Любить пересмешника

      — Я… могу вам чем-то помочь, мастер Брюс?       — Да, Альфред. Будь добр, сделай мне ещё кофе. И желательно покрепче.       — Если позволите мне заметить, сэр, вместо этого вам следовало бы хорошенько поспать. Вы третьи сутки на ногах и вот уже четыре часа кряду не выходите из-за компьютера. Надеюсь, вы не забыли, что завтра в корпорации состоится совещание по итогам года, и вам нужна свежая голова, чтобы не заснуть где-нибудь прямо посреди речи мистера Фокса…       — Я не могу, до сих пор не могу ухватить его за хвост. Все улики, все зацепки, что он оставляет после себя, просто обрываются в никуда…       — Позвольте уточнить, сэр, вы сейчас говорите об этом… Джокере?       — …эти прятки, в которые он играет, этот пожар в институте, этот семейный фармкартель, который он вырезал, этот труп его поверенного в шахте метро — он заметает следы, и заметает начисто. Все эти бесчинства, что творят в городе его пешки — лишь цирк для отвода глаз, для него это слишком… мелко. Он не просто так скрывался в Бладхейвене. Мне нужно знать, что он затевает. Но как бы близко я ни подобрался, он всегда оказывается на шаг впереди…       — А вам не приходило в голову, сэр, что на этот раз всё действительно может просто… обойтись? В конце концов, скоро Рождество, почему бы вам не отвлечься и не подумать лучше об этом?       — В том-то и дело, Альфред, что я и так думаю только об этом. Праздники — его конёк. Его стихия, его слабость. Все эти массовые сборища, всеобщее внимание; ему обязательно нужно устроить из своего теракта шоу… Я почти уверен, что он готовит что-то или на Рождество, или на Новый Год, и времени узнать, что и когда именно, у меня остаётся всё меньше.       — Ох, сэр… я имел в виду, может, вам хотя бы раз стоило подумать о том, чтобы отметить Рождество, ну, знаете… как полагается? В кругу семьи и друзей? Побыть хотя бы немного не Человеком — Летучей Мышью, а просто Брюсом Уэйном?.. Признаться, довольно тоскливо который год встречать сочельник одному в этом огромном поместье, не зная даже, вернётесь ли вы к ужину. Уверен, мастер Ричард и мастер Тимоти тоже были бы счастливы провести его вместе с вами, как и мисс Гордон и мисс Кайл…       — В этом я сильно сомневаюсь…       — Простите, сэр? Я не расслышал.       — Селина. Ты говоришь, она была бы рада прийти сюда. Она сама тебе так сказала?       — Н-н… нет, сэр. Я просто…       — Она не оставляла для меня сообщений? Не передавала ничего, пока меня не было?       — Нет, сэр. Насколько я помню, она вообще никогда подобного не делала… Полагаю, это не моё дело, но… у вас что-то случилось? Вы повздорили?       — Это действительно не твоё дело, но да, мы… слегка повздорили. Я знаю, что Селина в городе и в безопасности, но она избегает меня и уже долгое время не выходит со мной на связь. Думал, может быть, я что-то упустил…       — Нет, сэр. Увы, но нет. Честно говоря, мне всегда казалось, что подобные исчезновения вполне в духе мисс Кайл. Насколько я могу судить, она весьма… независимая особа.       — Да. Да, ты прав. Надеюсь, с ней всё в порядке, и она вернётся, когда сама так решит. А сейчас с твоего позволения я бы хотел всё же вернуться к делу Джокера.       — Опять двадцать п… простите, сэр. Этот клоун не стоит и волоса с вашей головы и уж тем более не стоит трёх ваших бессонных ночей подряд. Не забывайте, мистер и миссис Уэйн велели мне беречь вас, а я намерен неукоснительно исполнять их волю, пока я жив. Поэтому настоятельно рекомендую вам сейчас же перестать геройствовать и отправиться в постель.       — Благодарю за заботу, Альфред. Обещаю, при первой возможности я обязательно последую твоему совету. А сейчас будь так добр, сделай мне ещё кофе.       ***       Каждая крыса в Готэме знает, что все самые крупные нелегальные сделки заключаются в «Айсберг Лаунж».       Днём это бизнес-центр класса А, термитник для десятка подставных юридических лиц с мини-отелем, скай-баром и фитнес-клубом, а ночью — цитадель Освальда Кобблпота, место встречи криминальных авторитетов всех рангов и мастей, перевалочный пункт для особенных товаров, казино с поистине королевскими ставками. За дверями, на которых написано «Только для персонала», а то и вовсе «Туалет не работает», здесь скрываются неброско, но дорого обставленные кабинеты, где нет скрытых камер, стены звуконепроницаемы, а ковры отсюда вывозит в химчистку только одна клининговая компания, владельцем которой является сам Кобблпот.       В одной из таких переговорных — муляжи книг до самого потолка, письменный стол красного дерева на интерьерном подиуме, три кресла-честерфилда из кожи цвета бургунди и плотный бордовый занавес, за которым гарантированно не окно, но отходной путь. На месте босса, закинув неприлично длинные ноги в остроносых туфлях прямо на столешницу, вольготно откинулся её единственный посетитель в фиолетовой в полоску фрачной паре, невозмутимо ковыряющийся в ощеренных зубах ножом для бумаг из элитного канцелярского набора [арт от VayuVayu - https://i.ibb.co/PNd6fVW/0x-Duc-I13-U.jpg] Он смотрит в потолок так отрешённо-мечтательно, словно там показывают его самый любимый фильм, и, судя по приглушённому хихиканью, это отличная комедия. Кажется, он так увлечён, что ничего вокруг не замечает, но… его расслабленная поза меняется на хищную в мгновение ока, а зубочистка, скользнув в кулак, превращается в смертельно опасное оружие, когда занавес у стены справа застенчиво колышется, и через секунду оттуда появляется хвостатая белокурая голова в нарисованной чёрной полумаске.       — Какого… хрена… Харли?! — рычит мистер Джей вместо приветствия, сжимая рукоять ножа до синевы в пальцах и подбираясь для удара, как змея перед броском. — Ты что себе… я тебя не звал! Тебе здесь быть нельзя!..       Но по лицу гостьи сразу видно, что охладить её пыл сейчас не способна ни одна угроза на свете — она уже крадётся прямиком к змее с типично детским отсутствием инстинкта самосохранения.       — Я знаю, сладкий, прости, но я всё сделала и просто не могла дождаться тебя, чтобы…       В этот момент в коридоре раздаются шаги, и лицо Джокера каменеет.       — На колени, быстро, — приказывает он, и Харли радостно карабкается ему на коленки. — Да не на мои, тупица!..       Дверь со скрипом открывается, и Джокер молниеносно толкает Харли под стол.       Пингвин входит в сопровождении четырёх телохранителей с автоматами наперевес — боится за свою шкуру, ну ещё бы. Он сильно хромает, опираясь на зонт-трость, отчего на каждом шаге его лоснящаяся атласом жирная туша тяжело переваливается из стороны в сторону. Когда он видит клоуна на своём месте за столом, его бровь-нитка над моноклем выгибается сложной дугой:       — Джек, а ты часом не охренел?       Эти грубые словечки и скрипучий голос никак не вяжутся с его костюмом лощёного джентльмена — классический фрак, цилиндр, белые перчатки, сшитые специально под его аномальные ласты — но ещё меньше с ним вяжется его неописуемое, фатальное уродство. Пингвин тучен, как идол Мамоны, и так же приземист. У него болезненно-серое лицо, запавшие поросячьи глазки, длинный заострённый нос, синюшные губы, жидкие с проседью волосёнки, и вообще весь он выглядит, как замороженный, а потом оттаявший овощ: такой же мягкий, бесцветный и водянистый. Казалось бы, имея столько денег, он мог бы сделать себе внешность кинозвезды, но судя по всему, ему доставляет какое-то особое извращенное удовольствие быть именно таким: олицетворять собой все семь смертных грехов, вызывая дрожь одним своим видом, обжираясь до блевоты и играя с продажными девками в Дюймовочек и богатенького Крота. Представить себе секс с Пингвином невозможно почти физически, при его-то стадии зеркальной болезни, но… эти сросшиеся пальцы и этот зонтик…       — О-оззи, дружи-ище! — радушно тянет Джокер, ногой запихивая арлекиншу ещё глубже под стол и хлопая по кожаным подлокотникам. — Что, тоже хочешь сидеть на троне? А давай, кто громче, тот и Король? — он приподнимается, плюхается задом на сиденье, и кресло под ним издаёт протяжное и неприличное «пррррр». Подушка-пердушка, догадывается Харли и, хрюкнув, быстро захлопывает смешок во рту.       Пингвин проводит ладонью по лицу, вздыхает и грузно опускается в гостевое кресло напротив.       — Сказочный идиот, — устало роняет он и брезгливо выпячивает губы, подпирая висок указательным пальцем. — Ну, давай, у меня мало времени. Чего пришёл? Опять попрошайничать будешь?       Харли оказывается заперта в тесноте и темноте у ног мистера Джей, понемногу осознавая, в какой же переплёт попала. Босс был прав — ей вообще никак нельзя было сейчас здесь находиться как минимум по одной, но весьма веской причине: на прошлой подобной встрече где-то год назад она самолично сломала Пингвину нос и тыкала ему в лоб пушкой. Даже несмотря на то, что именно благодаря этому ходу им удалось в тот раз в буквальном смысле выбить из хряка все нужные им боеприпасы, мистер Джей после отметелил её за такую самодеятельность аж до кровавых соплей, запретив ей впредь появляться на своих переговорах, а Кобблпот поклялся подвесить её за ноздри на радиоантенне «Айсберга», если ещё раз её здесь увидит. Так что сейчас её более чем ненадёжное укрытие внезапно стало последним островком безопасности между крайне разозлённой Сциллой и враждебно настроенной Харибдой.       — Как гру-убо, Оззи, — держа мину, Джокер сдвигает брови обиженным домиком. — Я лишь пришёл просить старого друга об одолжении, это вовсе не…       — Ты давай зубы мне не заговаривай. Я не делаю одолжений. Я заключаю сделки, — Освальд вынимает инкрустированный моржовым клыком портсигар, зажимает тонкий мундштук уголком рта и откидывается в кресле, любезно позволяя ближайшему телохранителю зажечь сигарету. — Сможешь меня заинтересовать, и я подумаю.       Терпкий запах табака наполняет комнату. Харли очень хорошо ощущает, как стремительно нарастает вольтаж напряжения в воздухе — мало того, что Пингвин, как всегда, на правах Короля Готэма позволяет себе разговаривать с Принцем свысока, так ещё и делает это в её присутствии. Но и выставить её прямо сейчас без очевидных последствий Джокер тоже не может… эта наэлектризованная обстановка, внезапная вседозволенность и риск попасться в любую минуту щекочут Харли нервы и будоражат ей кровь, вызывая непреодолимое желание сейчас же пошалить. Там, наверху, он весь такой из себя опасный и расчётливый делец, а тут, в скрытом ото всех закулисье, она может до поры до времени безнаказанно делать с его нижней половиной всё, что захочет, словно кукловод, спрятавшийся за ширмой, и от этой возможности у неё даже голова идёт кругом.       Лаковые чёрно-белые броги так и дразнят её своей вынужденной тесной близостью, и Харли наконец-то заворожённо делает то, что уже давно хотела: медленно прижимается к ним щекой, трётся о ребристый ряд шнуровки, а затем почти против воли ведёт языком по коже вдоль линии шва, закрыв глаза и думая при этом вовсе не о туфлях… и вдруг понимает, что мистер Джей это прекрасно чувствует. [арт от VayuVayu - https://i.ibb.co/myh3d1P/Eabmv-FPuo04.jpg]       — Я хочу арендовать у тебя весь «Айсберг», — заявляет он там, наверху. — На это Рождество. Бесплатно.       Кобблпот взглядом велит подать ему пепельницу и небрежно стряхивает сигарету.       — Хе, — коротко крякает он. — А рожа не треснет, ещё больше-то?       Харли тем временем продолжает исследовать лицом штанину мистера Джей и игриво «идёт» кончиками пальцев вверх по его ноге — указательный-средний-указательный-средний — пока не добирается до плотного шва ширинки. Джокер нервно суёт руку под стол, и на него тут же с клацанием опускаются стволы шестёрок Пингвина.       — Эй, эй, ребят! — он вскидывает и раскрывает ладони. — Да я просто хотел шарики почесать, вы чего?!..       Ах, шарики почесать?.. Харли закусывает губу, натыкается на ряд обтянутых тканью пуговок, проскальзывает тонкими пальчиками в зазоры между ними, и скрытый брюками член невольно напрягается ей навстречу. Как бы он ни пытался это скрыть, игра ему явно нравится…       — Вот, оцени, что я придумал, — пытаясь незаметно отпихнуть Харли коленом, Джокер вынимает из-за пазухи свёрнутую в рулон бумагу и протягивает её Пингвину. Тот движением глаз приказывает своему человеку взять свиток — он не такой дурак, чтобы брать что бы то ни было напрямую из рук Джокера. Охранник разворачивает бумагу и, не удержавшись, фыркает: на листе по-детски коряво изображён Бэтмен, болтающийся на виселице с ножом в глазу.       — Оу, нет, кажется, это не то… миль пардон! — спохватывается мистер Джей и достаёт второй свиток.       Наёмник снова тянется, берёт чертёж, тупо смотрит на него и зачем-то переворачивает вверх ногами. Пингвин раздражённо вырывает бумагу у него из рук, расстилает на коленях, замирает и медленно поднимает взгляд на Джокера.       — Откуда у тебя полный план «Айсберга»? — неприязненно спрашивает он.       Клоун разводит руками и смотрит в потолок, мол, сам не знаю, как у меня это вышло.       Харли в это время хочет расстегнуть одну из пуговиц, но мистер Джей кладёт ногу на ногу, чтобы ей помешать, и арлекинша обиженно кусает его за колено. Он в ответ пинает её в плечо. Кобблпот подозрительно смотрит на него, прищурившись, жуёт губы, но всё же возвращается к плану. Изучает его пару минут, дымя сигаретой, периодически говорит «ха!», «охренеть» и «сукин сын» и наконец выдаёт:       — То есть ты хочешь, чтобы я дал тебе сделать с моим «Айсбергом» всё это и не получил ни цента взамен?       Джокер изображает задумчивую паузу и расплывается в улыбке:       — Всё верно!       — Ты хоть понимаешь, какие убытки я понесу?       — Чудовищные, — восторженно жмурится Джокер.       — А могу я узнать, нахрена в таком случае всё это мне?       — Ооо… — мистер Джей широким плотоядным жестом обеих рук оглаживает столешницу и невольно вцепляется в её край, когда Харли добивается-таки своего, безошибочно сильно сжимая ладошкой его член через брюки. — Я предложу тебе кое-что лучше, намного лучше, чем деньги. Твой унылый бэ-цэ превратится в сцену для самого роскошного шоу года. На которой я заставлю Летучую Мышь снять маску и совершить убийство в прямом эфире.       Брови Пингвина медленно ползут вверх, и когда они поднимаются настолько, что выпадает монокль, толстяк начинает громко хохотать, обнажая безнадёжно испорченные, тёмно-жёлтые зубы заядлого курильщика.       — Ты что, мне не веришь? — Джокер кладёт подбородок на переплетённые пальцы, пожалуй, чересчур нервно потирая костяшки. — Я ведь так и обидеться могу…       — Знаешь, что, Джек…       — Не называй меня так, — сверкнув глазами, одёргивает его Джокер.       — Почему, Джек? — издевательски ухмыляется Освальд. — Это ведь твоё имя. Или предпочитаешь, чтобы я звал тебя Джилл?       Клоун улыбается ещё чуть шире и сжимает зубы ещё чуть крепче, так что шрамы опасно натягиваются. Харли понимает, что дёргает за усы очень, очень злого тигра, но в то же время прекрасно знает, что он всё равно не сможет остановить её, не выдав их обоих, и ладонью беззастенчиво гладит его уже по всей длине, что растёт, упруго наливаясь кровью, от каждого её движения. Мистер Джей непроизвольно раздвигает колени и подаётся вперёд, тяжело вдохнув через ноздри, но сверху это выглядит, как раздражение.       — Не надо злить меня, Оззи, — говорит он. — Я дважды предлагать не буду. У меня ведь есть и запасной вариант.       — Да-а? — Пингвин начинает веселеть. — Ну-ка, и кто ж это мой конкурент?       Джокер делает страшные глаза и мстительно произносит:       — Башня «Уэйн Энтерпрайзес».       На этой фразе Кобблпот запрокидывает голову и ухохатывается в голос — вся его туша мелко трясётся под фраком.       — О-о-о, нет-нет-нет, я не могу позволить зазнайке Уэйну опять меня обставить! Самое роскошное шоу года, шутка ли… аха… ха… — он вытирает слёзы в уголках глаз, тушит окурок и заинтересованно складывает ладони на животе, большими пальцами друг к другу. — Так, так, ну и кого же, по-твоему, на этом шоу должен убить Бэтмен?       — Меня.       Харли замирает, думая, что ослышалась. Член мистера Джей неожиданно возбуждённо вздрагивает без каких-либо усилий с её стороны.       Всё это как-то резко перестаёт быть смешно. Пингвин щурится и испытующе смотрит на своего гостя добрых секунд двадцать, но тот лишь зеркалом смотрит на него в ответ, улыбаясь неподвижно, как маска античной комедии. Телохранители едва заметно переглядываются между собой, тихо позвякивая пряжками автоматных ремней. От шока Харли забывает, как дышать. Её рука соскальзывает и умоляюще вцепляется в край фиолетовой штанины, словно пытается удержать хозяина от опрометчивого шага, заставить его передумать и сказать, что это шутка, отменить приговор… Минута молчания затягивается так торжественно и официально, как будто Джокер уже умер. А потом Кобблпот вдруг хлопает себя по ляжкам:       — А знаешь, Джек, я согласен! Эта хрень определённо тянет на шоу года. Я бы и последнюю рубаху продал, чтобы посмотреть, как вы наконец-то поубиваете друг друга… Но учти, если твоя затея провалится, ты мне выплатишь все издержки, все, до последнего цента, и плевать, где ты при этом будешь — в коме, в Аркэме, на грёбаной Луне — я тебя из-под земли достану, стрясу долг и закопаю вдвое глубже, понял? Ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю.       — Идёт, — ни секунды не колеблется Джокер.       Освальд протирает монокль пальцами в белых тканевых перчатках и заправляет его на место.       — Вот как мы поступим. Я закрою «Айсберг» якобы на реконструкцию и уеду из города… правда, это будет не быстро, не раньше, чем к концу месяца. Времени у тебя останется немного, так что работай оперативно, но тихо. Привлечёшь к своим делишкам внимание федералов — я к этому дерьму отношения никакого не имею, будешь его в одиночку разгребать. Твоим за это и незаконное проникновение пришьют, и вандализм, и оба глаза к жопе.       — Не вопрос, — пожимает плечом Джокер.       Толстяк молчит ещё какое-то время, постукивая большими пальцами по затянутому в шёлк животу.       — Может, хоть спасибо скажешь? — скрипит он наконец.       — Потом с курьером пришлю, — широко улыбается Джокер.       — Ну и вали, — Пингвин корчит кислую рожу, тяжело поднимается, опираясь на зонт, и выжидающе смотрит на сидящего перед ним клоуна. — Что-то ещё? — после паузы преувеличенно вежливо спрашивает он.       — Да-а… — Джокер потягивается на вдохе, закидывая руки за голову, и чешет зелёную бровь. — Нужно быстро кое с кем переговорить… Позволишь воспользоваться твоим телефоном?       Кобблпот нетерпеливо морщится и смотрит на карманные часы на цепочке.       — У тебя ровно десять минут. Потом сюда придёт Тэ фасовать свой кокос, и разбираться с ним будешь сам.       Тычком зонта он отправляет свиту в коридор — двое впереди, двое сзади, — и процессия чинно выходит.       Дверь закрывается.       В ту же секунду мистер Джей пружиной распрямляется в полный рост, хватает со стола чёрный стационарный телефон, выдирает кабель линии связи из аппарата и из стенной розетки и быстро сворачивает из него скользящую петлю. Харли забивается под столом в угол, но Джокер за хвост выволакивает её на середину комнаты и, не обращая внимания на жалкие попытки сопротивления, накидывает петлю ей на шею. Арлекинша невольно тянется к слишком тонкому и жёсткому ошейнику, чтобы ослабить его, когда удар сложенного вдвое свободного конца хлёстко обжигает её по заднице, заставляя громко вскрикнуть и инстинктивно сжать бёдра.       — Руки! — рявкает Джей. — Перед собой, чтобы я их видел!       Девушка всхлипывает, но послушно упирается ладонями в пол, и Джокер наступает ей на пальцы — недостаточно сильно, чтобы причинить серьёзный вред, но достаточно, чтобы вынудить скулить, как собаку.       — Не могла дождаться, значит? — шипит он, за затылок вжимая её лицом себе в пах, и фиолетовая ткань под её щекой топорщится соблазнительно и туго. — Совсем страх потеряла?! Только об этом и думаешь, да? Только это тебе от меня нужно? Этого хочешь, м-м?! Я не слышу!..       Удавка затягивается. Харли ещё продолжает дышать, но кровь почти перестаёт приливать к голове и начинает отчаянно биться под горлом. Она живо вспоминает карусель в ночном парке, безжалостный капкан ремня, острый вкус щёлочи на белых пальцах — его вкус — и рот её против воли наполняется слюной.       — Да, да, да, хочу… больше всего на свете, пирожочек, хочу его, хочу… ай!..       Джокер толкает её ещё ниже и вдруг принимается со всей силы стегать сложенным вдвое проводом между ног, так что Харли тут же взбрыкивает от жгучей боли и завивается ужом, исходя пронзительным визгом.       — Прекрати! Уже! Думать! Пиздой! Поняла?! — чеканит он сквозь сладострастно стиснутые зубы, с оттяжкой нанося размеренные удары, один за другим. — Это! Мешает! Мне! Работать!..       Харли задушенно стонет, хрипя на вдохе, по-собачьи поджимает зад, но Джокер заставляет её снова раздвинуть колени и входит в раж, продолжая со свистом охаживать её шнуром, по одному и тому же месту, ни раза мимо.       — Не… не нааааадо!.. хвааатииит!!!.. — меньше, чем через минуту, рыдает она, когда всё внизу начинает отчаянно пульсировать, словно одна сплошная рваная рана. — Я всё поняла, пирожооок, я всё-всё понялааа… Пожалуйста, пожалуйста, перестааань! Ай-й!.. Хватит, не надо… прошу-у-у!..       Джокер отвешивает ей ещё пять или шесть плетей и вдруг отпускает; бросает её, бросает кабель и пинает в рёбра. Харли теряет равновесие, валится боком на ковёр, дрожащими пальцами ослабляет петлю на шее и скулит, зажав вторую руку между бёдер.       Мистер Джей наклоняется над ней и с ненавистью цедит:       — Я тебе не «пирожок».       Он переводит дух и успокаивает дыхание, одёргивая лацканы фрака. Поправляет цветастый галстук-бабочку на шее, приглаживает растрепавшиеся волосы, словно ему вот-вот на сцену, выходит из кабинета и с силой захлопывает за собой дверь, даже не обернувшись.       Тишина оглушительна до баротравмы.       Тик. Так. Тик.       Он возвращается ровно через три секунды — врывается, как спецназ, бьёт дверью о стену, на ходу отшвыривает пиджак и расстёгивает брюки. Всей пятернёй хватает Харли за волосы, вздёргивая её на колени, так что она успевает сделать всего один изумлённый вдох, прежде чем у неё во рту оказывается его член — нетерпеливо вздыбленный, болезненно твёрдый, бредово горячий — и она вмиг уплывает в грёбаное райское никуда, глотая слюну, словно экстази. Его латексно-горький вкус сразу повсюду — на губах, на языке, на нёбе, — и это так невероятно, что, кажется, она сейчас просто разорвётся от возбуждения на десяток маленьких Харли.       — Сука, сука, сука, как же ты бесишь меня, как же ты меня бесишь!.. — рычит он, сочась ядом, вколачиваясь далеко в её горло, через рвотные спазмы, через невозможность даже толком вдохнуть, и Харли очень, очень хочет сделать ему приятно, хочет двигаться навстречу, хочет подстроиться, но куда там, ситуацию контролирует не она. Его движения слишком рваные, слишком грубые, и она лишь надрывно мычит, пытаясь помочь себе хотя бы ладонью…       — Руки!!! — Джей срывается на визг и в бешенстве скручивает локти за её спиной, туго охватывая запястья концом провода, всё ещё болтающегося на её шее, так что каждый новый виток впивается в кожу по-осиному жалящим браслетом. Когда он исступлённым рывком затягивает узел и возвращается к её лицу, его воспалённые глаза горят слишком хорошо знакомыми ей голодными зелёными огнями.       — На меня смотри! — приказывает он, звонко хлопнув её по щеке, и арлекинша поспешно вскидывает взгляд в тёмной оправе потёкшего грима, вымаливая его прощение лакающими и жадными движениями горячего языка.       Джокер тяжело вдыхает и поводит плечами, скрывая за хрустом шейных позвонков озноб непрошеного блаженства: картинка слишком прекрасна и слишком сильно тешит его самолюбие. Трико цирковой дурочки, жалобно заломленные брови над голубыми глазами в пол-лица, размазанный макияж — и его член глубоко между её мокрых от слёз губ, о да — именно такой он видел эту настырную докторшу с того самого момента, как она впервые вошла в его палату, вся такая из себя якобы недотрога, в этих непристойно больших очках и ярко-красной помаде, напрочь идущей вразрез с образом хорошей девочки. Всё то время, пока она сидела там, задавала один за другим свои дурацкие вопросы и посасывала ручку, качая полуснятой туфелькой под столом, как же ему всё это время нестерпимо хотелось поставить её на колени, намотать волосы на кулак и отыметь в её лице всех смазливых блондинок на свете, весь этот их сраный институт мозговедения, весь Аркэм, всю королевскую конницу, всю королевскую рать и всю готэмскую жандармерию заодно, чтобы перестали лезть туда, в чём ни хрена не смыслят… И сейчас он балансирует на краю уезжающей крыши вовсе не от её стараний, вообще не от этих жалких спазмов в паху, но лишь от осознания того, что всё-таки сделал её своей безотказной резиновой куклой, почесал давно зудящее желание натянуть по самые гланды собственного психиатра — ха! — и вся их клятая Система теперь могла утереться от этого смачного плевка.       Слёзы в глазах Харли размывают его силуэт, мешают смотреть, она смаргивает почти рефлекторно и за это моментально получает ещё одну пощёчину, на этот раз крепче.       — На меня, я сказал! — прикрикивает мистер Джей. Харли давится воплем несправедливости, отрицательно трясёт головой и невольно жмурится снова, тут же обмирая от страха. — НА МЕНЯ СМОТРИ, БЛЯДЬ! — орёт он, свирепея за секунды, и бьёт её по скуле в полную силу, до ослепительного звона в левом ухе. — ЧТО ТУТ НЕПОНЯТНОГО? ЧТО, СЛИШКОМ СЛОЖНАЯ КОМАНДА ДЛЯ ТЕБЯ?!..       Он наступает, наваливается на неё, держа за затылок, втискивается на всю длину, двумя согнутыми пальцами зажимает ей нос, выкручивает и злобно гогочет. Ей невыносимо хочется сделать вдох, но вырваться из его мёртвой хватки нет ни малейшего шанса, к тому же стоит дёрнуться чуть сильнее — и ей гарантирован перелом на месте. Джокер хочет заставить её пожалеть о своём желании, понимает Харли; он не лукавит, её беспрерывная течка по нему действительно жутко его бесит. Но она знает и ещё кое-что: то, что больше её похоти его бесит только его собственная, ответная похоть. Что он не смог уйти, не смог перед ней устоять, и значит, не остановится теперь, пока не дойдёт до конца, а времени у них очень, очень мало…       — Что, скажешь, не знала, на что нарываешься?! — злорадно щерится клоун, впиваясь взглядом в её лицо, пока она бьётся в агонии между его ног от отсутствия кислорода. — Не об этом думала, когда меня дразнила, а?.. Забыла, с кем дело имеешь? Надо напоминать?!..       Он вдруг резко разжимает пальцы, вынимает член и с издевкой бьёт им по её пылающей от пощёчин щеке. Харли отчаянно перехватывает воздух ртом, как ныряльщица, и тут же тщетно пытается поймать его снова, вернуть, ухватить, словно всё это время дышала именно им, ловит его с жадностью, точно умирающая кислородную маску… Что-то тёплое быстро течёт по верхней губе, капает на пол; она машинально слизывает языком — металлически-солёное. Кровь. Хрустнула-таки перегородка. Не страшно, вправит, ерунда…       — Знаешь, наверное, мне тогда стоило всё-таки оставить тебя на арене тем троим моим кобелям… посмотреть, как они по очереди выебут тебя, обоссут с ног до головы и напоследок спустят шкуру, — сквозь зубы шепчет Джокер, увлечённо скользя ладонью по глянцевому от слюны стволу, едва заметно лиловеющему под его безупречно-белыми пальцами. — Уж троих-то уголовников должно было хватить, чтобы унять твой зуд промеж ног, а?.. — другой рукой он сжимает её щёки, превращая окровавленные губы в алый кукольный бант, и плюёт точно в непристойно-зазывную ямку её припухшего рта. Размазывает влагу по её зубам, ныряет внутрь большим пальцем, и Харли в упоении обхватывает, втягивает его в себя, ласкает языком так усердно, как только умеет, смотрит прямо в эти безумные зрачки, понимая, что течёт уже и сквозь бельё, и сквозь бифлекс, и поделать ничего не может, и не хочет, и не будет… — Пришлось бы потом каждую из твоих дырок аккурааатненько так к чертям скорняжной иглой зашить — ну или залить эпоксидкой, всё равно ни на что больше они бы уже не сгодились, хи-хи-хи… Меченого природа ще-едро наградила, я видел его в деле — он бы тебе сперва непременно язык под корень вырезал, чтобы поместиться у тебя во рту целиком… по крови всегда идёт лучше, так легко, так гладко, ммм!.. Ох, я бы посмотрел, как он тебя поимеет… Запустит в тебя руку по локоть, заставит визжать, как свинью на бойне, отправит тебя по кругу, и каждый из его вонючих дружков наконец-то забрызгает своим молочком твою хорошенькую мордашку…       Он самозабвенно дрочит, рассказывая самому себе эту сказку — она явно ему нравится; доводит от ревности до трясучки, но в то же время чертовски нравится — это видно по его сбивчивому дыханию, по дрожи в запястье, по чёткому и всё убыстряющемуся ритму… Харли тошнит от ужаса при одной только мысли о том, что всё действительно могло быть именно так, повези ей хоть чуть меньше: что эти три ублюдка могли бы раздеть её догола, таскать за волосы по песку, пользоваться ей, как шлюхой, разрывая её на части, пока мистер Джей сидел бы там в темноте зрительного зала, насвистывал в потолок и даже не думал их останавливать — а может быть, даже взял бы с собой попкорн… но… если этим зрелищем она смогла бы доставить ему настоящее удовольствие, то…       — Давай, покажи, как ты любишь папочку, — хрипло дразнится он и хихикает, улыбаясь во все тридцать два влажно блестящих зуба. Острый носок чёрно-белой туфли упирается ей аккурат между бёдер — Харли задыхается, как от ожога, невольно разводит колени шире, прижимается к ней всей промежностью и трётся стыдливо, точно собачонка, выжидательно запрокинув голову и высунув окровавленный язык. Мистер Джей смотрит на неё сверху вниз: выбившиеся волнистые пряди падают на его лицо, зелёные глаза мерцают сквозь них хищно и дико, и этот взгляд возбуждает её до боли. Харли физически больше не может его выносить — и в то же время физически не может от него оторваться, словно держится обеими руками за оголённый силовой кабель, зная, что он вот прямо сейчас её убивает… Её беспомощная жажда и его вызверенная злоба, грязь его слов, опьяняющий запах горячей от похоти кожи, мускусно-тесный, тягучий, пряный, с каждым судорожным, торопливым движением приближают их обоих к такому запределью, куда в здравом уме не попадают, и оба знают, что тянуть больше нельзя, счёт идёт на секунды.       Дверь шуршит по полу за миг до точки невозврата, и в проём высовывается наголо бритая голова Татуированного:       — Эй, сейчас моё время, что за хуйня тут…? — Тэ обрывается на полуфразе с беззвучным «блядь», и его глаза становятся абсолютно круглыми, включая, кажется, даже тот, что выписан в центре его лба.       — Да-да, одну секунду! Мы уже всё! — недрогнувшим голосом насмешливо откликается клоун, отточенным движением свободной руки вынимает из наплечной кобуры револьвер, взводит курок и, коротко обернувшись, всаживает пулю точно в этот изумлённый третий зрачок. Тело валится на пол, Джокер втягивает запах пороха через ноздри, как кокаин, и в ту же секунду, неукротимо содрогнувшись в спине, горячо и сильно кончает своей изогнувшейся кукле прямо на лицо.       Харли видит, как он пытается сдержаться, но всё равно дважды слышит на выдохе предательское, истомное «ммф…» Ей до потери сознания хочется дотянуться до его члена ртом, ощутить его горячую горечь и пульсацию на своём нёбе, в своей глотке, разделить с ним этот кайф и успеть ещё самой запрыгнуть в отъезжающий в Чудо-Страну вагончик, но Джей теряет к ней интерес почти сразу, как только спускает всё до капли, отступает назад на непослушных ногах и падает спиной в кресло, на котором сидел Пингвин. Он запрокидывает голову, удовлетворённо сглатывает — под кожей угадывается скользящее движение острого кадыка — и то ли смеётся, то ли просто жадно дышит с тихим, царапающим «Аха… ха… ха», явно забыв об её существовании напрочь.       Демонстративный, откровенный вид его удовольствия сводит Харли с ума. Она умирает от мучительного желания такой нужной сейчас разрядки, но не может ни развязать, ни вывернуть затекшие болью руки и хнычет, всхлипывает, плачет, тычется жалобно щекой в обивку кожаного кресла, одурело слизывая с неё липкие следы его семени и собственной крови, валяется у него в ногах, словно напрашивается ещё на одну пулю:       — Пожалуйста, кексик, можно и мне…? Я больше не могу, не могу… я хочу тоже… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, любимый, позволь мне или убей…       Она знает, что виновата, и выглядит откровенно жалко, но минуту или две Джокер остаётся непробиваемо глух к её мольбам, брезгливо отпихивая её ступнёй, как надоевшую псину. Сперва он убирает револьвер и расслабленно трёт пальцами переносицу, затем достаёт из нагрудного кармана носовой платок, вытирает руки, вытирает член, неторопливо застёгивает брюки, кладёт ногу на ногу. И лишь после этого обращает на неё внимание, находит её умоляющие глаза своими, наслаждается её видом, её бессилием, лоснится привычной улыбкой.       — Тшш… тихо, кукла, — произносит он вдруг, прикладывая подошву к её губам в знак молчания. — Дыши.       Харли покорно замирает перед ним на коленях, судорожно хлюпая, тянет воздух кровоточащим носом, заново учится чередовать выдох и вдох. Джокер наклоняется вперёд, смахивает пыль с обеих туфель, небрежно отирает этим же платком её безобразно грязное, заплаканное лицо, комкает и туго заталкивает кляпом в её рот. А потом давит ей на затылок, прижимает щекой и грудью к полу, заставляя задрать кверху пятую точку, и… медленно кладёт свою узкую и горячую ладонь между её ног, ровно в эпицентр пульсирующего пожара.       Просто — кладёт. Держит так, даже не шевелясь, наблюдает за её бесконтрольными гримасами, забавляется тем, как её всю трясёт, как она ёрзает, трётся сосками о ковёр через трико, униженно виляет задницей, пытаясь прижаться ближе, но не может. И лишь когда Харли начинает тоненько подвывать сквозь платок от этой инквизиторской пытки, мягко спрашивает, заглядывая в её лицо:       — Значит, говоришь, ты всё сделала?       Арлекинша остервенело кивает, сдавленно мыча через кляп. Её обращённые вверх глаза настолько огромны, что кажется, в них можно запросто упасть и утонуть.       — Мне нужно проверять?       Харли ещё яростнее отрицательно трясёт головой. Тогда мистер Джей задумчиво опускает веки, кидает быстрый взгляд на дверь и говорит с надтреснутой хрипотцой, едва слышно, почти себе под нос:       — Ну ладно. Давай, пока никто не видит… давай, моя дурочка… заслужила. Можно.       Он легонько похлопывает её, как замаявшуюся кобылу, а затем делает средним пальцем всего три или четыре коротких штриха по насквозь влажной ткани, уверенных, с почти болезненным нажимом, вверх-вниз — вот так. Но этого для неё так много, что до отказа заведённая пружина наконец-то слетает, и весь мир вокруг Харли по мановению его руки ослепительно взрывается сверхновой.