Любить пересмешника

      — Я обещала никогда не покидать тебя, — сказала Красавица. — Но если я не увижу своего больного папеньку, мне будет жизнь не мила.       — Ты можешь уходить домой, — ответило Чудовище, — а я умру здесь от тоски и одиночества.       — Нет, — возразила ему Красавица. – Я обещаю тебе, что вернусь назад. Дай мне сроку неделю.       — Что ж… завтра ты проснешься уже дома, — грустно сказало Чудовище. – Когда захочешь вернуться назад, просто положи это кольцо на тумбочку рядом со своей кроватью.                     …голые ноябрьские ветви тянулись в небо потёками трещин по грязной побелке, изломанные, несчётные, словно сосудистые русла чернил на мокрой акварельной бумаге. Тропа терялась в палой листве и зарослях колючего кустарника, а вокруг царила такая мёртвая тишина, словно она шла не по центральному парку, а по заколдованному лесу, окружившему замок Спящей Красавицы. Даже не верилось, что всего несколько месяцев назад здесь всё утопало в зелени, среди цветов яблоку негде было упасть, трава пружинила под ногами, а эти злобно встопорщенные кусты пестрели от ягод.       То, что некогда было густой сенью девичьего винограда, теперь спадало вниз по-старчески облысевшим занавесом нечёсаных стеблей, и сквозь них проглядывал голый каркас оранжереи. На земле то тут, то там белели человеческие кости, летом скрываемые от глаз жизнерадостно бушующей листвой — останки дерзких смельчаков, что когда-то посмели сунуться в логово Чудовища: заполненные влажной землёй глазницы, увитые лозами рёбра, улитки, сонно ползущие по сводам пустых черепов. Когда царивший здесь праздник неувядающей жизни успел превратиться в этот ужасающий макабр?.. Этот Робинсон-Парк не имел ничего общего с тем, который она знала, это был какой-то его тёмный двойник, кошмарная фата-моргана, отражение, выплывшее из нави. И тем страшнее было думать о том, как же выглядела теперь его хозяйка.       Изо рта шёл пар, пальцы стыли в тонких перчатках, и Харли зябко куталась в тяжёлый бархатный плащ-домино, усеянный ромбами — насмешливый карнавальный подарок мистера Джей, согревающий её, правда, скорее как знак внимания, нежели как верхняя одежда. Чем ближе она подбиралась к неприютной громаде оранжереи, тем плотнее смыкались вокруг неё терновые кусты, тем чаще и назойливее острые шипы цеплялись за подол, тянули ткань на себя, срывали с её головы капюшон, словно живые, и, когда сквозь эти враждебные заросли уже было не пробраться, Харли с превеликим сожалением поняла, что, если она хочет двигаться дальше, ей придётся отпустить плащ. С грустью прижавшись щекой к шелковистой алой подкладке, она нехотя развязала бант чёрной ленты на шее, и терновник тут же вырвал трофей из её рук, таща его в дебри своего нутра и терзая там с каким-то утробным звуком, словно пёс, треплющий придверный коврик. Арлекинша в отчаянии проводила накидку взглядом, запоздало протянув руку за безвозвратно утерянным сокровищем.       А ты думала, в сказку попала?..       В следующее мгновение ветви перед ней расступились, образовав идеально ровную аллею, ведущую к входной двери.              Под высокими сводами главного зала было непривычно темно, тихо и пусто; пахло растительной гнилью и затхлостью, как в склепе. Харли с тоской обвела взглядом знакомую обстановку, помрачневшую до неузнаваемости, и невольно обняла себя руками за плечи — без покровительственной тяжести домино она чувствовала себя всё равно что голой.       — Рыжая? — растерянно позвала она, потревожив гулкое эхо. — Я же знаю, ты здесь… Это я!       Ответом ей было гробовое молчание. Арлекинша шмыгнула носом от сырости, помедлила и сделала несколько шагов вдоль галереи, хрустя сапожками по глиняным черепкам.       — Ты на меня злишься? Я правда никак не могла прийти раньше… Я еле сюда добралась… знаешь, чего мне это стоило? Мне холодно… Рыжая, ну отзовись же!       В тёмном нагромождении веток и палой листвы что-то вдруг слабо зашевелилось, и Харли от неожиданности пискнула, прячась за стволом, оплетённым до черноты увядшей лианой. Она очень хотела, чтобы это оказалась Плющ, и в то же время очень, очень этого боялась.       Вслед за треском и шелестом из хрусткого валежника поднялась чья-то костлявая фигура с нечеловечески длинными руками и пальцами, извитыми, как у Слендермена. Харли зажмурилась и быстро-быстро сосчитала до десяти.       не испугаюсь я больше твоего вида страшного, не разлучусь я с тобой, не забуду твоих милостей; покажись мне теперь же в своём виде давешнем: я только впервые испугалася       Она сделала выдох, вдох, открыла глаза и решительно вышла из-за дерева прямо навстречу Слендермену, улыбаясь так неестественно широко, что получалось скорее жалобно.       — Ры-ыжа… я… ох… — от увиденного брови её тут же съехали в болезненную гримасу, раскрытые было для объятий руки опали, а вымученная улыбка погасла сама собой.       Назвать Плюща рыжей уже не поворачивался язык — её спутанные космы покрылись налётом бурой ржавчины, кожа ссохлась до какого-то грязно-болотного цвета, а глаза подёрнулись мутной серой пеленой, словно у Синей Гусеницы, что решила выкурить через свой кальян смертельную дозу гашиша. Сирена, открывшая жертве свой истинный безобразный облик за миг до кровавого пира, она выглядела постаревшей как минимум лет на десять, а то и больше, и Харли было почти физически больно узнавать в этой посмертной маске слишком хорошо знакомые черты.       Но ещё больнее было видеть другое: на земле позади Айви тонко поблескивал прозрачный стеклянный колпак, под которым словно назло царящему вокруг беспросветному трауру ярко жёг глаза чёрно-красный маковый цветок. Тот самый.       Невероятная догадка пронзила вдруг каждый позвонок оцепеневшей арлекинши, и от мгновенно нахлынувшего вслед за этим чувства сокрушительного стыда на глаза её навернулись слёзы.       — Лисонька моя… ты это из-за меня… — выдохнула она и бросилась к подруге в порыве жгучего раскаяния, но вездесущий терновник легко накинул на её щиколотки лассо из колючей проволоки, и Харли с размаху хлопнулась ничком на мозаичный пол оранжереи, в самый последний момент чудом успев выставить перед собой руки.       Плющ явно не торопилась с гостеприимством.       Медленно, точно сходя с какого-то сатанинского подобия трона, она спустилась по ступеням у подножия своей грандиозной берлоги, когда-то бывшей их общей кроватью, сохраняя даже теперь былое величие и царственную осанку. Её жуткие конечности и пальцы-сучья понемногу втягивались, возвращаясь к человеческим размерам, а угловатый силуэт болотной нечисти незаметно обретал гибкость женственных линий, но от прежней роскошной, пышногрудой, цветущей Айви она всё ещё была просто необозримо далека.       Остановившись в десятке футов от распластавшейся на полу арлекинши, Плющ гневно втянула носом воздух.       — Я ведь уже сняла с тебя эту мерзкую тряпку, но от тебя всё равно за милю несёт твоим грёбаным клоуном, — проговорила она вдруг тем самым, пугающим Харли безликим голосом, больше похожим на синтетический лязг респираторов Пугала и не имеющим ничего общего с привычным ей медоточивым мурлыканьем суккуба. — Ты вся пахнешь по-другому. Я больше не чувствую в тебе своей защиты. Почему?       — Ох, Плющик, мы так давно не виделись… ты столько не знаешь… — залепетала девушка, неловко садясь на бедро и потирая ушибленный локоть. — Прости, что не смогла сберечь твой подарок, так получилось, его у меня… отняли, — она всхлипнула и по-детски утёрла нос. — Я тогда чуть не умерла, но пирож… но мистер Джей, ты не поверишь, что он сделал, чтобы меня спасти, — тут Харли подобострастно выгнулась на четвереньках, и её глаза лихорадочно заблестели, как и всегда, стоило ей только заговорить о любимом. — Он пожертвовал для меня собственной кровью, и теперь я снова под надёжной защитой! Так что не бойся, твой токсин мне по-прежнему не опасен…       Айви вышагнула из мрака в тусклый полусвет, расчерченный тенями от ферм оранжереи, и змеиный шелест пробежал по обступившим их мёртвым зарослям, хотя в замкнутом пространстве стеклянного зала не было и не могло быть ветерка.       — Он отравил — тебя — своей — грязной — кровью, а ты называешь это защитой? — яростно отчеканила она, обнажая на свету иссера-жёлтые зубы и глаза лесной ведьмы. — Спасением?! Идиотка! Ты не понимаешь, что теперь уже никогда не сможешь порвать с ним, даже если захочешь? И… о, небо! А это ещё что?! — арлекинша подползла ближе, оказавшись в том же косом прямоугольнике света на полу, и Плющ как-то разом изменилась в голосе и лице. — Откуда у тебя эти шрамы? Что с твоим ухом? Что он с тобой делает?!..       Харли безотчётно коснулась криво зажившего хрящика, словно только сейчас заметила, что обронила серёжку. Ей даже в голову не пришло, что с момента их последней встречи она изменилась разве что немногим меньше, чем сама Плющ: обесцвеченная «Смехотриксом» кожа, конфетно-розовая и мальвинисто-голубая краска в волосах, что никак не хотела вымываться до конца, истерзанные губы, аккуратно зашитые по уголкам и вздёрнутые стежками Кукольника в гримасу бесконечного счастья — в благодарность за Орфи в последний их визит Джокер всё же разрешил хирургу пару раз коснуться пером своего шедевра, и они тогда расстались чрезвычайно довольными друг другом… Поверх этого великолепия красовались свежая ссадина на левой скуле и короткий штрих рассечённой брови, а если бы Айви вздумала снять со своей девочки трико, то имела бы счастье полюбоваться и на другие знаки внимания: чёрные браслеты гематом на запястьях, автографы, оставленные стилетом, пороховые ожоги, отпечатки ременной пряжки, красный-фиолетовый-жёлтый, роспись белой фарфоровой куклы, ручная работа. И хвала всевышнему, что Плющ ещё не знала, каким надругательствам подвергалась за это время та нежнейшая пунцовая орхидея, лепестки которой она некогда так благоговейно ласкала.       Харли прекрасно знала, за что получила каждый из этих подарков; чего греха таить, она почти всегда сама давала для этого повод. Последние недели выдались очень напряжёнными, пожалуй, даже слишком, и арлекинша уже не раз успела пожалеть, что Румпель столь бесславно и скоропостижно покинул пост первого ассистента Его Криминального Высочества и по совместительству его главного мальчика для битья. Ей приходилось решать какое-то баснословное количество организационных вопросов, искать и закупать перечень такой неописуемой чепухи, которая могла прийти в голову только умалишённому, опекать Орфи в Старом Зоопарке, под видом пожарного инспектора, журналистки или соискательницы на вакантную должность обследовать то какие-то жуткие очистные сооружения, то трансформаторные подстанции, а на днях босс велел ей изучить систему охраны городского приюта для младенцев, и Харли даже подумать боялась, зачем. Разумеется, при таком объёме задач она просто не могла не косячить и получала за это сполна, но при этом не жаловалась ни минуты, потому что знала главное — сейчас она была как никогда нужна мистеру Джей. Чтобы исполнять его безумные прихоти, смешить его своими ужимками, тешить его тщеславие, срывать на ней злобу на Бэтса, чтобы кормить его чудовищ, чесать об неё зубы и точить когти — она была нужна ему, и это было счастьем. Но увы, Айви этого понять не могла.       — Что он делает с тобой? — уже тише повторила она, делая несколько шагов вперёд, и её глаза, наполнившись влагой, обрели вдруг снова живой, дрожащий блеск. Харли поднялась на ноги и отряхнула чёрные ромбы листьев, налипшие на трико. Чем ближе они оказывались друг к другу, тем стремительнее таяла ледяная стена отчуждения, стиралась тонкая грань между красотой и уродством, а взаимный ужас в их взглядах превращался во взаимную же жалость.       — Он… любит меня, Рыжик, — смущённо сказала арлекинша, поглаживая купированное ухо.       Плющ, только-только протянувшая к ней руку в желании прикоснуться, отпрянула и зажмурилась с каким-то гортанным стоном, отказываясь слышать эту ересь.       — Иштар светозарная, да должно же это когда-нибудь закончиться?!.. — в отчаянии запуская пальцы в копну спутанных волос, воскликнула она уже совсем по-человечески, совсем по-женски. — На какой же крепкой наркоте он тебя держит?.. Ты всё ещё не понимаешь? Это не любовь! Никогда ею не было и никогда не будет! Он просто продолжает в своё удовольствие мучить и истязать тебя…       Харли снисходительно прикрыла глаза и едва заметно покачала головой, улыбаясь, как маленький сфинкс.       — Нет, Рыжик, это ты не понимаешь, — мягко сказала она. — Для него это одно и то же.       …чем ближе к вершине мира, тем труднее дышать, чем ближе к Солнцу, тем выше шанс сгореть дотла, чем ближе к мистеру Джей — тем больнее; это была непреложная истина, открывшаяся ей раскалённым ключиком за дверцей в Безумие Папочки Карло ещё там, на алтаре парковой карусели, и Харли воспринимала её как должное, неопровержимую догму, правило номер один. Запредельная боль означала запредельную близость, и арлекинша стремилась к ней всем своим существом, как стрелка компаса, идя на всё, лишь бы только снова выманить из табакерки в голове своего хозяина того самого сжигаемого похотью чёрта, которого она уже дважды видела в огне. Впрочем, несмотря на все её ухищрения, Джокер с той памятной ночи на «Эйс Кемикалс» больше не играл с ней так, как ей того страстно хотелось. Не заслужила ещё. Сначала напасти, потом сласти — таким было правило номер два.       Но за сегодняшнее поручение любимый вскользь пообещал ей щедрую награду, и Харли готова была буквально вылезти из кожи вон, чтобы её заполучить. Однако для этого ей требовался сильный и надёжный союзник, который, как выяснилось, оказался далеко не в лучшей форме — по её же вине.       — Что ж, ладно… будь по-твоему, — без боя устало сдалась Плющ, повернулась спиной и направилась назад, к своему аскетичному святилищу, ведя ладонью вдоль льнущих к ней терновых ветвей. — Послать бы тебя к чёрту, но ты и рада будешь… Если всё у тебя так чудесно, зачем пришла? Твой шут, кстати, знает, что ты здесь?       Харли сунулась вслед за подругой, несмотря на зловредный кустарник, что по-прежнему вынуждал её держать дистанцию.       — Нет, но… это связано с одним заданием, которое он мне дал, — честно призналась она, отбиваясь от колючих прутьев. — И мне никак нельзя его провалить, понимаешь? Мне очень-очень нужна твоя помощь, рыженькая…       Айви горько улыбнулась сама себе, опускаясь на одно колено возле флорариума, словно мать у колыбели.       — О. Ясно. А я-то уже успела подумать, что ты на самом деле хотела видеть меня…       Мак внутри любовно потянулся к кончикам её пальцев по ту сторону стекла, шевеля папирусными лепестками, словно рыбка. Единственное напоминание о том, что когда-то происходило между ними здесь, на этой самой кровати. Буря страстей, пойманная в стакан. Алое сердечко с гнильцой инфаркта в самой сердцевине.       Харли прикусила язык, понимая, что раскрывает свои карты слишком рано.       — Плющик, ну ты чего… — виновато замялась она. — Конечно, я хотела! Но у меня правда было очень, очень много работы… я всё это время думала, как ты… ты мне снилась…       — Ох, да хватит же врать! — отмахнулась Плющ, и Харли едва успела перехватить агрессивно хлестнувшую ветку возле своего лица. — Три. Месяца. Ты три месяца даже не вспоминала обо мне и явилась только теперь, когда тебе что-то стало от меня нужно. Три месяца назад ты бросила меня ради своего садиста и вернулась сейчас ради него же. Ты в принципе не способна думать ни о ком, кроме него. Самовлюблённого мудака, который тебя просто использует…       Сцепив зубы, арлекинша вдруг крепко сжала стебель, позволяя шипам глубоко вонзиться в ладонь, и у основания её кулака сразу же набежало несколько крупных капель, алых, точно гранатовые зёрна. Айви изумлённо обернулась, глядя, как падают в пол блестящие тёмные кляксы: кровь её девочки, навеки смешанная с кровью её злейшего врага.       — Использует?! — топнув ногой, Харли со злобой переломила и отшвырнула ветвь, и Плющ вскрикнула, как от ожога, почему-то схватившись за правую руку. — И я, значит, хочу тебя использовать?! А сама разве не с этого начинала? «Я хочу отомстить всем мужчинам»! «Ты — мой козырь, цветочек»!.. А теперь читаешь мне проповеди про любовь?! Мы в Готэме, здесь у всех свои счёты, забыла? Я помогала тебе, потому что сама этого хотела, а теперь помогаю мистеру Джей, потому что сама так хочу! И прекрати — уже — оскорблять — мой — выбор!       Памела буквально съёжилась от её крика, защищающим жестом обхватив стеклянный колпак и сжав в нитку дрожащие в обиде губы. Она была сейчас так не похожа на привычную ей самовластную, грозную богиню, что Харли, не встретив сопротивления, сперва растерянно осеклась, а потом прихлопнула рот ладонью, когда поняла, что наговорила. Увы, талант впадать в стихийные приступы гнева и делать как можно больнее тому, кто тебе сейчас позарез нужен, принцесса крови получила в наследство от папочки вместе с остальными его подарками.       — Чёрт… прости меня… прости, рыженькая, прости, прости… — умоляюще зашептала она, падая перед сиреной на колени и порывисто хватая её холодные руки. — Но я не могу, просто не могу слышать гадости о мистере Джей… — она прижала иссохшие кисти к губам и вдруг принялась истово покрывать поцелуями эти тонкие оливковые пальцы, запястья, ключицы, плечи… Айви не сопротивлялась, но и не отвечала, глядя в сторону и смаргивая слёзы. — Только не прогоняй меня, пожалуйста, я без тебя пропаду… я так хотела к тебе, я так бежала… он изобьёт меня до полусмерти, если узнает… — зажмурившись, Харли крепко-крепко стиснула подругу в объятьях, а потом отстранила, беря её непривычно худое, морщинистое лицо в ладони и с нежностью отводя с него жёсткие проволочные пряди. — Язык мой враг мой, Рыжик, ты же знаешь… ну что, что мне сделать, чтобы ты меня простила? — ища её глаза, спросила она.       Плющ встретилась с ней долгим взглядом, словно высматривая что-то в глубине атропиновых тёмных зрачков, и наконец произнесла хрипловато, едва слышно, накрывая её пальцы своими:       — Поцелуй меня, — она помолчала, не опуская ресниц. — Так же, как его. Как будто ты меня любишь… так, чтобы я поверила.       Харли уже с готовностью подалась вперёд, собираясь сначала сделать, а потом подумать, как и всегда, но в последний момент необъяснимое сомнение вдруг остановило её. Это было так… странно. Айви ведь хотела не просто поцелуя, но… поцелуя истинной любви? Как в сказке? Вздор какой, ребячество, зачем ей это… Арлекинша неуверенно обвела большими пальцами острые скулы Чудовища, всё ещё не в силах привыкнуть к этому тусклому, обескровленному телу и пытаясь разбудить в себе к нему хоть какие-то чувства, кроме бесконечного сострадания и стыда. А Чудовище смотрело на неё в ответ, безобразное, жалкое, незнакомое, и лишь его глаза были глазами той самой, настоящей Айви, узницы собственного жуткого обличья; первыми побегами чего-то нового, грандиозного, проглядывающими сквозь мёртвую шелуху прошлогодней листвы.       И Харли поняла: Плющ сейчас нуждалась в её помощи так же отчаянно, как она сама нуждалась в помощи Плюща.       Преодолев последний дюйм, её губы нерешительно прикоснулись к чужим губам — сухим, шероховатым, как кора, скрывающим внутри влажный язык, покалывающий аконитином. Харли закрыла глаза, проходясь по гладким камешкам зубов и их острой кромке, крохотным складкам в уголках, так напоминающим трещинки пересохшей краски… но Айви с жадностью поторопила её, потянув за волосы, прикусила за нижнюю губу, прижалась теснее и соскользнула рукой вниз по её телу, смяв в нетерпеливом порыве меченое шрамом правое бедро.       Харли тут же вдохнула судорожно и глубоко, с головой ныряя в то жгучее воспоминание о безумном поцелуе на платформе строительного завода полгода назад, куда точно так же ныряла не раз и не два, лаская свою фею, и раскрылась, выгнулась, отозвалась на манок этой боли со всей страстью, на которую только была способна… о да, это был вкус её любви. Такой же токсичной, горькой и порочной, как любовь к мистеру Джей.       И целовала она сейчас снова его — не Айви.       …это было так головокружительно сладко и волшебно, что завязнувшая в своих ощущениях Харли поначалу даже не заметила, как вокруг неё меняется всё. Абсолютно всё.       Безжизненная пергаментная кожа налилась упругой влагой прямо под её пальцами, и узорчатые жилки рельефно запульсировали, разгоняя сок, будто в согретом солнцем стебле. Обломанная ею ветвь тёрна начала вдруг цвести сама по себе, а от неё, словно пожар от факела, волной занялись все остальные кусты, один за другим покрываясь россыпью мелких бутонов, захлёстывая всё вокруг белоснежной, благоухающей пеной… Открыв глаза, Харли испуганно дёрнулась, видя, как по волосам подруги бегут сверху вниз огненно-красные пряди, но Плющ не дала ей оторваться, настойчиво углубляя поцелуй, так что арлекинша лишь неловко завалилась назад, оперлась на руку, одним неосторожным движением опрокинув стеклянный колпак… и выпустила джинна из бутылки.       Мак рванулся ввысь, точно бобовый стебель из сказки про Джека и великана, на ходу отращивая жуткие зубья какой-то гигантской венериной мухоловки вдоль непомерно разросшихся лепестков. Разом вспыхнули все подвесные фитолампы, обдав их инфракрасным теплом и заливая пространство оранжереи насыщенным нежно-розовым светом; зелень фейерверком брызнула на ветви, зазмеились вверх по стволам лианы, над их головами свесились сиреневой бахромой гроздья цветущих глициний, полопались кремовые звёзды ванили, земля под ногами зашевелилась, как живая, и по ней ковром расстелились золотые нарциссы, синие ирисы, белые асфодели, пурпурные флоксы…       Их кровать за считанные минуты превратилась из вороха погребального костра в убранное цветами королевское ложе, объявляя медовый месяц назло и вопреки бесконечной серой осени, их личный, вечный сладкий ноябрь, и у Харли даже дыхание перехватило от осознания того, какую же дикую, первобытную силу она только что разбудила… Она прервала поцелуй первой, хватая ртом тропически-тёплый воздух, и потрясённо обвела взглядом фантастические буйные заросли в клубах подсвеченного розовым пара, поднимающегося от влажной, согретой лампами, развороченной земли.       А ты думала, в сказку попала?..       — Да… совсем как тогда… — тихо произнесла Айви со вздохом, и арлекинша, опустив взгляд, даже зажмурилась от её прежней, ослепительно пышной красоты. — Как же… больно знать, что всё это не по-настоящему. Знать, что на самом деле ты меня не любишь…       Через дрожь нежности Харли повторила пальцем изгиб возмутительно глубокой арки Купидона на ярко-красных губах, откровенно восхищаясь теперь этой возрождённой дриадой, статуей Венеры из чистейшего малахита, тициановой медью её роскошных кудрей, блеском бирманского янтаря в оправе густых ресниц — произведением дьявольского искусства.       — Рыженькая… — от избытка чувств всхлипнула она. — Честное слово, если бы я только могла правда, по-настоящему любить женщину, это была бы ты. Но я… создана для другого, понимаешь? И этого уже никому не исправить, даже тебе…       — Я знаю, — со сдержанным бархатом в голосе ответила Плющ, зеркально лаская в ответ её лицо. — Просто… не говори ничего, ладно? Я сделаю всё, о чём ты попросишь, только потом… давай обсудим это всё потом. Иди лучше ко мне… я так ждала тебя…       Харли наморщила носик, искривила губы, упала своей фее на плечо, и вместо того, чтобы заняться жарким сексом после долгой разлуки, они просто сидели так долго-долго, все в слезах, не размыкая объятий, словно они были и не любовницы вовсе, а заблудшая дочь и её безутешная мать.              ***              Деметра, древнегреческая богиня плодородия, опекала урожай, взращивала деревья, покровительствовала роженицам и души не чаяла в своих многочисленных детях. Спокойная, заботливая мать, неутомимая труженица и щедрая кормилица, она в одночасье едва ли не разрушила всё, что создала, когда в её жизнь ворвался ненавистный чужак, разлучив с любимой дочерью.       Зевс, младший брат Деметры, соблазнил свою сестру в виде змея, и от этого союза родилась Персефона. Она была так прекрасна, что безжалостный мрачный Аид, бог Царства Мёртвых, увидев её, решил заполучить красавицу и сделать её своей женой. Он упросил богиню земли Гею вырастить невиданной красоты цветок в Нисейской долине, где гуляла Персефона со своими подругами. Влекомая дивным ароматом, девушка отдалилась от подруг, протянула руку к цветку и сорвала стебель. В тот же миг земля перед ней разверзлась, и из расщелины вылетела колесница, запряжённая чёрными конями, на которой Аид унёс с собой несчастную в подземный мир.       Долго-долго искала Деметра свою пропавшую дочь, напрасно звала её и плакала, скорбя о потере — никто не видел ни Персефоны, ни её похитителя. Пока безутешная богиня, облачившись в траур, скиталась в поисках по свету, земля без её поддержки перестала плодоносить, растения – расти, животные — размножаться, женщины — рожать, и природа погрузилась в беспросветную зиму, переходящую в смертельное оцепенение. Голод и мор грозили уничтожить весь человеческий род, лишив олимпийских богов поклонения и жертвоприношений.        Обеспокоенный Зевс отправлял к сестре посланников с просьбами одуматься, но Деметра оставалась глуха к их мольбам. Поняв, что помочь тут может только возвращение дочери, громовержец отправил своего вестника Гермеса к брату в подземное царство с приказом отпустить Персефону для встречи с матерью.       Аид вынужден был покориться велению брата, но на прощание дал съесть своей супруге несколько зёрен граната — символа чувственной любви, брака и мистического союза. Это давало коварному богу гарантию её возвращения.       Безграничной была радость встретившихся вновь матери и дочери. Деметра выбежала из своего храма навстречу колеснице, в которой ехала Персефона, а та, едва спрыгнув с подножки, помчалась к матери, и они слились в объятьях. Единственным, что омрачило счастье Деметры, была весть о проглоченных гранатовых зёрнах, ведь теперь она понимала, что её дочь связана с Аидом навсегда.       На следующий день Зевс огласил перед богами своё решение: отныне Персефона должна была треть года пребывать в царстве Аида как его законная супруга, а остальное время она могла находиться в родных чертогах, на Олимпе. Конечно, её мать не была особенно рада услышанному, но всё же её утешало то, что теперь она сможет видеться со своей любимицей каждый год.       С тех пор на земле царит изобильное зелёное лето, пока Персефона проводит свои дни рядом с матерью, а осенью, когда она готовится покинуть мир, из-за печали Деметры природа увядает. Долгие зимние месяцы — пора смерти и пустоты, когда тоскующая мать не находит в себе сил давать богатства земле. И лишь с наступлением весны всё расцветает вновь силой счастья великой богини, что всякий раз с замиранием сердца встречает свою красавицу, хотя бы на время вырвавшуюся из лап её чудовищного супруга.              ***       — Господи, ну и дыра… холодно, как в аду… И что теперь, вы будете держать его здесь до самого Рождества? К чему вообще такие сложности, я могла бы одурманить его феромонами, он бы в тот же вечер всё сделал. Зачем вам этот мешок из-под брюквы?..       — Рыженькая, как ты не понимаешь, нельзя, чтобы мистер Джей узнал, что ты мне помогала! Всё должно быть чётко по его плану… Да и к тому же ты видела, как выглядят мужики под твоими чарами? Взгляд в одну точку, слюна капает, и говорить могут только о тебе… нет-нет, так Би-мэн сразу всё просечёт. А доктор Крейн отличный мозгоправ, он обработает его именно так, как надо… Тсс! Он идёт! Сейчас сама всё увидишь…       В старом железнодорожном пакгаузе действительно просто дьявольски холодно, даже несмотря на старательно гудящую тепловую пушку. Голые стены из выщербленного бурого кирпича, прогнившие опоры и стропила ветхой двускатной крыши — тут просто нечему хранить тепло. Когда-то здесь был оперативный грузовой склад, и на бетонном полу до сих пор сохранились обломки деревянных палет, размокшие картонные короба и вороха нетленной упаковочной плёнки.       Среди них в тусклом круге света от промышленного фонаря на инвалидной коляске сидит рослый, плечистый парень в тактических брюках-карго и серой футболке: его руки и ноги намертво примотаны к креслу армированным скотчем, голова висит на груди, короткие тёмные волосы скрывают низко опущенный лоб. Лампа потрескивает, поминутно мигая, поток горячего воздуха колышет все очертания, и они вибрируют в прозрачном мареве, отчего всё происходящее кажется каким-то слегка нереальным, постановочным, словно пролог артхаусного моноспектакля.       Сестрёнки наблюдают за ним снаружи сквозь выбитое окно под самой крышей, прячутся в ночной темноте, сидя на ветке раскидистого вяза, что любезно поднял их на лучшие зрительские места. Харли кутается в палевую кожаную куртку на меху, бессовестно снятую с их пленника, но всё равно отчаянно мёрзнет. Айви не носит одежды даже поздней осенью — её тело почти не выделяет тепла, зато у неё с собой в термосе галлон подогретого минерального удобрения, которое она непрерывно потягивает через соломинку и, похоже, чувствует себя при этом преотлично. Три часа назад они сеяли хаос и панику в заброшенном здании арсенала у городской ратуши, совсем как в старые добрые времена, а этот крендель, что сейчас в отключке, палил по ним по-македонски из двух ПП и чуть не поубивал. Взять его оказалось не так-то просто даже для пары Сирен, но эффект неожиданности сыграл им на руку — к дымовым гранатам и перестрелке обитатели бывшего арсенала, может, и были готовы, но никто из них явно не предполагал, что против них внезапно ополчится сухой облетевший хмель, в изобилии увивающий древние стены.       Здраво оценив ситуацию, парень ещё успел предпринять разумную попытку скрыться на мотоцикле, но от деток Ядовитого Плюща ещё никто так легко не уходил. Харли получила его скрученным по всем правилам, буквально на блюдечке, вырубила, обезвредила, доставила по указанному адресу и уже порывалась как на крыльях мчаться к мистеру Джей, чтобы сообщить об успешно выполненном задании, но Айви, заправляя в свою бутыль коктейльную трубочку, безапелляционным тоном заявила, что, во-первых, не намерена отпускать её так быстро, а во-вторых, хочет знать, ради чего так необдуманно подставлялась, и арлекинше скрепя сердце пришлось согласиться на афтепати.       Присутствие Крейна ощущается ещё задолго до его появления: дрожащий воздух в помещении испуганно холодеет и становится странно густым, свет от лампы почему-то начинает казаться ярче, но при этом всё вокруг парадоксально темнеет, как во время солнечного затмения. Силуэт вплывает, не скрипнув дверью, не издав ни единого шороха — словно он существо и не из этого мира вовсе, бестелесная мара в полуистлевшем саване, порождение той же леденящей нави, что поглотила Робинсон-Парк. У него нет охраны, нет при себе оружия. Ему это не нужно. Пугало всегда вооружён намного страшнее и опаснее, чем любая наёмная банда.       Войдя, он медленно сдвигается ближе к углу и какое-то время просто стоит там чёрным провалом, жутко, раздражающе асимметрично, молча наблюдая за театрально освещённым пленником — под капюшоном неподвижно висят в воздухе два тлеющих уголька. Даже с такого расстояния Харли слышит это мерное, колыбельное тшшш, словно кто-то шершавой ладонью гладит её вдоль позвоночника, но обернуться и посмотреть, кто это, ей не хватает духу.       И больше ничего не происходит.       Пауза затягивается, как верёвочная петля на шее, необъяснимая, удушающая тревога забивает ноздри и рот; в какой-то момент Харли хочется закричать, чтобы он немедленно прекратил вот так просто стоять и смотреть, не мигая, но это желание беспомощно стынет фантомной немотой на её зашитых губах… Наваждение обрывается за секунду до острого приступа паники: Пугало наконец моргает, трогается с места, и арлекинша тяжело выдыхает, невольно потирая горло. Она косится на подругу, но та, как и следовало ожидать, ничего даже не заметила — невелика наука противостоять психическим атакам, если ты фикус.       По пути к креслу Пугало с глухим стуком бросает на пол небольшой холщовый мешок, огибает узника со спины и замирает там, аккуратно окунувшись в неверный электрический свет, так что его тень обретает наконец грязно-бурые цвета и объём, дыхание, одежду, человечность. Из рукавов возникают ладони и мягко опускаются на широкие, затянутые в серое плечи — четыре титановых иглы одна за другой ложатся на грудную клетку, высокая фигура склоняется над спящим нежно, словно над любовником, и голос за респираторами вкрадчиво произносит:       — А ссейччасс я щщёлкну пальццами, и ты просснёшшьсся.       тшшш       Клак! — парень действительно тут же вздрагивает, поднимает голову и сразу начинает осовело шарить глазами вокруг себя.       — ….нет, ну какой же он всё-таки красавчик, — не подумав, мечтательно ляпает Харли, и Плющ презрительно фыркает в термос.       Джейсон Тодд действительно красивее, намного красивее двух других Робинов (1). Чёрные волосы, синие глаза, жёсткие, мужественные губы — у него лицо мальчика-фотомодели и потрясающая фигура легкоатлета, это прекрасно видно под хвастливо облегающей одеждой. Наверное, именно так выглядел бы Бэтмен без маски лет десять назад. Вот только от Тодда так и веет Тьмой — не той ясной и строгой ночью, которой так любят прикрываться Тёмный Рыцарь и его верный пёс Найтвинг, а истинным, древним Злом, неистребимой тягой к убийству, звериной жаждой крови. Это трудно объяснить, но… в нём словно есть что-то от Джокера — та же скрытая энергия сжатой пружины, гремучая смесь смертельной опасности и тяжёлого соблазна. Мальчишка просто дьявольски хорош, чего уж там. Пожалуй, Харли даже замутила бы с ним. Где-нибудь… в параллельной вселенной (2).       Тодд загружается очень быстро и принимается остервенело вырываться из опутавшего его скотча намного раньше, чем додумывается задать бесстрастным складским стенам первые очевидные вопросы:       — Что за херня?! Кто здесь? Где я? Что вам нужно???       — Видишшь ли, Джжейссон, — многократно лязгают стены, — мы зздессь ззатем, ччтобы выясснить, ччто нужжно тебе.       тшшш       Один этот искусственный голос — уже сам по себе весьма неутешительный ответ на все заданные вопросы. Всего на мгновение в глазах пленника мелькает растерянный ужас животного в западне, но, когда Пугало выходит из-за его спины, там уже снова плещется лишь чистая, пронзительно-синяя, ничем не замутнённая ненависть.       — А, опять ты, чмо болотное?! — Тодд снова дёргается всем корпусом, морщась, словно от боли, и провожает его волчьим взглядом из-под чётко очерченных бровей. — Какого, блядь, тебе надо?.. Как я здесь оказался? Я ни хрена не помню…       — Ты и не должжен. Я личчно об этом поззаботилсся.       тшшш       Пугало выволакивает на свет простой деревянный стул, ставит напротив и садится на него, вытянув ноги. Харли почти странно видеть, что они у него вообще есть — диггерские штаны песочного цвета, изрядно потёртые берцы, — и вдвойне непонятно, как он передвигается на них столь бесшумно. Удивительно, но Крейн умеет сделать так, что рядом с ним существует только пятно света. Всё, что за ним — зыбко, непрочно, дрожит между нагретым и холодным воздухом, разъедается коррозией, опадает хлопьями, исчезает в темноте. Настоящий психиатр за работой.       — Ччего ты большше вссего боишшься, Джжейссон? — спрашивает он так мягко, как будто они и впрямь в уютном кабинете, а перед ним пациент на удобной терапевтической кушетке.       — Да пошёл ты! — с ненавистью выплёвывает Тодд и снова мощно выворачивается в своих путах, тяжело дыша.       Пугало устало вздыхает.       тшшш       — Ффамильная браввада бэт-ссемьи… — как бы про себя замечает он, рассматривая тончайшие рыжие блики на каркасе своей перчатки — похоже, ему никогда не надоест упиваться этим зрелищем. — И поччему вы вссе никогда не ххотите бесседовать по-ххорошшему?..       — Где мои люди? — требовательно отрезает Тодд.       — Твои люди далеко и крепко сспят. А когда просснутсся, сстанут опытными образзццами для ззавершшающщей сстадии одного грандиоззного экссперимента, — тшшш — Никто не придёт зза тобой, Джжейссон. И он тожже. Ты ведь большше не его Робин… — тшшш — А ххотя, дажже когда ты и был им, твой насставник, кажжется, вссё равно не торопилсся тебя сспассать? Напомни-ка, поччему вы раззошшлиссь?..       — Иди на хер, я сказал! Я в твои игры играть не стану, понял?!       — Как думаешшь, ессли бы сс его нынешшним птенццом сслуччилоссь то жже ссамое, ччто сс тобой тогда, — невозмутимо дожимает Крейн, — он бы это так не осставил? — тшшш — Докопалсся бы до исстины? Впроччем, можжно дажже не сспрашшивать… А ведь это ты ххотел быть его любимым ссыном… ччто, не получчилоссь, да?       тшшш       Тодд издаёт бешеный, звериный вопль и выгибается дугой, как на электрическом стуле — видно, что Пугало безошибочно задел его самое больное место.       — ЗАТКНИСЬ!!! ЗАТКНИСЬ!!! ЗАТКНИСЬ!!! — орёт он в каких-то диких судорогах рыбы на берегу, яростно когтя подлокотники скрюченными пальцами. — ДАЖЕ ЗАГОВАРИВАТЬ ОБ ЭТОМ НЕ СМЕЙ, ПАДАЛЬ!!! ЗАТКНИСЬ, ИЛИ Я УБЬЮ ТЕБЯ!!!..       — Ахх, да-а, — Крейн даже не повышает голос. — В этом-то и было вссё дело, верно? Он не ххотел ниччьей ссмерти, — голова под мешком и капюшоном понимающе склоняется набок. — А ты ххотел.       тшшш       Джейсон предпринимает последний безуспешный рывок и откидывается в кресле, запрокинув лицо — крепкая, мускулистая грудь поднимается и опускается на каждом выдохе и вдохе, желваки выступают на скулах, точёные ноздри трепещут, раздуваясь, как у жеребца. Это выглядит так двусмысленно страстно, что Харли становится почти неловко на него смотреть. Она снова невольно косится на Плюща, но та лишь увлечённо тянет свой коктейль, как кока-колу в кинотеаре, не хватает только ведёрка с попкорном.       — Нахрена это всё… чего ты… добиваешься? — вновь подаваясь вперёд, шипит Тодд сквозь сжатые зубы — почти так же, как и Пугало. — Что тебе нужно?       — Ты повторяешшьсся, Джжейссон, — спокойно отмечает тот. — Я ззнаю, тебе трудно держжать ссебя в рукахх, ты вссегда был сслишшком… импульссивен, — тшшш — Но вссё жже посстарайсся сслушшать меня внимательнее. Иначче нам не удасстсся договоритьсся…       Тодд рваным движением отбрасывает со лба свою хулиганскую чёлку и смачно плюёт в пол.       — Пошёл. На хуй, — упрямо чеканит он исподлобья. — Ебал я договоры с кучей тряпья, понял?! И пытки мне твои до фени, не запугаешь!       — Да? — просто спрашивает Крейн.       Его левая рука ныряет куда-то в складки рясы, выуживает оттуда на свет мятую чёрно-белую пачку «Капитана Блэка» и кладёт её рядом на останки деревянного ящика. Глаза пленника тут же лихорадочно загораются, как у вампира при виде свежей крови.       — Говорят, ты крепко куришшь, Джжейссон? Сскажжи, а как долго ты можжешшь не курить?       тшшш       Тодд замолкает и болезненно сглатывает, становясь вдруг очень бледным. Пугало глухо усмехается в фильтры, щурит жёлтые глаза. Ещё бы, он ведь отлично разбирается и в наркотиках, и в зависимостях от них… Видя, что его пациент присмирел, Крейн наклоняется куда-то вбок и вынимает из своего мешка алый карбоновый шлем — тонкий, лаковый, почти невесомый, едва уловимо повторяющий черты сидящего перед ним молодого человека. Вместо рта — разрез, вместо носа — прямая, вместо глаз — рубиновые линзы, лицо анонимного убийцы, ноль эмоций, решительная, слепая беспощадность. Джейсон машинально дёргается, по-пёсьи скалит зубы, но уже благоразумно молчит.       — Это твоя масска? — с любопытством уточняет Пугало, рассматривая шлем, как череп бедного Йорика. — Поччему именно Крассный Колпак?.. А впроччем не отвеччай, это дажже слишшком оччевидно, — тшшш — Я бы порасссказзал тебе кое-ччто об этом с точчки ззрения пссиххоанализза, но как-нибудь в другой разз. Как ты наверняка догадалсся, это ведь далеко не посследняя нашша всстречча…       тшшш       Джейсон молчит, тяжело сопя.       — Главарь куччки линччевателей и мародёров, — задумчиво продолжает Пугало, поворачивая алый череп в ладони. — Скажжи, таким ли он был, предел твоихх меччтаний? Намного ззначчительнее ты ччувсствуешшь ссебя теперь в нём, ччем в обноссках Риччарда Грейссона? — тшшш — Твой любимый уччитель ссччитал, ччто ты дажже ихх недосстоин… интерессно, ччто бы он ссказзал ссейччасс?       Джейсон молчит. Но, кажется, ещё немного, и его взгляд начнёт насквозь прожигать предметы, как у того парня с Криптона.       — Упрямишшься, ззначчит? — щурится Крейн, нервно сжимая и разжимая суставчатые спицы — фоновый жест, первое предупреждение, подрагивание кончика кошачьего хвоста. — Изз крайноссти в крайноссть, да? Ты жже понимаешшь, ччто я могу ззасставить тебя говорить? Могу ззасставить тебя криччать, — тшшш — Могу дажже ззасставить тебя плакать, как девччонку, Джжейссон. Поччему бы нам проссто не побесседовать по душшам?..       — Не о чем мне с тобой беседовать, дрань! — по инерции огрызается Тодд, но Харли видит, что апломба у него поубавилось — то ли причиной тому меткое упоминание его тёмного прошлого, то ли предчувствие не менее безрадостного будущего, то ли упаковка сигарет, всё ещё заманчиво лежащая на виду.       — А я уверен, что ессть, о ччём, — медью лязгает Крейн и вдруг распрямляется в одно движение, веером ощетинивая иглы — от неожиданности отшатываются даже Харли с Плющом. Тодд инстинктивно жмурится, отворачиваясь, как перед пощёчиной, но Пугало просто вскользь обтекает его нефтяной тенью со спины, левой рукой хватает за волосы и без предупреждения погружает иглы двух шприцев в мякоть тела над его ключицей.       тшшш       Тодд дёргается, как кот на столе ветеринара, но у его врача поистине железная хватка. Крейн выжидает одному ему известный срок, а затем, видя, что пациент продолжает рыпаться и плеваться ядом, закатывает глаза:       — Ахх, да, ты жже у насс изз бэт-ссемьи, — кивает он головой сам себе из стороны в сторону, мол, «бла-бла-бла», и вслед за первой, не колеблясь, вкатывает парню вторую двойную дозу.       тшшш       Джейсон ещё какое-то время трепыхается, но уже гораздо слабее, а потом наконец обмякает в кресле. Пугало мягко отпускает его голову, и та сперва безвольно падает на грудь, а затем перекатывается на плечо. Синие глаза подёргиваются дымкой, искоса поднимаются на Крейна.       — Иди… на хуй, чучело, — сомнамбулически повторяет Тодд и вдруг глупо улыбается. — Ебать, ну ты и урод…       — Вот и сславно, — доктор почти нежно проводит остриями всех четырёх игл снизу вверх по беззащитно подставленной шее и возвращается на место как ни в чём не бывало. — Теперь поговорим?       тшшш       Джейсон медленно моргает, пытаясь поймать собеседника в фокус. Видно, что это даётся ему с трудом: все движения вязкие, язык заплетается — он очень похож на пьяного.       — Чё ты мне з… вколол? Это же не тот… не твой…       — Нет, не тот, — Крейн вновь с удовольствием вытягивает худые ноги, деловито переставляя катетеры, идущие к металлической перчатке. — Пока ччто. Ессли тебе интерессно, в оссновном это амобарбитал. Он проссто ссделает тебя немного… раззговорччивее.       тшшш       — Да чего ты до… меня доебался? — с досадой кривится Тодд, пытаясь вернуть себе вертикальное положение, но безуспешно. Его голова болтается, как у больной птицы, на лбу и верхней губе выступили крохотные капельки пота, кисти рук, пережатые сбившимся скотчем, уже слегка посинели. — Слушай, дай закурить, а…       — Не ссейччасс, — мягко отказывает Пугало, открывая нужный клапан, и все четыре шприца наполняются вновь — теперь Харли узнаёт этот светло-коньячный цвет. — Рассскажжи мне, ччто бы ты ххотел ссделать сс Бэтменом, Джжейссон?       тшшш       Парень вдруг резко втягивает воздух через нос — ещё не всхлип, но очень похоже. Его глаза потерянно бегают под отяжелевшими веками.       — Я… я не знаю…       — Ззнаешшь. Расскажжи, — угли под капюшоном разгораются ярче; монотонно и низко гудит тепловая пушка, горячий воздух колеблется и сушит кожу; жарко, так жарко… — Расскажжи ссперва, ччто он сс тобой ссделал?       — Отста-ань…       — Ччто — он — ссделал? Ты должжен ссказать мне.       тшшш       Тодд неожиданно закусывает нижнюю губу, жмурится и заламывает брови. Харли не верит своим глазам — похоже, он действительно собирается плакать.       — Я не хочу… — отчаянно шепчет он. — Не хочу…       Пугало наклоняется вперёд, не желая упустить ни капли его ужаса, словно огромный грязный паразит, жадно присосавшийся к чужой открытой ране.       — Подумать только, как это нессправедливо… — цедит он полушёпотом. — Ты ведь так молод… хорошш ссобой… полон энтуззиаззма… ты непревззойдённый боец, — тшшш — В концце конццов, ты ссирота, это так… ссимволиччно. Ты мог бы сстать ему отличчным преемником. Да ччто там, ты был бы луччшшим, — Крейн всматривается в него ещё пристальнее. — Ты оччень любил его, Джжейссон, верно? Любил, как отцца. Но он проссто… выгнал тебя. А потом броссил.       тшшш       На этих словах Тодд начинает жалобно, отрывисто хныкать, совсем как пятнадцатилетний мальчишка, которым он когда-то был. И вот на это смотреть уже действительно дико неловко.       — А поччему это произзошшло? — мягко подталкивает его Пугало, уже зная, что услышит в ответ. — Поччему он так посступил?..       — Да потому что! — вдруг взрывается Джейсон, рявкает зверем, тянет воздух сквозь зубы. Обиженный Чудо-мальчик в дурацком трико и убийца под Красным Колпаком меняются на его лице в дрожащем воздухе, как стерео-варио картинка, бесконечные двадцать пятые кадры; Робин, мать его, Гуд (3), благородный предводитель разбойников. — Потому что он никогда… ни хрена не понимал в п… правосудии! Я знаю Готэм изнутри, я… блядь, родился на его улицах!.. Эт… эту войну нельзя выиграть, н-не замарав рук! Убей или сдохни, н-на… закон… ёбаных джунглей!.. А он не хотел… не хотел понять… строил из себя с-с… святошу…       — О-оччень ххорошшо, — щурится Крейн, поглаживая красный череп закованной в титан игольчатой ладонью, как домашнего кота на своих коленях. – Оччень, оччень ххорошшо… продолжжай…       тшшш       Голова Тодда снова падает на грудь.       — Бэт всегда говорил, ч-что… Робином стать трудно… — не слушая, горько бормочет он между всхлипами. — Что для этого нужно… с… сначала заслужить его дов… ве-ерие… Что его Робина так п-просто не з… заменить…       — И что жже он ссделал, когда уззнал о твоей ссмерти (4)? — взгляд из прорезей мешка жжёт, как всепроникающие лучи прожектора; жаркие, жаркие рыжие угли.       тшшш       — Он… взял Д-дрейка… — собственное признание ломает последний барьер, и Тодд начинает почти по-детски плакать; его плечи бесконтрольно трясутся, он качает опущенной головой, как будто сам до сих пор не может в это поверить. — Он просто… просто… выкинул все мои вещи и… взял на моё место этого м… малолетнего з-задрота Дрей… ка…       — А ччто он ссделал сс твоим убийццей, Джжейссон? — не мигая, безжалостно допытывается Крейн. — Он отомсстил за тебя? Наказзал ублюдка?       тшшш       И тут Джейсон вдруг невероятным усилием вздёргивает себя в кресле и кричит в потолок — то ли «неееааа», то ли просто «аааааа»; его красивое лицо искажается слезами и гневом, взмокшие волосы топорщатся чёрной проволокой, покрасневшие глаза горят яростью — любимый херувим своего Отца, позволивший себе подвергнуть сомнению Его замысел и низвергнутый за это в бездну.       — НЕНАВИЖУ!!! — исступлённо орёт он с безумным взглядом. — Ненавижу их обоих!!! И Мышь, и его Клоуна, не-на-ви-жу!!!..       Пугало довольно откидывается на стуле, разминая правую руку. Вскрыл, как консервную банку — вспоминает Харли. Она неуютно ёжится в пропахшей табаком и порохом куртке, словно овечка в волчьей шкуре — невольная соучастница страданий её владельца, — и Айви покровительственно обнимает её одной рукой за плечи.       Крейн даёт Тодду проораться, и лишь когда тот обессиленно сползает обратно в липкую барбитуровую паутину, спрашивает снова, всё так же не повышая голоса:       — А ты на его мессте убил бы Джжокера, Джжейссон?       Харли вздрагивает, вытянувшись в струнку, скалит зубы, и пальцы Айви чуть крепче сжимаются на её плече.       — Да давным-давно! — глухо огрызается Тодд сквозь слёзы, пытаясь отдышаться и взять себя в руки. — Прикончил бы эту мрразь, решил бы… все проблемы разом… и его, и остальных… спас бы, сссука, т-тысячи жизней!..       — А Бэтмен? Ччто бы ты ссделал сс Бэтменом? — как мантру, повторяет Пугало. Его прозрачно-карие радужки сейчас кажутся одного цвета с «Фобосом» в стекле до отказа наполнившихся шприцев. — Подумай ххорошшенько, уверен, ты меня не раззочаруешшь. Мы воззлагаем на тебя большшие надежжды. Не ззря ведь в этом крессле сидишшь именно ты…       тшшш       Тодд сдвигает брови и пару раз моргает, силясь проникнуть в суть его намёка, а потом вдруг пьяно улыбается собственной дикой догадке и наотрез трясёт головой:       — Не-ет… нет-нет-нет, нет… иди на хер, убивать Бэтмена я не стану!..       Пугало в ответ запрокидывает голову и прямо-таки от души смеётся — жуткий звук, размноженный фильтрами, лязг ржавых цепей, скрип содранных ногтей по стеклу.       — Хха-хха-хха!.. «Убивать»!.. Ччто зза прелесстное дитя… Кто жже тебе дасст?! Нет, нет, мы вовссе не ххотим убивать его, — тшшш — По крайней мере, пока… Мы лишшь, как и ты, ссччитаем, ччто жжиззнь в Готэме сстанет горазздо весселее, ессли он ссам наконецц наччнёт убивать плоххихх парней.       — Это типа тебя? — саркастично ухмыляется Тодд, с опаской следя за тем, как Пугало бесшумно поднимается со стула, держа Колпак обеими руками. От этой секундной якобы дружеской непринуждённости между ними Харли бросает в дрожь — она очень остро чувствует её нервную, натянутую фальшь, дошедшую до грани.       — О, я вовссе не плоххой парень, Джжейссон, — вновь останавливаясь за спиной пленника, спокойно произносит Крейн. — Я проссто… проффесссионал.       тшшш       Он вдруг уверенно, почти насильно нацепляет на брюнета его же шлем, точно намордник на пса: электромагнитные замки охотно активируются по короткому нажатию на сенсор, и лаковая обшивка намертво защёлкивается у основания черепа Тодда, как средневековая маска позора, полностью скрывая его лицо. Теперь, каждый в своей личине, они становятся похожи на каких-то потусторонних, вывихнутых Красную Шапочку и Зубастого Серого Волка, вышедших из измерения наркотических галлюцинаций, чудовищных страданий и нескончаемой физической боли.       Почему у тебя такие большие глаза?..       Левой рукой Пугало обхватывает Джейсона под подбородком и фиксирует его непокорную голову, склоняясь так низко, что в чуть менее шизоидной обстановке это навело бы на мысль о желании поцелуя. Словно в довершение двусмысленности дыхание доктора тяжелеет, пластика неуловимо меняется, а пальцы, покрытые въевшейся грязью, ложатся точно по ходу сонной артерии жертвы, как на скрипичный аккорд, наслаждаясь её участившимся пульсом. В эту минуту Харли кажется, что она в жизни не видела ничего более непристойного, чем эти двое полностью одетых мужчин, не имеющих лиц, один из которых находится в безграничной власти другого.       — Давай-ка ззаглянем ччуть глубжже, Джжейссон, — полушепчет Крейн, сверху вниз всматриваясь в собственное двойное отражение на алых зеркальных линзах. Его пальцы сладко сжимаются, крепче обхватывая трахею, жёсткие, блестящие иглы на другой руке нетерпеливо подрагивают, играя на уровне плеч. Харли знает эту нездоровую дрожь, собачью стойку — страх возбуждал Пугало так же сильно, как боль и риск возбуждали мистера Джей. — Ххоччешшь ззаглянуть глубжже? — тшшш — Ззнаешшь, иногда то, ччего мы большше вссего боимсся — на ссамом деле то, ччего мы большше вссего ххотим… откроешшь мне ссвои насстоящщие жжелания, Джжейссон?.. впуссти меня…       тшшш       Этот сбивчивый шёпот становится слишком интимным, как и ответный задушенный стон, и надо бы отвернуться, оставить их, уйти отсюда, но Харли уже просто не может оторваться, не может перестать это слышать.       Поччему у тебя такие большшие ушши?       тшшш       Иглы входят под кожу — все четыре разом, и Крейн судорожно выдыхает, толчком выпуская свой токсин в чужое тело, как паук, парализующий добычу. Это его самый сильный на свете наркотик, ключ от всех дверей, это лучше, чем любой незащищённый секс — ебля только по его правилам прямиком в обнажённый мозг, высшее удовольствие… Расслабляясь, он отпускает горло Джейсона, иглы выскальзывают, и парень вздрагивает, точно мотылёк, пронзённый булавкой. А потом ещё. И снова. Его грудь опадает часто-часто, запястья подёргиваются, словно лапы у спящей собаки, и уже через несколько секунд из-под шлема начинает доноситься бессвязный панический бред, перемежаемый жалобными, почти щенячьими визгами:       — Нет, откуда… пожалуйста… пусти… не надо, пожалуйста, нет!.. Ты слышишь?! Там моя мать, ублюдок, там моя мать!.. нужно вытащить… не трогай её!.. мааа…! МАМА!.. НЕЕЕЕТ! МА-А-А-А…!!! Как ты мог, как ты мог, как ты мог?!..Ты же обещал, ты же мне обещал!.. Нет, нет, нет, я не хочу, я не смогу, я не выдержу снова, пожалуйстааа…       Пугало глубоко вдыхает и выдыхает с закрытыми глазами; поршни оттягиваются назад, и узкие цилиндры заново наполняются ржавчиной — тшшш. А потом он неторопливо шарит в складках своей хламиды и достаёт оттуда обычное на первый взгляд ручное зеркальце в овальной металлической оправе — простую, непримечательную вещицу, которая в его руках отчего-то вызывает даже больший ужас, чем включённая циркулярная пила.       — Приззнайсся, Джжейссон, — игнорируя редкие горячечные вскрики, Пугало переламывается пополам, опирается локтями на спинку коляски и показывает зеркало Тодду, будто парикмахер, предлагающий клиенту взглянуть, что именно в его голове он сейчас собирается подправить, — ты ведь до сихх пор хочешшь, ччтобы вы сс Бэтменом были заодно? Ччто сскажжешшь, ессли мы дадим тебе шшанс это усстроить?       тшшш       Едва встретившись взглядом со своим отражением, Красный Колпак начинает орать так, как будто ему разрывают все связки и выворачивают суставы — жуткий контраст с венецианским равнодушием алой маски, вопли сгорающего заживо из статуи медного быка.       — Блядь… Бэт…. БЭТ!!!.. — обретя возможность разбивать свой крик на фразы, задыхается он, всем телом подаваясь назад, как можно дальше от зеркала. — Что за… ч-чья это кровь… почему ты весь в крови… ЧЬЯ ОНА? Скажи!.. Стой… нет…! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?! Это же я, ЭТО Я, Джейсон!.. БЭТ, УМОЛЯЮ, ОЧНИСЬ! ПОЧЕМУ ТЫ ТАК НА МЕНЯ СМОТРИШЬ?!..       Почему, чёрт возьми, у тебя такие – большие — ЗУБЫ?..       — А неплоххо он над тобой поработал, — задумчиво шелестит Пугало. — Ты не произносишшь его имени дажже под моим токссином. Но ниччего, мы это сскоро иссправим… Дай угадаю, — он заглядывает в зеркало через плечо парня, придерживая второй рукой его танцующую макушку. Не похоже, чтобы Тодд его воспринимал или хотя бы слышал, но Крейн полностью уверен в том, что делает. — Ты оччень ххоччешшь, ччтобы он сстал убийццей, и в то жже время боишшьсся, ччто одним из первыхх на этом пути он убьёт и тебя? Что жж, не сскрою, такой рисск ессть… — тшшш — Но великие дела не делаютсся проссто, Джжейссон. Только предсставь: вмессто того, ччтобы впусстую рядитьсся в геройсские тряпки, ты можжешь дейсствительно иззменить ссудьбу вссего Готэма. Раззве насстоящщему герою присстало боятьсся ссмерти во имя ссвоей ццели?..       тшшш       Негромкий голос звучит гипнотически убедительно, но увы, Тодд уже окончательно теряет и вменяемость, и связь с реальностью, и всякий человеческий облик — он лишь визжит и подёргивается, точно отравленная крыса, затянутый в омут своего подсознания ударной дозой наркотиков и опутанный собственным страхом.       — Красный Бэтмен!.. Красный Бэтмен!.. Там Красный Бэтмен… ыыы… — одержимо твердит он, тряся головой из стороны в сторону, как пациент аркэмского отделения для буйных, и больше из него теперь не вытянуть ни слова.       — Да, это я ужже понял, — похлопывая его по плечу и убирая зеркало, умиротворяюще говорит Крейн — аркэмских буйных он повидал предостаточно. — Отличчно. То, ччто надо…       Ещё какое-то время он наслаждается агонией своего подопытного, откровенно любуясь им с высоты своих шести футов, а когда через минуту Джейсон наконец-то отключается из-за шока, аккуратно снимает с него Колпак, разблокирует тормоз коляски, берёт парня за волосы и вывозит его из пятна света в непроглядную темноту.       — Полагаю, нашш ссеансс оконччен, — напоследок насмешливо мурлычет темнота под тоненький скрип колёс. — Сс вами было оччень приятно работать… Увидимсся ззавтра в это жже время, мисстер Тодд.       тшшш       Фильтры выдыхают в последний раз, и в пакгаузе воцаряется тишина.       — Знаешь, подруга, — с душераздирающим звуком всасывая из термоса остатки коктейля, замечает Айви, пока Харли просто во все глаза смотрит на опустевшую сцену. — Я ненавижу мужчин и в особенности поехавших профессоров, но… вынуждена признать, что у Крейна есть стиль.