Боли не было, только жуткая тяжесть во всем теле. Я попытался пошевелить рукой или повернуть голову, но тело не подчинялось мне. В памяти короткими вспышками пронеслись наши с Кристианом последние минуты перед катастрофой. Я помнил, как отчаянно вцепился в его руку, пытаясь удержать и как по-детски горько чуть не заплакал, когда она выскользнула из моих ослабевших пальцев. Сильный удар, яркая вспышка и жуткий скрежет, от которого я почему-то боялся оглохнуть. Хотя какая уже была разница, каким быть погребенным в обломках катящегося с холма вагона. А потом наступила темнота...
Я снова прислушался к своему телу, но ничего, кроме давящего грудь ощущения, будто меня переехал трактор, не было. Собственно, можно сказать и переехал. Трамвай. Точечные уколы боли позволяли робко предположить, что я жив. Доносящееся откуда-то из тумана размеренное пищание так же говорило в пользу этой версии. Но при всем этом куда больше ощущения полной неподвижности меня сейчас волновало другое.
«Кристиан…»
Я попытался открыть глаза. Если мы все еще лежим в обломках, я должен хотя бы его увидеть. А еще лучше попытаться до него доползти. Что же это за дрянь давит на грудь?! Я заскрипел зубами, как мне показалось, ничуть не тише тех тормозов.
Вдруг что-то приблизилось к моему лицу, я ощутил движение воздуха. И чья-то рука легла на запястье! «Кристиан! Жив!»
— Этьен… Слышишь меня?
Я все-таки разлепил веки и слегка, на какие-то миллиметры повернул голову. Тусклый свет пока еще размывал очертания приблизившегося ко мне лица, но по голосу я уже понял, что это не Кристиан. Какая-то фигура в белом за спиной этого человека подошла к нам, склонившись, мягко взяла запястье другой моей руки, потом подняла голову и посмотрела куда-то наверх. Звуки постепенно обретали четкость, в глазах прояснялось.
— Давление и сердечный ритм в норме, — фигура имела приятный женский голос. — Я скоро вернусь.
— Кристиан… — прошептал я, едва дверь закрылась.
— Он в реанимации, — Рой посмотрел на меня и сжал руку, но почему-то тут же опустил глаза. Мне это не понравилось.
— Мне надо к нему, — язык заплетался. Я не был уверен, что достаточно четко выразил свое желание, а потому попытался сдвинуться с места.
— С ума сошёл! — встрепенулся Рой, мягко сжимая мои плечи. — Ты сам весь переломан! Двойной перелом правой ноги, перелом ребер, раздроблено левое бедро, ушиб легкого и почки. Многочисленные гематомы на теле. Сотрясение мозга.
— Кристиан… — как заевшая пластинка снова произнес я, но Рой не раздражался. Убедившись, что мне не взбредет в голову повторить свой «подвиг», он отпустил мои плечи и вернулся на стул, где присел сжав руки в замок.
—У него перелом руки и вывих плеча, — Рой замолчал, а я ждал, понимая, что из-за этого не запихивают в реанимацию, — сильные повреждения внутренних органов и… основания черепа. Я толком ничего не понял, врач говорил про какую-то гематому, давление.
Я закрыл глаза, вопрос о том, в сознании ли друг, отпал сам собой. Но он жив, и это давало надежду. Сердце сжалось от нахлынувших воспоминаний нашей прошлой встречи в этом городе. Тогда я смог помочь ему, а сейчас…
— Они ждут какого-то профессора из Феникса, — продолжал Рой. — Подробностей я не знаю, меня к нему не пустили, а врач говорит лишь общими фразами.
— Ты не видел его? — я снова посмотрел на Роя.
— Я примчался уже сюда, когда позвонили из полиции и сказали… Я видел фотографии с места, — Рой вздрогнул. Похоже, там была та еще мясорубка. — Вагон словно разорвало на множество мелких кусочков. Тебя нашли под грудой обломков, а Кристиана метрах в двух от тебя, под передней частью трамвая. Ребята из «Службы спасения» были уверены, что трупы придется доставать по частям .
От представшей перед глазами картинки резко затошнило. Под сломанными ребрами еще сильнее сдавило грудь, я физически почувствовал, как сжалось сердце.
— Сразу сообщили Президенту, — продолжал Рой. — Он был здесь, подключил лучших специалистов. Вас ведут светила американской нейрохирургии и травматологии. Я знаю, что он почти час проговорил в кабинете с одним из них.
— Попроси… — я изо всех своих пока что скромных сил сжал руку Роя. — Мне бы поговорить с ним. Может, ему что сказали про Кристиана?
— Он уже уехал.
— Понимаю… — я отвернулся и впервые за все время, как пришел в себя, посмотрел в окно. Морозная дымка восходящего солнца медленно заполняла небо. — Ему же надо готовиться к возвращению в Париж.
По плану мы должны были улететь вечером следующего после переговоров дня. График Президента был расписан по минутам. Есть вещи, которые нельзя отменить или перенести, есть обязанности человека, на котором ответственность за всю страну, а не только за своих подчиненных. Уже то, что Президент лично приехал и устроил, чтобы у нас было все самое лучшее, я воспринимал как проявление его особого расположения к нам.
— Но он сказал, что обязательно навестит тебя, — продолжил Рой.
— Лишние хлопоты в его и без того загруженном…
— Он сам распорядился перенести… — махнув рукой, поначалу перебил меня Рой и тут же осекся.
— Сколько… мы здесь? — вдруг пронзила меня догадка.
— Сегодня пошли третьи сутки… — опустил глаза Рой.
Третьи?! Сутки?! Мысли заметались в моей ушибленной голове, я не знал, какую из них озвучить первой. Третьи сутки?!
Это значит, что Президент не уехал, как предписывал протокол, а остался. Остался из-за нас! Изменив свое расписание, остался, потому что не мог бросить нас.
Это значит, что именно сегодня, по словам Кристиана, в Сан-Франциско должна прилететь Джоанна, и уже вместе они собирались вернуться в Париж.
И наконец это значит, что в ее завтрашний день рождения Кати ждет тот еще «подарок»…
— Катастрофа… — я откинул голову на подушку.
— Президент лично поехал встретить мадам Рокье.
Понявший одну из причин моего состояния Рой в очередной раз ошеломил меня. Взять на себя эту жуткую миссию — на счастливую, соскучившуюся Джоанну обрушить ледяной душ «новости». Я знал, что Президент ценит нас, но такого не ожидал.
Но если у Кристиана были объективные причины не сообщить самому, то я должен бы… В тот же момент у Роя запищал мобильник.
— Уже здесь? Поднимайтесь. Палата сто тридцать первая. Он…
Рой не успел договорить. Дверь распахнулась. У меня в глазах снова потемнело, а пальцы судорожно скомкали простыню.
— Прости, я не мог… Он говорил «прыгай», но я не смог…
— Я бы не простила, если бы ты прыгнул, — Кати присела рядом, возле двери стоял один из ребят Роя. — Это был бы не ты, если бы бросил его.
Она наклонилась и коснулась губами моих запекшихся от ран губ, рукой осторожно коснулась висков. Я вздрогнул и простонал куда-то в сиреневый аромат ее волос.
***
— Едут…
Я поднял глаза на вошедшего в палату Роя. Когда Кати появилась здесь, он тактично вышел, и только нечто крайне важное могло побудить его вернуться в палату даже без стука. Чуть не выронив телефон из задрожавших рук, Рой присел в кресло у двери. А я вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха.
— Как она? — Кати, как и я, без лишних слов поняла, о чем он.
— Я слышал только голос Президента. Но мадам Рокье всегда отличалась выдержкой, — не поднимая головы, вздохнул Рой.
Мы с Кати переглянулись. Это точно… Сколько мы знали Кристиана и Джоанну, она всегда умела взять себя в руки, а после прихода Криса в разведку ей столько всего пришлось пережить рядом с ним, что ее силе духа позавидовала бы самая закаленная сталь.
— Где вообще находится эта реанимация? — спросил я. — И почему к нему не пускают?
— Этажом выше, — Рой откинулся в кресле, кусая губы. — Врач сказал, что к… — он немного замялся, но тут же продолжил, — особо тяжелым пускают только родственников.
— Главное, что ее пустят, — пробормотала Кати, продолжая успокаивающе гладить мои волосы. От ее прикосновений становилось ощутимо легче. И даже помогало терпеть возвращающуюся боль.
— Тебе плохо? — напрягся Рой.
Терпеть помогало, а вот скрывать… По звонку Роя в палате почти тут же появилась медсестра. После сделанного укола не прошло и нескольких минут, как я почувствовал непреодолимое желание закрыть глаза.
— У этого обезболивающего есть небольшой снотворный эффект, — успокоила медсестра. — Но вам сон настоятельно рекомендован сейчас. Так что отдыхайте.
— Я обязательно все узнаю и уверена, она сама захочет навестить тебя, — предупредила мой вопрос Кати, и я, если можно так сказать, успокоившись, отдался во власть Морфея.
***
Когда я проснулся, еще не открывая глаз, почувствовал на себе чей-то взгляд. И хотя я сделал все, что мог, и винить мне себя было не в чем, все равно боялся посмотреть на нее. Но когда ее рука — я сразу понял, что ее — коснулась моей ладони, я не выдержал и с силой прикусил щеку изнутри, тут же ощутив солоноватый вкус.
— Прости… — я наконец открыл глаза.
— О чем ты, господи… — Джоанна покачала головой. Рой был прав. Поразительная выдержка.
— Как он?
— Плохо, — тихо, еле слышно, взволнованно честно. Признавая реальность, но не сдаваясь ей.
— Что можно сделать?
— Доктор сказал, потребуется операция по удалению возникшей в результате сдавливания черепа гематомы, — Джоанна слегка теребила пальцами блузку, это было единственное, что выдавало ее волнение. — Сейчас они ждут стабилизации состояния, чтобы провести операцию. И ищут кровь.
— Кровь?
— Потребуется переливание крови. Не знаю, известно ли тебе, — она рассказывала, делая паузы между словами, словно каждый раз собираясь с духом, чтобы голос не задрожал, — у Кристиана достаточно редкая группа. На данный момент в Банке крови такой очень мало, не хватит. Среди членов делегации и сотрудников Генерального Консульства людей с такой группой нет…
Сидящая рядом с Джоанной Кати обняла ее за плечи, пытаясь хоть как-то приободрить.
— Есть.
Они обе вздрогнули и замерли на мне взглядом, слышавшие окончание нашего разговора Рой и незнакомый мне мужчина в медицинском халате остановились у порога.
— Еще до знакомства с вами, — начал я в воцарившейся тишине, — у нас на факультете парень попал в аварию. Тогда вот так же по всему Университету доноров искали. Так мы с Кристианом и выяснили, что у нас одинаковая группа и даже резус одинаковый. Мы тогда только двое и подошли.
— Вы не можете быть донором, — вошедший с Роем мужчина подошел ко мне и присел на кровать, протягивая мне руку. — Доктор Кромвель, нейрохирург.
— Почему? — удивился я. — Переломанные ноги — препятствие, чтобы спасти друга?
— Обезболивающие, на которых вы сейчас сидите, препятствие, — спокойно пояснил врач. — Переливаемая кровь должна быть чиста от каких-либо примесей. Вам должно быть это известно, если вы уже проходили через это.
«Черт! Совсем забыл!» Тогда нас изначально было трое, и одного действительно «забраковали» из-за того, что он принимал лекарства от аллергии.
— А если моя кровь будет чиста, она подойдет?
— Вы не выдержите без обезболивающих, — понял мой замысел доктор.
— Она подойдет? — не сдавался я.
Кати, тоже все прекрасно поняв, молча сжала мою руку, и я благодарно посмотрел на нее. Мы оба знали, что меня ждет, что ей будет ненамного легче, чем Джоанне, но она приняла мое решение и была, как и каждый из нас сейчас, готова на все.
— Да, — увидев, что я говорю более чем серьезно, кивнул врач.
— Я должен что-то подписать?
— Медсестра принесет вам согласие на отказ от обезболивания. Но вы должны понимать, что потребуются как минимум сутки, чтобы ваша кровь достаточно очистилась.
— У Кристиана есть эти сутки?
— Мы поддерживаем его состояние. И надеемся за это время стабилизировать его, чтобы можно было провести операцию.
— Хорошо, — уверенно кивнул я.
Конечно, я заметил, как врач придержал провожающую Джоанну Кати за локоть. Наверное, попросил ее зайти потом к нему, чтобы подготовить ее к тому аду, на который я добровольно согласился. Я знал, что как только действие лекарства пройдет, а организм не получит новое, боль начнет сжигать меня изнутри. Но я был готов стать одним ее большим очагом, если это спасет Кристиана. Потерпеть сутки — для меня не было ценой его жизни.
Красный закат над Сан-Франциско предвещал холод, а я уже чувствовал разгорающийся где-то глубоко во мне пожар.
