Любить пересмешника

      Его вернули на следующий день. Харлин, ненакрашенная, разбитая, ставшая собственной бледной тенью, обеими руками цеплявшаяся за чашку с холодным кофе, как за последнее доказательство своей реальности, стояла тогда в приёмном отделении и поначалу даже не придала особого значения тому, что слышит за своей спиной чей-то глухой кашляющий смех — в последнее время она слышала много вещей, которые на поверку существовали только в её голове. Только когда слишком знакомый голос пробормотал: «Дом, милый дурдом…», она обернулась так резко, что больно хрустнула шея, и выронила чашку, разлетевшуюся по грязному кафелю остроконечной тёмно-коричневой звездой.       — Мистер Джей! — взвизгнула она и бросилась к нему в коридор, чудом не подвернув на осколках ногу и успев как раз подхватить его у самого пола. Поначалу она даже не подумала взглянуть наверх, чтобы узнать, кто привёл его, чей силуэт заслонял свет потолочных ламп — это было неважно, всё неважно, всё её внимание было поглощено возвратившимся беглецом, потерянным и вновь обретённым, но выглядевшим так, словно вернулся он по меньшей мере из преисподней. Изорванный костюм какого-то чудовищного лилового цвета без одного рукава, грязная рубашка с подсохшими бурыми пятнами, висящая плетью рука, страшный кровоподтёк под левым глазом, ссадины на лице, струйка крови из разбитого носа… По губам, измазанным красной краской, блуждала отсутствующая улыбка. Харлин поняла, что плачет и ничего не может с этим поделать.       — Мистер Джей! Это я, Харли… Харли, ваш врач, помните? — всхлипывая, взывала она, с нечеловеческой нежностью удерживая обеими ладонями его безвольно мотающуюся голову на своих коленях. — Сейчас всё будет хорошо, потерпите, пожалуйста… мы вам сейчас поможем, обязательно поможем… ну, что же вы стоите?! — зло прикрикнула она, вскидывая взгляд наверх, и тут охнула. Только сейчас она увидела, кто его привёл.       Лицо, скрытое за полумаской, смотрело на неё сверху вниз снисходительно и строго, даже с какой-то суровой жалостью. В первую же секунду Харлин захотелось вскочить и начать со всей силы колотить кулаками по широкой бронированной груди этого человека, по плечам, по животу, исцарапать, ударить его, сделать ему хотя бы наполовину так же больно, как было сейчас ей и мистеру Джей, с которым — она теперь знала — он сделал всё это…       Бэтмен.       — Я вижу, вы сумеете о нём позаботиться, — низким грудным голосом произнёс он и презрительно сощурился. Харлин, безотчётно покачивающаяся и гладившая своего пациента по волосам, бесстрашно смотрела в ответ ему прямо в лицо, и столько бешеной ненависти было в заплаканных голубых глазах этой маленькой отчаянной докторши, что даже рыцарь Готэма невольно отступил перед ней, как когда-то тигр перед волчицей, защищавшей одного человеческого детёныша. Словно в довершение сходства девушка хищно скалилась, из-за слёз некрасиво изогнув губы. По коридору к ним уже бежали. Сейчас Харлин как никогда ненавидела их всех, всех и каждого, кто посмел приблизиться к ней и её мистеру Джей.       — М-м… «у нашей Харли есть дружок»… хи… эхи-хи-кхм-кх-кх-хх… — кашляя, захихикал Джокер, разбегающимися глазами пытаясь поймать в фокус нависающую над ним девушку. Попробовал кончиком языка набегающие из ноздрей капли крови, довольно усмехнулся, даже зажмурившись от удовольствия, и забормотал. — Тук-тук, я твой друг… Тук, тук, чей там стук? Ты мой друг и я твой друг. Тук-тук, кто же тут? Как тебя, наш друг, зовут?..        Выражение совершенно необъяснимого счастья на его лице потрясло Харлин. «Ненормальный…» — наполовину ошеломлённо, наполовину восторженно произнесла она одними губами, невольно улыбаясь, жадно глядя в его безумные глаза и гладя ладонями по щекам. До неё даже не доходило, что она впервые касается его, что у него тёплая, хоть и неестественно гладкая кожа, и самая настоящая человеческая кровь. Всё это ещё казалось слишком, слишком невероятным, чтобы быть правдой…       — Наконец-то! Поверить не могу! Бэтмен! Это он! Он!.. Слава богу!.. Да где он, где?! Ты его видел? Да чёрт возьми, уже исчез, он всегда так делает… Не может этого быть! Снова Джокер?! Джокера вернули?.. — их окружили какие-то люди в белых халатах, и Харлин вдруг поняла, что её поднимают за плечи, довольно грубо отталкивая в сторону. У неё даже всё перед глазами поплыло от ярости.       — А ну отпустите меня! Не смейте меня трогать! Пустите меня к нему немедленно, слышите?! — голос её сорвался на истерический визг, и она исступленно рванулась из рук державших её мужчин-врачей. Очки в тонкой оправе полетели на пол и со звоном разбились, заколка выпала из волос, спутанная грива растрепалась по плечам, а она всё кричала, что её должны пустить к пациенту, которого у неё на глазах уже бесцеремонно подхватили на руки и поволокли прочь по коридору, всё дальше и дальше, израненного и хохочущего, снова отбирая его у неё, не дав ей с ним даже поговорить…        — Я СКАЗАЛА, ОТПУСТИТЕ МЕНЯ!!! — не своим голосом заорала Харлин и чудовищным усилием вырвалась из сдерживающей её хватки. Споткнувшись и не рассчитав силы, она полетела на пол лицом вперёд, ладонями и коленями проехавшись по твёрдому камню. Это было настолько больно, чёрт подери, так мучительно и обидно больно, что она наконец не выдержала и разрыдалась, даже не поднимаясь с пола. Силы оставили её. Она лежала, прижавшись щекой к холодным грязным плитам, и просто плакала, как ребёнок — отчаянно, безысходно и горько, навзрыд, словно у неё вынули изнутри какую-то важную пружину, сломали и оставили валяться брошенной ненужной куклой. Потом её поднимали чьи-то руки, вели по плохо освещённым больничным коридорам, клали на продавленную кушетку и заставляли что-то пить, а она машинально всхлипывала и только растерянно продолжала спрашивать, всё ли в порядке с мистером Джей. Это казалось нескончаемым кошмаром, из которого никак не удавалось выбраться, а потом люминесцентные ламы затуманились, поплыли куда-то в сторону и вверх, и она провалилась в волны такого вязкого наркотического бреда, что сразу же забыла обо всех своих тревогах, с облегчением отказавшись от тягости собственного существования.              ***              — Да вы пейте, пейте, мистер Ливингстон! Что это? Ох, ну неужели вы думаете, я знаю?.. Я же не врач, я же это… как вы там сказали? Недоразумение?.. Костюм? А что костюм, по-моему, он просто отличный, вам разве не нравится?.. Нет, вы давайте пейте, не останавливайтесь, а то знаете ли, эта штука может и выстрелить... хи-хи-хи... Вот же зануда, заладил: «Что это? Что это?..» Лауданум, если не ошибаюсь, любимое успокоительное в вашей замечательной лечебнице, сэ-эр… О, что вы, какая ещё передозировка?! Я же врач! Ой! Или нет, постойте… аха-ха-ха-ха-ха-ха!.. Ай! Что такое? Вам плохо? Простите, но честно говоря, я совершенно не разбираюсь в лекарствах, похоже, медицина — это действительно не моё… Я как-то тут у вас поняла, что возвращать людей к жизни мне совсем не хочется, скорее, наоборот… Слушайте, я ни черта не понимаю, что вы мне говорите! Что?!.. Вообще знаете, что-то с вами неинтересно стало разговаривать, всё мычите и мычите, а теперь ещё и хрипеть начали, я, наверное, пойду, мне ещё кое-кого навестить надо…              ***              Минута за минутой Харлин медитировала на неотвратимо остывающий чай, к которому даже не притронулась, и выводила на полях блокнота невнятные озлобленные каракули. За те последние двое суток, что она провела на работе, её лицо осунулось до неузнаваемости, схваченные в небрежный хвост растрёпанные волосы потускнели, а под глазами залегли тёмные тени. За всё это время её ни разу не пустили к Джокеру. Не находя себе места, доктор Квинзел поначалу под любым предлогом старалась попасть в отделение, чутко прислушиваясь, не донесутся ли из его палаты отголоски так хорошо знакомого смеха, но в коридоре по-прежнему царила изматывающая тишина. А потом в какой-то момент охранник вовсе перестал её пускать, и не далее как полтора часа назад ей сказали, что заключённый Джокер передан в ведение другому врачу.       Для неё это было всё равно что удар дверью по лицу.       После трёх месяцев интенсивной терапии, десятков миль затёртой диктофонной плёнки и истрёпанных нервов, после того, как их общение уже начало хоть отдалённо, но всё-таки напоминать человеческий диалог, а не результат работы неисправного генератора случайных фраз, после явного, задокументированного клинического улучшения — вот, что она получила. Пожалуйста. Какой только чёрт её дёрнул заговорить с ним о побеге?.. И что ей было делать теперь? Попытаться взять другого пациента? Да ни в жизнь. Ведь... поздно притворяться, Харли, признайся, откройся, кричи, что этот маньяк с заскоками клоуна стал значить для тебя гораздо больше, чем просто материал для книги. Ты влюбилась, доктор Квинзел, влюбилась отчаянно и безумно, по всем правилам, влипла, запуталась, пропала, потеряла сон, покой и способность трезво соображать, ну так ведь? И тебе уже давно не до писательства, не до карьеры и не до нормальной жизни. Тебя предупреждали, что он опасен, но ты не придала этому значения, ну конечно же нет, а зря — они думали, смирительной рубашки и пары цепей хватит, чтобы обезвредить его, но дело-то было вовсе не в физической угрозе… Никто ведь не мог отобрать у него ни гипнотизирующего сумасшедшего взгляда, ни злобного царапающего голоса, ни этой ненормальной весёлости и способности безошибочно определять её настроение и желания, а ведь они были намного, намного опаснее, чем два вагона взрывчатки… и сейчас одна мысль о том, что этот человек, въевшийся хуже чернил в её, пожалуй, порой чересчур восприимчивую душу, будет говорить с каким-то другим врачом, а не с ней, вызывала в дружелюбной в общем-то мисс Квинзел самое настоящее исступленное бешенство.       Чёрт возьми, они же его там теперь просто изведут, замучают, искалечат… Ладно, чёрт с ними, с таблетками: то, что он не поддаётся совершенно никакой химии и может сожрать хоть целый пузырёк, и ему от этого ничего не будет, она уже выяснила. Но все эти остальные варварские методы «исцеления»… они его не сломают, нет, но запросто могут нарушить то изумительное пугающее равновесие безумного юмора и холодной расчётливой беспощадности, которое и сделало его притчей во языцех, убить того самого мистера Джей, к которому ей с таким трудом удалось продраться сквозь маску дешёвого шута, заглянув сквозь прорези, а ведь они не знают, не знают, насколько он на самом деле гениален, не знают, как себя с ним вести, ничего, ни черта о нём не знают… отстранить её сейчас было гораздо более тяжким преступлением, чем какие-то там ограбления и совершённые с особой жестокостью убийства, которыми щеголяло личное дело заключённого Джокера.       Дома Харлин просидела в ванной, не смывая косметику, обняв колени и качаясь вперёд-назад под мерное журчание воды из душа, почти полчаса, в течение которых она раза три бралась за бритвенный станок, проводила пальцем по лезвию и, поколебавшись, откладывала его обратно на раковину. В очередной раз, сделав всего одно неосторожное движение, она нечаянно глубоко порезалась, и под ноги ей закапали крупные частые капли, расцветая в прозрачной воде тошнотворными мутно-красными разводами. Харлин прижалась губами к пальцу, пытаясь подавить стоны жгучей боли и сразу же ощутив на языке собственный тёплый солёный вкус. Чуть не плача от обиды, наскоро вытирая тыльной стороной ладони мокрое лицо, она на нетвёрдых ногах поднялась, вылезла из ванной и, увидев своё обнажённое отражение со спутанными волосами, красными глазами и кривым ярко-алым следом от крови на губах и щеке, почувствовала острое желание закричать. Но вместо этого вдруг только тоненько захихикала, борясь с крупной дрожью, глотая слёзы, схватила с полочки резинки для волос и завязала на мокрых прядях два тускло-золотых хвоста. Посмотрела на себя так и этак, обвела пальцами вокруг глаз контур растёкшейся туши, начавший напоминать плохо нарисованную маску, и внезапно заливисто, звонко, счастливо рассмеялась в лицо смотревшей на неё из зеркала злобной кукле. Харлин смеялась, смеялась и всё ещё смеялась, когда вприпрыжку шлёпала босыми ступнями по коридору, оставляя за собой на полу красные капли, и когда прятала в сумку здоровенный кухонный нож, и когда надевала пальто, хватая с тумбочки в прихожей ключи от машины… Решение возникло как-то само по себе, такое простое, логичное и единственно верное, что было даже странно, почему оно не пришло ей в голову раньше. Он был прав, чертовски прав — всё до неприличия затянулось. Для сомнений теперь просто не осталось времени.       Никогда ещё она не была так уверена в том, что делает.              — Ну скажите честно, разве вам не понравилось тогда моё шоу?       — Честно? Это было ужасно. Но для первого раза простительно. По крайней мере, ты начала проявлять сообразительность, когда я тебе уже почти в ней отказал — это значит, что я всё-таки не ошибся, а я привык не ошибаться, когда на кого-то рассчитываю.       — Но ведь с тех пор Харли научилась быть сообразительной? Харли стала умницей?       — Слушай, ты же знаешь, я просто ненавижу говорить комплименты…              Только потом, много сумасшедших часов спустя, сделав первые глубокие вдох и выдох, она поняла, что всё это время её непрерывно колотила нервная дрожь, словно всё её тело было до предела натянутой вибрирующей струной. Это осознание наступило много, много позже, когда ей успело несколько раз показаться, что никакого «позже» больше не будет, просто потому что они уже не сумеют выбраться. Она поверить не могла, что мистер Джей живёт в таком режиме постоянно, чувствуя себя в своей стихии, и при этом ещё не сошёл… а, хотя да.       Это чудо Харли нашла почти сразу — среди серпантина, разноцветных синтетических париков, блестящего атласа и жёсткого фатина, нашла так безошибочно и быстро, будто оно позвало её со своей вешалки среди десятков других карнавальных костюмов: её новая кожа, узкое чёрно-красное трико и колпак шутихи с белыми плюшевыми бубенцами, который ей тут же захотелось надеть, чтобы убедиться — мистер Джей, разумеется, был прав. Теперь из зеркала на неё смотрело её истинное лицо, лицо арлекина, ну, разве только чуть-чуть бледное от страха. Это пройдёт. Полумаска, немного грима — и даже ничего не будет заметно…       Скучающий продавец снисходительно следил за примеркой из-за своей стойки и даже предположить не мог, что через две минуты эта же самая очаровательная девушка, улыбавшаяся ему от зеркала, будет, прижимая к себе ворох какой-то чертовщины в огромном пакете, хищно пятиться к выходу с выставленным перед грудью острым кухонным ножом и орать на него и охранника, чтобы они не двигались с места. Это было настолько неожиданно и даже не похоже на ограбление, что оба совершенно растерялись и нашлись не раньше, чем она выскользнула за дверь, весело звякнувшую колокольчиком. Ещё через десять минут, услышав далеко за спиной вой полицейских сирен, Харли поняла, что пути назад нет, и с сильно бьющимся сердцем вдавила педаль в пол. Мимо с пугающей скоростью проносились улицы, огни светофоров и фонари, в крови отчаянно пульсировал адреналин, и когда она вылетела на шоссе, ведущее к заливу, ей хотелось хохотать от собственного безумия.       «Всё для праздника» — так назывался первый ограбленный ею магазин, и это не могло не вызвать улыбку. О да, сегодня были крестины у Харли Квин, и этот праздник предстояло с размахом отметить всему Аркэму.       Хочет он того или нет.              Наконец-то! Впервые за многие годы она могла делать то, что захочется… Ух! Как маленькая девочка, как капризная возлюбленная, как сумасшедшая дурочка, теперь она могла открывать ногой двери, радостно вскинув вверх руки, кричать «А вот и я!» и ловить изумлённые и испуганные взгляды, врываясь, как на праздник, в их убогие предсказуемые будни шутихой среди взрывов фейерверка… Ха, «шутихой»… Дёшево же ты каламбуришь, Харли, но ничего, ещё научишься. У тебя будет очень хороший учитель…       Алле-оп!              Она безнаказанно прошла через все двери, «только забрать свои вещи», улыбаясь охранникам и пряча колпак в сумке, а трико под белым халатом. Идиоты. Так ничего и не сделали, чтобы усилить меры безопасности, с тех пор, как Джокер сбежал в очередной раз. Впрочем, ей это было даже на руку… Главное — выиграть время, пока полиция успеет добраться до острова и разобрать, что к чему. Её кабинет стоял полутёмным, пустым и голым, и только возле стола ютились несколько сложенных одна на другую картонных коробок. Кто же мог знать, что в них давно уже не папки и документы…       Харли заперла дверь, сбросила каблуки, распустила волосы и быстро, чуть нервно завязала два коротких хвоста. Натянула поверх них колпак, расправила концы, достала из заплечной сумки коробочку белил, пачкая пальцы, втёрла в щёки, лоб, подбородок, торопливо и небрежно размазала. Раскрыла чёрный грим и наугад, без зеркала, обвела им глаза. Ну, вот и всё. Теперь осталось совсем немного… Дрожа от холода, она втиснула руки в узкие разноцветные перчатки, придирчиво оправила манжеты и одним движением выкрутила из пенала карандаш ярко-красной губной помады.              …Когда она проскользнула в дверь, Стэнфорд увлечённо исследовал ладонями оконные стёкла, словно недоумевая, как попасть по ту сторону. Долбаный торчок, и ведь никому даже в голову не придёт, что это последний человек во всей больнице, которому можно было доверять доступ к препаратам… Бывший помощник аркэмского нарколога, в своё время, кстати, пропавшего при крайне загадочных обстоятельствах, Дин Стэнфорд, долговязый заросший раздолбай, словно по ошибке напяливший на себя белый халат, уютно обосновался в его кабинете, видя на посту радужные сны и втихую приторговывая своим дружкам содержимым аптечного склада. Поэтому когда Харли явилась к нему в костюме клоунессы и с размалёванным лицом, он даже не то чтобы сильно удивился, очевидно, приняв её за очередную участницу своих разыгравшихся фантазий.       — А? Нет-нет-нет, я тебя не брал… — забормотал он, пытаясь сосредоточить на ней задурманенный взгляд. — На этаже, где потолок, видела? Туда иди, я завтра заберу… Эрни, он покажет… а я сейчас на крышу хочу, подожди, сейчас… — и забыв, к чему всё это говорил, он снова попытался влезть в окно, но рассохшийся подоконник вновь не дал ему этого сделать, хрустнув у него под ногой и осыпаясь трухой облупившейся краски.       — Э-эй, Стэнфорд, да ты опять упоротый, — подняв брови и опустив веки, снисходительно заметила Харли и выпрямилась, перестав красться. Отлично, значит, можно всё отписывать голыми руками… — Спасибо, дружище, ты облегчаешь мне задачу, — проходя мимо, она похлопала парня по плечу, чем вызвала у него очередной приступ расфокусированного испуга, и, открывая шкафчики один за другим, принялась быстро перекладывать в сумку ампулы и коробки. Где-то на середине этого увлекательного занятия, почувствовав что-то не то, она резко обернулась и увидела Дина прямо за своей спиной, вскрикнув от неожиданности и чудом не выронив несколько пузырьков с кетамином.       — Ты что делаешь? Тебя кто пустил? — прижимаясь к ней всем телом и дыша прямо в лицо, спрашивал он с пугающей настойчивостью и неестественными, механическими интонациями. — Тебя кто пустил? Тебе что нужно?..       Стэнфорд вцепился ей в запястье неконтролируемо сильной, мёртвой хваткой, и его затрясло. Не думая, что делает, с бешено колотящимся сердцем Харли схватила первое, что попалось под руку — это оказался стеклянный флакон физраствора, который она одним ударом разбила о металлический угол полки за своей спиной и с маху бритвенно-острыми краями ударила нападавшего прямо в шею. Тот даже не закричал, сразу как-то глухо забулькав и осев у неё в руках. Это было настолько страшно, что первой мыслью оглушённой ужасом Харли было оказать ему первую помощь, и ей даже пришлось дать себе пощёчину, чтобы одуматься. В следующую секунду она поймала себя на мысли, что её трико быстро и неприятно намокает, и в темноте с подступающей к горлу тошнотой поняла, что вся в горячей чужой крови. Времени на раздумья не было. Чтобы хоть как-то справиться с малодушным желанием зажмуриться и спрятаться в самом дальнем углу от того, что она натворила, Харли схватила сумку, сгребла в неё дюжину шуршащих полиэтиленом шприцов и быстро выбежала из комнаты, оставив дверь распахнутой. Белый халат оставшегося лежать у полок человека стремительно пропитывался тёмной влагой, и когда быстрые лёгкие шаги арлекинши затихли в коридоре, он уже не шевелился.              Прижимаясь спиной к холодной, как лёд, стене, она чувствовала её сквозь слишком тонкую ткань трико буквально каждым позвонком. От страха и чудовищного волнения Харли трясло так, что спичка только с третьего раза попала по наждачке, на четвёртый решительно сломавшись. Выругавшись, девушка дрожащими пальцами попыталась вытащить новую, выронила коробок, и спички рассыпались по всему полу. Всхлипнув, тяжело и часто дыша, Харли быстро вытерла навернувшиеся с досады слёзы, опустилась на корточки и привалилась к стене. Ей нужно совсем немного сосредоточиться… просто немного энергии, чтобы стать быстрее, ловчее, хитрее… чтобы мыслить, как он. Немного… совсем чуть-чуть.       Щёлкнул блистер, таблетка выпала на ладонь и оттуда легла на язык, стремительно разнося горячую кровь по телу, омывая мозг волнами химически чистой ясности, уверенности в себе и лёгкой эйфории. Сужая зрачки, рождая на губах немного пугающий нездоровый оскал, подтягивая струны нервов до нужного состояния, вводя её в собственный вседозволенный сон… Харлин закрыла глаза, глубоко дыша сквозь обнажённые в улыбке зубы. О да… кажется, теперь она была готова… Воткнув шутиху из магазина праздников в пластиковую бутылку с бензином, слитым из её же собственного автомобильчика, Харлин с первого удара зажгла спичку и подпалила фитиль.       — Ой-ой, — злорадно хихикнув, попятилась она, глядя, как быстро огонёк подбирается к хлопушке. — Кажется, здесь становится жарко… надо бы… открыть окошко…       Её глаза приобрели окончательно безумное выражение. Сорвав резьбу замка, она настежь распахнула щиток распределения энергии, переставила бутылку поближе и ещё успела, схватив сумку, отбежать за угол, когда за её спиной раздался оглушительный хлопок, опалив спину жаром. В следующий момент свет в коридоре несколько раз с треском конвульсивно моргнул, погас, залился красным, и надсадным воем зашлась сирена. Из электрощитовой повалил густой чёрный дым, и Харли с удовлетворением услышала, как этажом выше забегали люди. Ей уже не терпелось начать играть.              Самым важным и самым простым оказалось заполучить оружие — даже не задумываясь, просто из азартного желания подурачиться, она из-за двери подставила подножку охраннику, первым прибежавшему на шум, чьи шаги услышала ещё задолго до его появления, и тот с размаху полетел на пол, едва успев выставить вперёд руки. Харли уже была наготове со шприцом транквилизатора в руках. Её верные и экономные движения, обострённые волшебными витаминами, доставляли ей сплошное удовольствие — седой дяденька под ней дёрнулся всего один раз и тут же обмяк. Шаловливо пошарив рукой у него под курткой, Харли с удовлетворением вытащила из кобуры тяжёлый, холодный Глок — не вызвавший у неё, вопреки здравому смыслу, никакого замешательства или страха, лишь безрассудное разрушительное любопытство. Взвесив пистолет в ладони, девушка вытянула руку, положила палец на спусковой крючок, театрально прицелилась, зажмурив один глаз, и вдруг почувствовала себя по-настоящему вооружённой. Это было упоительное, щекочущее, невероятно возбуждающее ощущение собственной опасности, которое окончательно опьянило её…       — Кто вы такая? Что вам здесь нужно?! Ни с места, иначе мы позовём охрану!!! — неожиданно раздался у неё за спиной голос, пытающийся перекричать звенящую сирену. Харли подскочила на ноги, моментальным и почти пародийным движением наведя дуло пистолета на нового гостя. Вернее, их оказалось несколько — людей в белых халатах, с которыми она работала вместе, ах, так недавно, казалось, целую вечность назад…       — Охрану? — переспросила она, ловко балансируя на спине лежащего мужчины, как девочка на шаре, и оглядываясь по сторонам. — Сдаётся мне, видела я здесь одного охранника… вот только никак не припомню, где… Может быть, его и правда нужно вызвать? — изображая рацию возле рта, Харли легко соскочила на пол и, помахивая всё ещё зажатым в руке пистолетом, дурачась, повернулась спиной, громко заговорив в полусжатую ладонь. — Охрана! Охрана-а! Ты где? Харли вызывает тебя!..       Врач, наблюдавший за её беспечными кривляньями, даже слегка побледнел.       — Доктор… доктор Квинзел, это… вы? — хрипло спросил он, словно сам себе не веря.       Раздался выстрел в потолок, и все вздрогнули, кроме Харли. На пол дождём осыпались искры и осколки плафона.       — Доктор Квинзел. Умерла. Этой. Ночью, — тоненьким металлическим голоском отрезала она, уставившись на них абсолютно сумасшедшим взглядом ярко-голубых глаз с крохотными зрачками, и обеими руками направила оружие прямо в лицо собеседнику. — И уж поверьте мне, она будет сегодня далеко не единственным мёртвым доктором, — Харли оскалилась и рассмеялась сперва сквозь зубы, а потом ей неожиданно удалось их разжать, и её визгливый смех рассыпался эхом прямо по осколкам, многократно отражаясь эхом от залитых красным светом стен.       — Тише, о господи, тише… — человек в белом халате медленно отступил назад, предупредительно выставив вперёд ладонь. — Мисс… Харлин… вы не в себе, пожалуйста, одумайтесь… я вас очень прошу, опустите пистолет, не делайте глупостей…       — А знаете, что? — с отчаянной искренностью дёрнула головой Харли. — Оказывается, я всю жизнь мечтала делать глупости!       Весело расхохотавшись, она в несколько прыжков подскочила к опешившему врачу и ловко поддела стволом висящий у него на груди бейдж.       — Снимай пропуск, живо! — прикрикнула она. — А ты чего смотришь?! — неожиданно переключилась она на стоявшего слева медбрата, который испуганно при этом вздрогнул. — На, лови! — она незаметным и быстрым движением выудила из перекинутой через плечо сумки что-то увесистое, бросила парню, машинально подставившему ладони, сорвала с шеи врача бейдж вместе со шнурком и, воспользовавшись их минутным замешательством, бросилась бежать, обернувшись только в самом конце коридора, чтобы фальшиво раскланяться.       — Арррли-кин закончил шоу, все дети получают конфеты! — Харли швырнула им под ноги горсть каких-то мелких твёрдых шариков, со стуком раскатившихся по всему коридору. — Кто-нибудь попробует его догнать? Кто самый смелый? Неужели никто?! Ну же! Не стесняйтесь!..       Издевательски помахав на прощание пальчиками, она нажала кнопку вызова лифта и шагнула спиной вперёд в его услужливо разъехавшиеся двери. Мужчины в халатах, опомнившись, бросились за ней, но один за другим поскользнулись на рассыпанных пластмассовых шариках и тут же вполне предсказуемо попадали, нелепо цепляясь друг за друга. Все, включая того парнишку, которому Харли бросила из своей сумки подарок. Стеклянный флакон с эфиром, выскользнувший на лету из его рук и разбившийся о каменный пол.       Они даже не успели толком подняться, невольно вдохнув сразу слишком много раздражающе-ядовитого воздуха, надсадно кашляя и застревая в собственных движениях, уже становящимися слишком медленными. Через несколько минут, когда уродливо расползшаяся лужа стремительно высохла, а тела на полу замерли и стали вовсе неподвижны, пожар, всё это время разгоравшийся в щитовой, с благодарностью почуял на своём пути несколько десятков кубометров идеально взрывоопасного газа.              Харли удалось улизнуть в самый подходящий момент: когда двери с негромким «дзинь!» раскрылись на четвёртом этаже, лампа над её головой пару раз моргнула, и вся шахта погасла с усталым звуком резко падающей мощности — система безопасности блокировала использование лифта при задымлении. Охранника нигде не было видно — похоже, что все сбежались к месту пожара, — так что девушка даже слегка разочарованно приложила украденный пропуск к турникету и, никем не задерживаемая, быстро вошла в отделение. Сюда переполох ещё не дошёл, только откуда-то снизу, из-под пола, доносился глухой вой пожарной сирены. Времени было мало — она наделала столько шума, что совсем скоро в здании станет тесно от работников экстренных служб, и выскользнуть из него незамеченными будет непросто даже для них…       Перед тяжёлой дверью с безымянным пациентом сердце её забилось быстрее. Не сразу сообразив, что делает, она постучала по холодному серому металлу, словно думала, что он ей откроет.       Словно хотела не выпустить его, а чтобы он её впустил.       С той стороны раздался едва слышный смех. У Харли на спине между лопатками выступили крохотные щекочущие капельки пота, хотя возможно, ей просто показалось. Наверное, это всё витамины, гуляющие по телу, это от них так трясёт, от них так пересыхает в горле… Девушка напряжённо прислушалась, но не услышала больше ни звука, только далёкий перезвон на нижних этажах. Облизнув губы и самым краешком сознания ощутив на них вкус горьковатой пыли и соли, она приложила пластиковый бейдж к панели возле двери, наконец-то готовая к тому, что должно было произойти после того, как та откроется, но замок неожиданно протестующе запищал.       «В доступе отказано. У вас нет прав для посещения этой ячейки».       Харли с раздражением провела картой по датчику ещё раз, но ответом ей вновь был не менее раздражённый писк.       «У вас нет прав для посещения этой ячейки».       Всё так же отстранённо, по боли в скулах она поняла, что остервенело сжимает челюсти. Да у неё — только у неё! — было больше прав войти в эту ячейку, чем у всех врачей в мире, вместе взятых. А какая-то дурацкая железяка не пускала её туда. Она злила Харли. А Харли нельзя злить, Харли нельзя мешать быть рядом с мистером Джей, если она этого хочет…       — Тук-тук-тук, я твой друг…       Нарушительница спокойствия, как вкопанная, застыла на месте, и глаза её заблестели.       — Тук, тук, чей там стук?..       Харли с нежностью рассмеялась и прильнула к двери, безотчётно когтя её затянутыми в алую ткань тонкими пальцами.       — Ты мой друг и я твой друг… — проворковала она в ответ запертому внутри голосу, доставая из порядочно запылённой сумки припасённую напоследок взрывчатку. Классическую дилетантскую взрывчатку из опилок и нитроглицерина, для финального залпа её праздничного фейерверка.       — Тук, тук, кто же тут? Как тебя, наш друг, зовут?..       Кажется, напряжением, пропитавшим в тот момент сталь между коридором и палатой, уже можно было запросто снести эту проклятую дверь, расплавить её, взорвать, уничтожить… До кульминации торжества оставались считанные минуты. Здание вдруг сотрясло с тягучим басовым хлопком, с дрогнувших стен посыпалась штукатурка — вспыхнул эфир. Сразу же включились ещё три сирены, за ними ещё одна, совсем близко, и наконец, пронзительный вой раздался прямо у Харли над головой. Ошалевшая от предвкушения преступница в растёкшемся гриме и уже разорванным в нескольких местах арлекинском костюме отбежала на безопасное расстояние, зажав уши мизинцами, и успела ещё зажмуриться, хихикая, как нашкодившая первоклашка. Через несколько секунд прогремел сокрушительной силы взрыв, опаливший ей лицо. Весь коридор заволокло едким дымом с пылью, на пол посыпались осколки кирпича, армированная дверь сошла с петель, криво выпав из покорёженной коробки, и на миг девушке показалось, что всё кончено. В эту ослепительную и оглушительную секунду время остановилось, как поезд на вершине огромных американских горок, а затем вдруг, очертя голову, ринулось вниз с сумасшедшей скоростью, по вибрирующим от безумия рельсам, выкручивая гайки и высекая искры из отказавших сорванных тормозов… Смертельный, неуправляемый аттракцион — и они в первом вагончике, неотвратимо заходящем на мёртвую петлю.       Сперва были видны только их силуэты — в мутном, подсвеченным красным светом дыму. А потом чудовище выступило из этого плотного рыжего тумана, и она наконец увидела его прямо перед собой — не во сне, наяву, — с широченной улыбкой, таящей в себе такую немыслимую, колоссальную опасность, что от панического ужаса перед ней хотелось бежать, бежать как можно быстрее и без оглядки. Вместо этого она сделала два шага ему навстречу и наконец-то сладострастно отозвалась, заглушив даже звенящую сирену своим тоненьким, срывающимся от волнения голоском:       — Это я, Харли. Твоя Харли Квин.