Любить пересмешника

      Жил-был на свете царь, и было у него три дочери.       Самую младшую звали Психея, и была она настолько красива, что затмевала своей красотой не только обеих сестёр, но и, по слухам, саму богиню Афродиту. Последняя из свойственной ей мстительности решила соперницу извести: позвала своего сына Эрота, показала ему красавицу и велела ему вселить в неё любовь к самому отверженному, безобразному и жалкому из людей, чтобы та всю свою жизнь была с ним несчастна.       Нетрудно предположить, что Эрот, едва увидев Психею, сам воспылал к ней страстной любовью и принялся ревниво отгонять от неё всех остальных женихов. Обе её сестры давно уже вышли замуж, а Психея всё никак не могла найти себе пару. Обеспокоенные этим проклятием родители обратились к оракулу, а тот велел им отвести дочь на вершину высокой горы и оставить там на растерзание неведомому жениху, предназначенному ей самой судьбой.       Так Психея оказалась одна среди скал, где в ужасе стала ждать своего суженого. Внезапно налетел ветер и отнёс девушку в прекрасный волшебный дворец, где обитал могущественный хозяин, который и взял её в жёны при одном условии — она никогда не должна его видеть.       Психея стала жить, как в раю: её окружало богатство и роскошь, невидимые духи прислуживали ей днём, а ночью к ней в полной темноте приходил супруг, любил до изнеможения и поутру исчезал. Казалось бы, что ещё нужно девушке для счастья?.. Но увы, с соблюдением запретов у героинь мифов и сказок всегда были проблемы.       Однажды Психея попросила мужа, чтобы тот позволил ей увидеться с сёстрами, по которым она очень скучала. Оказавшись во дворце, сёстры, естественно, люто обзавидовались и стали подговаривать младшую нарушить данное господину обещание, мотивируя это тем, что он наверняка должен быть неописуемо уродливым страшилищем, раз стесняется показаться ей при свете.       Той же ночью, дождавшись, пока её утомлённый супруг уснёт, Психея зажгла светильник и наконец-то увидела, что её любовник — не кто иной, как сам прекрасный Эрот. Сей факт настолько её потряс, что она и не заметила, как капля горячего масла упала из её лампы на плечо юного бога. От боли он проснулся, оскорбился вероломством возлюбленной и — улетел. А покинутая и кругом виноватая Психея отправилась искать его по всей земле.       Этот нелёгкий путь привел её к обители самой Афродиты, у которой девушка стала просить помощи в поисках. Надо полагать, что намерения у ревнивой богини были диаметрально противоположными, поэтому, пользуясь своим положением, та стала давать девушке заведомо невыполнимые задания: то она должна была рассортировать до зари гору семян разных растений (Золушка, привет), то собрать золотое руно с бешеных баранов, то набрать кувшин воды прямо из реки Стикс… Психея, хоть и не без посторонней помощи, самоотверженно исполняла все прихоти будущей свекрови, а самое смешное, что страдающий от ожога Эрот всё это время находился в том же самом доме. Ну да ладно.       Напоследок Афродита потребовала принести ей бальзам вечной молодости и красоты из ящичка самой Персефоны, повелительницы Царства Мёртвых. Единственный способ попасть в Царство Мёртвых — смерть, и отчаявшаяся Психея идёт на самую вершину высокой башни, чтобы покончить жизнь самоубийством. Однако у нашей сказки конец счастливый, поэтому башня советует девушке обходной путь, и та, преодолев ряд трудностей, всё же добывает заветный сосуд — с наказом от самой Персефоны ни в коем случае его не открывать.       Впрочем, мы уже знаем, что с любопытством и запретами у Психеи дела обстояли из рук вон плохо. На обратном пути она не удержалась, открыла ларец и заснула мёртвым сном. Но здесь её уже нашёл Эрот, ради которого она, собственно, всё это время мучилась, и разбудил её поцелуем. Уладив некоторые юридические трудности, возлюбленные наконец-то узаконили свой брак и впоследствии даже родили дитя по имени Наслаждение.       Тут и сказочке конец. А в более реалистичной версии Психея позже произвела на свет трёх дочерей, одну другой страшнее: Психиатрию, Психотерапию и Психологию.              ***              Харли и Айви сразу стали просто бесподобным тандемом.       Первая восхищённо называла его подарком судьбы, а вторая с улыбкой — симбиозом. Рыжая была права, у них действительно оказалось много общего, вплоть до понимания с полуслова, и, как две волны, совпавшие в разрушительном резонансе, они пустились во все тяжкие, едва поняли, как блестяще дополняют друг друга.       Как выяснилось, чтобы проникнуть на абсолютно любой режимный объект, было вполне достаточно двух хрупких женщин, если одной из них была Ядовитый Плющ. Харли всегда завороженно наблюдала за тем, как мужчины один за другим без боя падают жертвами смертоносных чар её напарницы, словно муравьи, польстившиеся на венерину мухоловку — её дилетантские совращения чинуш и университетских преподавателей с этой бьющей наповал химией и рядом не стояли. Впрочем, химией фея-крёстная с ней и так поделилась более чем щедро: благодаря серии чудодейственных инъекций доктора Айсли физическая сила, скорость и выносливость акробатки возросли настолько, что всё, чем её пичкали в цирке мистера Джей, показалось ей дешёвой гомеопатией. Это новое всемогущее тело было таким великолепным и таким опасным, что управляться с ним могла только Красная Королева — и Харли в предвкушении восторженно отдала ей поводья.       В отличие от Джокера, который обитал везде и при этом нигде, Плющ обосновалась во вполне определённом месте — полуразрушенной многоярусной оранжерее посреди Робинсон-Парка, под самым носом у городских властей. Однако вытравить её оттуда не было решительно никакой возможности: детки охраняли свою мать, как пчелиную королеву. Отряды специального назначения, вооружённые огнемётами, проваливались под землю или оказывались подвешенными за ноги ещё на подступах к её жилищу, а после того, как озверевшие гигантские ивы сняли с неба два вертолёта с гербицидами, столкнули их вместе и швырнули в пруд, в мэрии Готэма признали, что их методы против злодейки бессильны. Опасаться стоило разве что только Летучую Мышь, который каким-то фантастическим образом ухитрялся обходить все расставленные ловушки и изрядно досаждал своей настойчивостью — обвалившееся западное крыло оранжереи, к примеру, было разнесено взрывом именно его авторства. Но на случай реально грозящей опасности приятельницы знали отличное укромное место на свалке токсичных отходов за городской чертой, куда избегал соваться даже сам Бэтмен со всеми его прибамбасами.       Харли быстро поняла, почему Айви предпочитала не обременять себя одеждой: в огромных застеклённых залах круглый год было жарко, как в теплице, а сень девичьего винограда скрывала от любопытных взглядов всё, что происходило внутри. Плющ практически ничего не ела, только пила какой-то минеральный раствор собственного сочинения, принимала душ прямо под системой автополива, а в ясную погоду поднималась под самую крышу в чаше исполинского цветка и висела там часами, закрыв глаза и впитывая солнечные лучи. Эта медитация занимала очень много времени и порой знатно подбешивала неугомонную блондинку, но зато уж когда Плющ спускалась, её ярко горящий взгляд и загадочная улыбка обещали с лихвой оправдать все ожидания.       Забавно, но первый налёт вместе с новой напарницей Харли совершила на тот же самый «Клуб Путешественников», где когда-то начинала свою карьеру с мистером Джей. Распахнув двери, она чёртом на пружине ворвалась на чинное заседание самодовольных рож во фраках, в серию фантастических прыжков преодолела красную ковровую дорожку, как акробатическую, и зрители были парализованы её неожиданным появлением намного надёжнее и быстрее, чем стремительными лианами вошедшей следом Айви. Преступницы беспрепятственно обчистили Зал Трофеев и успели скрыться даже раньше, чем явился Бэтмен, а наутро все газеты уже писали о них на первой полосе.       Это был настоящий триумф, вдвойне приятный для Айсли как мужененавистницы — воистину, что могло быть лучше, чем разнести вдвоём с подружкой закрытый мужской клуб?.. Памела вообще обожала читать всем своим жертвам феминистические проповеди, но вот уж к чему к чему, а к демонстрации патологического красноречия на месте преступления Харли привыкла ещё за время работы с мистером Джей. Зато потом её любимые игрушки наконец-то шли в дело, и тогда начиналось настоящее веселье: тяжёлый молот летел в стеклянные витрины, звонко сыпались отстрелянные гильзы, заходились воем сирены, с шипением набегала дымовая завеса, педаль газа уходила в пол, и арлекинша посылала воздушные поцелуи всем собравшимся, высунувшись в люк на крыше авто, а ветер трепал концы её колпака, задорно звеня бубенцами.       Первое время ей очень не хотелось снова облачаться в чёрно-красное трико — слишком много оно будило ненужных сейчас воспоминаний, — но Плющ на этом настояла: надо было, чтобы все узнали в ней ту самую Харли Квин, и узнали не как марионетку Джокера, а как полноценного игрока. Рыжая, как всегда, оказалась права — теперь о ней заговорили совсем по-другому. Когда после скандального ограбления Готэмского Музея Природы в новостях их вскользь обозвали «новыми королевами преступного мира», Харли сперва даже испугалась: превратиться из сторонницы мистера Джей в его открытую соперницу на криминальной арене было страшновато и очень рискованно, но то ли Джокер действительно избегал связываться с Ядовитым Плющом, то ли демонстративно не желал замечать выходки своей бывшей фаворитки, но от него не было ни слуху ни духу.       Пока Айсли занималась всякой чепухой вроде борьбы за права женщин и эко-терроризма, маленькая вредная пересмешница под это дело просто оттягивалась по полной, и остановить их не могли ни полиция, ни сам Бэтмен, хотя в стычках с последним они много раз ходили по краю. Как-то раз сестрёнки ухитрились на голом адреналине сбежать от него уже буквально в двух минутах от Аркэма, а потом, оторвавшись от погони и забросив машину в безлюдные кварталы мёртвых новостроек на Токсичных Акрах, опьянённые собственной безнаказанностью, долго, жадно и с азартом любили друг друга прямо на горячем капоте.       Айви была непревзойдённой любовницей. То, что её жаркие поцелуи и шаловливые лозы делали с истомившейся от длительного воздержания арлекиншей, было не передать словами. Харли и раньше спала с девушками, но чаще всего это были просто постыдные последствия алкогольных вечеринок в общежитии её спортивного колледжа, короткие, неловкие и едва ли доставлявшие что-либо, кроме лёгкой брезгливости и похмелья наутро. Плющ оставляла далеко позади и всех этих случайных партнёрш, и даже тех немногочисленных партнёров на памяти Харлин, которые хоть что-то умели. Может, она и была наполовину растением, но на вторую половину — самой настоящей рыжей бестией, поистине неутомимой и впечатляющей в своём стремлении доказать собственное превосходство над мужчинами. Айви дарила столько умопомрачительной влаги — в нитях слюны на языке, крохотных капельках пота, пряных росинках и брызгах сокровенного нектара, слезах наслаждения, упругих струях совместного душа — что Харли, впитывая её, расцветала на глазах, как иссушённая зноем пустыня в сезон дождей. Утомлённые, они засыпали вместе в багряном шёлке её усыпанных лепестками волос, в переплетении ног и пальцев, тесно, как влюблённые друг в друга змеи; дождь из-под крыши барабанил по навесу над кроватью, цветущие деревья склоняли над ними свои ветви, и это было почти раем.              …а потом в один прекрасный день к ним прибилась Селина Кайл. Свалилась, как снег на голову: Плющ точно так же подобрала её на улице, когда Кошка ввязалась в драку, не рассчитав свои силы, притащила её домой, чтобы помочь прийти в себя, а та, трезво оценив обстановку, решила на какое-то время остаться с ними. Впрочем, в этом проклятом городе лишний союзник никогда не мешал, так что звёздный дуэт Харли и Айви сам собой превратился в прелюбопытное трио.       Селина была со странностями: ночами она носилась по мансарде и душила голубей, причём Харли не была уверена, что она их потом не жрёт. Она могла спать сутками, в том числе в самых неожиданных местах: не раз они с Памелой поутру обнаруживали её у себя в постели, и это притом, что женщины в эротическом плане Кошку решительно не интересовали, просто ей там, видите ли, было удобно. Она обожала забираться на стволы росших в оранжерее деревьев, по ходу ломая ветки, за что регулярно получала по ушам от Айви. Но при этом Кайл была просто первоклассной воровкой — никто из известных Харли на тот момент преступниц с ней даже рядом не стоял. Селина спала с самим Бэтменом, но говорила об этом так буднично и спокойно, словно подпиливала ногти. А ещё она была изумительно, невообразимо грациозна, и двигалась так, словно была сделана из ртути, а не из плоти и крови. Когда лаковый чёрный кэтсьют ложился на её безупречное тело, как вторая кожа, глаза скрывались за жёлтыми стёклами мотоциклетных очков, а бёдра опоясывал десятифутовый плетёный кнут, Харли любовалась ей так, что порой по-настоящему заводилась. Пару раз они с Памелой наполовину в шутку, наполовину всерьёз подступались к Селине с игривыми обнимашками, но та лишь отмахивалась — лесбийские игры она считала баловством, даже не стоящим того, чтобы в него ввязываться. На крышах Готэма её ждали гора мышц, волевой подбородок, рычащий бас и могучие руки в кевларовых перчатках, и только этот апофеоз брутальности был тем искушением, перед которым она не могла устоять.       Кошка благосклонно принимала покровительство Плюща, но при этом приходила и уходила, когда ей вздумается, участвовала только в тех затеях, которые ей нравились, и была независима настолько, насколько вообще может быть независимо живое существо. Харли смотрела на неё и Айви и завистливо вздыхала: да уж, эти две сирены действительно знали себе цену и умели обращаться с мужчинами. Только она, дурочка, в своей слепой любви всё делала наоборот.              Казалось, вот он, долгожданный приют: цветущая страна женской дружбы, текущая молоком и мёдом. Однако в приторной сладости этих волшебных медовых рек всё отчётливее ощущался горький привкус дёгтя.       Айви стала замечать, что даже в постели с ней Харли постоянно уносится куда-то далеко, словно она здесь, но — не вся. Стоило её окликнуть, чувствительно прикусить или посильнее шлёпнуть, как она вроде бы возвращалась с рассеянной виноватой улыбкой, но в глазах её по-прежнему оставалась неизбывная голодная тоска. Порой она просыпалась в ночи с криком и, задыхаясь, вдруг начинала безутешно плакать, а когда Айви обнимала её, то делала только хуже. Плющ никак не могла избавиться от чувства, что подруга что-то от неё скрывает, но любые попытки выяснить, в чём же дело, та неизменно обращала в какую-нибудь нелепую шутку.       К несчастью, у Харли действительно был от Айви один маленький секрет.       Мистер Джей продолжал говорить с ней.       Иногда она просто слышала его пронзительный смех где-то за стеной, иногда его голос звучал у неё над ухом, как в вертолётных наушниках, но чаще всего раздавался прямо в её черепной коробке. Харли приноровилась не дёргаться, не отвечать вслух и вообще никак не подавать виду, что слышит его, и Плющ была уверена, что это наваждение уже давно прошло, как временный побочный эффект. Голос тем временем день ото дня лишь креп — мурлыкал, какая она умница, или, наоборот, бранил, вставлял язвительные комментарии, подначивал сделать какую-нибудь глупость, распевал песенки, читал наизусть страницы её учебников с курсов по психиатрии, а потом стал рассказывать удивительные сказки и целые волшебные истории о скандинавских богах, венецианских масках и великих фокусниках…       Теперь Харли никогда не было одиноко: стоило ей закрыть глаза, как они с мистером Джей начинали видеть одно и то же, словно сидели вместе в пустом кинозале, ели попкорн из огромного бумажного стакана в красно-белую полоску и комментировали всё, что происходит на экране. Фильмы-воспоминания шли один за другим, с самого первого дня их знакомства: вот доктор Квинзел стоит у окна в своём кабинете, тени от горизонтальных жалюзи падают на её белый халат, на стены и на письменный стол. На столе лежит записка, нацарапанная до боли знакомым почерком: «Приходи повидать меня. J». Доктор медленно подносит к лицу длинную алую розу, вдыхает тонкий аромат, и на её губах появляется мечтательная улыбка.       — Но теперь-то вы можете сказать, как вы это сделали? — спрашивает Харли.       — О чём ты? Я ничего тебе не присылал, — невозмутимо отвечает Джокер, закидывая свои длинные ноги на спинку впереди стоящего кресла.       — Мистер Джей, вы опять шутите?       — Ради всего святого, я что, похож на шутника?..       Арлекинша фыркает, толкает его локтем в рёбра, со смехом кладёт голову ему на плечо… и тут Айви спрашивает:       — Эй, с тобой в порядке?       Картинка рассыпается, словно паззл. Харли вздрагивает, открывает глаза, и мечтательная улыбка на её губах гаснет, как лампочка.       …       По ночам её мучал под разными масками один и тот же кошмар: мистер Джей стоит по ту сторону стеклянной стены и молча на неё смотрит. Она протягивает руку и дотрагивается до стекла — он со своей стороны делает то же самое. Харли опускает взгляд на свои кисти рук — белые, как алебастр, с мертвенно-синими ногтями. Потом подносит пальцы к лицу и беспрепятственно касается собственных моляров: её щёки распороты до самых скул и вымазаны чем-то жирным и красным.       Это зеркало.       — Это безумие, — против воли произносит она чужим голосом и просыпается.       В другой раз стекло оказывалось стенкой огромного аквариума, и мистер Джей, ещё живой, был заперт внутри него, обмотанный цепями, на каждой из которых висело по замку. Ключ, в панике думала она, где-то здесь должен быть ключ!.. И точно, он тут же появлялся у неё в руках — тяжеленный разводной ключ, которым она начинала со всей дури бить по стеклу. Гладкая стенка сперва покрывалась от ударов угрожающим белым кракелюром, а потом с треском выламывалась целиком и обрушивалась на Харли бурлящей мутной волной едкой кислоты…       Она просыпалась от собственного крика, и Плющ с жалостью тянула её к себе.       — Тшш… Моя девочка…       Моя девочка       — Иди ко мне…       Иди ко мне       Арлекинша обнимала свою фею, утыкалась лицом в избыточную, удушливо-миндальную роскошь её волос и скулила от тоски по стерильной белизне и горечи мистера Джей.       Ты ведь знаешь, где меня искать       вернись вернись вернись              Поначалу Харли думала, что всё это их демонстративное сожительство и совместная охота — просто такая смелая игра назло Клоуну-Принцу, которая должна была заставить его ревновать, осознать, какое сокровище он отпустил, и в конечном итоге помочь его вернуть. Однако Плющ расставаться со своей протеже явно не собиралась и, видя, что та по-прежнему живёт в своем выдуманном мирке, лишь всё более ожесточённо промывала ей мозги нравоучениями, отказываясь признавать своё стратегическое поражение.       Увы, рыжая была замечательной подругой и превосходной любовницей, вот только магических слов, брошенных Харли вслед уезжающему в дождь автомобилю, было не вернуть, тавро на её бедре ничем не свести, а памятный безумный поцелуй на костях был печатью крепче любого клейма. Что бы ни случилось, как бы далеко мистер Джей от неё ни находился — Харли Квин ни на минуту не переставала принадлежать ему, пусть и старалась убедить в обратном всех, включая себя. Да, это был путь в никуда, но это был её путь. А сказочный цветник Памелы был очень похож на заколдованный сад, в котором волшебница заперла приглянувшуюся ей Герду и принялась со знанием дела расчёсывать её волосы и кормить чудотворными вишнями в надежде, что та навсегда забудет своего Кая.       Да чёрт возьми, Айви была тысячу раз великолепна. Даже когда спорила и когда обижалась, и когда била оранжерейную керамику и ломала мебель в приступах гнева, даже когда переводила их недельную выручку в фонд восстановления каких-нибудь тропических лесов Амазонки. Арлекинша искренне восхищалась её мощью, особенно когда та мяла автомобили, как жестяные банки из-под колы, стеблями толщиной с хорошую анаконду… но совсем, ни капельки её не боялась. Харли была амфиприоном — рыбкой-клоуном, что жила среди щупалец ядовитой актинии, и эти смертоносные для всех остальных щупальца ровным счётом ничегошеньки не могли ей сделать.       Защита и забота Айви были как воздух необходимы недоласканной, убитой горем Харли-зверушке, беспомощной после автокатастрофы, но Красная Королева, получившая в распоряжение сверхсильное тело и непрестанно подстёгиваемая голосом незримого кукловода, уже давно перелиняла, окрепла, встала на крыло и рвалась прочь из этого жаркого и душного гнезда. Плющ всё чаще чувствовала себя мамой девочки-подростка: ошалевшая от отсутствия контроля, Харли постоянно искала границы дозволенного и испытывала на прочность не только нервы своей подруги, но и собственный усовершенствованный организм. Из-за приобретённого иммунитета к токсинам ни алкоголь, ни вещества её не брали, и потому в погоне за адреналином она то и дело совершала поистине сумасбродные поступки: нарочно заставляла сработать сигнализацию во время ограблений, открыто лезла под пули, задирала полицейских, ввязывалась в уличные гонки, сбегала одна в ночные клубы и нарывалась там на неприятности, но всего ей было мало, всё было не то, не то, не то.       Пристрастившись к карточным играм, Харли стала пропадать в одних и тех же казино, словно надеялась кого-то там встретить — ах, кого же, кого?.. Невольная ученица самого Джокера, руководствуясь подсказками его неумолчного голоса, она виртуозно выигрывала в покер, но деньги едва ли её интересовали, и иногда, даже сорвав огромный джекпот, она уходила из-за стола без чувства удовлетворения. Зато потом в переулке она уже с истинным наслаждением разбивала лица недавним партнёрам по игре, считавшим себя обманутыми и вышедшим искать справедливости. Однажды ночью Айви пришлось снимать её с крыши игорного дома, где арлекинша на спор гуляла по узкому ограждению парапета, используя бильярдный кий в качестве балансира… Памела умоляла её одуматься, но поздно: никем не управляемая пристяжная лошадка, потерявшая своего коренника, а вместе с ним и всякий смысл в собственном беге, теперь бешеным галопом неслась прямо в пропасть под обрывом, навстречу неминуемой гибели.       На следующий день после эквилибристики на краю крыши Плющ случайно обнаружила подругу дома на полу туалета. Открыв дверь, она ужаснулась: зеркало над раковиной было разбито вдребезги, и всё вокруг было в крови. Харли сидела, прислонившись спиной к стене, в одном белье, вытянув длинные ноги и поникнув головой с двумя пышными хвостами, как сломанная кукла Барби. Оба её бедра покрывали десятки тщательно нанесённых параллельных порезов — видно было, что она занимается этим уже давно. Когда Айви вошла, Барби держала острый обломок зеркала во рту, задумчиво трогала его языком и, похоже, собиралась надкусить, как шоколадку.       При появлении незваной гостьи Харли даже не вздрогнула. Лишь перевела на неё отсутствующий взгляд прозрачных глаз цвета голубого льда — совершенно безумных, со зрачками-точками — протянула ей осколок и улыбнулась окровавленными зубами:       — Хочешь?              …потом Памела долго, крепко и испуганно обнимала её на полу, вжимаясь губами в золотистую макушку, со слезами на глазах помогала отмыться и снова обнимала уже на кровати, завернув в полотенце, заклинала, целовала, утешала, но её девочка, её любимая смешная девочка едва ли замечала все эти усилия и только размеренно покачивалась, что-то бормоча себе под нос, слово разговаривала с кем-то совсем другим.       Я смотрю, кукла, ты тут без меня заскучала?.. Тебе острых ощущений не хватает, м-м? — ощущений не хватает, м-м? — не хватает, м-м?..       Голос звучал в голове, совсем как настоящий, повторяя одно и то же по соскальзывающей игле патефона, беззвучно шевелящиеся губы одержимо вторили ему, и Айви в этом заглатывающем собственный хвост диалоге просто не было места.       Глупая фея-крёстная хотела оградить свою маленькую девочку от страданий, но вместо этого, сама того не подозревая, загнала её в самую дикую и чудовищную ломку в её жизни. Харли Квин жаждала боли и страха в угоду хозяину, как наркотика, но ни мольбами, ни обманом, ни силой, ни угрозами не могла их получить — и голод заживо пожирал её изнутри.       Увы, сколько бы Ядовитый Плющ ни старалась, остановить это нисхождение в ад она уже не могла.              *** — Откуда. У тебя. Это?       Харли лишь опасливо отползла дальше по кровати, пока не уперлась спиной в изголовье, во все глаза глядя на Памелу. Свежие следы самоповреждения, растянутая серая майка и нечёсаные волосы придавали ей полное сходство с пациенткой психбольницы. К груди она прижимала свою вновь обретённую уродливую куклу. — Я в последний раз спрашиваю: где — ты — это — взяла?       — Это я принесла, — раздался голос сверху. — Украла из парка у горстки придурков в клоунских масках и принесла. Это было нетрудно.       — Селина, я тысячу раз просила не лазать по моим деревьям, — не глядя, произнесла Плющ.       — Ни одного раза не помню, — беспечно отмахнулась Кошка и лениво вытянулась вдоль ветки.       — И зачем же ты это сделала? — напряжённо выдохнула Айви, пытаясь удержать себя в руках.       — Ну-у… — ответила Кошка, свесив вниз бесконечно изящную ногу и рассеянно покачивая ей, как хвостом. — Джокер, конечно, фрик, каких поискать, но хотя бы мужчина, так что уж прости, в её любовь к нему я верю больше, чем во все ваши розовые девичьи забавы. А мне нравится помогать влюблённым — я вроде как чувствую себя Амур-ром…       — Я думала, что мы подруги и действуем заодно, — неприязненно прищурилась Памела, по-прежнему тяжело дыша через нос. Она явно была на взводе.       — А мы и есть подруги, — пожала плечами Селина. — Харли попросила меня об услуге, я ей помогла — подруги ведь, кажется, как-то так поступают?..       — Это медвежья услуга, Кайл! Ты зря бередишь ей старые раны! Неужели ты не понимаешь, что делаешь ей только хуже?!       — Да? А по-моему, как раз сейчас всё просто отлично. Посмотри на неё — она первый раз за последний месяц радуется, как ребёнок. Что-то я не припомню, чтобы она так же реагировала на твою «помощь»…       Перебравшись за изголовье и спрятавшись за ним, Харли играла в свою куклу, как пятилетняя девочка, хихикала, говорила на два голоса и до ужаса напоминала Пейтон Райли.       — Это ненормальная радость, — терпеливо попыталась втолковать Плющ. — Всё, что она делает — ненормально. С ней явно что-то не так…       — Да ну, — едва поведя бровью, обронила Селина.       Харли вдруг повернула игрушку лицом к ним и закивала её головой, как в кукольном театре, говоря чужим высоким тембром с насмешливыми интонациями:       — Уже даже кошке понятно, кто победил, а ты всё упрямишься, да, Айсли? Думала, сможешь вот так просто отобрать её у меня?.. — и она рассмеялась так похоже на Джокера, что Айви передёрнуло, как от звука ногтей по стеклу.       — О великая Иштар, когда же это закончится? — вздохнула она, на секунду зажмурившись и сжав ладони в кулаки. — Цветочек, послушай меня, ты не в себе…       — Ну конечно, она не в себе, безмозглая ты физостегия, — злобно отрезала блондинка и помахала ей рукой куклы. — Потому что в ней Я.       — Харли, прекрати!!! — сорвалась Плющ. — Что это за идиотская игра?!       — А ты разве не хочешь со мной поиграть? — жалобно спросил через арлекиншу всё тот же чужой голос.       Айви раздражённо вырвала куклу у неё из рук и запустила в дальний угол.       Харли пружиной распрямилась в полный рост и с размаху дала ей пощёчину.       В ту же секунду разъярённые стебли гейзерами взрыли землю, вздёрнули девушку за запястья на три фута от пола и внахлёст обмотали её щиколотки, рывком зафиксировав тело в надёжном страппадо. Глаза Памелы вспыхнули красным, и целый лес извивающихся лиан разом вырос за её спиной, полосуя воздух, словно поводки невидимых бешеных собак.       Быстро оценив обстановку, Кошка предусмотрительно взбежала вверх по дереву, прыгнула к открытому вентиляционному окну и выбралась через него на крышу.       — Ты, не смей поднимать на меня руку! — металлическим многоголосием отчеканила Плющ, делая величественный шаг вперёд. Её огненно-рыжие волосы от ярости встали дыбом, словно наэлектризованные, отчего она выглядела грозно, как Медуза горгона.       — А то ты что, мамочка? — вздёрнув подбородок, вызывающе оскалилась Квин. — Отшлёпаешь меня? Спорим, мне это даже понра…       Не дав ей договорить, три длинных прута плетьми свистнули в воздухе и ожгли её по спине. Харли выгнулась и судорожно вдохнула через ноздри, закусив губу.       — Значит, не хочешь по-хорошему? Хочешь по-плохому? — сквозь зубы произнесла Айви всё тем же безликим голосом тысячи растений, и ещё три жалящих удара по очереди огрели девушку поперёк крестца. — Значит, вот на что ты всё время напрашиваешься? Это тебе нужно? Ну что, нравится тебе? Нравится? Нравится?!..       Упругая розга опустилась на подростковую, обтянутую серой маечкой грудь, и, когда первый же удар с оттяжкой разорвал тонкую ткань, Плющ, казалось, окончательно потеряла над собой контроль. Узловатые кнуты вздымались один за другим, рассекали воздух и сладострастно хлестали, хлестали, хлестали беспомощное подвешенное тело по спине, по ногам, по бёдрам, оставляя на белоснежной коже мгновенно вспухающие рубцы, как десятки кроваво-красных улыбок… Сначала Харли с криком вздрагивала на каждый щелчок, танцуя в своих жёстких путах, как висельник на верёвке, а потом вдруг начала заливисто смеяться прямо сквозь неудержимо катящиеся слёзы. Глаза её затянуло странной поволокой, щёки порозовели, голова запрокинулась — и неожиданно Айви узнала эти слёзы и этот смех, знакомый ей лишь по самым интимным моментам, смех, венчающий всё нарастающее удовольствие, жгучее, постыдное, такое неуместное сейчас и оттого в сто раз более сладкое, чем всё, что Харли когда-либо испытывала от их жарких миндальных ласк… Только острейшая боль, причинённая любящей рукой, уводила её туда, куда она всё время так стремилась: далеко за пределы просто-оргазма, в страну восхитительного безумия, где она была единоличной Королевой, достойной лишь одного Короля…       Когда изорванная в клочья майка потемнела от крови, пепельно-золотистая голова скатилась на грудь, а её обладательница перестала даже вздрагивать, Плющ наконец-то очнулась. Сморгнув рубиновый блеск в глазах, она изумлённо уставилась на подвешенную перед ней растерзанную марионетку, затем опустила взгляд на свои дрожащие руки и замерла, будто сама пришла в ужас от того, что натворила. Опомнившись, она поспешно приказала стеблям склониться, и Харли вместе с ними тряпичной куклой повалилась на землю, не подавая признаков жизни.       Под тяжестью раскаяния Айви, такая грозная минуту назад, опустилась на колени, подползла к бесчувственной подруге и взяла её лицо в ладони, убирая спутанные волосы с горячего белого лба. Глаза девчонки были закрыты, вздёрнутый носик дышал тяжело и редко, а по искусанным губам блуждала блаженная улыбка.       — Маленькая моя… — потрясённо прошептала Памела с дрожью в изменившемся голосе, пытаясь привести её в чувство бесчисленными виноватыми поцелуями. — Любимая моя… прости меня, прошу тебя, прости… не знаю, что на меня нашло… я из-за тебя словно с ума схожу… я больше всего хочу, чтобы ты осталась со мной, только со мной… прости, девочка моя, ты… сможешь простить меня?       — Да… да, да… — не открывая глаз, счастливо прошептала Харли и прижалась мокрой от слёз щекой к её ладони. — Конечно же, да, мистер Джей…       Вздрогнув, Плющ отшатнулась от неё, как от прокажённой.       А потом в отчаянии оттолкнула от себя со стоном секвойи, падающей под топором лесоруба.       Увядшие лозы вокруг них поникли за считанные секунды, иссохли и мёртвыми верёвками упали на землю, словно бессильно опустившиеся руки.              ***              Неожиданно узнав из утренних газет, что Джокер вышел из подполья поиграть с Бэтменом в кошки-мышки и по традиции сразу же после этого снова загремел в Аркэм, Харли вступила в нижние круги своего личного ада.       Долгие, долгие два с половиной месяца она даже понятия не имела, где он, и вот теперь наконец-то получила исчерпывающий ответ на этот вопрос, однако легче ей от этого не стало — напротив, её непреходящая тревога дошла до последнего предела. Причиной тому была всего одна фотография в газете, поймавшая мистера Джей на фоне арки слишком хорошо знакомых кованых ворот с надписью «Лечебница Аркэм»: в изорванном костюме, с разукрашенным побоями лицом, взъерошенного, неизменно улыбающегося… но с таким одичалым взглядом, от которого насквозь промерзал позвоночник. В нём не было обычного мазохистического удовольствия от удавшейся на славу игры с Мышью, но лишь голодная боль ожидания, какая бывает только у пациентов хосписа или смертников.Что происходило с ним всё это время там, за алой бархатной портьерой, пока они с Айви купались в лучах славы, играя на сцене в роковых красоток? Разве могла она, маленькая Харли Квин, быть всему виной? И как могла она знать, что её возлюбленный хозяин страдает, и не быть с ним рядом, явившись по первому зову?..       Она грызла ногти, давилась слезами и гладила, гладила его лицо, пачкая подушечки пальцев в типографской краске.       Ты ведь знаешь, где меня искать       вернись       Его голос всё слабел, иногда пропадая вовсе, и Харли не могла избавиться от засевшей у неё в голове странной, нелепой мысли, будто это толстые стены и слишком сильный фон безумия в Аркэме просто мешают ему говорить с ней, как заглушающие сигнал радиопомехи… Одно она знала точно: если этот зов затихнет навсегда, и последняя нитка, связывающая её с кукловодом, оборвётся, пустота изнутри сожрёт её в тот же миг, как чёрная дыра.       Дождавшись, пока Айви уснёт в своей чашечке цветка на солнце, как гигантская кислотная Дюймовочка, Харли тайком сбежала к переезду на Нэрроуз и почти час простояла там в тени ильмов за чёрными прутьями ограды, раз за разом пересчитывая взглядом пять этажей из бурого кирпича, увенчанные башенками и люкарнами. Чем дольше она смотрела сквозь слепые зарешеченные окна в эту бездну, тем пристальнее бездна вглядывалась в неё в ответ и словно бы звала к себе. В конце концов, все они — и мистер Джей, и Ядовитый Плющ, и Загадочник, и Пугало, и Бэйн, и сама Харли Квин — вышли из этой бездны, и в бездну обречены были вернуться; ни Робинсон-Парк, ни «Айсберг Лаунж», ни городская ратуша не были центром этого проклятого города — Аркэм был всему началом, и он же должен был стать концом… Это был их дом. Дом скорби на скорбной земле.       Харли слышала заточённые внутри голоса: их было много, очень много, и все они шептали ей на ухо, стонали, хныкали, перебивали друг друга, и звали её, умоляли, тянули, ждали…       Раз, два, три, четыре, пять, Джефф идёт тебя искать…       Мы все здесь сумасшедшие…       Мы все здесь летаем…       Я тут я тут я тут       Иди ко мне       Она почему-то была уверена, что мистеру Джей там, внутри, очень больно, и осознавать это было невыносимо: все его Арлекины были созданы для того, чтобы дарить ему удовольствие — или умереть, а она так вдохновенно разменивалась по пустякам, но не могла справиться со своей самой главной задачей… Ей вдруг захотелось прямо сейчас выйти из тени, перемахнуть через забор — и будь что будет; в конце концов, один раз они уже сбежали отсюда вместе, почему бы не попытаться сбежать во второй? Тем более что сейчас она намного сильнее, намного опаснее, намного безумнее, чем была в ту ночь… У неё даже засосало под ложечкой от близости такой долгожданной встречи, всего-то нужно было рискнуть и сделать шаг вперёд…       Какое-то время это казалось так очевидно и так просто, что Харли бестрепетно приблизилась к чугунным прутьям, взялась за них обеими руками… и тут же вздрогнула, как от разряда. Нет.       Нет.       Это была иллюзия, наваждение, гипноз — Аркэм заманивал её на светящуюся удочку, точно уродливый глубоководный удильщик, лишь затем, чтобы захлопнуть острозубые челюсти и проглотить. Только один человек мог являться сюда, как к себе домой, и так же покидать его — без страха, без колебаний и безо всякого плана, и человеком этим был Джокер. С её стороны врываться в лечебницу просто так, посреди бела дня, в своём ярком костюме, в одиночку, не зная даже, в каком из корпусов его держат, было даже не безрассудством — глупостью. Она потеряет уйму драгоценного времени, поднимет лишний шум, привлечёт внимание Бэтмена и только облегчит ему задачу, по собственной воле забравшись прямо в клетку — за ней останется только захлопнуть дверь.       Харли вдруг живо представила себя заключённой в одной из этих мрачных тесных камер, лишённой свободы, зафиксированной ремнями, одурманенной таблетками и уколами, пускающей слюну на кушетке для ЭСТ и, что самое страшное, больше неспособной помочь мистеру Джей…       Она ухватилась за ствол ближайшего дерева, словно за мачту, чтобы не слышать манящие голоса сирен, и, зажмурившись, зашептала прямо в растрескавшуюся кору:       — Рыженькая, помоги… рыженькая, останови… рыженькая, забери меня…       Рыженькая приехала через десять минут. Остановила. Забрала. Внимательно выслушала.       И в тот же день посадила её в ванной под замок.       Первый час Харли орала и билась изнутри в дверь, угрожая Айви убить сначала её, потом себя. Второй час она рыдала так горько, что разрывалось сердце. Потом долго разговаривала сама с собой, задавала кому-то вопросы и смеялась безмолвным ответам. На исходе третьего часа, испугавшись полной тишины, Плющ приоткрыла дверь и заглянула внутрь.       Харли лежала на полу, прижавшись щекой к кафелю и уставившись невидящим взглядом в одну точку. Вся стена до самого низа была одержимо исписана красной помадой, повторяя, как заклинание, одно и то же слово:              вернись вернись вернись       вернись вернись вернись       вернись вернись вернись       вернись вернись вернись       вернись вернись вернись       вернись вернись вернись       вернись вернись вернись       вернись вернись вернись       вернись вернись вернись       вернись вернись вернись       вернись вернись вернись                     ***              — Добрый день, мистер Джокер. Меня зовут доктор Рэйнольд, я ваш лечащий врач. Вижу, сегодня вы уже поспокойнее, это очень хорошо. Должен сказать, вы нам доставили за эти дни немало хлопот, да и другие пациенты из-за вас…       — Никакой вы не мой лечащий врач.       — Простите?       — У вас тут была блондиночка, по имени Харлин, приведите-ка мне её, будьте так любезны. Мне нужно с ней поговорить.       Психиатр озадаченно помолчал, а затем слащаво улыбнулся с претензией на понимание:       — А-а, я понял, вы опять шутите…       — О нет, я не шучу.       В полной тишине стало слышно, как размеренно капает вода в рукомойнике. Над головой доктора противно зудела люминесцентная лампа, и её беспощадный белый свет отражался в глазах неподвижно улыбающегося человека напротив двумя крохотными колючими огоньками.       — Хм… мистер Джокер, если вы имеете в виду Харлин Квинзел, то в прошлом году, во время вашего… очередного побега отсюда вы забрали её с собой и превратили в свою приспешницу Харли Квин, помните? И в данный момент, если верить новостям, она…       — Она должна быть здесь. Кого ты лечишь, мудрила? Да я сюда пришёл только из-за неё, а ты говоришь мне, что её — здесь — нет?..       — Тише, тише, не нужно так волноваться, — заворковал психиатр, успокаивающим жестом кладя обе руки на стол прямо перед собой. — У вас явное помрачение, это антероградная амнезия, такое часто случается на фоне приёма транквилизаторов, мы непременно… ААААРГХ!!! О ГОСПОДИ БОЖЕ!!! Какого… о-о, господи, боже мой, чёрт, ЧЁРТ, ЧЁРТ!!!..       Скорчившись от боли, Рейнольд в ужасе уставился на воткнутую в тыльную сторону ладони столовую вилку, намертво пригвоздившую его за кисть к поверхности стола.       — Я тогда пойду сам поищу её, — сказал Джокер, неторопливо стягивая смирительную рубашку и вешая её на спинку стула, как пиджак. — Ты не возражаешь?       — С-сукин сын… — отдуваясь сквозь стиснутые от боли зубы, прошипел врач. — Ты же был… как ты… — и вдруг во весь голос заорал. — Санитары! НА ПОМОЩЬ! ОХРАНА!!!..       Клоун закатил глаза, змеиным броском обхватил его за затылок и с хрустом саданул о столешницу, насадив глазницей точно на вертикально торчащую рукоять. Мужчина успел только сдавленно булькнуть, конвульсивно дёрнулся два раза и затих.       — Тише, тише, не нужно так волноваться, — Джокер сочувственно похлопал его ладонью по спине, а затем склонился над неподвижно распластавшимся телом и доверительно шепнул ему на ухо. — Зачем шуметь понапрасну, доктор? «Санитары, охрана…» Неужели ты ещё не понял, что все санитары здесь со мной заодно?