Дикая карта

Бедфорд — Стайвесан, Бруклин, Нью-Йорк Клифтон Плейс

Не думай, а следуй, не думай, а слушай… А флейта всё слаще, а сердце всё глуше… «Крысолов» — М.Цветаева

Летний дождь — награда для измождённого города. Каждая капля — влажный поцелуй пыльного асфальтового тела, карминовых кирпичных щёк, восковых изумрудных волос, и пусть на зубах будет скрипеть песок, прохладные губы примут на себя весь жар с привкусом машинного масла, обласкают каждую трещину и выбоину, каждый крошечный лепесток. Харли любила редкие летние дожди за убаюкивающий шорох, за вспененные тёплые лужи и ароматное послевкусие разряженного послегрозового воздуха. Прозрачными пальцами скользя по обнажённым плечам, дождь загнал её в квартиру, но планы взяться за книгу нарушил телефонный звонок, и вот она на другом конце Бруклина за километры от дома стоит в самом центре не самого благополучного района её родного боро. Дождь уже закончился, но она не успела закрыть чёрный зонт, напоминающий костисто-кожистые крылья летучих мышей, чьим единственным украшением был логотип банка, в котором работал её отец — полосы красного и синего цвета, образующие подобие ромба. - Какой элегантный зонт! — проходивший мимо мужчина присвистнул и остановился — так замирает нервная гончая, чующая тёплый дух птицы в шуршащей сухой траве. Чтобы рассмотреть прохожего, Харли пришлось приподнять зонт, отчего капли бисером ринулись назад и вниз, окатывая голые ноги и впитываясь в высокие чёрные гольфы. В её сознании вспыхивают неоновым светом запреты на разговор с незнакомцами. Птица в безопасности на земле. - Ужасная погода, не находите? — мужчина бетонно-серыми глазами прокатился по всей её фигуре от высокого лба до самых невинных туфель «Мэри Джейн» и прищёлкнул языком, как бы понукая невидимую лошадь. Слова его не вязались с действительностью — солнечный луч проложил желтковую полосу света в пространстве между двумя нелепыми собеседниками. — Знаете, что лучше всего делать, когда дождь? — взгляд пружинисто подскочил от лакированных носков к лакированным приоткрытым губам. Харли молчала, заворожённая мягким вкрадчивым голосом, словно флейтой гамельнского благодетеля, и лишь ее ноги чечёточно-нервно подрагивали от случайных капель. Стоит птице поддаться страху и взлететь, её встретит салют из дроби прямиком из пустых глазниц двустволки. - Здесь совсем недалеко есть концертный зал. О, какое там будет представление, вы не поверите, что я вам скажу, — мужчина театрально оглянулся и приложил руку к губам, наклоняясь, вынуждая её податься вперед в немом желании услышать секрет. — Я ведь главный культуролог страны, — произнёс он на выдохе, давая почувствовать запах затхлого помещения с налётом дешевого одеколона. — Можете назвать любой день, любой район, и я с лёгкостью скажу, что идет в театре, кто из знаменитостей и когда посетит наш город, — он широко улыбался, ожидая ответной реплики. Птица взлетает в шорохе собственных крыльев, но дробь бьет мимо. Но он её так и не услышал, потому что кто-то грубо его оттолкнул и рявкнул прямо в лицо: - Иди, куда шел, придурок! — говоривший ещё раз пихнул растерянного мужчину, лицо которого сморщилось, словно у готового расплакаться ребенка, его глаза бешено метались в глазницах, как бильярдные шары после точного удара. — Найди кого-то своего возраста, гондон, — молодой парень сделал угрожающий рывок в сторону «главного культуролога», и тот молча размашистой рысью поскакал дальше, оглядываясь и всё также вращая глазами. Харли медленно закрыла злосчастный зонт и посмотрела на своего спасителя. Пахнет порохом, собака рвёт глотку над упущенной добычей. - Почему, если в радиусе десяти метров есть какой-то ублюдок или маньяк, то он обязательно выберет тебя, Харлс? Тебе так хочется, чтобы однажды отец наблюдал твою мордашку на пакете с молоком? — парень драматично вздохнул, пытаясь выглядеть серьёзным. — По-моему, это называется «виктимность», — он закатил глаза, выдерживая паузу. - Ты тоже в моем радиусе… - И это не опровергает мою теорию, а лишь её подтверждает, малыш. К черту трёп, дай на тебя посмотреть, ну или обними меня уже, я вижу, что тебе очень хочется. Ей и правда хотелось, потому что они не виделись почти всё лето, и много всего произошло с ней, хотя она была уверена, что его ей не переплюнуть, потому что неизменно его истории — самые захватывающие, на грани всех норм и правил, совсем как у её брата Барри. Их не рассказать взрослым, от них печёт щеки, и слёзы выступают на глазах от смеха. Пропитанные сигаретным дымом, пахнущие быстрым сексом, громкой музыкой, заставляющие вибрировать барабанные перепонки, воем сирен оповещающие об опасности, эти полулегальные похождения, приукрашенные и возведенные в степень, Харли обожала. Они дурманили и сладко манили, как самый лучший торт ценой больше сотни баксов за прозрачным стеклом или запретная сигарета, что, кроме горькой тошноты, приносит удовлетворение от сломанной печати эфемерного запрета. Вот она уже льнёт к мягкой чёрной коже косухи, трется о неё щекой, помечая территорию запахом фруктовой жвачки, и закрывает глаза, когда теплые руки притягивают её ближе — всего два глубоких вздоха, и пора выныривать в последождевую реальность. - Как же ты вытянулась за эти два месяца, — парень легко разрывает её объятье, отстраняет от себя и неодобрительно хмурит темные брови. - Томми, ты тоже очень вырос, — Харли легонько толкает его в грудь, ей приходится поднимать голову, чтобы заглянуть в его глаза. - Разговоры потом, а пока встань прямо, — он держит её за плечи на расстоянии вытянутых рук и внимательно изучает обращённое к нему лицо. Они стоят под развесистым деревом, которое отбрасывает рваные тени на одну половину её лица, вторая же освещена выглянувшим из-за туч солнцем. Зрачки съёжились в небольшие чёрные точки, и кажется, что сквозь прозрачную воду радужки можно увидеть все её детские мысли, все наивные желания и бледно-розовые мечты, которые никогда не сбудутся. Полные губы приоткрыты в ожидании — прилежная ученица готова выслушать урок и выполнить любое задание, подтверждением тому служат искры возбужденного азарта, что проглядывает сквозь обманчиво-спокойную предштормовую гладь. Том несильно толкает её, вынуждая отступить на несколько шагов, ему необходима картинка целиком, каждая мелкая деталь и, судя по кривящимся в улыбке губам, ему нравится всё, что он видит. Потому что тонкая белая блузка под джинсовой курткой, прошлогодняя школьная юбка в складочку, гольфы и новенькие туфли создают нужный ему образ. Волосы Харли разделены на прямой пробор и схвачены лентами — черные аспиды в сверкающих зарослях пшеницы извиваются, ложась на плечи. И только сейчас он замечает зажатую подмышкой книгу. - Книга? Я просил по телефону, чтобы ты взяла игрушку. Игрушку, Харли, а не книгу, что тут непонятного? — он резко вырывает вещь. Харли не сопротивляется, лишь смотрит вниз, пытаясь уловить отражение вечернего солнца в луже. Том раздражённо смотрит на обложку, и его брови медленно ползут вверх, высокий лоб прорезают морщины. - Какой, блядь, «Зов Ктулху»?! Ты, что издеваешься надо мной? — он злобно шипит и встряхивает её, как хрустальный шар с искусственным снегом, только вот до Рождества далеко, и Харли тихонько вскрикивает, поднимая глаза. - Том, у меня нет никаких игрушек! - Пусть так, но это ни хрена не повод брать книгу Лавкрафта… Где ты вообще её достала? - Я её одолжила у миссис Грин. - Ты не могла взять «Волшебника страны Оз» или хотя бы леденец на палочке? Слушай, так не пойдёт, ты должна понимать, — он всё ещё сжимает её плечи, но уже не так сильно. — Это же не в первый раз, а ты… — но тут он замечает влажный блеск глаз и морщится. — Ну, не дуйся, прости, что сорвался, — его руки теперь ласково скользят вверх и вниз, останавливаясь на острых локтях. - Но с этим придётся расстаться, — Том резко выхватывает книгу из её рук, и та летит в заплёванный мусорный бак под тихий вздох. - Мне нужно её вернуть, — Харлин делает несколько шагов к мусорке. - Если возьмёшь её — отправишься домой, — он не шутит. Стоит, не двигаясь, но у неё странное чувство, что он в шаге от того, чтобы схватить её за хвосты и оттащить назад. Ей даже хочется проверить эту теорию, но она подчиняется и лишь с сожалением смотрит на книгу, которую стоило оставить дома. Парк Герберт Фон Кинг, на границе которого они находятся, похож на старую бездомную собаку, что следовало усыпить из милосердия. Роль полчища блох неплохо выполняет разбросанный по всей территории мусор; сухие кости переломанных скамеек торчат во все стороны, испещрённые язвами сигаретных ожогов; высохшая трава растёт клоками, и ей бы не помешал хоть какой груминг, будь то полив или стрижка. Харли с любопытством рассматривает похабные надписи на соседних домах под насмешливым взглядом Тома, который достаёт сигарету и красивую серебряную зажигалку — её он либо украл, либо выкупил у наркомана, подыхающего от ломки, за пару баксов. С Томом Волкером Харли знакома с детства, и четыре года разницы в возрасте никогда не были помехой общению, по большей части из-за характера последней: легкости, с которой она ввязывалась в любую авантюру, быстрой обучаемости и восторженного обожания своего наставника. У Харлин был брат, с которым её разделяли более десяти лет, и, глядя на него, ей всегда хотелось «по-взрослому», но получала она только тычки, страшные истории на ночь и благосклонное покровительство. А Том позволил ей быть рядом, видя в ней готовность к любым проказам, бесстрашие и остервенелое упорство в достижении своих желаний. Они взрослели, и в геометрической прогрессии возрастала опасность и возможные последствия их совместных предприятий. Если раньше Харли находилась под присмотром матери, то отец, погруженный с головой в работу, не мог полностью взять под контроль её живую натуру. Кто не содрогается от своих детских шалостей, желая что-то забыть? Возможно, Ник Квинзел сам мог бы поведать не одну постыдную историю своей юности, но меньше всего ему хотелось, чтобы Харли вытворяла что-либо подобное. Тем не менее, полная жажды жизни, чуткая ко всему новому и запретному, она тянулась к Тому, как росток тянется к свету, улыбаясь от просьб «никому не говори» и «это наш секрет», училась лгать и хитрить. Глуп тот, кто верит в невинную божественную природу детей, кто считает их безгрешными ангелами, посланными на страдания и муки, потому что дети — творения природы, как нельзя точно отражающие всю сущность человека. Ими руководят животные инстинкты, и им неведом никакой страх, пока общество не навязывает свои нормы поведения, загоняя в определенные рамки, вынуждая подстраиваться, изворачиваться и приспосабливаться. Ребенок выковыривает глаза лягушке, наблюдая, что же будет дальше; с любопытством топит котенка, не осознавая, что такое смерть и её конечность; трогает свои половые органы, изучая; пытается уничтожить слабого и легко признаёт силу. Он учится и познаёт мир, а ещё смотрит, какая последует реакция. Его ругают, стыдят, бьют по рукам или по заднице, читают проповеди, заставляют следовать правилам, а в итоге он познает ложь, понимает, как скрывать действия, за которыми следует боль — так дикий зверь избегает капкана, однажды в него угодив. К части приходит осознание, что причинять боль, убивать, унижать, ласкать себя — табу, а к части нет. И он продолжит дальше, только уже не будет делать этого на глазах у всех, но будет делать тайно, получая от этого удовольствие. Игры детей часто выходят за общепризнанные нормы, и порой, уже только повзрослев, они понимают, как это было опасно и неправильно. Харлин не была исключением. Например, игра в удушение была их обычной забавой, когда сперва она, а потом и Том клали друг другу на лицо подушку и прижимали её весом своего тела, не позволяя воздуху приникать под неё. В какой-то момент тело, желающее себя спасти и защитить, начинало сопротивляться, но нужно было переждать это мгновение, и тогда белые круги под сомкнутыми веками, взбрыкивающие ноги, зажатые между чужими бёдрами, и давление в грудной клетке отходили на второй план, рождая горячий клубок удовольствия в районе солнечного сплетения, когда наконец-то можно было сухими губами заглотить такой сладкий воздух. Как-то раз в запале, сняв с её лица подушку, позволив сделать один обжигающий вздох, Том сжал её горло рукой, надавливая на гортань, и смотрел в её испуганные огромные глаза до тех пор, пока из них не брызнули слезы. Он отлично знал, как влиять на неё, потому что стоило ему бросить расчётливое сомнение в её способностях, как она готова была лечь под мчащийся поезд, чтобы доказать обратное. Новым витком отношений послужило то, что Том же стал первым парнем, поцеловавшим её. Произошло это поздней весной, буквально перед её отъездом в лагерь, когда они на набережной ели мороженое, и Харли засмотрелась на какую-то страстно целующуюся пару подростков. Она тогда спросила: «Как это у них так здорово получается?», на что Том склонился к ней и, сверля её лицо смеющимися глазами, ответил, что всё дело в практике, и поцеловал в губы. К его шестнадцати годам он обзавёлся не одной подружкой, но Харли знала, что постоянной девушки у него нет, хотя в школе девчонки с ума по нему сходили. Целовал он её нежно, лишь мягко пробуя губы, не закрывая глаз и почти с улыбкой наблюдая ее плотно прикрытые веки и подрагивающие ресницы. Напоследок игриво прикусив нижнюю губу, он сказал: «Примерно так это делается». Сердце Харли колотилось в районе горла, влажные губы подрагивали, а Том просто провёл по ним большим пальцем, стирая свою же слюну, и как ни в чем не бывало продолжил прерванный разговор. Смятенная Харли успела прокрутить этот эпизод в своей голове сотни раз, ещё до того, как отправилась в Хэмптонс. С тех событий прошло чуть больше двух месяцев, и вот они молча идут через полупустой парк, а Харли смотрит, как их тёмные длинные тени сливаются воедино на гравийной дорожке в последних лучах заходящего солнца. - Как провела лето, Харлс? — он медленно выдыхает дым в её сторону. - Отлично, — Харли чувствует колючую неловкость, словно на ней свитер из мериносовой шерсти на голое тело. - Да, слышал кое-что о тебе, — он смеется и замедляет шаг, а потом и вовсе останавливается. Солнце почти село, и откуда-то выплыли не то вечерние облака, не то дождевые тучи, погружая всё в неспокойный сумрак предгрозового напряжения. — При встрече я хотел прокричать тебе «шалом», но тот придурок меня сбил… Ты и Арье Бергман! Никогда бы не подумал, что тебе нравятся курчавые и тощие пожиратели мацы, — нескрываемые насмешка и самодовольство начинали злить Харли. Это ведь её дело, с кем ей дружить, так ведь? - Откуда ты всё знаешь? - Я бы мог сказать, что у деревьев есть уши, но всё проще: Мария Бергман оказалась ужасно болтливой любовницей, а ещё я выяснил, что под своими страшными длинными юбками она не носит никакого белья. Кровь прилила к лицу Харли: она не могла поверить, что миленькая младшая, пусть и на год, сестра её Арье, которая ходила в школу для девочек, делала что-то подобное, ведь ей было всего тринадцать с половиной лет. - Я слышу твои мыслишки, Харлс, так вот, я у неё был не первый. Видимо, это было слишком долгое и жаркое лето... но на то, что её братишка — нецелованный засранец, готов поставить двадцатку, — он мягко рассмеялся и пустил дым ей в лицо. — А ты, я знаю, времени зря не теряла. Недавно встретил Фица… Харли, ты что глаза опускаешь? Да я горжусь тобой, — он опять начал медленно идти, увлекая её в глубь парка. — Оставить малыша Фица на пляже со стояком — вот это славная картина, что скажешь? Эта история должна была остаться тайной, но нет, болтливый ублюдок, чьи родители каждое лето снимали дом в Хэмптонс, чтобы их Фицджеральд-младший «набрался сил и отдохнул», всё выболтал, как на духу. С каждой новостью настроение Харли стремительно падало, а тёмный парк и удушающее предчувствие грозы вызывали тревогу, и она решила спросить о том, что её мучило. - Почему мы в этом районе? - А ты что, боишься? — на этот вопрос Харли готова была ощетиниться и прошипеть отрицательный ответ, но Том не дал ей вставить и слова. - Здесь живут мои новые знакомые, а ты нужна мне, чтобы провернуть наш маленький «фокус». По телефону ты заверила меня, что усердно тренировалась. Я, конечно, не сравниваю твоих прыщавых подружек и ребят из Бедфорда, но ты со мной в безопасности. Мы просто поиграем. Здесь ставки будут крупнее, но, если поможешь мне — всё пополам, как и в предыдущие разы. «Фокусом» Том называл шулерскую хитрость, которую Харли освоила, прочитав какую-то замшелую книгу, которую откопала в школьной библиотеке. Что там делала книга о карточных фокусах и шулерских приемах, Том не знал, но Харли очень повеселила всех на ежегодном рождественском карнавале, показывая простые с виду фокусы типа вытаскивания нужной карты из колоды. Она тренировалась каждый вечер по этой книге в течении трёх с половиной месяцев и достигла потрясающих успехов. В школе такое увлечение не вызвало ни единого упрёка, директор вручила Харлин первый приз и сказала, что талантливый человек талантлив во всём. Том проверил способности девочки примерно в десяти играх, и ни разу её не поймали, к тому же никто не мог и заподозрить, что подобный ангел может сделать что-то подобное. Волкер использовал её внешний вид, как самое лучшее прикрытие, как отвлекающий манёвр, и это срабатывало. Ставки в играх были небольшие, но в тоже время азарт ослеплял. Конечно, он не фантазировал, как они покоряют Лас-Вегас, но успех вынудил его замахнуться на совершенно другую аудиторию. Под страхом смерти он бы не сознался в том, что мандражирует перед игрой, но это было так. Тем временем парк закончился, и они вышли на Томпкинс-авеню, на которой зажглись первые фонари, но смотрелись они ещё очень бледно, слабый свет смешивался с вечерним сумраком. Где-то в отдалении послышался рокот грома, похожий на перекаты невидимой артиллерии далеко за линией фронта, и Харли поёжилась, запахивая куртку на груди. Она думала об отце, надеясь, что в эту пятницу он не решит прийти домой пораньше, но алиби она себе придумала и на всякий случай оставила записку на кухонном столе. Ей хотелось покрасоваться своими умениями, но запал азарта после разговора с Томом пропал, её тянуло вернуться домой и не отвечать на тот телефонный звонок. Молчание между ними было тоже наэлектризованным, и Том сделал попытку снять это напряжение. - Как Барри поживает? — спроси он об этом чуть раньше, Харли с удовольствием бы ему всё рассказала. - У него всё хорошо, но он давно не звонил, — это было неправдой, потому что Харли говорила с ним вчера, но рассказывать Тому ничего не хотела, во всяком случае, не сегодня. К тому же они подошли к нужному дому, что одной стороной расположился на Лафайетт-авеню. Трёхэтажный и исписанный, он ничем не отличался от своих соседей, раскинув остов пожарной лестницы посреди скучного кирпича. Скрипучая металлическая дверь пустила их на тёмную лестницу, и Харли в нос ударил острый запах мочи и кошачьего кала. В подтверждение где-то во тьме вспыхнула пара глаз и тут же пропала. - Нам на второй этаж, — Том перескакивал по две ступеньки за раз, и Харли приходилось спешить, что не мешало ей морщить нос от отвращения. Дверь не была заперта, и они вошли в квартиру. Том знал, куда нужно идти, поэтому они миновали длинный узкий коридор и пошли на звуки громкого разговора. В первое мгновение Харли зажмурилась, потому что её глаза уже привыкли к полумраку, а в комнате, в которую они зашли, горел яркий свет; потом она скривилась от густого сигаретного дыма, который прямо-таки клубился над головами четырех человек; затем зябко повела плечами под перекрёстными лучами четырёх пар черных глаз. - Том, что это за ёбаный детский сад с тобой? — хриплый прокуренный голос принадлежал чёрному как смоль парню, возраст которого Харли не могла определить — ему могло быть от двадцати до тридцати лет. Его белые зубы вспыхивали на чёрном лице, а белки глаз светились, почти как у подвальной кошки, что они встретили. - Инк, дружище, это моя кузина — Харлин, как назло оставили меня нянькой сегодня, — Харли хлопала глазами, поражаясь, как же хорошо Том отыгрывает свою роль. Ей же было не по себе, как, в общем-то, и требовалось по сценарию. Инк и трое ребят на несколько тонов его светлее опять заскользили взглядами по её почти дрожащей фигурке, окутанной дымом, как туманом Они видели испуганную девочку-подростка с двумя хвостами, одетую фактически в школьную форму, прижимающую к груди черный зонт. - От винта, — Инк указал на её зонт и заржал, как умалишенный. Трое его друзей эхом отразили его смех. Харли показалось, что смех — хороший признак, она лучезарно улыбнулась и неловко почесала носком правой ноги левую икру, являя собой очаровательное зрелище беззащитного существа. - Ладно, к черту девку, садись за стол. А ты, — он указал пальцем в сторону Харлин, — посиди тихонько на диване, пока взрослые развлекаются. К ней потеряли интерес, Том пошёл занимать место за столом, и тут была её реплика. Свой голос она слышала как бы со стороны, такой эффект она наблюдала, играя в школьных сценках. Словно её душа отделилась от тела, и она видела себя, всю эту разношёрстную компанию и комнату, напоминающую склад, со стороны. - Мой папа тоже очень любит играть в карты и иногда позволяет мне сдавать, — её голос прозвучал в равной степени капризно, просяще и бесстрашно. Пять мужчин за столом замолчали. - Детка, это покер, а не очко, — Инк держал в руках колоду и ухмылялся. — Эй, Кракен, слыхал, что маленькая леди говорит? — он обратился к тощему парню с безумной прической: голова его была выбрита какими-то волнами. Либо это была задумка стилиста, либо руки его парикмахера бил нешуточный тремор с перепоя. - Хочешь быть дилером? — он поманил её пальцем. — Ладно, можешь попробовать, — тощий встал и поставил ещё один стул между собой и Инком. - Если справишься, будешь дилером этого вечера, — скалился угольно-чёрный. Харли понимала, что это простая удача, они могли и не согласиться, но их тянуло позабавиться над её провалом, это она сразу почувствовала. - Если она будет дилером, как быть с большим и малым блайндом? — подал голос третий игрок. Его шею украшала дутая золотая цепь, а на костяшках пальцев правой руки была татуировка в виде трех семерок. - Заткнись ты, — цыкнул на него Инк и похлопал по сидению стула. - Раздавать будешь по часовой стрелке, первую карту сжигаешь, сдаешь всем по две карманные, потом подскажу, что делать. Ну, держи, — он вручил ей колоду. Харли была очень хороша в тасовании карт. Красное, чёрное, красное, чёрное — мелькание цифр и картинок на белом поле увлекло её полностью. - Ставьте, ребята, — на эти слова тощий по левую руку Харли положил на стол пять долларов, сидящий рядом с ним — десять. - А ты не так проста, как кажешься, да, малыш? — Инк мазнул по ней взглядом. Том, сидевший по его правую руку, сдерживал усмешку. Харли вернула взгляд и начала раздачу: тощий, парень с золотой цепью, парень в бейсболке, Том, Инк. Она пошла на второй круг, и в тот момент, когда она сдала Тому, сильный удар ноги справа обрушился на её стул, и она полетела куда-то назад и вбок. - Объявляю префлоп оконченным, — пророкотал черный. Послышалась какая-то возня и скрип стульев. — Том, если ты, блядь, только рыпнешься, завтра полоски твоей белой шкурки будут развешаны по району. Харли лежала на полу, чувствуя тупую боль во всём теле, не смея подняться, пытаясь понять, что происходит. - Зачем ты это сделал? - Том, ты забористо изображаешь возмущение. Вскройся! Открой свои ебаные карты! — послышалось какое-то почти звериное рычание. - Карманные ракеты, Том. Да, это охуенная удача. Ребята, правда охрененная рука? Ты можешь сколько угодно воротить свою белую лживую морду, я про тебя все знаю. И даже если бы мне про вас не сказали, у меня слух, как у рыси, моя шлюха-мать даже хотела меня отдать в музыкальную школу. Сданные снизу звучат по-другому, — послышался хлесткий звук удара, и Харли вскочила на ноги. Парень в бейсболке держал Тома, а Инк лупил его по животу. Ей казалось, что она попала в фильм или кошмарный сон, потому что всё выглядело нереально-страшно. Из носа Тома змеилась кровь, и голова его как-то безвольно болталась из стороны в сторону, он не мог защищаться и не отрицал их вину. Она отлично понимала, что не сможет ему помочь, её задачей было выбраться отсюда скорее и вызвать полицию. Но стоило ей рвануть в сторону двери, как чьи-то жёсткие пальцы заключили её предплечье в тиски. - Отпусти меня! — она зло дернула руку, но это было совершенно бесполезно, так как силы не были равны даже близко. Этот огромный черный Инк смотрел на неё с высоты своей ярости, вершины своего превосходства и скалил ослепительные зубы. - Думаешь, если ты несовершеннолетняя белая сучка, то я не посмею с тобой ничего сделать? Знаешь, что раньше делали с шулерами? — Харли не знала и знать не хотела, она просто хотела скорее домой. - Отпусти меня, пожалуйста, — она вскинула свои красивые большие глаза, в которых блестели слезы. - А сейчас ты скажешь, что больше так не будешь? — он куражился над ней, сильнее сжимая руку. - Ай, ты делаешь мне больно! — она забилась, как птичка, попавшая в силки. - Успокойся! И посмотри на меня, — безжалостные глаза чиркнули по её перекошенному лицу. — Ты пришла в этот дом под видом ребенка, но вела ты себя не как ребенок, и накажу я тебя соответственно, пошли, — он дернул её, увлекая в коридор. - Эй, Инк, ты там полегче, не покалечь девку! — чей-то голос раздался им вслед, а Харли только сейчас поняла, что серьёзно влипла. - Не бойся, следов я на ней не оставлю, — это он сказал больше ей, чем в ответ, потому что в этот момент заталкивал её в тёмную, заваленную коробками комнату. - Я бы хотел отлупить тебя прямо по твоей маленькой белой заднице, но я же обещал не повредить тебя, поэтому… — он толкнул её вглубь комнаты к окну, и за ним в душном сумраке вспыхнула молния, озаряя его огромную фигуру. К двери прорваться не было никаких шансов. Харли вздрогнула от звука расстегиваемой молнии, который почти заглушил раскат грома. Происходящее казалось все более сюрреалистичным, смазанным, ненастоящим. - Ты хотела быть взрослой, так будь ей… Можешь становиться на колени, — из её горла не выходило ни звука, она словно окаменела и онемела. Это была какая-то неведомая ей девочка, которая опустилась на колени, ощущая ими шершавую поверхность ковролина, какая-то чужачка открыла широко рот. Все чувства, запахи и вкус были у другой неведомой Харли, потому что это не могло происходить взаправду и с ней. Терпеть такое унижение, чувствовать жёсткие чужие пальцы в своих волосах было нестерпимо… И её челюсти резко сжались, как у бультерьера, вцепившегося мертвой хваткой в добычу. Всё произошло очень быстро, она словно вынырнула с большой глубины, и ей даже заложило уши не то от страшного крика, не то от давления крови в голове. Кожа лопнула с треском, который она почувствовала каждым зубом, вгрызаясь все глубже, дёрнувшись назад, она вцепилась в самый край, отгрызая кусок плоти. Хватка ослабла. Её обидчик валялся на полу, агонизируя, как дождевой червяк, разорванный пополам. Она подбежала к двери и заперла её изнутри, потом так же резво вернулась к окну, не обращая внимания на стенания, и опустила раму. Позвонки пожарной лестницы со стоном поползли вниз, и через мгновение она была уже на улице. Ветер усилился, он принялся рвать длинные ленты в её волосах, призывая чёрных змей к полёту. Птица летит к деревьям, её там тяжелее подстрелить. Харли вбежала в тёмный, почти неосвещённый парк под аккомпанемент первых капель и уже знакомыми дорожками прошла его насквозь. Остановилась она только у мусорного бака, где лежала её книга, совершенно нетронутая. Харли вытерла тыльной стороны руки свой рот, чувствуя, что тот весь в крови. Несколько раз она сплевывала пенную розовую слюну, но в голове и теле царили удивительная эйфория и легкость. Смотря на обложку, она улыбнулась, обнажая окрашенные кровью зубы. Ктулху улыбнулся в ответ.