого есть какой-то толк, — брюнет не смотрит в любимые глаза. Потому что боится. Неизвестно что можно в них увидеть. — Но мне это нужно. Что с тобой стало? Ты совсем другой. Я уже и не помню когда ты последний раз орал на меня, — шатен подходит ближе к Киму, зажимает край его футболки и начинает перебирать в руках. — Слушай, твой образ жизни — это не моя забота. Если ты даже мать родную не хочешь слушать, то всё бесполезно. Могу тебе твою подвеску вернуть, кстати. Я не имел права её забирать, — Чону и сам не понял когда ему стало плевать на Юкхея и его жизнь. Ему всё равно, даже если младший уже начал употреблять в свои шестнадцать. Ким не может найти силы порой даже с кровати встать, с чего у него есть силы на друга или кто он там? — Да блять! — Вон резко выпускает из рук футболку старшего. — Раньше это была твоя забота. — Тебе нравилось, когда я на тебя орал? Ты серьёзно? — Чону вообще не понимает. Они срались как чёртовы женатики, и в этом не было ничего хорошего. — Да, сука, да, нравилось. Никто не позволял себе так разговаривать со мной. Я в душе не ебу, но в тебе было что-то такое, что заставляло меня почувствовать себя живым. Весь алкоголь, который я каждый день в себя вливаю, все наркотики, которые я употребляю, да ничто это не могло заставить меня чувствовать себя таким живым, как ты, — Юкхей уже срывается на крик, потому что он не может видеть Кима таким. Он похож на живой труп: исхудавший от голода; синяки под глазами такие, будто его пиздили всю неделю за гаражами; глаза пустые-пустые, будто он смотрит сквозь предметы куда-то в никуда; а единственная эмоция, которую выражает его лицо, это максимум саркастическая вымученная улыбка.       А сам Чону не знает. И не понимает. Оказывается, эти ссоры поджигали огонь не только в нём самом, но и в Юкхее. И что это вообще, мать вашу, значит? Ему нечего ответить, потому что признание лезет из него, удержать его становится сложнее с каждой секундой. Он опять же знает о последствиях и пока не готов расставаться с Воном. — Ну, чего ты молчишь? — Юкхей смотрит на Чону так, будто ждёт какой-то вразумительный ответ, но он понимает, что не получит его. — Я занесу подвеску через несколько минут, — кидает напоследок отчаянный взгляд Ким и уходит.       Он не понимает почему Юкхей последнее время начал оказывать ему повышенное внимание. Будто всё снова как раньше, но немного иначе. Нет, Ким даже на секунду не допускает мысли, что Вон начал в него влюбляться (на полсекунды, может). Но ему это не нравится. Совсем не нравится. Казалось бы, он должен быть счастлив и оказывать внимание в ответ. Но он не хочет. И сам не понимает почему.       Парень находит подвеску в своём выдвижном ящике со всякой дребеденью: с засушенными цветами из загородного участка семьи Юкхея, которые они собирали около десяти лет назад; с парной пластиковой фигуркой (вторая у Юкхея, естественно); с парным, опять же, браслетиком дружбы; и с кучей фотографий, открыток из Гонконга, которые Вон присылал другу.       Брюнет не может удержаться и снова разглядывает всё это уже, кажется, в тысячный раз. Последнее время он думает о том, что с ним будет, когда он умрёт? В рай и ад он не верит, конечно же. Эти библейские сказочки точно не для него. В его понимании рай — это вернуться в тот период своей жизни, когда был счастлив больше всего, и остаться там навсегда. И он хотел бы вернуться в то время, когда Марка не было в их с Юкхеем жизни. Он не понимает, винит он Ли в том, что стало с другом, или нет. Но обвинить очень хочется. Хоть и понимает, что это не совсем правильно.       Он вернулся бы именно в те дни, когда они с Юкхеем были в деревне у бабушки Чону. Тогда и небо было синее, чем сейчас; пироги вкуснее (и дело вовсе не в том, что бабушка сменила рецепт); родственники были дружелюбнее и Чону не был похож на труп. Это детство, пора чудес, когда ни одна крупица грязи жизни ещё не коснулась человека. Когда мама самая красивая и лучшая женщина на свете, когда папа волшебник-чудотворец, настоящий супергерой, который может всё. Когда думаешь, что всё возможно, стоит просто захотеть.       Чону берёт подвеску, закрывает ящик и идёт обратно к Юкхею. Хочет вернуть поскорее предмет и больше не видеть младшего сегодня. Заходит без стука, но нигде не видит Вона. Заглядывает в его комнату и понимает, что он на балконе. На улице стало теплее, поэтому кофта не понадобится. — Будешь? — Юкхей протягивает Чону пачку сигарет, и тот вытаскивает одну, закуривает. — Держи, — брюнет возвращает другу то, что ему принадлежит, хотя и не должен, ведь условием возращения подвески было начать Юкхею жить так, как он действительно заслуживает. Но Ким всё-таки понимает, что не ему решать как жить младшему. Пускай делает что хочет. — Знаешь в чём была ошибка Марка? Ну, из-за чего я и послал его нахуй, — Вон смотрит куда-то вперёд. — Он тупой обмудок, и ты это, наконец, понял? — как всегда Чону предполагает самое очевидное. — Да, но нет. Он вёл себя всегда как собака. А я это не люблю, — Юкхей бросает окурок вниз и уходит с балкона внутрь.       Ким нихуя не понял к чему это было сказано. На что намёк? Он никогда и не вёл себя как собака. Как раз-таки наоборот. Одному богу известно что у Юкхея в голове. — Ладно, бывай, — говорит Чону, зайдя обратно в квартиру. — Погоди, — Вон подходит к старшему, желая одного. Его. — Ну что ещё? — вздыхая спрашивает брюнет, но затем начинает понимать. — Я хочу сделать это трезвым. Сейчас. Пожалуйста, — Юкхей запускает руки под футболку парня и оглаживает бока       Затем нежно целует, смакуя вкус любимых губ друга. Он в поцелуе укладывает Кима на диван, а сам сидит на нём сверху. — Можно я буду сверху? Я хочу сам, — прерывает поцелуй старший и шепчет Юкхею прямо в губы.       Они меняются местами и Чону чувствует себя хозяином жизни. Он может делать с любимым человеком всё, что захочет. Старается не думать о том, что ему это позволено только потому что он просто сучка на замену Марку. У него есть возможность быть с Юкхеем, и не важно как, почему и зачем. Главное — этот момент.       Ким снимает футболку с Юкхея и с самого себя, пока младший водит ладонями по его горячему телу. Чону целует смуглую шею друга и спускается всё ниже. Перед тем, как приступить к самом главному, он снимает штаны с себя. Но, ни с того ни с всего, Юкхей заваливает его. — Что это за хуйня? — он берёт его ногу в руки и разглядывает кучу ужасающих шрамов по всему бедру. На второй ноге тоже самое.       А Чону нечего сказать. Он просто отводит взгляд и смотрит куда-то на стол или на лампу. Что он должен сказать? «Юкхей, дружище, да всё нормально, это просто так, ерунда, не обращай внимания»? Всё-таки ему не стоило соглашаться на секс в дневное время, потому что если бы сейчас была чёрная ночь, то никто не заметил бы узоры на ногах Кима. — Отвечай блять! — Вон пристально разглядывает шрамы сначала на одной ноге, а затем на другой. — Слушай, у меня стоит. Мы продолжим или нет? — это всё, что Ким может сказать. — Чону, сука, не беси меня. Ты никуда не пойдёшь, пока не расскажешь мне всё как есть, — он начинает поглаживать большим пальцем изрезанное место, а у Чону что-то рушится внутри, раны болят, пульсируют и горят. — Я не понимаю что ты хочешь услышать. Что я ебанутый? Что у меня всё настолько хуёво, раз я решил таким образом снимать стресс? Чего ты хочешь от меня? — Чону уже чуть не плачет, потому что напряжение в этой комнате достигло предела. — Снимать стресс? Ты это так называешь? Весело блять, — младший отстраняется и отодвигается. — Ну ты снимаешь стресс алкоголем и еблей, — говорит Чону в себя, будто этого никто не услышит. — Блять, вот скажи мне, ты ебанулся? Это не похоже на снятие стресса. Это.. это долбоёбизм, — Вон с каждой секундой начинает дышать шумнее. — Юкхей, наши способы саморазрушения отличаются, но это две стороны одной медали. Мы оба себя гробим, и нам обоим это, вроде как, нравится, — Чону натягивает штаны. Конечно, никакого секса не будет. — Почему ты не говорил мне? Ты вообще мне ничего не рассказываешь, — шатен выглядит максимально подавленным. — А зачем? Ты опять скажешь, что я всё придумал, что мои проблемы не такие уж и проблемные, начал бы отправлять меня в психушку, как Хёк с бабушкой, а оно мне не надо, — Чону встаёт, но Вон берёт его за руку и тянет обратно на диван, чтобы тот сел и сидел. — Так. Я сказал, что ты сейчас никуда не уйдёшь, пока мы не поговорим, — Юкхей выглядит максимально разозлённым. И злится он только на себя. — Знаешь, Юкхей, я нихуя не понимаю чего ты от меня хочешь. Ты кидал меня, ты не слушал меня, ты и в хуй меня не ставил, а теперь ждёшь каких-то объяснений. Я тебе не Марк, чтобы тут выплясывать перед тобой. И то, что я тебя люблю, это сейчас нихуя не значит, потому что ты обращался со мной как с дерьмом. Да так же как и с Марком, — Ким всё равно вскакивает с дивана и закатывает истерику, потому что терпеть этот придурка невозможно.       Он своим отношением делает настолько больно, что хочется вырвать из груди сердце и, может, ещё парочку органов, ведь ему мало будет. Вырвать и отдать ему. Но да, ему будет мало, он захочет изничтожить Чону так, чтобы от того даже пепла не осталось. — Что? — если приглядеться, то можно увидеть, что у Юкхея глаза на мокром месте. Потому что он понял всё на свете. Это он виноват в том, что друг в таком состоянии. И это даже не самое страшное. — Да нихуя! Ну что ж, ты сам этого хотел, и ты это получишь, я тебе всё выложу, — парень с трудом сдерживается, чтобы не зареветь во весь голос. Он держится, потому что понимает, что сейчас настал час икс. Час высказать Юкхею всё. И опять же он знает о последствиях. Но ему всё равно, ведь так больше продолжаться не может. — Я знаю, что никому не нужен, и я не скрываю, что никто не нужен мне. Я не умею ценить, что имею, но когда теряю, жалею сильно. Я глупый, жадный, ранимый псих и совсем ничего не знаю о жизни и этом мире. Недолюбленный, недооценённый, жалкий. Но я нуждаюсь в тебе, так было всегда. Я родился на два дня раньше тебя и, чёрт, я настолько ёбнулся, что мне кажется, те два дня, которые я провёл, ожидая тебя, были просто ужасны. Это заложено в моём подсознании, в нашем общем прошлом, отпечатано навсегда в моей памяти, вырезано лезвием на ногах. Ты обнимал недообнятого меня, давал силы слабому мне, научил всему дурака. Я долбаный эгоист, раз пытался изменить тебя, пытался подстроить под себя, мне просто нужно было твоё внимание, потому что ты сраный наркотик: на тебя хочется орать до потери голоса, хочется быть причиной твоих самых сильных чувств, хочется быть твоим Чону, которому ты позволишь делать и говорить то, что не позволено другим. Но всё изменилось. Когда появился Марк, Ынджи и все эти остальные люди, которым на тебя плевать. Да, Марку сука плевать было на тебя, потому что он тянул тебя на дно, и если бы блять ты его хоть на секунду волновал, он бы не позволил тебе делать то, что ты хочешь. А я тебе не позволял, потому что ты прекрасен и заслуживаешь всего мира, а мир не заслуживает тебя, и я как идиот ждал когда ты уже поймёшь это нахуй. Возможно ты думаешь, что я болен, но это не так. Ты думаешь, что я сломан, но это сука не так. Я люблю тебя и это то, что я знаю. И всё, что я хочу знать, Юкхей, — на выдохе заканчивает Чону и начинает рыдать так сильно, как никогда раньше. Ему стыдно быть здесь. Ему стыдно стоять перед ним. Ему просто стыдно быть собой и чувствовать что-то. — Прости, Чону, — тихонько произносит Вон, закрыв лицо руками. Настало время сказать самое страшное. Он предполагал, что такое возможно. — Я уже давно ничего не чувствую. И не чувствовал никогда. Ни к Ынджи, ни к Марку, ни к тебе. Ты просто вызывал во мне какие-то мимолётные импульсы, может, ностальгию, я не знаю. Я вообще любить не умею. И не знаю что это. — Я тебе не верю, сука! — кричит от безысходности Чону. И он выкрикивает то, что сидело в нём глубоко-глубоко. Потому что в нём всегда была надежда, что Юкхей его любит. Хоть он и говорил себе, что у него нет никаких шансов, он продолжал надеяться. — Ты сам подумай. Если бы я к тебе что-то чувствовал, я бы кинул тебя в клубе? А сегодня я бы не предложил тебе стать друзьями с привилегиями, я бы предложил тебе встречаться, наверное. Ты, конечно, лучше, чем Марк. Но.. нет, — он режет, режет, режет. — Ну.. кто бы сомневался, — все мысли Чону смешались в кучу. Все те моменты, которые, как казалось Киму, были проявлением любви Юкхея, оказались ерундой. Нет, он и правда ничего не чувствует, если подумать. — Только не делай ничего с собой, прошу. Давай просто общаться как и раньше, — он подходит к Чону, думая как-то его успокоить.       Но его не успокоить. Он просто сидит на полу, обняв колени. Он бы уже давно разнёс тут всё, но ему выписали таблетки на втором приёме. Флуоксетин. Он пьёт их уже давненько, но всё настолько хуёво, что настроение Чону уходит в ноль. То есть ему не так плохо, как обычно, но и не хорошо. Ему никак.       А сейчас настолько больно, что даже таблетки бессильны. Единственное чего сейчас хочется — пойти в ванную с бутылкой водки. И прекратить это всё. Раз и навсегда.       Он встаёт и уходит, а Юкхей его не останавливает. Ему незачем. И он на самом деле не хочет.       Парень в слезах выбегает из квартиры Вона, надеясь, что младший пойдёт за ним. Но вместо этого он видит Донхёка, который звонит в его дверь. А Чону сейчас не до него, поэтому он просто отталкивает его и открывает дверь. — Чону, ты чего? — Донхёк проходит за ним в квартиру. — Уходи, пожалуйста, — Ким не собирается на этот раз его бить или ещё что-то. — Что случилось? Ты от Юкхея? Что между вами произошло? — рыжий испытывает дежавю, потому что в прошлый раз всё было почти так же, но Чону сейчас спокойнее, чем тогда. — Прошу. Уйди, — Чону уже достал свою бутылку, припрятанную на чёрный день и сделал пару глотков. — Слушай, может, я могу помочь. Только не надо снова бить меня. Я от Марка и, знаешь, я сейчас тоже не в лучшем состоянии. Давай сядем и поговорим. Ты, кажется, прав был... — Хёк не успевает договорить. — Я, — очень громко начинает Ким, но затем одёргивает себя и продолжает, — не хочу. Ни о чём. Говорить. Просто покинь квартиру.       И Донхёку становится обидно. Да, это чувство последнее время он испытывает слишком часто. — Когда тебе нужна была помощь, я был всегда с тобой. И я здесь сейчас. Но и мне нужна помощь, потому что Марк оказался последней сволочью. Ты мне всегда мало что рассказываешь, а сейчас выставляешь меня, когда я нуждаюсь в помощи, собираясь жрать водку в одиночку. Молодец, — возмущается Ли, понимает, что Чону трогать сейчас не надо, но не может сдержаться. — Донхёк. Пожалуйста, отвали от меня. Мне на колени что ли нужно встать, чтобы все оставили меня в покое? — он снова начинает рыдать. Это невозможно.       Невозможно слушать этих людей. Невозможно находиться в этой квартире. Невозможно жить. Он чувствует столько всего и сразу, но одновременно и ничего. Это состояние никак не объяснить. Слезы текут градом, в лёгких не остаётся воздуха, а в голове вопросы:

«За что?» «Чем я заслужил это?» «Почему вы не оставите меня в покое?»

      Почему всем этим людям что-то нужно от Чону именно тогда, когда он в таком состоянии? Зачем им нужно знать причину такого состояния? Зачем они говорят все эти лживые «всё будет хорошо», если нихуя хорошо не будет? Никто его не понимает. И никогда не поймёт. Никто не поймёт каково это смотреть в зеркало, а затем начать бить его руками, потому что ненавидишь свою рожу, ненавидишь свою жизнь и ненавидишь себя. — Да блять, Чону, что с тобой не так? Я, значит, всё это время как клоун бегал вокруг тебя, и ты решил отплатить мне этим? И после этого ты удивляешься, что у тебя нет друзей? — Донхёк продолжает возмущаться, делая ещё хуже.       А Чону понимает, что за это время Хёк изменился не в лучшую сторону. Всё больше стал походить на Марка. — Я тебя ни о чём не просил. И ты, кажется, забываешь, что я ненормальный. Вы же все хотите сдать меня в психушку, да? — с горькой усмешкой в голосе цедит Чону. — А знаешь, тебе там самое место, — Хёк удаляется.       И вот Чону остался снова совсем один. Совсем позабыв, что антидепрессанты нельзя употреблять с алкоголем, он хлещет водку залпом, пытаясь напиться настолько, чтобы обо всём позабыть. Чтобы больше не было больно.       Дальше он совсем ничего не помнит.

*flashback ends*

      Пограничное расстройство личности. Запущенное. Этот диагноз ему ставили четыре дня, потому что из этого вытекало всё, что творилось с Чону: депрессия, вспышки гнева, необдуманные решения, повышенная эмоциональность и прочее.       Каждый день он встречается с психиатром, чтобы пройти курс терапии, и вдобавок к этому его пичкают различными таблетками, чтобы хоть как-то облегчить симптомы глубокой депрессии, в которую загнал себя Чону.       Парень не удивился, когда ему сказали, что ему придётся после выписки ходить к психотерапевту ещё год, если не больше.       К нему приходит только бабушка по выходным. Приносит ему еду и книги, потому что телефон у парня забрали, а заниматься чем-то надо.       Спустя месяц нахождения здесь, бабушка принесла ему плюшевого медведя с запиской от Юкхея. Из-за этого у Кима случился приступ истерики. А после этого бабушку больше не пускали, чтобы она не беспокоила его, потому что восстановление даётся ему с большим трудом.       Поздно вечером после отбоя Чону при лунном свете решает прочитать что написал ему друг. Привет, дружище! Я хотел попросить у тебя прощения за всё, что было. Я никогда не думал, что это приведёт к такому. Поговорим, когда вернёшься домой. Жду не дождусь!       Записку приходится выкинуть, чтобы её никто не увидел. Да и сохранять её не хочется, потому что от чувств к Юкхею не осталось ничего. Если честно, то от самого Чону ничего не осталось. Лечение приносит свои плоды, безусловно. Но оно не улучшает его состояние, он учится ничего не чувствовать.       И только через два месяца он понимает, что нынешняя атмосфера, таблетки, психотерапевты, психиатры и самовнушение сделали всё, чтобы парень научился этому искусству. Воспоминания не вызывают у него ничего. Если раньше он чувствовал слишком много, то сейчас опять же — ничего. Совсем.       Врачи говорят, что так всегда первое время, но когда его выпишут, он начнёт жить заново, чувства снова появятся. И жить без боли, страданий и прочего говна станет гораздо легче. А Чону просто кивает. Головой вверх-вниз. И на врача совсем не смотрит. Только головой вверх-вниз.       В день выписки психиатр позвонила бабушке парня, чтобы она забрала его. А он даже не знает рад тому, что выписывается или нет. Он здесь провёл два месяца, не выходя. Был в вакууме с такими же ненормальными, как и он сам. И ничего не чувствовать, вроде как, даже прикольно. Ты просто ходишь туда-сюда, смотришь передачи по ящику с такими же отбитыми, как и ты, ешь местное говно, которое жрать невозможно, и всё нормально. Как часы. — Чону, за тобой пришли. Пройдём со мной, тебе выдадут твои вещи, — Ким молча встаёт и идёт за медсестрой, которая заботилась о нём всё это время. Его никак не волнует, что, наконец, его лицо обдует свежий летний воздух, что снова увидит бабушку. Ему всё равно.       Он выходит из отделения вместе с охранником и идёт по длинному коридору. Они спускаются вниз, и Чону на выходе показывает свою карточку пациента, отдаёт какие-то бумаги для заполнения. После всех этих процедур охранник ведёт его до выхода, где у двери сидит бабушка.

Sleeping At Last — South

— Смотри, кого я тебе привела, — с радостью говорит женщина, обняв внука. — Привет, дружище! — Юкхей снова со своей зубастой улыбкой. — Я скучал.       И Чону, кажется, вздрагивает. Не от летнего ветерка, нежно ласкающего кожу парня, который провёл в запрети два месяца. И возникает чувство. Оно странное. Даже очень. Ким не может дать ему определения. Это первое чувство за долгое время. Неужели он хочет улыбнуться? И он растягивает свои губы в широкой улыбке, адресованной человеку, которого, по сути, не должно здесь быть. Но он здесь. В нужном месте и в нужное время.       А Чону смог понять что это за чувство! Это радость. Радость видеть бабушку, радость видеть Юкхея и радость чувствовать чувство, похожее на бабочек, легко задевающих желудок и другие органы своими трепещущими крылышками.       Как ни крути, у него остался в итоге только Вон Юкхей. Сожалеет ли Чону об этом? Нисколечко. Ведь в нём он никогда не сомневался. А все те, кто, казалось, были друзьями, ушли. Остался один друг. Настоящий. Проверенный временем.       Быть может, они разойдутся через время из-за того, что у Чону случится очередной приступ. Может, станут больше, чем друзьями, ведь у Юкхея было два месяца подумать и признать влюблённость, а Ким не сможет устоять. Будут проводить вместе ночи, наслаждаясь губами друг друга; оберегать свою любовь любой ценой; и, как мечтал Чону, будут просто неторопливо гулять, пить кофе, и говорить ни о чём, а вечером устраивать ссоры, без которых они жить не могут, и они в свою очередь будут заканчиваться горячим сексом, после которого будут нежиться в объятиях друг друга. А, может, останутся просто лучшими друзьями, пока смерть не разлучит их. Время покажет и нечего загадывать.       А сейчас есть только бесконечное тёплое лето и плечо друга, который никогда-никогда не покинет. Который обнимет крепко, надёжно, как он и умеет. И сделает всё, чтобы искупить прошлые ошибки.