Второй шанс

      Дорога к дому Рейха прошла будто бы в тумане. Немец иногда пытался нарушить напряженное молчание, но на все вопросы и попытки разговорить коммуниста не приводили ровным счётом ни к чему, последний отвечал односложно, словно пытаясь отмахнуться от разговора. Поэтому тот не настаивал, оставив парня в покое и наедине со своими мыслями, сам прекрасно понимал какого это- когда что-то тревожит, а тебе бубнят под руку. Между двумя идущими странами мелькали прохожие, лавки, небольшие ларьки, из которых можно было услышать лёгкое звучание грамафона. Словно под воздействием густого и удушающего наваждения, немец резко схватил коммуниста за руку и настойчиво потянул его вперёд, с лёгкого шага моментально переходя на бег. Так безрассудно и по-детски. Порядком охреневший от подобного действия Совет тоже ускорился, дабы не поцеловаться с асфальтом и не отстать от Рейха, которому, видимо, не терпелось вернуться в свою родную обитель. Как только двое стран перебежали через небольшую улицу, то воодушевленному взору коммуниста предстал довольно высокий красивый фасад здания. Черепица крыши была приятного тёмно-бордового цвета, стены покрыты свежей краской серо-кремового цвета, источая резковатый химозный запах, от которого слюна во рту сворачивалась на языке, заставляя непроизвольно сглатывать и морщиться. Рядом с домом был разбит небольшой сад, ландшафтным дизайном которого явно занимался человек своего дела. Аккуратно выстриженные кусты были высажены ровной дорожкой, рядом располагались клумбы с белыми, словно сделанными из тончайшей бумаги, благоухающие розы. Выкрашенные в черную краску фонарные столбы стояли вдоль тропинки, выложенной плоскими каменными плитами, и освещали красоты, прилегающие к территории здания. Листья в тёплом свете отливали бурыми оттенками, пестрили охрой и всеми оттенками рыже-красного. Где-то поодаль стояла беседка, в которой сидела какая-то фигура, а из глубины доносились тихие переливчатые звуки гитарных струн, подхватываемых умелыми пальцами молодого музыканта. В целом, территория оставляла ощущение как от покупки кремово-коричневой банки для печенья с рисунком маленьких пичужек и с приятным звонким звуком при закрывании крышки. Скромненько, но со вкусом и до боли в желудочках по-родному дорого. Переведя взгляд с окружающей его красоты на немца, Совет заворожено выдохнув и ощущая теплую мелкую морось по своей спине, будто бы летний дождик решил осыпать его теплыми мелкими каплями с ног до головы. -К-как тут красиво.. я перестаю дышать       Рейх кивнул и, приосанившись, выпустил руку СССР из крепкой хватки, осматривая гордым взглядом свой симпатичный дом и его окрестности. Коммунист и не заметил того, что они всё это время стояли, держась за руки, как в слащавых автобусных романах о двух истинно влюбленных. А сейчас, когда мягкую ладонь ничего не согревало, а ветер обдавал жестоким и вызывающим отвращение холодом, он понял это, и его щёки мгновенно залились пунцовым румянцем. Хотелось взять нациста за руку, скрепляя пальцами, притянуть к себе и горячо, с любовью поцеловать, сминая желанные губы и тиская своим языком язык пассии. Хотелось в мгновение ока провести рукой по мягким бедрам, спускаясь к ягодицам, хотелось грубо сорвать с него всю одежду, наслаждаясь видом оголенного и смущенного немца. До дрожи в коленях хотелось Рейха. Безумно хотелось. Однако из мыслей его вывели настойчивые щелчки перед лицом, и Совет был вынужден отбросить свои мечтания и обратить внимание на немца, который раздраженно цыкнул и продолжил свой путь, чуть набрав темпа в шаге. Было глупо и весьма грубо со стороны коммуниста забить на то, что говорил ему нацист по пути, а масло в огонь подливало осознание того, что русский всё это время грезил о грязных развратных деяниях. Как же паршиво..

We talked about making it I'm sorry that you never made it And it pains me just to hear you have to say it You knew the game and played it

      Оставленные у входа сапоги Рейха блестели новизной в тусклом свете помещения, тихие голоса раздавались из обширной кухни в глубине дома, от чего казалось, что старый телевизор бросили в колодец и включили на нём какой-то сериал. Чёрный кожаный диван поскрипывал, когда пара людей, сидящих на нём, хотели сменить положение. Барабаня пальцами по подлокотнику, коммунист ненавязчиво пробормотал что-то, откидываясь на спинку, шумно выдыхая. Сейчас всё так сильно похоже на его детство, что невольно хочется усмехнуться, позвать отца и попросить его заварить немного чая. Только вот сейчас рядом с ним сидел Рейх, вплотную прижимаясь плечом к его плечу и о чем-то с восторгом рассказывая, но СССР его не слушал. Или, вероятно, не слышал, так как всё внимание было занято тем, чтобы как можно аккуратнее приобнять за плечи и провести рукой по ровной спине. -Всё ещё не могу поверить, что ты тут, сидишь рядом со мной, а не шугаешься от меня, как от психически больного.- усмехнулся немец, в чьих полузакрытых глазах плясали маленькие искорки счастья. Немец к тому моменту успел снять свой китель и сейчас сидел лишь в брюках и в белой рубашке. Ткань была весьма тонкой и русский, приглядевшись, смог разглядеть его девственные розоватые, как у девушки, соски. "Пиздец, Рейх, если ты в течение часа не сменишь эту рубашку на что-то по-толще, то я возьму тебя прямо на этом столе.."- подумал Совет, прищурился и глянул на Рейха, ощущая, как всё тело обдаёт жаром, следом же бросает в холод, а всё внутри словно выворачивается наизнанку. Руки прошлись по стоящим на полке виниловым пластинкам, отбирая одну из них и кладя на грамофон. Игла заскользила по чёрной поверхности, как тонкая ножка балерины по ровному гладкому полу. Венский вальс- Иоганн Штраус. СССР привстал с дивана и мягко, не настойчиво протянул свою руку Рейху, галантно наклонившись и блеснув азартом в глазах. -Можно пригласить тебя на танец?

It kills to know That you have been defeated, I see the wires pulling While you're breathing.

      По округлившимся на момент глазам немца можно было понять, что столь резкое предложение весьма шокировало его, но, лукаво улыбнувшись, тот встал, мягко и как-то трепетно приластившись к коммунисту. Тот же в мгновение ока взял нациста за руку, а второй прижал к себе за талию, заметив, как щёки второго покрываются пунцово-алым румянцем, слегка незаметным, но не смеющим умелькнуть от зоркого взгляда СССР. Ощущать на своей шее тёплое, будто бы опаляющее дыхание было чем-то извне, дурманящим, соблазняющим и пробирающим приятной дрожью до костного мозга. Прижимая к себе тело такого желанного и одновременно недоступного Рейха, чувствовать через одежду его ровное, такое отчетливое и по своему прекрасное сердцебиение. Союз словно безбожно упивался каждой клеточкой тела немца, с нездоровым наслаждением, эстетичностью, словно метафорично вкушая самое лучшее и самое прекрасное в мире вино. От самого же немца пахло каким-то очень ароматным гелем для душа, особенно отчетливо этот запах ощущался на шее. Гремучая смесь сладкого запаха цветущей сирени и крепкого чая с чабрецом будоражила поехавшее сознание, заставляя затягиваться этим запахом всё сильнее, будто сходя с катушек от приёма тяжёлых наркотических веществ. Боже, кто учил Рейха так плавно, умело и искусно двигаться? Он не то что пахнет, даже танцует идеально, с лёгкостью и трепетом, присущими аристократам из богатых семей. Казалось, что каждый сантиметр его образа был пропитан кокетливостью и грациозностью, от чего хотелось побыстрее завладеть необузданным телом, подмять под себя, раздеть до гола, пожирать его взглядом без этой дряной одежды, которая только мешала в полную силу упиваться его природной красотой. Хотелось видеть каждый чертов день, как он выгибается в спине, как постанывает что-то несвязное из-за необъятного возбуждения, как его орган встаёт от ласковых и грубых, контрастирующих между собой касаний СССР. Коммунист улетал в какие-то свои, казалось бы, грязные фантазии, но тот просто презирал такое слово. Он не хочет простого секса, что "войти-выйти". О нет, извращенная эстетика не могла допустить такого. СССР возжелал наслаждаться немцем не только телом, но и взглядом, таким, каким ценители картин смотрят на самое гениальное и прекрасное произведение искусства. Хотелось забрать себе этот шедевр и больше никому никогда не показывать. Это походило на болезнь, зависимость.. И вот тут-то Совету пришлось дать себе красный знак "стоп". Он же совершенно не знает, если ли у немца кто-то или он свободен. От таких мыслей хотелось отчаянно выть, разрывая всё вокруг на мелкие кусочки, метая молнии из глаз и ненавидя себя за такую быструю и крепкую привязанность. Никто не давал ему гарантию на то, что Рейх был свободен. Тем более то, что тот захочет подобных отношений с некогда врагом. Как только мелодия их танца закончилась, оба сели и достали по две бутылки купленного ими же дорогого и изысканного мартини. Напиток был уже разлит по бокалам, а рты у обоих были развязаны алкоголем, посему было проще излагать то, что накопилось. -Ненавижу свою работу. Кручусь как белка в колесе, получаю большие результаты, а благодарности никакой. Хоть бы кто похвалил..       Рейх раздраженно выругался на родном немецком и налил в опустевший бокал ещё немного алкогольного пойла, чуть ли не залпом выпивая до половины. Коммунист же решил пьянеть медленнее, зная, что будучи нетрезвым может вытворить всякое. Было чем-то из разряда грязного фетишизма- во все глаза смотреть, как от алкоголя лицо нациста стремительно краснеет, заливаясь хмельным румянцем, и представлять на нём капли своего семени, попутно добавляя в голове отдышку и тихое, чуть хриплое постанывание. Разыгравшаяся фантазия дорисовывала те элементы, которые сам СССР хотел бы видеть и слышать. Не успел "дружок" коммуниста встать от подобных образов в его голове, как объект его влажных грёз удалился в коридор на звук звонка в дверь. Вскоре тот пришёл с парочкой коробок, довольно улыбаясь и ставя их на кухонный стол. -Я обычно не хожу по магазинам, так что мне привозят еду и продукты с доставкой на дом. Это удобно, вкусно и, самое главное, безопасно.       Распаковка не заняла много времени. Вскоре на столе уже стояло приличное количество разных блюд и закусок, из разных кухонь мира и с невероятно аппетитным запахом. Пока немец с удовольствием на лице ел ароматный удон с креветками, русский довольствовался мексиканским тако с говядиной. Медленно, но верно они съели все горячие блюда и осталась всего одна коробка, которую Рейх не распаковал. И второй поспешил убрать всё лишнее со стола, вытащить из кухонного ящика пару тарелок и десертных ложки, открыв, наконец, коробку. В помещении запахло волшебным, неземным благоуханием, в котором можно было отметить легкие нотки корицы, терпкость орехов и тёплый густой аромат натурального дорогого шоколада. На свет божий был явлен небывалой красоты торт, сделанный, наверное лучшим кондитером мира, но не это привлекло коммуниста. Как только его кусок очутился на тарелке, Союз невзначай мазнул сливочно-ореховым кремом у уголка губ, переведя свой ожидающий взгляд на ТР. -Помнишь, как ты убрал у меня с лица сгущенку? Это было весьма.. мило. И заботливо, что уж греха таить,- чуть тихо сказал СССР и, ухмыльнувшись, брахатно, с неким благоговением, попросил: - Может, повторим?..