Любить пересмешника

             …— Скучная у меня жизнь, — сказал Лис. — Я охочусь за курами, а люди охотятся за мною. Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живется мне скучновато. Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом — смотри! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру…       Лис замолчал и долго смотрел на Маленького принца. А потом сказал:       — Пожалуйста… приручи меня!              ***              …— Эй, Квазимодо! Ты чего там крадёшься?       Карлик, пытавшийся незаметно прошмыгнуть по коридору, зажмурился от досады и беззвучно выругался.       — Не хотел вас беспокоить, босс! — выпрямившись, откликнулся он.       Голос доносился из-за двери кабинета с табличкой «Рейнард Кокс, профессор кафедры радиологии, д-р мед. наук». Фамилия была красной краской исправлена на «Фокс» — мистер Пересмешник, разумеется, просто не мог пройти мимо такой роскошной шутки.       Дверь раскрылась от толчка изнутри, и в проём на офисном стуле выкатился Джокер. Несмотря на неизменную широкую улыбку, выглядел он далеко не лучшим образом: не первой свежести оливковая рубашка, неряшливо расстёгнутая до середины груди, топорщилась из-под растянутых подтяжек, потускневшие волосы были взъерошены, а тёмные тени под запавшими глазами казались почти чёрными.       — Что ты делал внизу? — перегородив коротышке дорогу длинной ногой в фиолетовой брючине, требовательно спросил он.       — Давление в насосной станции упало. Спускался проверить гидроаккумулятор.       — Я слышал голоса, — не двинувшись, сказал клоун. — И смех.       — Да нет, всё тихо, — без тени сомнения ответил Румпель.       — Но я же их слышал, — прищурился Джокер.       — Вы безумны, хозяин, — буднично напомнил карлик. — Вы всё время что-нибудь слышите.       Шут одобрительно фыркнул через ноздри и опустил ногу.       — Надоело, — откидываясь на спинку и въезжая на стуле обратно в кабинет, выдохнул он. — Постоянно мерещится этот её дурацкий писклявый смех…       Он рассеянно перебирал в длиннопалой белой ладони что-то вроде китайских шариков гантань, и они мелодично позвякивали в ответ.       — На закате приходил Пугало, — сообщил Румпель, прислоняясь к дверному косяку и невольно следя за шариками взглядом. Тинь-тилинь. Тинь-тилинь. Тинь-тилинь… — Ему не нравится, что приходится так долго ждать. Он уже давно хочет видеть «Старкад» в действии.       — А я уже давно хочу видеть огородный кол у Пугала в заднице, — глядя в потолок, огрызнулся Джокер. — Пусть потерпит. Это моё шоу, и мне решать, когда поднимать занавес.       — Шоу-то, может, и ваше, — согласился слуга, — но за кулисами вы и правда засиделись. Нельзя же так надолго уступать сцену дуболомам вроде Бэйна или Фриза… Вам нужно быть в центре внимания, нужна публика, аплодисменты, лучи софитов, летящие из зала помидоры, в конце концов. Изоляция вас погубит. Ей-богу, шеф, вернитесь в Готэм. К тому же Бад по вас скучает.       — Бадди? Скучает? — слегка оживившись, обернулся клоун. — Ах он слюнявый пятнистый засранец… как, кстати, у него дела?       — Честно — херово, босс. Он пока лучше всех переносит инъекции «Старкада», но когда вас долго нет, он на стену лезет… Его ещё кое-как сдерживала Лу, но в последнее время даже она его боится. И я его тоже уже не могу успокоить. Помните, как он подрал меня весной, когда вы целую неделю провели в Аркэме?       — Это когда Квин зашивала тебя, как фаршированную индейку на Рождество? Хе-хе… как же, конечно, помню. И не побрезговала ведь возиться с твоей разделанной тушкой, а с виду такая припевочка, прямо принцесса Аврора… да чёрт возьми, почему я опять о ней думаю?! — раздражённо оборвал себя Джокер. Он разжал ладонь и опустил взгляд: лежащие в ней металлические шарики оказались двумя небольшими, размером с грецкий орех, бубенцами. — Проклятье, я не могу думать ни о чём другом, даже о Бэтмене! Ладно, всё в Аркэме напоминало мне о ней. Всё в Парке напоминало о ней. И на мансарде у доков, и на заводе, и в «Айсберге», весь Готэм насквозь пропитан ей, как какой-то отравой… но в Бладхейвене-то её никогда не было. Почему я и здесь думаю о ней?       — Здрасьте, — недовольно пробурчал Румпель. — Я думал, мы сюда работать приехали, а оказывается, опять в прятки играть… И чего она так сдалась вам, босс? Девчонка, каких миллионы. Ни мозгов, ни сисек.       Джокер подался вперёд, опустил локти на колени и секунд десять молча глядел на тускло блестящие колокольчики.       — Мне без неё скучно, — наконец неохотно признался он.       Карлик закатил глаза.       — Тьфу ты. Ну так есть же море других способов повеселиться! Кому я рассказываю, вы ведь гений розыгрышей! Король шуток! Маэстро социальных экспериментов! Чего стоит одно ваше похищение атомной бомбы? А смеющиеся рыбы? А история с Бэтменом и смехометром!..       — Если ты забыл, Харли участвовала в каждой из этих затей, — угрюмо прорычал мужчина, снова заваливаясь спиной на сиденье. — Всё, за что я теперь берусь без неё, валится из рук… что мне сделать, чтобы положить этому конец? Я ведь уже даже прогнал её с глаз долой — и только хуже сделал… Ни на чём сосредоточиться не могу…       — Может, мне просто убрать её, босс? — с колючим блеском в глазах осторожно предложил Румпель.       — Может, мне просто тебя убрать? — без улыбки отзеркалил Джокер. — Больно ты умный.       — Как хотите, — привычно согласился коротышка. — Только тогда при вас вообще никого не останется. Вы ведь разогнали всех своих людей, помните?       — Да потому что никто из них не может нормально работать! — вспылил клоун, ударив кулаком по подлокотнику кресла. — Эти тупорылые олигофрены всё делают только ради денег, они не понимают моих чудесных тонких шуток, всё приходится объяснять по сто раз, а потом всё равно делать самому!.. Только Арлекин играла так, как мне было нужно. Почти безошибочно играла…       Румпель скрипнул зубами.       — Вы, похоже, уже забыли, как она постоянно везде лезла и рушила ваши планы?       — Много ты знаешь о том, какие у меня на неё были планы… — сквозь зубы процедил шут куда-то в сторону.       — Слушайте, если бы вы и впрямь были ей нужны, она бы уже давно вернулась и на коленях перед вами стояла, умоляя принять её назад. А так она вон спуталась с этой оголтелой лесбой, стоило её только пальцем поманить, и всё, ей теперь до вас и дела нет… Бабам лишь бы в койку запрыгнуть, босс, на самом деле им плевать на ваши проекты, они неспособны жить вашей идеей, жить ради вас. Но я-то по-прежнему с вами…       Джокер пропустил его слова мимо ушей, принявшись жонглировать бубенчиками в одной руке. Тинь-тилинь. Тинь-тилинь. Тинь-тилинь…       — Выкиньте вы их уже, а, — поморщился Румпель. — Голова трещит.       Шут по очереди поймал шарики и со всей силы запустил прямо в него — один ударил наглеца в плечо, а другой в висок, и карлик запоздало айкнул, закрываясь рукой.       — Не забывайся, сучок, — опасно сказал Джокер. — Это я говорю, что тебе делать, а не наоборот. Подними их, дай сюда и заткни свой поганый рот. Не тебе брехать на моего Арлекина.       — «Арлекин, Арлекин…» — проворчал неуёмный коротышка, шаря под шкафом. — Такое чувство, что всё это время она держит в кулаке ваши бубенцы, а не наоборот.       Осознав собственную дерзость, карлик даже замер в повисшей вдруг предгрозовой тишине, но его хозяин неожиданно громко расхохотался, запрокинув голову.       — Аха-ха-ха-ха!.. Браво, Румпель, браво! Люблю я шутки с риском для жизни, они обычно самые удачные… Ляпни ты такое при моих ребятах, мудозвон-затейник, я бы не задумываясь подвесил тебя за яйца на колючей проволоке, ты ведь это понимаешь?.. — он отобрал у ключника колокольцы, пару раз задумчиво качнулся туда-сюда на стуле и положил их в глазницы искусственного черепа на столе доктора Рейнарда Кокса, с какой-то даже нежностью оглядев получившегося жутика. — Но раз уж мы одни… скажи, Румпельштильцхен, — повернувшись к напарнику, неожиданно доверительно спросил Джокер, — у тебя когда-нибудь была в жизни баба, такая бешеная, что у тебя на неё стоит колом круглые сутки, и ты уже задрался на неё передёргивать, но и трахнуть её не можешь, потому что это сразу испортит всё веселье, м?       — Э-э… нет, босс, — с непроницаемым лицом ответил карлик. — Таких баб у меня не было.       — Оно и видно, — презрительно усмехнулся клоун.       Откуда-то из-за стены вдруг послышался отдалённый тяжёлый грохот. Джокер тут же вскочил на ноги звериным прыжком, машинально схватился за револьвер в поясной кобуре и прислушался.       Почти сразу следом раздался душераздирающий металлический лязг.       — Никого нет, значит? — свирепея на глазах, прошипел шут. — Всё тихо?! Кто-то на моей территории, а ты тут зубы мне заговариваешь?!..       Отпихнув стул ногой, он кинулся в коридор, и хромой уродец с трудом поспешил за ним.       — Румпель!!! — через минуту эхом донеслось из холла этажом ниже. — Что с десятой камерой?       — А что с ней?..       — Хватит прикидываться, козлина! Быстро тащи свою тощую задницу сюда!       Джокер взволнованно упёрся ладонями в столешницу когда-то стойки ресепшена, а ныне гротескного диспетчерского пункта, увешанного гроздьями проводов и разномастных мониторов, держащихся на каком-то инженерном волшебстве. Все они показывали пустынные помещения института, и только один из них был чёрным.       — Наверное, кабель отошёл, — пожал плечами Румпель. — Я пойду, проверю…       — Стоять! — осадил его клоун и низко склонил голову, пытливо заглянув ему прямо в лицо. — Ты что-то от меня скрываешь, а, гремлин? Признавайся, пока не поздно. Ты ведь знаешь, что я делаю с крысами?..       — О чём вы, босс? — оскорблённо вскинулся карлик. — Как можно…       — Кончай! — рявкнул Джокер, хлопнув ладонью по столу. — Я сказал, включай эту грёбаную камеру!       Румпель глубоко вздохнул и неохотно полез под стол.       — Живо!!! — прикрикнул мистер Джей, пнув фасад стойки.       Что-то пискнуло, щёлкнуло, и экран вспыхнул, отряхнув стайку помех. На нём возникла пустая радиохимическая лаборатория.       Джокер прищурился, всматриваясь в неё.       Ничего не происходило.       — Я же говорил вам… — разогнувшись, начал карлик и тут же осёкся, обречённо втянув воздух сквозь зубы.       Из-под ножек металлического стола, корчась и извиваясь, как раздавленная гусеница, медленно выползла Харли. Она перекатилась на спину, запрокинула голову и обратила прямо в камеру своё лицо — белое, как маска, до неузнаваемости ощеренное разрывающей губы улыбкой, с виновато поднятыми бровями и предсмертной мукой во взгляде абсолютно круглых глаз.       Тишина на долю секунды стала стеклянной и тонкой, как лёд, а потом…       — ХАРЛИ!!! — не своим голосом заорал Джокер, едва не запрыгнув на стойку. В бешенстве он сгрёб Румпеля за рубаху на груди и, вздёрнув его на высоту своего роста, страшно треснул лицом о торец стола.       Хрясь!       — ТАК ТЫ ЗНАЛ, ЧТО ОНА ЗДЕСЬ?! — взревел он, тряся коротышку, словно тряпичную куклу.       — Нет, я да…       Хрясь!       —ЧТО ТЫ С НЕЙ СДЕЛАЛ?!       — Ниче…       Хрясь!       — ГОВОРИ, МРАЗЬ!..       — Я пыт…       Хрясь!       — ГОВОРИ!!!..       — Ничего, босс!.. — хлюпнул карлик, пачкая одежду и пол кровью из разбитого носа. — Я даже не видел её, даже не знаю, как она сюда…       Хрясь!       Джокер издал какой-то неопределённый горловой стон, с рычанием отшвырнул его в стену и со всех ног бросился в темноту вверх по лестнице.                     …— ХАРЛИ! — он взбежал по ступеням, ворвался в коридор и яростно затряс ручку двери. Обнаружив, что она заперта, он ударил в неё всем телом, со второго раза вышиб плечом и, запнувшись о порог, ввалился внутрь. — Харли!..       Арлекинша лежала на спине в той же позе, что и на экране, вздрагивая от последних конвульсивных смешков. На полу возле стола растекались разноцветные лужицы от разлитых реактивов, которые она столкнула, проползая мимо, и вслед за хвостами её светлых волос, как за кистями, тянулись по кафелю длинные смазанные следы — родонитовый красный и циановый синий.       — Харли, детка… — изумлённо прохрипел Джокер, падая возле неё на одно колено и приподнимая её голову. Выражение аффекта на его лице за секунду сменилось на глупую счастливую улыбку мальчишки, которому наконец-то подарили долгожданного щенка, потом на злость отца, чья любимая дочь за полночь вернулась с вечеринки в стельку пьяной, на предельную собранность, столь же полную растерянность, недоверие, недо-восхищение, недо-страх, и эти кадры диафильма менялись так быстро, что даже черты не поспевали друг за другом, словно из-за одного крохотного лишнего винтика, внезапно попавшего в шестерёнки, вся грандиозная гигантская машина безумия неудержимо пошла в разнос. — Эй!.. Посмотри на меня!.. Зачем ты сюда полезла, дурочка?.. Дьявол, да очнись же, я с тобой разговариваю!..       Он привычным жестом дал ей пощёчину, но девушка его явно даже не замечала, неподвижно уставившись съежившимися в точки зрачками куда-то в потолочные лампы. И только нащупав сонную артерию на мертвенно-белой шее, мистер Джей, похоже, понял, что на самом деле происходит.       И что это не шутка.       — Нет, Арлекин, это уже не смешно… Ты что, всерьёз собралась умереть на самом интересном месте? Так я тебе и дал, нашла дурака… будешь умирать, когда я скажу! — встряхнув Харли за ворот куртки, Джокер спихнул её на пол и бросился к стеллажу, дрожащими от ярости руками перебирая штативы и флаконы. — Что за чёрт… — пробормотал он через несколько секунд, — оно же было здесь!.. Всегда было здесь… РУМПЕЛЬ, ТВОЮ МАТЬ!!! — он гневно смёл на пол всё, что стояло на полках — колбы, реторты, воронки, дождём стекла брызнувшие на кафель. — ГДЕ ЧЁРТОВ АНТИДОТ?!       Карлик не отзывался. Харли на полу уже больше не шевелилась, только судорожно икала раза три или четыре в минуту, как утопленница на терминальной стадии.       Джокер раздражённо треснул основанием ладони по стенке шкафа, упёрся лбом в кулак, тяжело дыша, огляделся по сторонам, и тут его взгляд упал на упаковку шприцев, брошенных карликом возле автоклава. По его глазам почти было видно, как повернулись, встав на свои места, все безумные шестерёнки, и что-то в его лице механически щёлкнуло, возвращая ему азарт и мрачноватую уверенность сардонической маски.       — Ах ты так, значит… ну давай, курносая, посмотрим, кто кого, — процедил он сквозь улыбку и решительно схватил со стола блистерную ленту со шприцами.       В этот самый момент в лаборатории полностью погас свет — совсем как в театре.       — Выродок однорукий, — после недолгой паузы раздалось рычание в кромешной тьме. — Клянусь, я выколю тебе глаза осколками твоих собственных рёбер!..       Джокер видел в темноте, как кошка, но для того, что он собирался сделать, этого было мало.       Он нашарил во мраке Харли, подхватил её на руки и понёс к двери. Она была какой-то зловеще лёгкой и жёсткой на ощупь, как трупик небольшой зверушки, но мистер Джей очень убедительно делал вид, что его это совсем не беспокоит.       — Сейчас, тыковка моя, потерпи… — он окинул взглядом оба конца коридора и инстинктивно метнулся в сторону лестничной клетки. — Нужно только совсем немного света…       И тут, словно знак свыше, из заднего кармана джинсов его бесчувственной ноши на пол с пластмассовым стуком выпал фонарик.       — Ха! — ликующе воскликнул клоун. — Умница, девочка! Ты, как всегда, полна сюрпризов!.. Сейчас мы им покажем фокус с воскрешением мухи…       Бережно опустив Харли на лестничную площадку, он включил фонарик, взял его в зубы и нетерпеливо стянул с девушки куртку, обнажив под ней дурацкую короткую маечку в цветах американского флага. А затем разодрал упаковку шприца, закатал рукав своей рубашки и, без колебаний проткнув одну из выступающих рельефных вен на предплечье, вытянул полный цилиндр тёмной, почти чёрной крови.       — Ну-ка иди к папочке, — зажав шприц между длинных пальцев, словно сигарету, невнятно прохрипел он сквозь фонарь в зубах, перетащил тело арлекинши себе на колени и осторожно разогнул в локте её окоченевшую руку. — Этот трюк должен сработать…       Поршень вошёл до конца, и сеть извилистых сосудов буквально на глазах потемнела под белой кожей девушки, сделав её мраморной, как у статуи.       Больше ничего не происходило.       Дрожащими пальцами мужчина отложил фонарик на пол. Конус неверного света, качнувшись, бледным пятном застыл на тёмной стене и выбелил снизу искажённые, заострившиеся черты двух клоунов с оскалами черепов — жутковатая, нуарная хэллоуиновская сценка, в которой больше не было ровным счётом ничего забавного.       — Давай же… — почти простонал Джокер, нетерпеливо похлопывая её по щеке и изнывая, как зритель в ожидании престижа фокуса с воскрешением. Весь его напускной цинизм и нервическая весёлость разом куда-то улетучились, как будто системы безумной машины отказывали одна за другой после финального рывка на предельных нагрузках. — Я знаю, ты сможешь, девочка моя, давай, давай, давай…       Голова Харли кукольно мотнулась и безжизненно завалилась на бок. Она перестала дышать.       Мистер Джей щёлкнул зубами, как промахнувшийся зверь, и резко отпрянул от неё, изменившись в лице.       — Да что ты о себе возомнила, дрянь, ты... что себе позволяешь?!.. — зарычал он с сумасшедшим блеском в глазах. — Да как ты… да как ты посмела?! Я же не разрешал тебе, я же тебе не разрешал!..       Это было больше, чем просто испорченный фокус. Больше, чем возмутительное непослушание подчинённой. Больше, чем потеря дорогой игрушки. Это была смерть Арлекина прямо посреди самого блестящего представления в его цирке, напрочь лишающая смысла все гастроли сезона.       На минуту стало так тихо, что было слышно, как внизу капает вода в котельной. Сытая темнота молча смотрела на них зияющими глазницами, и Джокер исподлобья уставился на неё в ответ с такой ненавистью, точно там прятался одному ему видимый противник.       — ДА ХРЕНА С ДВА! ЭТО МОЁ ШОУ! — вдруг заорал он, выхватывая револьвер и взводя курок дёрганым жестом психопата. — Я СКАЗАЛ, ЧТО ОНА ОСТАНЕТСЯ СО МНОЙ, И ОНА ОСТАНЕТСЯ, СЛЫШИШЬ, ТЫ?! ЧЁРТА ТЕБЕ ЛЫСОГО, А НЕ МОЕГО АРЛЕКИНА! ОНА МОЯ! МОЯ! МОЯ!!!..       Обезумевший шут яростно расстрелял обойму в пустоту, с грохотом осветив лестничную клетку шестью оглушительными рваными вспышками, перед седьмой внезапно остановился и уверенно, как под гипнозом, приставил горячее дуло к своему виску. Вдох. Выдох. Вдох… Сперва казалось, нет ничего проще, чем в последний раз спустить крючок, одним махом оказаться по одну сторону зеркала с Арлекином, оставить за собой последнее слово и выйти-таки победителем из игры. А потом в мозг по всем каналам вдруг хлынуло предостерегающе острое ощущение реальности, которую он так опрометчиво собирался потерять: тяжесть нагретой стали, металл на языке, резкий запах пороха, звон в ушах, блеск золотых волос любимой куклы — и ещё одно, шестое чувство, подсказывающее ему, какой он, в сущности, дурак.       Смерть всегда, неотступно шла за ним по пятам, висела на хвосте, дышала в спину — любая его добыча неизбежно становилась и Её добычей тоже, всё, к чему он прикасался, рано или поздно обращалось в пепел. Так почему на этот раз что-то должно было быть иначе? Кого он надеялся обмануть?..       — Дурак, — шумно выдохнув, согласился Джокер и опустил ствол. Харли продолжала смотреть прямо на него стеклянными глазами выброшенного на помойку манекена, жалобно подняв брови. Не в силах вынести этого виноватого и одновременно обвиняющего взгляда, на голову разбитый белый клоун отполз спиной к противоположной стене, подобрал к себе колени и закусил костяшки держащих оружие пальцев — так прячутся от своих чудовищ в изоляторе клинические психи, забившись в мягкий спасительный угол. — Какой же я был дурак… — повторил он и, кажется, всхлипнул. — Дурак дураком… Харли, детка…       И тут-то осколок зеркала троллей выпал из глаз насмешника Кая. Ещё секунду или две он боролся с собой, а потом зажмурился от боли, обхватил голову и закрыл лицо руками, чтобы никто не увидел, как невыносимо горько плачет тот, кто был навечно обречён смеяться.                     …              Кап. Кап.              Вдох. Выдох.              Тук-тук.              Вдох. Выдох.              Тук-тук. Тук-тук.              Кап. Кап. Кап.              Темнота наполнилась биением сердца. А затем и детскими голосами — впрочем, наверное, голос был всего один, просто многократно отражённый от стен гулким эхом.              — Тише, ни слова не говори,       Харли потопит весь мир в крови…              — Сгинь, — не поднимая головы, буркнул Джокер. Это задиристое девчоночье сопрано, распевающее в полной тишине леденящую душу колыбельную, теперь могло существовать только в его воспалённой фантазии.              — Кто скажет, что кровь — это не смешно,       Тем Харли распорет лицо ножом…**              — Сгинь, я сказал, — раздражённо повторил он и вдруг осёкся, рефлекторно вскинув револьвер на незваную гостью.       В пятне света перед ним на коленях сидела она.       Луч брошенного на полу фонаря выхватывал её склонённую на бок фарфоровую головку с двумя разноцветными хвостами, словно прожектор на театральной сцене. Без маски смертного смеха её милое курносое лицо вновь стало кукольно-прекрасным, но пугающе огромные расслабленные зрачки, мертвенная белизна кожи и кровь из разорванных губ, стекавшая по подбородку, придавали ей полное сходство с только что отобедавшей ламией. Спящая красавица, ставшая чудовищем.       Папочкин маленький монстр.       — Отстань, — сипло проговорил Джокер, почти убеждённый, что это его психоделическая галлюцинация, дурной сон или же особо бредовый колыбельный зомби. — Ты умерла. Не ври.       — Ты так в этом уверен, кексик, — насмешливо сказала галлюцинация, подползая ближе, — как будто уже сделал мне в голову контрольный, — она взглянула на нацеленный в неё ствол, двусмысленно нежно наделась на него улыбающимся ртом, подняла глаза и многозначительно подмигнула, мол, давай, стреляй, чтобы наверняка.       Нет. Это была не нежить. И никакой не призрак.       Так могла сделать только его Харли.       Джей отшвырнул револьвер, обхватил её за шею в диком, исступлённом объятии, больше смахивающем на удушающий приём, и вцепился зубами куда-то в основание её плеча, глуша громкий ликующий стон. Запах тёплой кожи над ключицами кокаином обжёг его ноздри, сводя с ума вплоть до страха за секунды потерять над собой контроль и на радостях перегрызть ей глотку.       И всё-таки получилось. Получилось! Ха!.. Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!.. Остановись, мгновенье… Ха!.. Ха-ха-ха-ха…       — Давным-давно ко мне во сне приходил кролик, знаешь… знаешь, он говорил, что я непременно должна сперва умереть, чтоб попасть к тебе… — блаженно жмурясь в этой бультерьерей хватке, лепетала Харли. — Я столько раз пыталась, я правда пыталась и наконец-то смогла… это такая свобода, милый… с твоей стороны и правда всё по-другому… а ещё знаешь, он говорил, что я — Алиса, а ты — это Пудинг… хи-хи-хи…       Едва ли её слыша, Джокер вдруг жёстко отстранил арлекиншу и со всей силы залепил ей крепкую мужскую пощёчину. А потом ещё одну и ещё, распаляясь всё больше и злясь на самого себя за непрошеные предательские слёзы:       — Это тебе, мерзавка, за прятки! — Хлоп! — Это за шашни с Плющом! — Хлоп! — Это за то, что попёрлась в Бладхейвен, — Хлоп! — и за все — Хлоп! — твои — Хлоп! — дурные — Хлоп! — выходки!..       — Ммф… как же я по ним скучала… — со стоном мурлыкнула Харли, поймала его ладонь и горячо прижалась к ней истерзанными губами. Теряя голову от счастья, она принялась покрывать поцелуями каждый дюйм гладкой анилиновой кожи всё ниже и ниже по узкому запястью, пачкая его и себя тёмно-красной кровью, и ошалевший клоун даже не пытался её остановить, лишь только невольно напрягся, когда она дошла до места прокола на дорожке выпирающей вены. — Тшш… — шепнула Харли, впервые с того памятного момента в приёмном отделении Аркэма трепетно касаясь заострённой скулы с полосой грубого шрама, и Джокер дёрнулся от этой слишком интимной для него ласки, как побитый цепной пёс. — Ты… плачешь, любовь моя? — вдруг удивлённо спросила она, ощутив под пальцами влагу, и через пару секунд ещё более изумлённо подтвердила. — Ты плачешь!..       Безошибочно чувствуя, насколько уязвим сейчас её господин и повелитель, и насколько могущественна она сама, Красная Королева настойчиво протиснулась между его ног и бесцеремонно его оседлала, зная, что едва ли когда-нибудь сможет снова безнаказанно это сделать. Её отчаянный натиск буквально обезоружил всегда неприступного мистера Джей, и за этой смятой запретной границей вдруг оказалось столько электричества, столько жажды, столько раскрытой обнажённой кожи, что если бы не тонкая майка и застёгнутая не до конца рубашка, они бы наверняка ненароком слились, как два шарика ртути. Не обращая внимания на предостерегающий утробный рык, арлекинша осторожно собрала губами жгучие горько-солёные капли с его лица и, увлёкшись, провела по нему языком с такой детской непосредственностью, словно перед ней был не маньяк и серийный убийца, а круглый полосатый леденец из цирковой палатки. Больше не в силах скрывать, насколько сильно его заводит эта потерявшая всякий страх девчонка, Джокер болезненно скользнул мокрой щекой по её щеке и закрыл глаза в последней напрасной попытке взять себя в руки:       — Только посмей рассказать кому-нибудь, что видела это, — обманчиво спокойно прошипел он ей прямо на ухо, за затылок удерживая её голову возле себя. — Только посмей… Я наполню самую большую цистерну на «Эйс Кемикалс» слезами твоего раскаяния и в ней же тебя утоплю.       — О, ну-у вот, — разочарованно сникла Харли. — А я уже подумала стрясти должок с Кошки — она была свято уверена, что ты вообще не умеешь плакать, и только что проспорила мне свой шикарный мотоцикл…       Джокер в бессильной шутовской ярости намотал на кулак растрёпанный ярко-красный хвост, одёрнул за него свою азартную куклу, и её звонкий смех рассыпался по полу и стенам, как серебристые бубенцы.       — Я так люблю, когда ты злишься, Пудинг, что готова злить тебя даже после смерти… видишь? И ничего ты мне не сделаешь! Аха-ха!..       Она безбоязненно дёргала тигра за усы, как марионетку за тонкие лески, тормошила и гладила его против шерсти, как будто он был детской набивной игрушкой, а не свирепым клыкастым хищником, и к своему удивлению в отсутствие зрителей мистер Джей испытывал тайное, жгучее наслаждение от этой ненормальной перевёрнутой игры. Подумать только, его обезображенное лицо, безумные глаза, руки живодёра и жуткая улыбка, державшая в страхе целый город, вызывали у маленькой чокнутой Харли Квин такую щенячью радость, словно обнаруженный под ёлкой долгожданный подарок на Рождество: тоже сплошь белый, зелёный и красный, как остролист, с ярким бантом на коробке и сахарным леденцом в форме буквы J.       Слишком оголодавшие для поцелуев, они увлечённо царапались и грызлись на пределе взаимной боли, точно два бойцовых добермана, и от этих людоедских нежностей по губам Харли продолжала течь свежая кровь, которую мистер Джей тут же большими пальцами растирал в широченную, до ушей, улыбку. Этот липкий одуряющий запах охоты, возбуждающая тяжесть, стискивающая его бёдра, и запредельная близость без перчаток, без намордника и без страховки так и дразнили внутри него сумасшедшего зверя, умирающего от нетерпения сейчас же насильно завалить её, изломать и сожрать вместе с костями, но ещё более острая тяга к шоу с вечным продолжением останавливала его. Действительно, он больше ничего не мог ей сделать — и как ей только это удалось?.. Его преступная слабость, девочка-шутиха, ручная зверушка в ядовитых шипах, песчинка, по нелепой случайности попавшая внутрь раковины наглухо закрытого моллюска, который в тщетных попытках от неё избавиться сам же и превратил эту настырную мелкую крошку в драгоценную жемчужину…       — Какая же ты невыносимая заноза, Арлекин, — качая головой, почти восхищённо выдохнул Джокер, переплёл её пальцы со своими и сжал их крепко, как в капкане — так, что они наверняка побелели бы ещё больше, если бы могли. — Что только за бес попутал меня с тобой связаться… я даже не могу вспомнить большей глупости, чем ты, среди всех, что я натворил …       — И что же, тебе она не нравится? — игриво наклонив голову и закусив окровавленную губу, спросила Харли. — Так я всё ещё могу уйти, если…       — …если ты ещё раз всерьёз при мне это скажешь, — клоун угрожающе ткнул ей под нос указательным пальцем, и девушка от неожиданности умилительно свела глаза к переносице, — я отгрызу тебе лицо.       — Ох, ну прости меня, сладенький, прости, это и впрямь была неудачная шутка… — убирая его руку, она с ослепительной улыбкой прижалась лбом к его лбу и проникновенно заглянула в фосфоресцирующие зеленью глаза, целиком отражаясь в своём возлюбленном, начинаясь в нём, продолжаясь в нём и в нём же растворяясь, как неразделимая сиамская близняшка. — Клянусь тебе, это больше не повторится… Моё чувство юмора отныне будет просто безупречным, правда-правда. Мы ведь теперь с тобой одной крови — ты и я. [Арт к последней сцене от DClover - https://i.ibb.co/CVz3vGc/M5-KLNu-OYmo-A.jpg] *Вариация на тему песенки, которую Харли поёт в финальных титрах игры «Batman: Arkham City», адресуя её своему нерождённому ребёнку. Изначально её напевал Пугало, и именно из неё происходит псевдоним Хаша («Hush» — «Тшш», или «Тише»). В оригинале она звучит так: Hush, little baby, don’t say a word. Momma’s gonna kill for you the whole damn world. And if they don’t laugh at our jokes, Momma’s gonna stab out their goddamn throats… (…там ещё много и весело, кому интересно, загуглите полный текст) Всё это в свою очередь — искажённая версия традиционной колыбельной из песенок Матушки Гусыни. Что характерно, там в первой же строфе папочка обещает купить ребёнку птицу-пересмешника: Hush, little baby, don’t say a word. Papa’s gonna buy you a mockingbird. And if that mockingbird won’t sing, Papa’s gonna buy you a diamond ring. And if that diamond ring turns brass, Papa’s gonna buy you a looking glass… (и далее в том же духе) А вообще версий у неё много, хороших и разных. Канадский комик Хоуи Мэндел, например, в конце 80-х спел в своём шоу от имени мальчика Бобби очаровательную садистскую историю про несчастного пересмешника, которую я просто не могу не привести здесь полностью: Hush little baby don't say a word. Momma's gonna by you a mocking bird. And if that mocking bird don’t sing, Gonna grab him by the feathers and rip off his wing. Now that mocking bird can't fly, Gonna take a needle and jab him in the eye. Now that mocking bird can't see, Gonna grab his leg and break it at the knee. Now that mocking bird is dead. Gonna ask my mommy for a parrot named Fred. And if that parrot Fred don't sing… I'm gonna kill him too. ^__^

***

Вообще… всё должно было быть совсем не так :D Ну то есть как совсем. Коллегам-авторам наверняка знакомо ощущение «это не я написал». Собственно, где-то на моменте убийства Франко повествование напрочь вышло из-под моего контроля, и все персонажи начали творить, что хотят. Признаться, ощущение это я просто обожаю и именно его называю Вдохновением, но планы оно рушит будь здоров. Чтобы вы понимали, внезапный поцелуй Джокера и Харли в них в принципе не входил, я там удивилась больше всех. Вот это вот охреневшее «Что?..» — это единственное, что мне в той сцене дали вставить :D Всё, что происходило потом, то есть вообще ВСЁ, было каким-то помрачением, после которого наутро я перечитывала куски совершенно незнакомого мне текста, ну вот примерно как переписку в телефоне с бывшим после бурной вечеринки)) На ходу менялись локации, диалоги, мотивы; прощание с Айви в том виде, в котором оно есть, выпало ПРОСТО из ниоткуда, при том, что вся сцена изначально задумывалась ДИАМЕТРАЛЬНО противоположной… а уж финааал… ааа… ооо… Короче говоря, я даже не знаю, что тут осталось моего, но всю критику принимаю по-прежнему я, потому что больше некому ^_^ Кому показалось, что моя Плющ похожа на Мистик из «Людей-Х», тому не показалось — в моей голове эти два персонажа очень близки, обеих люблю нежно. Да, в подавляющем большинстве источников глаза у Айви зелёного цвета, но версия с оранжевыми/красными мне по неизвестным науке причинам нравится больше (https://static.tvtropes.org/pmwiki/pub/images/42310620.jpeg) Кто не читал все отзывы, но читает этот комментарий, может не знать, что мой Румпель — это ООС Гэгсворта. Кто не знает, кто такой Гэгсворт, может продолжать спать спокойно, не загружая мозг лишней информацией)) Кто вдруг не в курсе или забыл, Бад и Лу — это имена гиен мистера Джей. То, что в конце Харли временно становится «папочкиным монстром» с разноцветными хвостами — всего лишь поклон в сторону тех моих читателей, которые являются поклонниками «Отряда самоубийц» (как ни странно, существуют и такие!). Не переживайте, ни трико, ни колпак в дальнейшем никуда не денутся :)