Я там был

– Даже если очень больно. – Хей, крошка, прости, что задержался, – выкрикнул Дэдпул, ловко впрыгнув в разрушенный офис, на столе в котором лежал Октавиус. – Знаешь, это действительно не клево, когда твой мозг взрывают в прямом смысле, ох уж эти зеки! … Спайди? Уэйд опустил руки, чуть не выронив зажатые в них катаны, стоило только увидеть… – Спайди? Твоя маска…? – У меня есть запасная, – с паузами, тихо произнес он, не отрывая взгляда от Дэдпула. Его костюм, скорее броня, надетая поверх, был порван, сломан – не хватало щитков на груди, руках и ногах. Одна линза разбита, часть маски словно срезана, открывая правую половину его лица. Боже, сколько ему? Двадцать? Двадцать пять? Совсем еще молод. Ему бы гулять с друзьями, а не биться со злобными чудовищами. – Мне надо идти, – произнес бесцветно, разворачиваясь, выпуская паутину, улетая в темный город с зажатым в руке пузырьком. Дэдпул бы еще долго стоял, но хриплый стон Октавиуса привел его не просто в чувства, он разбудил в нём слепую ярость. Этот мужик, возомнивший себя черт знает кем, посмел навредить его Пауку?! Лишь заученное правило «мы не убиваем» спасло ему жизнь. Но перед глазами Уэйда так и стоял измученный взгляд его героя и явно серьезная рана чуть ниже правой ключицы. Дэдпул точно знал, чего стоило Пауку, не реагируя на неё, просто уйти. Не шатаясь. Не крича от боли. Он сильный. А Уэйд – нет. И он со зверской улыбкой подходит к Октавиусу и бьет точно под ключицу, вырывая крик из его глотки, наслаждаясь этим звуком, почти закладывающим уши. Смотрит в глаза, приподнимает маску и смачно сплевывает ему на лицо. Не слышит ругани и вопросов в свой адрес, лишь прячется и следит за Октавиусом до самой тюремной камеры, чтобы потом доложить Пауку о том, что мерзавец за решеткой. – Уэйд…? Уилсон удивленно повернул голову в сторону звука – Паук открыл окно и замер на подоконнике, не смея зайти. Маска была на нем, но насквозь мокрая под линзами, словно от слез. – Уэйд, – повторил он тихо, загнанно, с трудом сдерживая всхлип. – Что случилось? – Она умерла, – выдохнул и, сорвав с себя маску, закричал. Слезы текли по щекам, а он захлебывался рыданиями. Не думая, Уэйд в два шага преодолел расстояние между ними и крепко прижал Паука к себе. Позволил уткнуться лбом в свое плечо, гладил по голове и повторял «тише-тише» словно заведенный, не зная, что еще можно сделать и что вообще произошло. Паук что-то говорил, но голос давно сорвался от рыданий, и Уэйд ничего не мог разобрать. – Тише, Спайди, тише, – повторял он, все еще стоя у открытого окна, прижимая к себе разбитого, сломленного героя. – Питер, – с трудом выдохнул тот, – меня зовут Питер. – Что случилось? – вновь спросил Уэйд, понимая, что лучше все-таки Пау…, Питеру рассказать, что именно произошло. – Мей, – тихий голос, в перерывах между всхлипами. – Она заболела. Дыхание Дьявола. Лекарство. Я не мог. А она знала. Знала, что умрет, понимаешь?! – Питер оторвался от груди Уэйда, со злостью вглядываясь в его глаза. – Знала, что я не оставлю город без лекарства! Знала, что Человек-Паук – это я! Знала! А я… – его лицо исказилось болью, вызывая почти физическую боль в груди Уэйда. – Я ничего не мог сделать…! – голос сорвался, и Питер вновь закричал, колотя кулаками в грудь Уэйда, будто это могло помочь успокоиться. Если бы это помогло, Уилсон даже одолжил бы ему нож или катану. Но он лишь крепче прижал к себе Питера, не позволяя тому сильно рыпаться. Прижимал, гладил по голове и плечам и ждал. Ждал, когда истерика хоть немного спадет, стараясь не задаваться вопросом, почему Питер пришел именно к нему. Спустя черт знает сколько времени Питер затих, и Уэйд, подхватив его на руки, отнес в спальню. Уложил на кровать, укрыл, но, собираясь уходить, услышал тихое: – Не уходи. – Тебе надо поспать, – как бы ни была приятна и желанна просьба остаться, он не мог воспользоваться положением. Он, конечно, та еще сволочь, но не до такой степени. Питер уснул лишь под утро, а Уэйд не спал совсем. Бессмертное сердце разрывалось от всхлипов и рыданий, раздававшихся в соседней комнате. Когда за окном показались первые лучи солнца, Уилсон встал с дивана, потянулся, разминая затекшие мышцы, и пошел на кухню готовить завтрак. Тихое «привет» заставило его подпрыгнуть, мимолетно вспоминая первые встречи, когда Паук так же нервно подпрыгивал от неожиданности. – Привет, – поздоровался он, оглядываясь на дверь, смотря на застывшего Питера. Растрепанный, заплаканный, в одеяле, накинутом на плечи. – Как себя чувствуешь? – Голова болит, – признается Пит, слегка потирая висок. – Завтрак почти готов, садись. Питер слушается и опускается на один из стульев, поправляя одеяло на плечах. Сердце Уэйда вновь сжимается, когда он ставит перед ним тарелку с блинчиками и чашку чая. Допекает оставшиеся блины и знает, что вернувшись к столу, обнаружит завтрак нетронутым, а Питера в той же позе. Так и есть – Пит молча гипнотизирует блины, плечи опущены, руки нервно сжимают одеяло. – Надо поесть, Питер. Он поднимает голову, смотря на Уэйда словно в первый раз. Уэйд улыбается, ощущая его имя на губах. Так странно называть его не Паук, не Паучишка, не Спайди, а Питер. – Приятного аппетита, Питер, – улыбается вновь, и Пит, наконец, берет вилку.