Любить пересмешника

             — О, а ты чего здесь? Остаёшься на ночь? — не без удивления поинтересовался мальчишка из вивария по имени Чед, застав Харлин возле кофейного автомата на входе в лабораторное крыло.       — Завал с бумагами, — печально зевнула она, кутаясь в пальто и вынимая из недр аппарата исходящий паром бумажный стаканчик. Да что же у них за холод такой собачий в этой психушке?..       Чед понимающе хмыкнул и поднял на уровень глаз увесистую металлическую клетку, которую нёс в крыло. Заглянув в опилки, укоризненно прищёлкнул языком и через плечо обратился к девушке. — Кстати, это же ты собралась Джокера лечить? Даже до нас эта новость докатилась.       — Я… ну да… — осторожно ответила она, грея о стакан озябшие пальцы.       — А. Ну-ну.       Он поставил клетку сверху на мусорный контейнер, и Харлин с подозрением покосилась на неё.       — Да подходи, не бойся… — виварщик услужливо отступил на шаг в сторону. — Знаешь же про анималотерапию? У нас её в начале месяца в экспериментальных целях ввели, но по-моему, только лабораторное зверьё понапрасну переводят — ну сама подумай, неужели таких психов, как тот же самый Джокер, к примеру, может умилить какой-нибудь грызун, если он ребёнку пулю в лоб всадить может, а потом ещё заглядывать в дырку и спрашивать, где же все те знания, которым его учили в школе?.. Вот пожалуйста, ещё один — подох от того, что не смог больше нормально есть, я его три дня шприцом выхаживал, но это уже без толку было…       Харлин подошла ближе к клетке и снова почувствовала знакомую тошноту, комком зашевелившуюся в горле. За прутьями неподвижно лежал на боку хорошенький белый крольчонок. Его закатившиеся мутные красные глазки были наполовину закрыты нижними веками, но самым ужасным было не это. Полуоткрытая пасть с выдающимися грязно-жёлтыми резцами зияла, разорванная какой-то чудовищной силой до самых щёчек, так и не успевших толком затянуться — кое-где под корочкой запёкшейся крови до сих пор влажно блестела слизистая с налипшими на неё короткими волосками. Видны были даже мелкие сомкнутые моляры — анатомически полный оскал звериного черепа.       — Господи… это что, это… он с ним сделал? — с отвращением подняв верхнюю губу, скривилась Харлин, тем не менее почему-то не в силах отвернуться.       — Ну не я же! — возмущённо ответил Чед. — Я их потом лечу только, мне их гробить не с руки — новых из города не дождёшься…       — Но как... чем?..       Мальчишка фыркнул, отстранил её и снял с клетки металлический каркас.       — Слушай, ну ты ведь читала его карту. Он же садист чокнутый. То же самое может сделать и с тобой, если ему руки развязать… Так это ещё что, он с предыдущим знаешь, что сделал? У него хомяк был, сирийский. Так он его… хех… морковкой… ну, ты понимаешь?.. Хохотал, как припадочный. В общем, включил потом дурачка и заявил примерно следующее, что он, значит, хотел его покормить, но чёрт его разберёт, где у этой ерунды рот, а где задница, и со следующей животиной пообещал сделать так, чтоб уж точно не перепутать. Ну, вот и сделал, — мальчишка открыл крышку контейнера и вытряхнул кролика вместе с опилками в чёрный полиэтиленовый мешок. Тельце с неприятным глухим звуком шлёпнулось на дно. — А наше начальство думает, что эти монстры их будут гладить и кормить яблочками. Нормально, да? Ещё задумаешься, кто из них настоящие психи… В общем, доктор, дерзай! — он закрыл пустую клетку и поднял её за ручку. — Если сможешь сделать хоть что-нибудь, чтобы они больше не изводили больничное зверьё почём зря, я тебя от души расцелую. Тем более что ты такая милашка.       Чед подмигнул ей, послав воздушный поцелуй, и Харлин довольно криво улыбнулась в ответ на этот сомнительный комплимент. Когда мальчишка ушёл, она ещё какое-то время помедлила у автомата, а потом на автопилоте вернулась в ординаторскую. Села на диван, поставила на стол нетронутый кофе, обхватила колени, глядя в одну точку. Сняла очки, рассеянно сунула дужки за уголки губ, медленно растянула их в разные стороны и вздрогнула, одёрнув себя. У неё из головы всё никак не шёл маленький беленький кролик, оказавшийся в одной палате с Джокером, у которого развязаны руки…              ***              Вопли доносились уже в лифте, и когда двери открылись, стали особенно хорошо слышны, подхватываемые многократным эхом.       — Смотрите, Вилли Винки по городу бежит! Стучат его ботинки…       Харлин вздохнула, протягивая охраннику пропуск, но невольно усмехнулась. Её с недавних пор перестали пугать эти неадекватные возгласы, шутки и стишки, в конце концов, вполне безобидные дурачества для психа, разве нет?.. Главное, чтобы в больнице не узнали, что некоторые из них она уже и сама иногда стала напевать, ходя по дому…       — …куда он так спешит?..       — Он сегодня бушует, — заметил охранник, протягивая ей карточку, но медля с открытием двери. — Ему что-то там отменили, как вы прописали, хотя мистер Ливингстон очень этим недоволен. Вы бы поговорили с ним, а то он не любит, когда в отделении беспокойно, да и мне как-то, знаете ли…       — Всё в порядке, Лэрри, — очаровательно улыбнулась Харлин, забирая пропуск двумя пальцами. — Налицо значительный прогресс. Мне кажется, мы наконец-то нашли общий язык с мистером Дже… Джокером, — и, беспечно взмахнув рукой, она скользнула в отделение, провожаемая недоумевающим взглядом охранника.       — Вдоль улиц и тропинок, то вниз, то снова вверх… — неслось по коридору.       — «Известный Вилли Винки обходит сразу всех», — промурлыкала девушка себе под нос и вошла в комнату. Джокер самозабвенно распевал песню потолку, закинув голову, и с совершенно безумным видом улыбнулся ей навстречу.       — Мисс Квинзе-ел, а вот и вы! «У нашей Харли есть дружок…», — начал он, но тут же, впрочем, передумал. — Как поживаете? Как продвигается ваша работа? Слышал, пациент вам попался не из лёгких… А знаете, мне сегодня снился… Зигмунд Фрейд. Расскажите-ка, что бы это значило, а? Ха-ха-ха-ха!..       — Вот это что такое, мистер Джей? — проигнорировав его реплики, спросила Харлин, вытянула из папки лист с ксерокопией и положила её перед ним на стол. Там на полях какой-то книги была нарисована она сама, до плеч, с удивительно схваченным сходством, но вместо белого халата, узла на затылке и очков на ней было что-то вроде трико и шутовского колпака с бубенцами. Рисунок попал в карту совсем недавно, его заметил библиотекарь, а авторство подтвердила запись с камер наблюдения.       Джокер с самым серьёзным видом, с которым, впрочем, несколько не вязался неизменный оскал, посмотрел на страницу с одной стороны, затем с другой, и наконец заключил:       — Да ведь это же вы, мисс Квинзел! Неужели не узнаёте? По-моему, очень похоже получилось, должен признать, художник неплохо постарался, когда это рисовал…       Харлин терпеливо сжала губы.       — Вы этим хотели выразить своё отношение ко мне? Сказать, что я вас развлекаю? Или смешно выгляжу?       Заключённый изменился в лице, словно оскорблённый в самых лучших чувствах:       — Что вы?! Отнюдь — в этом костюме вы смотритесь очень даже привлекательно, он бы вам пошёл, вы не считаете?.. А вот насчёт вашего нынешнего одеяния, вы уж простите, но оно невольно вызывает у меня улыбку, — Джокер помолчал, видимо, для того, чтобы она воочию в этом убедилась. — Врач из вас на редкость потешный, ей-богу… Кстати, и имя вам тоже не идёт. Оно делает вас чересчур серьёзной, а серьёзность, вот поверьте, вам абсолютно не к лицу. Слишком длинное. Половины хватило бы в самый раз…       — В смысле… половины? — Харлин даже не сразу нашлась. Она что, опять упустила тот момент, когда он начал нести бред?       — Харли. Квин, — пояснил собеседник. — Ар. Ли. К ин. Дамы и господа! Только сегодня на арене! Шоу начинается! Подходите ближе!.. — и Джокер снова захохотал сквозь зубы, запрокинув голову и нервно передёргивая плечами. До сих пор Харлин казалось, что она уже почти не боится этого человека, но непривычная страстность этих внезапных судорог вновь насторожила её. Может, отмена нейролептиков действительно была слишком опрометчивым шагом?..       — У-ху! Давненько же я не веселился, мисс Квинзел!.. — связанный снова взглянул на докторшу, и его неестественно маленькие зрачки ещё больше испугали её. — Никаких развлечений, никаких!.. Ещё и этот костюмчик, знаете, тоже как-то не самый подходящий для вечеринки, нет? Может, я слишком придираюсь, но по-моему, он слегка жмёт мне в плечах… да и это-то ерунда, но что это за расцветка? Унылее, чем в гробу… Терпеть не могу серый цвет! Я слышал, он плохо влияет на психи-хи-хи-хи-хи-ку!..       В который раз Харлин поблагодарила достижения современной медтехники за этот самый «костюмчик» — ей казалось, что ни одна сила на свете не заставила бы её войти в эту комнату, когда её обитатель развязан.       — Ладно-ладно, я же шучу, — примирительно усмехнулся Джокер. — И художник из меня неважный. Я, знаете ли, предпочитаю раскрашивать действительность несколько иным образом…       — Но это явно не рисунок любителя, — возразила врач, радуясь, что может навести разговор на какую-то осмысленную тему. — Вы где-то учились? Увлекались живописью?..       — А у вас удивительно ровная осанка, — услышала она в ответ и поняла, что все вопросы снова прошли мимо. — Кем вы были до этого момента? Танцовщицей? Гимнасткой? Актрисой? Видите ли, я кое-что понимаю в сценических образах, — и он подмигнул, напомнив ей о фотографиях в гриме, от которого здесь, в больнице, остались только тёмно-зелёные волосы, создающие поистине восхитительное сочетание с бледным заострённым лицом и грязно-серой смирительной рубашкой.       — Я вам ничего не буду говорить, пока вы сами не начнёте отвечать на мои вопросы, — заявила Харлин, сама удивившись своей настойчивости. У её пациента всегда чертовски ловко выходило меняться ролями и расспрашивать её о чём угодно весь сеанс, ни слова не говоря о себе. Пару раз он даже вытянул из неё несколько весьма неприятных школьных воспоминаний, как-то заставив её усомниться в том, что из них двоих именно она является психиатром.       — О, с удовольствием! У меня есть для вас уйма историй… Только вот откуда вы будете знать, что они правдивы? — и Джокер прищурился с такой иезуитской хитрецой во взгляде, что Харлин захотелось его ударить.       — Вы очень долго будете здесь находиться, если не пойдёте на диалог, — заметила она, с силой сжимая ручку и нервно постукивая по полу носком туфли.       — Я вас умоляю!.. У меня не такой уж богатый выбор между тюрьмой Блэкгейт и этой психушкой, и я предпочитаю последнюю, здесь всё-таки общество поинтереснее… так что до поры до времени я никуда отсюда не тороплюсь. Сами видите, мне совершенно невыгодно идти с вами на диалог, хотя признаюсь, иногда он меня до крайности забавляет…       Харлин не сразу ответила, осмысливая это «до поры до времени», но Джокер уже переключился, забыв о её присутствии.       — Раз, два, три, четыре, пять. Я иду тебя искать… — он зашарил взглядом по потолку, поочерёдно играя бровями. — Раз, два, три, четыре... мы уже в твоей квартире... А вы знали, что глядя на вас, мне хочется сочинять стихи? — его безумное выражение меняется на прежнее льстивое за секунду. Это страшно. Это, чёрт побери, реально страшно… — Вот послушайте, что только что пришло мне в голову:       Есть в больнице Харлин-Златовласка,       Что носила серьёзную маску,       Пока ей один псих       Не прочёл этот стих,       Рассмешив и приблизив развязку.       Харлин догадывалась, что за этим последует, но всё равно не удержалась и вздрогнула, когда Джокер, не обманув её ожиданий, визгливо захихикал. Удивительно, но при этом ей и самой захотелось улыбнуться — возможно, чтобы хоть так проникнуть за эту непробиваемую стену сумасшествия, попытаться понять, разделить причину его веселья, каким бы нездоровым и опасным оно ни было… это ведь нормальное желание для психиатра, ведь… нормальное?..       — Если наши беседы и дальше не будут приносить пользу, мне придётся скорректировать программу вашего лечения и включить в неё более тяжёлые психотропы, — борясь с подрагиванием в уголках губ, как можно строже произнесла Харлин. — Боюсь, вам это не понравится.       — Уверены? — глухо спросил Джокер, глядя на неё исподлобья остро блестящими глазами, и вдруг показался ей совершенно вменяемым, но страшным настолько, что по спине жаркой волной пробежали мурашки. Харлин вдруг отчётливо поняла, что этот человек напротив, сидящий всего в нескольких футах от неё — маньяк и социопат, убивавший людей столькими способами, что ему уже стало скучно. Впервые она перестала чувствовать себя в безопасности. На секунду ей показалось, что всё вокруг них, всё в этой больнице — и мрачные ледяные стены, и острые инъекционные иглы, и железные спинки кроватей, о которые здесь до крови разбивают головы, и даже гулкие шахты ржавой вентиляции — просто молчаливо и злорадно ждут своего часа вместе с ним, «до поры до времени» скованным в своём кресле. А потом, когда фиксирующие его ремни упадут, вся эта изнурённая ожиданием разрушительная сила разом высвободится вместе с ним, и тогда сохрани боже всех, кто по несчастью окажется внутри громадного ожившего дома умалишённых, отрезанного от города узкими мостами, от того, что измыслит его нездоровая фантазия…       — Я… прошу вас, мистер Джокер, соберитесь, — наконец выговорила Харлин сдавленным голосом, дрожь в котором она и сама наверняка не смогла бы однозначно объяснить. — Давайте попробуем ещё раз… Вы не хотите рассказать, откуда у вас эти шрамы? Это помогло бы нам поставить правильный диагноз и уберечь вас от многих лишних вопросов и процедур…       Джокер продолжал молча смотреть на неё всё с тем же удивительно разумным выражением на лице, и от его улыбки делалось нехорошо. Пауза стала затягиваться, и Харлин вздохнула. Нет, всё это без толку. Сплошное притворство и вранье. Этот крупный орешек не под силу расколоть ни одной белочке — разве что только ей… придётся порвать себе ротик…       — Хорошо, — неожиданно сказал Джокер, не моргая. — Я рассказываю вам правду, а вы в ответ честно отвечаете на вопрос, который я вам задам. Идёт?       Харлин в сомнении закусила губу. Чем чёрт не шутит — может быть, из этого действительно что-нибудь получится?.. В конце концов, ей потом можно будет уйти от ответа или солгать. Когда же, когда же, чёрт возьми, она научится распознавать, серьёзно он говорит или нет? При условии, что он вообще когда-нибудь бывает серьёзен…       — Идёт, — кивнула Харлин, не желая упускать шанс. — Рассказывайте, а я…       — У меня была жена, мисс Квинзел, красивая, почти как вы, — с готовностью начал Джокер, даже не дослушав её. — Самое дорогое для меня существо, самое дорогое… и были кредиторы, я им крупно задолжал — понимаете, с кем не бывает… Они пришли за ней рано утром, когда я брился перед зеркалом, этого никто не ожидал, ни я, ни она… бритва у меня тогда была опасная, такая, знаете, с открытым лезвием, и очень, очень острая, — Харлин как-то сразу поёжилась от неприятного фантомного ощущения в уголках губ, догадываясь, что будет дальше. — Я услышал только удар двери о стену, а потом Дженни закричала — чёрт подери, она так страшно кричала… она кричала: «Роджер! Господи, Роджер, иди сюда, скорее, они пришли!..» Я обернулся на её крик, я обернулся даже слишком резко, но это её уже не спасло… знаете, как здорово выглядит красная резаная рана на белой пене для бритья?.. Оо... Мне кажется, эти твари даже слегка струхнули, когда я вышел на них с лезвием, весь в крови, а Дженни лежала у их ног, и один из них ботинком наступил на её волосы, длинные, светлые, прямо как ваши, мисс Квинзел, и он стоял на них своим грязным ботинком… Я тогда как с ума сошёл от ярости, ничего не сознавал, ничего не помнил, а потом меня почему-то судили за «убийство двух или более лиц», знаете, какими весёлыми были эти отвратительные лица? Это я, я сделал их весёлыми…       Она перестала записывать ещё в самом начале, парализованная этим размеренным голосом, и этим отсутствующим взглядом запавших светло-зелёных глаз, и этой приклеенной улыбкой, казавшейся сейчас горькой карикатурой на нелепо рыдающего клоуна… Было крайне тяжело поверить, что он тоже когда-то был обыкновенным человеком, который любил обыкновенную женщину. В последнее поверить было особенно тяжело, но выражение его лица было таким убедительным…       — А вы, Харлин, — медленно переведя на неё взгляд, так же тихо произнёс пациент, — вы бы смогли убить человека только потому, что привязаны к кому-то по-настоящему сильно?       В памяти тут же сплыло посиневшее лицо Лиззи Коуч из параллельного класса, кафельный пол раздевалки и чьи-то руки, оттаскивающие её за волосы… кажется, тогда Харли узнала, что эта сучка целовалась с Джимми, её Джимми, и невинная девчоночья перепалка как-то незаметно переросла в попытку задушить разлучницу на глазах у десятка свидетелей. И ей это нравилось, чёрт возьми, как же ей это тогда нравилось, и если бы её не остановили…       — Нет, — твёрдо ответила Харлин. — Отношения это личное дело каждого, а идти против закона… — ей кажется, или она жутко фальшивит? Ей кажется, или он так улыбается, потому что видит это?.. — Нет, ни за что, никогда… Я не хочу сесть в тюрьму. И отнимать чужую жизнь — это всё-таки слишком… слишком серьёзно…       — Сразу видно, что вы никогда этого не делали, — как-то особенно гадко усмехнулся Джокер. — Вы даже не представляете, до чего это пустяковое дело, когда разберёшься… даже скучно, если не придумать что-нибудь…       — Вы сказали, что резко обернулись и нанесли себе эту травму лезвием для бритья, — быстро решив сменить тему, напомнила Харлин. — Но тогда шрам у вас был бы только на одной стороне лица. Как же вы объясните второй?       Треклятая улыбка — Харлин ненавидела её, но уже который сеанс не могла отучить себя от попыток прочесть по ней подлинное выражение. Джокер носил её, как застывшую маску, но Харлин упорно казалось, что за этой искалеченной мимикой можно, всё ещё можно разглядеть его настоящее лицо, если хорошенько присмотреться…       — Ладно, вы опять меня подловили, — со вздохом сдался пленник. — Что поделать, когда придумываешь новую историю на ходу, велика вероятность упустить какие-то детали…       — Вы что… вы что, снова солгали? — не поверив своим ушам, в отчаянии воскликнула девушка.       — Вы ведь тоже солгали, когда отвечали на мой вопрос, мисс Квинзел, — металлическим голосом резанул Джокер, и его улыбка злобно заплясала в резких люминесцентных тенях комнаты. — Согласитесь, мы квиты?       Харлин задохнулась, собравшись ответить, но не найдя слов. Он безошибочно её чувствовал — господи, да кого она пыталась обмануть, наивная дурочка?!..       — Хорошо, — она попыталась взять себя в руки, глубоко дыша носом. — Хорошо, давайте забудем об этом и попробуем ещё раз…       — А вы удивительно настойчивы, мисс Квинзел, мне это нравится! — вскинув брови, воскликнул Джокер.       — Давайте вернёмся к рисунку, — закрыв глаза, громче произнесла Харлин, твёрдо решив не сдаваться. — Пожалуйста, вспомните, вы когда-нибудь этому учились? Для терапии важно знать, что и откуда вы умеете…       — Дорогая, я умею делать руками далеко не такие вещи, — снова понизив голос и в упор глядя на неё, заметил Джокер. Это прозвучало настолько… непристойно, что Харлин с трудом подавила волну поднявшихся внизу живота мурашек. — Но как я могу показать вам хоть что-нибудь, если они у меня постоянно связаны?       Нет, не получилось — волна неудержимо поднялась выше и водопадом скатилась вниз по хребту. На что это… на что он намекает?! Доктор Квинзел растерянно приоткрыла рот и тут же захлопнула его, а её пациент по-прежнему улыбался ей прямо в лицо, прямо-таки чудовищно улыбался, надо заметить, так что вся её недавняя уверенность в себе куда-то вдруг решительно подевалась.       — Даже не вздумайте продолжать, — отрезала Харлин, и в её голосе неожиданно проскользнули испуганные нотки. — На время сеансов для вас существует чёткая инструкция — фиксация, и точка. Это не обсуждается…       — О-о… — разочарованно протянул Джокер. — Да вы никак меня боитесь?       Ноздри Харлин дрогнули.       — Да. Нет. Не в этом дело. Таково правило…       — Да нет здесь никаких правил! — почти с раздражением бросил связанный. — Ерунда это всё, чёрт возьми, долбаная ерунда! Они просто боятся меня, бо-ят-ся, но я вас умоляю, мисс Квинзел, не говорите, что и вы тоже, это будет уже слишком…       — Нет, всё, даже слышать об этом не хочу! — зажмурившись, девушка яростно помотала головой — перед глазами очень живо встал кролик с разодранной в оскале мордашкой. — Вы сами прекрасно знаете, что это невозможно, поэтому…       — Ерунда, — с какой-то одержимостью повторил Джокер, снова подаваясь к ней, так что натянулись ремни на спинке стула, и он опять с досадой дёрнул головой. — Мисс Квинзел, Харли, послушай, милая, я впервые здесь встречаю врача, которому мне не хочется оторвать голову. Пожалуйста, посмотри мне в глаза. Посмотри. Посмотри! — прикрикнул он, и Харлин вздрогнула, как от жгучего удара кнутом, всё же повиновавшись. Какие же они у него всё-таки ненормальные, эти глаза, немигающие прозрачно-зелёные глаза с густой сетью капилляров и воспалённым маниакальным блеском в самой глубине… к Харлин пришло запоздалое осознание того, что смотреть в них не стоит, а она опять переступила недозволенную черту — но противостоять гипнотическому эффекту его взгляда и изуродованного лица оказалось уже невозможно. Удавы, да? И кролики, чёртовы кролики, маленькие растерзанные кролики…       — Девочка, послушай меня, — шёпотом сказал он, глядя по очереди то в один её зрачок, то в другой. Почему-то Харлин была уверена, что будь у него развязаны руки, он бы сейчас до боли стискивал её лицо в ладонях. Так, чтобы наверняка синяки на скулах… — Если кто из нас двоих и может написать эту твою книгу, то это точно не ты. Зато в моей компании ты сможешь отлично развить другой свой талант, кроме шуток… возможно, ты именно та, кого я здесь искал. Именно тот человек, который мне нужен, понимаешь? И поверь, тебе было бы со мной гораздо интереснее, если бы у нас… ну как тебе сказать… было бы чуть больше свободы действий, а?       Девушка хлопала ресницами, по-детски приоткрыв губы. В её пальцах хрустнула ручка. Нет, это сон, это просто бред какой-то, проснись, Харлин… он… он ей что… да что же это такое, в конце-то концов?! Почему она вообще его слушает?! Он же психически неуравновешенный, он преступник, убийца, мать твою, никто даже имени его не знает, с ним же нужно быть осторожнее, чем с бутылкой нитроглицерина, а стоило посмотреть ему в глаза под этими низкими насмешливо изогнутыми бровями, как строгая доктор Квинзел в очках и халате куда-то бесследно исчезала — и вместо неё выглядывала Харли-ребёнок, Харли-зверушка, которая умела только бояться и восхищаться, и понимала только когда её бранят или хвалят… Этот человек напротив блестяще и без особых усилий доказывал, что всеобщее подчинение животных инстинктов человеческому разуму — всего лишь распространённое заблуждение. На самом деле всё в общем-то с точностью до наоборот…       — Вы… хотите, чтобы я… добилась разрешения… развязать вам руки? — совсем тихо спросила она, почти не моргая.       Джокер досадливо поморщился и на пару секунд закрыл глаза, словно ища терпения.       — Дорогая, подумай, ты же на самом деле хочешь этого едва ли не больше, чем я, — после небольшой паузы он чуть прищурился и добавил. — Повеселиться, ну же?       Харлин потрясённо молчала, пытаясь справиться с бешеным стуком в висках. Он был так чертовски прав, что возразить сейчас что-либо просто значило бы откровенно соврать.       — Я вам обещаю хорошо себя вести, — заверил пациент на добивание, истово зажмурившись. Эта фраза в настоящих обстоятельствах была чушью настолько невозможной, что Харлин не удержалась и фыркнула. Джокер улыбнулся ещё шире. — Вы мне не верите? Да даю вам честное слово психопата…       Она рассмеялась вместе с ним, через секунду, снова, прекрасно осознавая, что опять проиграла, но уже не жалея об этом ни на мгновение. От его высокого хриплого смеха мороз пробирал по коже, но почему-то Харлин была невероятно рада, что слышит его снова. Возможно, это было ужасно, неправильно, непостижимо — но чёрт возьми, с каждым часом, проведённым в этой комнате наедине с ним, она всё больше убеждалась в том, что этот человек напротив понимает её, пожалуй, лучше, чем кто-либо на свете. И ей хотелось, на самом деле хотелось оказать ему эту услугу уже просто потому, что он об этом попросил…       — Вы улыбаетесь, это хороший знак, — заметил Джокер, пока его собеседница прятала в ладонях последние короткие смешинки. — Мне, знаете, нравится видеть улыбки у людей на лицах… Как вы считаете, в отделении интенсивной терапии мы сможем видеться чаще? — и он заговорщически подмигнул. Кажется, в эту самую минуту Харлин окончательно забыла о том, что перед ней самый грозный и хитроумный преступник Готэма, а она вообще-то его лечащий врач и должна быть предельно внимательной в общении с пациентом. Да, в хорошенький же переплет ты попала, Дороти Гейл. И выбираться из него явно не торопишься.       — Ну что скажете, мы договорились? — Джокер снова отыскал её взгляд, и Харлин удивилась, как умело этот жуткий маскарадный оскал мог при необходимости прикинуться обольстительной улыбкой. — Будьте уверены, за моей благодарностью дело не станет…       Интересно, чёрт побери, откуда у неё это смутно знакомое ощущение сродни лёгкому опьянению? Харлин чувствовала себя одновременно польщённой, взволнованной и всесильной, и у неё даже мысли не возникало о том, чего он от неё на самом деле просит, о какой недопустимой и опасной вещи идёт речь… более того, ей даже в голову не приходило, чем это всё может закончиться.       — Но… я же не смогу вот так просто распорядиться, чтобы вас развязали на время сеансов, — с сомнением возразила девушка. — Это вызовет подозрения…       — Ну разумеется, это вызовет подозрения… чёрт, — в глазах заключённого вспыхнули и снова ушли на дно злобные огоньки раздражения, так что Харлин испуганно сжалась, хотя он в сущности ничего не мог ей сделать. — Действовать нужно осторожнее. Придумайте вескую причину, чтобы это выглядело как успех в лечении, ну или… кто из нас двоих врач, в конце концов?       Девушка виновато потупилась, стыдясь своей опрометчивой глупости. Почему-то ей не хотелось казаться ему несообразительной.       — Хм… давайте, пишите, — подняв брови, Джокер указал взглядом на блокнот. Харлин машинально щёлкнула треснувшей ручкой, послушно записала под диктовку «ремиссия», «интенсивная терапия», «тесты»… и, перечитав, удивлённо приоткрыла рот. Точно, как же она раньше не догадалась?! Ведь к её услугам был весь ассортимент невербальных тестов, тренингов и игр, которые требовали безусловного участия рук пациента — можно будет сослаться на значительный прогресс в их общении, необходимость проведения более детального анализа и углублённой работы для повышения эффективности диагностики и лечения… а между тем на деле это будет означать увеличение количества часов их занятий и… определённо «бо́льшую свободу действий»… гениально!       — Вы просто псих, мистер Джей, — закусив губу, восхищённо произнесла Харлин, подняв на него глаза. В навязчивом электрическом свете их голубые кольца блестели ядовито и влажно. — Я, наверное, должна быть сумасшедшей, чтобы вам доверять.       — Мы здесь все сумасшедшие… я сумасшедший… ты сумасшедшая… — самодовольно-непричастно глядя в потолок, процитировал Джокер. Улыбка его при этом вполне могла потягаться с улыбкой первоисточника.       — Иначе бы я сюда не попала? — обречённо усмехнувшись, закончила Харлин. — Знаю.       Они смотрели друг другу в глаза почти неприлично долго — целых пять секунд, длинных, нескончаемо длинных, длиннющих, как долбаные железнодорожные составы… Наэлектризованный взгляд Джокера отнимал у неё всякую способность трезво мыслить, дьявольски быстро выжигая в сознании все представления о совести, стыде, страхе — и вызывая на её губах невольно расползающееся отражение этой сумасшедшей широкой улыбки… Очнувшись, как от гипноза, девушка хлопнула себя по коленкам и торопливо встала со стула.       — На сегодня мы закончили. Спасибо, — нарочито громко произнесла она, глянув на камеру. — Я посмотрю, что можно сделать, — полушёпотом бросила она вполоборота и напоследок, сама удивившись своей смелости, подмигнула, добавив: «Не скучайте».       Ответный обнажившийся оскал можно было истолковать и как одобрение, и как пренебрежение, и как судорогу лицевых мышц с равной степенью вероятности.       — А… эй, доктор Квин-зел, — окликнул её на пороге беспечный голос.       — Да, слушаю, — Харлин остановилась, повернувшись на каблуках и жадно глотнув ещё одно ощущение его взгляда, как лишнюю дозу алкоголя или затяжку сверх нормы.       — Знаете, в чем разница между дураком и умным?       Девушка вздохнула.       — Мне обязательно отвечать на этот вопрос?       Впрочем, Джокер всё равно не собирался её слушать, как и всегда.       — Всё просто. Дурак пытается быть умным, а умный дурачится. А?       Харлин помедлила, но не ответила и, толкнув дверь плечом, вышла из палаты, прижимая папку к груди. Уже из-за спины до неё донеслось: «Шесть, семь, восемь, девять, десять… выплыва-ает белый месяц… а вот кому-то из нас уже пора перестать прикидываться дураком, Харли… Кто до месяца дойдёт?… Хи-хи-хи-ха-ха-ха-ха…»              ***              — И в заключение новости экономики. Индекс готэмской фондовой биржи по итогам года вырос на четыре с половиной процента. Такой положительный результат во многом объясняется тем, что инвесторы стремились вкладывать…       Харлин щёлкнула пультом, и седовласый диктор покорно погас, оставив её в тишине. Отставив в сторону тарелку хлопьев, девушка потянулась на кровати, сняла очки и потёрла переносицу. Пора всё-таки от них избавляться — сплошная головная боль и никакой заметной пользы… Часы на прикроватной тумбочке показывали половину одиннадцатого — ещё было время поработать и привести в порядок накопившиеся бумаги. Харлин с тоской окинула взглядом внушительную стопку, неохотно поднялась, взяла со стола диктофон, вернулась, плюхнулась на кровать и включила запись.       «…да и это-то ерунда, но что это за расцветка? Унылее, чем в гробу… Терпеть не могу серый цвет! Я слышал, он плохо влияет на психи-хи-хи-хи-хи-ку…»       Да уж, на плёнке этот смех звучит ещё ужаснее… Харлин даже передёрнуло, словно кто-то только что за её спиной провёл пенопластом по школьной доске. Впрочем, её записанный голос тоже не отличался особой приятностью.       «— Если наши беседы и дальше не будут приносить пользу, мне придётся скорректировать программу вашего лечения и включить в неё более тяжёлые психотропы. Боюсь, вам это не понравится.       — Уверены?..»       В памяти девушки так живо возникло выражение его лица при этих словах, что она невольно закрыла глаза, закусив губу, и по позвонкам внизу спины пробежала знакомая дрожь. Даже на расстоянии он всё ещё гипнотизировал её. Чёрт, как же прочно она запуталась в этих поначалу таких незаметных сетях…       «— Давайте вернёмся к рисунку. Пожалуйста, вспомните, вы когда-нибудь этому учились? Для терапии важно знать, что и откуда вы умеете…       — Дорогая, я умею делать руками далеко не такие вещи. Но как я могу показать вам хоть что-нибудь, если они у меня постоянно связаны?..»       Ох, этот хриплый вибрирующий голос… темнота за закрытыми веками обступила её со всех сторон, став ещё ближе и рождая его чудовищную маску прямо перед глазами. Харлин поёжилась, вдохнула и крепче сжала диктофон в ладони, сама того до конца не сознавая. Плёнка поминутно шипела, заставляя её невольно вспоминать всё то, что было скрыто за этими паузами: её нервно скачущий пульс, влажные ладони, тяжесть его взгляда и этот оскал в два ряда удивительно ровных обнажённых зубов… по телу вновь прошла волна мурашек, вызванная чем-то средним между отвращением, страхом и желанием. Последнее должно было особенно насторожить её, но Харлин уже почему-то об этом не думала…       «Пожалуйста, посмотри мне в глаза. Посмотри. Посмотри!.. Девочка, послушай меня…»       О да, девочка слушала. Девочка очень внимательно слушала, и его слова просачивались всё глубже, впитываясь в неё, горячее, чем кислота, больнее, чем щёлочь… Харлин тяжело выдохнула через ноздри, безотчётно потерев ноги одна о другую и облизнув пересохшие губы. Коснулась кончиками пальцев уголков рта, скользнула вниз по шее, нервно сглотнув, и сама не поняла, как её ладонь оказалась под широкой резинкой домашних шорт…       «…кроме шуток… возможно, ты именно та, кого я здесь искал. Именно тот человек, который мне нужен, понимаешь? И поверь, тебе было бы со мной гораздо интереснее, если бы у нас… ну как тебе сказать… было бы чуть больше свободы действий, а?..»       Боже, как же это было хорошо… наедине только с собой и желанием, острым, как лезвие, прижатое к щеке… пока никто не видит, как доктор Квинзел, запустив руку в трусики, в сладкой истоме выгибается на одеяле под запись своей беседы с сумасшедшим пациентом, одиноко звучащей в пустой квартире… он был сейчас рядом с ней, безраздельно с ней, её гений, клоун, смеющийся убийца, который умеет показывать невероятные фокусы своими руками, своими безжалостными белыми руками, пока ещё связанными, пока ещё, только пока…       Пронзительное верещание телефона заставило её крупно вздрогнуть и быстро выдернуть ладонь. Дрожащими пальцами поставив на паузу диктофон, не попадая с первого раза по кнопкам, она потянулась к тумбочке и взяла трубку, стараясь выровнять дыхание.       — Алло!       — Алло, а… можно услышать Стива?       Харлин зажала микрофон ладонью, шумно выдохнула и неестественно вежливым голосом сказала в трубку:       — Вы, наверное, не туда попали.       — А… извините!       На том конце раздались короткие гудки. Она послушала их секунд десять, потом положила трубку и медленно села на кровать, запустив руку в спутанные волосы. Щёки горели, тянущее желание внизу живота недовольно, постепенно затихало, но продолжать уже не хотелось. На место вожделению пришёл страх, неподдельный, пронизывающий страх, и ещё жгучий стыд, словно это она сама только что застала себя за этой неприличной лаской — не себя даже, а какую-то другую Харли, совсем не ту, какой её хотела видеть мама, не ту, какой она притворялась во всех этих тесных кабинетах, нарядившись в аккуратный белый халатик и приклеив на лицо льстивую улыбку… Что же она наделала? Неужели… ну давай уже, признай это, будь смелой, Харли! — неужели её угораздило влюбиться в пациента?! Нарушить самое первое, самое главное правило — не вступать с пациентами ни в какие личные отношения?.. Что это за наваждение, что это за дикая игра, в которую ты ввязалась, а, доктор Квинзел? Где была твоя голова, когда ты начала смеяться его шуткам и подолгу не отводить взгляд от его лица, о чём ты думала?.. Господи, и ведь тебя предупреждали, ты ведь… ты ведь с самого начала знала, чем всё это кончится… а теперь похоже, что остановиться ты уже не сможешь.       И не захочешь, не захочешь, не захочешь…       Харлин закрыла лицо руками и свернулась в клубок, поджав колени к груди. Через минуту плечи её мелко задрожали, и по всхлипам, прорывающимся сквозь пальцы, уже ни один человек на свете не смог бы с уверенностью сказать, был ли это плач или сумасшедший, истерический смех.