Дикая карта

I built it up and the wolf he came around He huffed and puffed and the house fell down. Elton John — And The House Fell Down

- Давай только быстро. - Дебора, уймись, тут никого нет, а даже если бы и был, что с того? Как будто они не знают, зачем мы сюда бегаем. - Это все SAT — нервы сдают… Скорее бы всё закончилось. - Держи, — темноволосая коренастая девушка протягивает подруге сигарету и быстро ощупывает карманы пиджака: в одном оказывается полупустая пачка «Wrigley’s», во втором — резинка для волос. — Хм, у тебя есть зажигалка? — она нетерпеливо мнёт сигарету между пальцами. У её собеседницы дела обстоят лучше — через мгновение они почти синхронно жадными ртами втягивают в себя дым. - Знаешь, у кого действительно нервишки шалят? - Догадываюсь, — Дебора выдыхает колечко дыма, наблюдая, как оно медленно тает. На улице нет ни дуновения, их пиджаки легкомысленно распахнуты навстречу жаркому солнцу. — Кстати об этом — её папаша опять на всех передовицах, — с зажатой между зубами сигаретой она лезет в сумку, испещрённую крикливыми монограммами, и достает газету. - О, «WSJ» придерживаются заданного темпа: одна статья в неделю про «мистера Q» на протяжении девяти месяцев, но теперь хотя бы не на первой полосе. Пора бы абортировать этого ребенка, — пепел падает на фотографию мужчины, закрывающегося рукой от вспышек камер. - Не обольщайся, Кармен, этот процесс потом будут изучать в Гарварде, вне зависимости от того, как он завершится. Кстати, в «The Times» он сегодня был на первой полосе, потому что его выпустили под залог, ты почитай, — Дебора застегнула сумку, сделала ещё одну глубокую затяжку и потушила окурок о стену. - Ха, ему теперь нельзя покидать остров. Это хорошо, что он на Манхэттене, тут всю жизнь можно прожить, не выезжая. Везёт же изворотливым говнюкам, мог схлопотать домашний арест, но нет, мы ещё прочитаем на следующей неделе, как он ужинает в «Masa», — вторая порция пепла опадает на ощетинившиеся черные буквы: «Заместитель финансового директора «Bank of America» отпущен под залог». - И все же ей повезло, правда? - Чем же? Твой отец был на апрельской обложке «Forbes», — Кармен кинула окурок на землю, тот вспыхнул предсмертными искрами, но алая подошва тут же растёрла его в труху. - Да я не об этом, а о том, что она всё же почти закончила нашу школу, скоро получит свой блестящий аттестат, и возможно, мы встретимся в коридорах Колумбийского. - In lumine tuo videbimus lumen. А вообще не дай Бог, это же альма-матер моего отца, ты знаешь, — Кармен достает вторую сигарету, предлагает подруге, но та отрицательно качает головой, подумывает завязать. С понедельника, конечно. - Согласна, вряд ли из неё получится хорошая львица, но если и не «Лига плюща», то что-то из «Семи сестер» точно. - Нет, Дебби, их счета арестованы, возможно, придется съехать из своего гнёздышка на Парк-авеню, к тому же почасовые ставки юристов «мистера Q» могут поспорить со стоимостью твоей сумки. - Тебе виднее, но раз есть деньги на залог, наверное, не всё так плохо. В любом случае, она сможет претендовать на стипендию, это ведь не первая и не последняя история на Манхэттене, когда воспоминания пойдут с молотка на «Sotheby’s», — Дебора любуется на свои яркие ногти, отражающие солнечный свет, и позвякивает шармами Tiffany. - Ой, ты меня насмешила, о чём ты говоришь, это же не «старые деньги», а нувориши — ни за одно их воспоминание не дадут и цента, даже на «eBay», — Кармен презрительно фыркает, ей-то есть чем гордиться: на её мизинце фамильное кольцо, своих предков она может перечислить до времен первого пришествия Христа, таких в этом городе по пальцам перечесть можно, но она одна из них — первосортные сливки наивысшей жирности. - А что она на прослушивании устроила? Ты хотела мне рассказать, но в столовой было так шумно, — любопытные зелёные глазки в пушистом обрамлении искусственных ресниц прищурены от солнца, Дебби жалеет, что оставила очки от солнца в классе, это ведь первопричина «гусиных лапок», поэтому она поворачивается к свету спиной. - Ты же слышала, что мы планируем поставить спектакль по «Эпохе невинности»? Я ничего не хочу сказать про её актерский талант, она действительно хорошо играет, это я готова признать. Мисс Шеридан предложила ей сыграть Мэй Уэлланд, но, конечно, она пришла пробоваться на роль Эллен Оленской, должно быть, книгу в руках не держала и только фильм смотрела, в котором всё с ног на голову перевернули. Эллен была темноволосой, а Мэй — блондинка, но ей невозможно было это доказать. Тогда она просто ушла, отказавшись, считай, от главной роли, спесивая дурочка, — дым тянется призрачной дорожкой вверх от розовых презрительных губ. Кармен Альварес де Толедо курила, как в последний раз, и врала, глядя в глаза подруге, потому что пробы прошли несколько не так, как она говорила. Харлин Квинзел действительно пробовалась на роль Эллен, и её попросили сыграть сцену в карете, где графиня и уже женатый Арчер мучительно хотят быть вместе, но выхода для них никакого нет. Порывистый поцелуй, слова, возвращающие к реальности, растерянная безысходность и болезненная гордость шли из самого сердца Харли, поэтому за ней следили, замерев и затаив дыхание, все пришедшие на пробы. В завершении она обратила свое лицо к собравшимся в зале — оно блестело от слёз, и это было сильно, но не настолько сильно, чтобы заставить Кармен смириться. Она тоже разыграла эту сцену, но, увы, с куда меньшим успехом. Мисс Шеридан сделала пометки в своем блокноте и объявила, что результаты проб вывесит завтра на стенде. Кармен дождалась, когда зал опустеет, и подошла к художественному руководителю. - Мисс Шеридан, я бы хотела с вами поговорить о распределении ролей. - Слушаю тебя, Кармен, — женщина нетерпеливо посмотрела на неё. - Я знаю, что на роль Эллен вы выбрали Харли. - Кармен… — мисс Шеридан неодобрительно нахмурила брови. - Подождите, дайте мне сказать. Да, она хорошо справилась, но есть одно маленькое «но» — совсем скоро она покинет эту школу. С другой же стороны, на следующий год сюда поступят мои братья. Мисс Шеридан, вы понимаете, о чём я говорю: наша семья всегда с радостью вкладывала сюда определённые денежные средства. Новые теннисные корты, реконструкция бассейна… Именем моего отца назван целый корпус нашей школы, а отца Харли в ближайшее время не ожидает ничего хорошего, вы просто подумайте об этом… — она говорила, как расчетливый делец, а не как девушка семнадцати лет, эти умения уже проросли в ее спинной мозг, до отказа заполнили каждую клеточку тела. Смущение не окрасило ее щёки, голос был ровный и спокойный, она не втягивала голову в плечи и уверенно смотрела в глаза преподавателю. На следующий день её имя красовалось самым первым в списке, а Харли не явилась на репетицию. Кармен ненавидела Харли, которая хорошо училась и брала все призы в спорте. Пожалуй, всё это она могла бы стерпеть, но помимо всего прочего та как магнитом притягивала к себе всех парней. Ну почему они велись на эту приторную классику: светлые длинные волосы, прозрачные глаза и полные губы? Кармен не видела в этом ничего особенного, потому что, когда она проводила лето в Ньюпорте, почти каждая встречная девица выглядела так же, и это было скучно. Кармен никогда не стремилась понять, что же скрывается за этой ангельской внешностью. Она подмечала лишь то, как на игру Харли в теннис сбегались посмотреть капитаны всех спортивных команд школы. Она порхала по корту, иногда мазала, смеясь своей неудаче, потом звонко отбивала особенно сложную подачу. Кармен завидовала этой природной грации, которая словно не требовала никаких усилий, ей было невдомёк, что за этим стоят годы усиленных ежедневных тренировок, сотни синяков, слезы во время растяжек, ранние подъемы, тяжелый труд и железная воля. - Да и чёрт с ней, кому какое дело, будет она там играть или нет. Верно? — Дебора отвлекла её от размышлений. - Конечно! В общем-то, что с неё можно взять, Бруклин никакими средствами не вытравишь, как и её акцент... А ещё я где-то прочитала, что её мать была танцовщицей, приехала из какой-то дыры в Луизиане, должно быть, первоклассно ноги раздвигала, — Кармен хрипло рассмеялась, давясь сигаретным дымом. - Я бы на твоем месте заткнула свою гнилую пасть, — голос, раздавшийся за спинами Кармен и Деборы, заставил их вздрогнуть, и они обернулись к солнечному свету в вихре сигаретного дыма и распущенных волос. В золотом сиянии стояла Харли с перекошенным от злобы лицом. Первое удивление схлынуло, Кармен, сощурив глаза, смотрела на это неожиданное явление. Она, словно Антей, питалась силой этого многоликого острова, земля Манхэттена была её землей, не было ни одной причины бояться этой тонкой девчонки, мечущей глазами молнии. - Не думаю, что дочь вора может указывать мне, что я должна делать, — она пальцем стряхнула пепел и хотела сделать очередную затяжку, с наслаждением наблюдая, какой холодной яростью наполняются аквамариновые глаза. Дебора же уловила перемену раньше подруги. Что-то во взгляде Харлин заставило её вздрогнуть и отступить на пару шагов, и совершенно вовремя, потому что та молча бросилась вперед. Пусть брехня останется собакам, в этот миг она была волчицей. Ненамного выше, в разы тоньше, но более развитая физически, Харли повалила Кармен на землю одним мощным толчком. - Слезь с меня!!! — визжала Кармен, не в силах совладать с оседлавшей ее девушкой. — Твоему папаше не поздоровится! — она попыталась схватить Харлин за волосы, но удалось вцепиться лишь в плечи. - Возьми свои слова назад, — шипела потерявшая ощущение реальности Харли, не реагируя на впившиеся в руки ногти, боли она не чувствовала. - Дебби! Позови кого-нибудь! — взвыла Кармен. Дебора, стоявшая в растерянности, боявшаяся подойти к Харли даже сзади, отмерла и бросилась прочь. Харли склонила голову, немного нагнулась, и Кармен стало не по себе от острых льдинок, царапавших ее лицо. В следующий миг блондинка вцепилась в чёрные волосы и резко потянула их назад, наматывая жёсткие пряди на руку, а второй обхватила открывшееся горло. Да, в мире дикой природы никогда нельзя подставлять врагу свое горло. Из глаз испанской аристократки хлынули слезы, рот некрасиво распахнулся, крик полетел над школьным двором подбитой птицей. - Я никому не позволю говорить такие вещи о моих родителях, — Харли смотрела в искажённое судорогой лицо и нагнулась еще чуть ближе над открытым ртом. — Просила же тебя пасть заткнуть, — она харкнула прямо в рот Кармен, растягивая в улыбке влажные губы. Та забилась под ней, пытаясь вырваться и ослабить боль в голове, давясь чужой слюной и рыдая от злобной безысходности. Харли сильнее тянула за волосы, подрагивая от эмоций, ослеплённая желанием причинить настоящую боль. — А сейчас я тебя проучу, — Кармен испуганно разомкнула опухшие глаза, потому что Харли отпустила её горло и вытащила из кармана пиджака зажигалку. Последовал металлический щелчок, и вспыхнуло пламя. Это была та самая серебряная зажигалка Тома, которую он подарил Харлин после их неудачной игры в покер. Он отдал её в ювелирную мастерскую, где попросил нанести на гладкую серебряную поверхность все четыре карточные масти, только вот эмали не соответствовали действительности. Харли тогда с любопытством уставилась на чёрное сердце и алые пики. Том объяснил смысл изображения: «Когда ты смотришь на этот рисунок, то пики кажутся тебе червами, а червы — пиками, потому что ты привыкла к этому. Но частенько всё оказывается не тем, чем кажется, и вместо того, чтобы смотреть — надо видеть». - Что ты собираешься делать? — жертва косилась на пламя. — Ты с ума сошла, Харли? Отпусти меня сейчас же! - Ну, да. Отпущу, только дам тебе почувствовать, как пахнет паленая свинья, — Харли допускает промах, наклонившись. Кармен наконец-то смогла воспользоваться тем, что лицо врага оказалось ближе, руки-то её были свободны. Квинзел почувствовала, как её чиркнуло по щеке кольцо, а потом пальцы Кармен оказались в её волосах, словно в попытке содрать с нее скальп. Клубком ног и рук, выдирая друг другу волосы, они покатились по земле, издавая жуткие звуки, как две дикие кошки. Харли рвала ногтями, пинала ногами, она была в шаге от того, чтобы укусить противницу, вцепиться в открытый участок кожи зубами. А потом все резко прекратилось, потому что кто-то схватил и оттащил Харли за шкирку. Находясь в состоянии, очень близком к аффекту, она попыталась освободиться от пиджака, продолжая издавать какие-то звероподобные завывания, её жгучее чувство мести было не удовлетворено. - Харли! — её с силой встряхнули за плечи, в то время как Дебора поднимала с земли Кармен, грязную и рыдающую, совершенно не похожую на принцессу огромного острова. Харли со злорадным удовольствием видела, что от её былой насмешливости не осталось и следа, и всё это было бы чудесно, если бы к ней не стало возвращаться осознание действительности, того, что она натворила. Человеком, оттащившим её, оказался охранник — видимо, это был первый встречный, которого смогла позвать на помощь Дебора. Он заломил ей руку назад, как отпетой преступнице, и толкал в сторону главного входа. Во дворе почти никого не было, уроки закончились, и в школе остались лишь ученики, желавшие дополнительно позаниматься или участвующие в постановке театрального клуба. - Гарри, отпусти меня, я сама пойду, — обернувшись на своего конвоира, хрипло прокаркала Харли. Тот освободил руку, но взгляд его был настороженным и осуждающим, как если бы он верил в возможность побега. - В этот раз ты выговором не отделаешься, — они вошли в прохладный холл с бесконечными глянцевыми полами. Харли отлично знала, куда он её ведет. Позади в отдалении слышались всхлипы и торопливый успокаивающий шепот — подружки шли туда же. *** Девять месяцев назад в Нью-Йорке разорвалась бомба под названием «отмывание денег в Банке Америки». Прошло уже порядочно времени, но Харли все острее чувствовала взрывные волны, исходящие от этого расследования; рябь и круги на воде грозились вылиться в настоящее цунами, которое накроет их с отцом с головой. За последние несколько лет её жизнь претерпела огромные изменения: повышение отца, переезд в другой район, старшая школа, полная смена окружения, новый тренер по гимнастике, новый стиль жизни. Харли была достаточно равнодушна к материальным благам, ей всегда хватало того, что у нее было; ее не терзали желания покупки новых платьев, туфель, телефонов, ей никогда не было важно, где человек учится, отдыхает, на каком автомобиле передвигается, кто его родители. Но именно в такой мир ее окунули с головой, как в бассейн с ледяной водой, естественно, это сбило её дыхание и дезориентировало, но нужно было барахтаться, если она хотела выжить. Отец желал одеть ее, как фарфоровую куклу, периодически заглядывал в её глаза, ища там одобрения и выражение счастья, мечтал дать ей первоклассное образование, ввести её в круг людей, наделенных невероятной властью. Харли обзавелась неубиваемыми сумками из канвы, туфлями с алыми подошвами, новенькой кредитной картой, но вынуждена была отказаться от родного района, друзей и людей, которые искренне принимали участие в её жизни. Конечно, отец её любит — это она повторяла, как мантру перед сном, потому что больше ничего и не оставалось, — только к этой молитве добавились таблетки, помогающие бороться с нарушениями сна, которые выходили за понятие обычной бессонницы. Таблетка-другая, и она могла отключиться хотя бы на время, не чувствуя осуждающих взглядов одноклассников, не скрываясь от жадных до крови репортеров, а что прекраснее всего — не думая о том, что же будет дальше. Харли сидела в кабинете директора. В этой большой и светлой комнате она была частым гостем, особенно в последнее время. И почему в учебных заведениях отменили порку? На её заднице уже давно бы не осталось живого места, а пальцы были бы переломаны ударами линейки. Эти увечья стали бы прекрасным украшением, она бы носила их с гордостью, она бы полюбила свои скрюченные посиневшие пальцы, ведь порой она была в шаге от того, чтобы самой их себе переломать. Том Сойер позавидовал бы её способности оставлять все границы, барьеры и заборы условностей позади. Выпори они её как следует, возможно, тогда она бы смогла почувствовать, что вынырнула из бассейна, кишащего мерзкими тварями, скрывающими звериные оскалы за отбеленными улыбками и подтачивающие свои когти изящными пилочками. Но они упорно не желали изобличать себя, поэтому никакой порки — только разговоры по душам и осуждающие взгляды. Девушка скользила взглядом по светлым стенам, увешанным дипломами и грамотами, по сияющему полу, строгой мебели и думала о том, какие последствия может повлечь её поступок. Кармен устроила настоящую сцену, играя куда лучше, чем на пробах, поэтому директор, Дебора и охранник повели её к медсестре, чтобы проверить, нет ли повреждений, а Харлин оставили запертой в кабинете, как настоящую преступницу. В ней боролись два сильных противоречивых чувства: с одной стороны, она жалела о своем поступке, но с другой стороны, понимала, что поступить по-другому просто не могла. Ей жизненно важно было стереть гадливые усмешки с их лиц, заставить сожрать и подавиться своими лживыми словами. О поступке она жалела лишь в свете возможного наказания, ругая себя, что делала все открыто, ослеплённая злостью. Маленькая зашоренная лошадка. Почему она не имела права наказать обидчика, почему всё было так сложно? Сотни запретов набатом гремели в её голове. Мораль, закон, ответственность, санкции, последствия, долг, обязательства — все эти понятия скручивали её руки, лупили её по щекам, одёргивали, заставляли затихнуть, свернуться в клубок и ждать наказания. Была ли правда на её стороне? Имела ли она право судить и выносить наказание? Часы мерно отсчитывали секунды, те складывались в минуты, и чем больше их проходило, тем дальше она была от утвердительного ответа. Ей страшно захотелось закурить, но сигареты были в сумочке, при ней осталась только злосчастная зажигалка, которую, скорее всего, попробуют у неё отобрать. В это время, пока она сидела в полной тишине и одиночестве, Кармен, она была уверена, изливает все подробности директору и медперсоналу. Харли нервно ёрзала на стуле, кусая губу — будет ужасно, если она нанесла ей какие-то увечья. Хотя именно этого она и хотела, но это было страшно. Страшно было признать, что она желала причинить реальную физическую боль живому существу. Человеку. Это была не самооборона, её жизнь не висела на волоске, она могла просто развернуться и уйти или попробовать посостязаться в красноречии, в конце концов, показать ей фак и послать к черту. Но желание расправы захлестнуло её жаркой тёмной волной, не оставив никакого выбора. Отца только сегодня выпустили под залог, а она ставила под угрозу своё будущее, как будто ей нравилось балансировать на самом острие ножа. Сама она себя чувствовала так, будто её как следует поваляли по земле, в общем-то, так оно и было. Еще и колени саднили. Она посмотрела вниз и с удовольствием уставилась на длинные алые подтёки почти застывшей густой крови, спускавшиеся до самых щиколоток. Прекрасное искупление за проступок. Она пришла с войны, и её стяг был заляпан кровью, так первобытно просто — совсем не в духе этого лживого мирка. Единственным живым и осязаемым в данных момент была боль в теле от падения и кровь, которая всё же никак не могла замарать сверкающий паркет и осквернить священную чистоту. Кровь уже остановилась, но ссадины были глубокими, и их не мешало бы промыть. Эти мысли прервал щелчок замка, и Харли села ровнее, так, словно черти тянули её за хвост, вынуждая держать спину и вздергивать подбородок. Но конечно, это были не черти, ведь те бы с хохотом увлекли её вниз. Мисс Локхарт была под стать своему кабинету: вылизанная и стерильная. Её лицо, отполированное алмазной крошкой, мягко отражало свет, но, пожалуй, слишком много в её крови было нейротоксина — оно напоминало маску. Светлые волосы были убраны в низкий узел, но сейчас из него выбилась прядь, которую женщина нервно заправила, зайдя внутрь. Она посмотрела на идеальную осанку нарушительницы спокойствия, на её растрепанные длинные волосы, пыльный пиджак и тяжело вздохнула. Эту занозу требовалось извлечь как можно скорее, пока не пошло нагноения, и зараза не попала в кровь. - Харлин, я даже не знаю, как начать разговор, — она опустилась в кремовое кожаное кресло, и Харли пришлось посмотреть в светло-голубые водянистые глаза, — это вышло за грань, — молчание директор приняла за согласие, поэтому продолжила. — Я попыталась выяснить у Кармен причину твоего… — она замялась, ища подходящие слова, — срыва. Это из-за постановки? Мисс Шеридан утвердила тебя на главную роль, но ты почему-то отказалась, а потом я узнала, что роль, которую ты хотела, получила Кармен. - Нет, это не из-за роли. - Тогда почему ты отказалась? - Потому что эта роль мне не подходит, — Харли была несколько удивлена течением разговора, она ожидала другого. - Но ведь в этом и прелесть актерства — быть тем, кем ты не являешься. Неужели все роли, которые ты исполняла раньше, полностью отражали твою личность? - Да, вы правы, причина не в этом. Я отказалась от этой роли, потому что Кармен получила свою лишь по той причине, что её отец отгрохал целый корпус этой школы, а в следующем году он, должно быть, построит посреди двора вертолётную площадку, чтобы его сыновья могли добираться сюда без пробок. Так ведь? — Харли перевела дыхание. Кондиционер нагонял прохладный воздух, холод исходил от полированных столов и белоснежной кожи мисс Локхарт. - Харлин, этот год был очень непростым для твоего отца и тебя, а ты отлично постаралась, чтобы он был непростым и у меня, поэтому не нужно кидаться обвинениями в предвзятости. Учебный год почти закончен, тебе осталось сделать маленькое усилие, и ты будешь вольна делать всё, что тебе угодно. Но ты с поразительным упорством расшатываешь все вокруг. Я говорила с нашим психологом насчет тебя, она сказала, что это твоя защитная реакция на скандал, но милая, ведь никто не виноват, что твой отец оказался втянут в эту тёмную историю, — она изящно пожала плечами, как бы говоря: «Твой отец преступник, то посмотри на себя… Для кого он старался?» - Слава Богу, Кармен не пострадала, но всё могло обернуться иначе. Я отстраняю тебя от занятий до конца недели. Мне нужно будет встретиться с её отцом, надеюсь, что всё это не обернется иском, — мисс Локхарт потирала виски, словно у нее разболелась голова. Угроза возможного иска клубком холодных змей зашевелилась в желудке Харли, её запал окончательно пропал. Она собственными руками вредила себе и отцу. — Харлин, иди домой, я свяжусь с твоим отцом сегодня. В школу можешь вернуться в понедельник, если мне удастся всё уладить. Мисс Локхарт не особо заботило благополучие черной овцы, каким-то чудом попавшей в её золоторунное стадо. Но скандала она не допустит ни в коем случае, тем более что совсем скоро эта неликвидная опозоренная овечка перестанет быть её заботой. Пожалуй, у Харлин и были задатки, чтобы вписаться в стадо: подходящая внешность и незаурядные таланты, но никакие успехи не могли сгладить непокорность, задорное насмешничание и самое главное — грязный мерзкий скандал с отмыванием денег. Таких ломают об колено, но Харли никак не хотела ломаться, она гнулась, как ивовый прутик или молодая лоза, назло всем проповедям, всем их тщетным стараниям и благим намерениям. В любом случае мисс Локхарт знала, что в свете новых событий жизнь маленькой бунтарки будет далеко не сахарной, лишь бы эта жизнь была подальше от её овечек, украшенных разноцветными розетками благородного происхождения, озарённых золотым сиянием огромных капиталов, удачных вложений и безупречных репутаций, как прожекторами на выставке племенного скота. Пыльные пиджаки, спутанные волосы и разбитые колени никаким образом не вписывались в это общество. *** У её дома голодными акулами кружили репортёры, потому что чуяли раненых пловцов, заплывших в чужие тёмные воды. Харли быстро выскочила из такси, и щелчки затворов камер выстрелами всколыхнули горячий воздух. Подбежавший швейцар заслонил её от жгучих вспышек, а потом распахнул перед ней дверь. Ну чем она не звезда Голливуда? Завтра они напечатают, что её пиджак от «Gucci» отлично сочетался с юбкой «J. Crew», только вот бледное злое лицо все портило… Ах, бедняжка. Харли быстро преодолела богато отделанный холл с белыми орхидеями, мраморными полами и всеми возможными атрибутами роскоши. Лифт бесшумно поднял её в своей зеркальной утробе на самый последний этаж и услужливо распахнул двери, совершенно бесчувственный к её страданиям. Зайдя в квартиру, Харли окунулась в привычную тишину, вслушалась в бездушное немое жерло слишком огромной для двоих квартиры, поняла, что отца нет дома, и с беспокойством посмотрела на часы. Ему ведь нельзя покидать остров — он жалкий пленник, прикованный к скале, только вот не за благие намерения его покарали боги, и всё только начинается. Открыт сезон охоты на хитрых лисов, которые одурели от власти и денег. Вот они несутся по чернотропу или заснеженной земле, но никуда им не скрыться от аудиторских капканов, двустволок следователей, свирепого лая прокурора, красных флажков расследования. Охота в самом разгаре, и загонщики в алом прелом азарте палят наудачу и пока мажут, но лисице не уйти от преследователей — слишком яркий у нее мех, слишком много следов она оставила. Харли стоит на краю поля, по которому загоняют её отца, слышит улюлюканье, крики «ату!» и выстрелы, но сама также зверино боится, не смеет и шага ступить за флажки. Dura lex, sed lex, как говорится. И она не является ни свидетелем, ни соучастником, ни ответчиком, но до неё доносятся все звуки, её ноги топнут в грязи, и ей никогда не развидеть предстоящей расправы, ведь гончие прыгнут, обязательно прыгнут, и лис долго еще не сможет пробежаться по полю, потому что окажется за решеткой. Харли нервно меряет пространство шагами, но никакие лихорадочные движения, никакие искусанные ногти и губы никогда за всю историю сотворения мира не смогли поторопить время. Поэтому она ложится на бархатную кушетку, как есть: в своем грязном пиджаке, в пыльной обуви, разметав длинные светлые волосы по винному полю. Ей хочется принять таблетки, но в последнее время они плохо справлялись со своей обязанностью. И она ещё не знает, ошибочное назначение тому виной, или её бессонница переходит на какой-то другой, неподвластный химии уровень. Харли хотела записаться к врачу, чтобы ей выписали что-то посильнее, но тогда её опять отправят к психологу, потому что терапевт не может найти физиологических причин ее мучений, и эта перспектива отбивала всякое желание. А ведь невозможность спать — пытка. Просто лежать, распахнув глаза, и смотреть в темноту, ждать, когда наступит утро. Но утро не наступает, ночь длится бесконечно долго, не позволяет прийти рассвету, гасит и душит солнечные лучи, и можно хоть до одурения смотреть во тьму, рассвет не приблизится ни на йоту. Вчера она заступила за границу своего расстройства, когда, будучи одна дома в выходной, не имея никакого желания куда-то выходить, прилегла днем в измождённом желании поспать. Выпив две таблетки, она провалилась в воронку беспокойного сна, но быстро проснулась — перед глазами пылала огненная решетка исполосованных, изрубленных солнечных лучей закатного солнца с черными провалами теней от жалюзи. Эта решетка покачивалась и подрагивала, но не это было страшно. О, нет. Из угла комнаты появилась фигура: сгусток тьмы, завёрнутый в погребальную ткань с капюшоном, как у назгула. Харли лежала на спине и была так испугана, что сердце заставляло матрас под ней вибрировать, но даже этот смертоподобный ужас не был так непостижим, как невозможность пошевелить ногой или рукой. Безвольно парализованное тело не могло двинуть даже пальцем, когда хотелось бежать во всю прыть, когда хотелось орать во всё горло. Что-то давило на грудь, чёрная тень приближалась, она протягивала к ней чёрные пальцы, желая коснуться. Вечность, облечённая в адский страх, холодным потом струилась по шее, но в одно мгновение всё испарилось: исчезла тень, и давление на грудь пропало. Хватая воздух, как спасенный из пучины человек, Харли вскочила и побежала прочь из комнаты. Шатаясь, она хваталась за стены и вытирала пот со лба, пытаясь понять, что же с ней произошло. Перед глазами плясали огненно-чёрная зебра теней от окна и тёмный выродок, пришедший из ниоткуда. Одна мысль была страшнее другой: передозировка, сумасшествие, галлюцинации. Лихорадочная дрожь приподняла волоски на коже, озноб страха и усталости корёжил тело, заставляя его согнуться в поиске какой-то защиты, обхватить собственные колени и заплакать, вызывая сладкое облегчение. Непослушными пальцами Харлин вбила симптомы в поисковик и к своему удивлению обнаружила логическое обоснование своего недуга: сонный паралич. Сотни людей писали о подобных «видениях», и все эти несчастные долгое время были лишены возможности нормально спать по совершенно разным причинам. «Я не сошла с ума» — повторила она вслух несколько раз, а потом облегчённо разрыдалась, наполняя пустоту непривычными звуками, отлетающими от мебели и стен, как теннисные мячи, по которым она так искусно лупила на корте. Звуки шагов вибрацией отдались в её обнажённых нервах. Не нужен ей сон и покой, нужно, чтобы стих звук горнов, и поле опустело, чтобы тихо падал на него снег, заметая чёрные тропы вывороченной, раненой земли. Растрёпанная и истерзанная, нервным стремительным скачком она оказалась в холле, скользя по холодной плитке и почти падая на шахматную доску мрамора. - Харлин, — оклик, звучащий манком для ослеплённой птицы в сезон гона. - Папа, — хриплый шёпот больного ребенка сухими губами. Харли крепко обнимает его, не замечая ничего вокруг, но через мгновение отстраняется. - Барри! — она кидается в объятия брата, не веря, что он тоже здесь. Он пахнет сигаретами, совсем как отец, и этот запах до слёз щекочет горло. — Ты ездил его встречать и ничего мне не сказал! — теперь уже их двоих она сжимает в объятьях и смеётся. — И ты, ты… Ты покидал остров, папа! - Не беспокойся по пустякам, я здесь, и всё со мной хорошо, — Ник гладит её по волосам и улыбается, но неужели он не понимает, как тяжело ей дается его арест, неужели для него это всё забава и игра? Они проходят в гостиную, колоссальное помещение с панорамными окнами, и Харли замечает, как озирается Барри — здесь он ни разу не был. Он — редкий гость, шлюпка, что прибивается к берегу только в шторм или на Рождество, живёт своей неведомой жизнью, поэтому Харли напрягается. Что заставило его приехать? Неужели эти бесконечные статьи или что-то похуже? Между ними матовая льдистость стола, костяной фарфор и напряжённое молчание — не просто так они сидят, как на заседании совета директоров, вытягивая позвонки и нервы друг друга. - Харли, милая, — отец ловит её взгляд. — Мой запрет на передвижения… он грозит перерасти в кое-что более серьёзное. Понимаешь, сейчас такая ситуация… Адвокаты делают всё возможное, но скорее всего…  - Папа! — ее душит этот тон для ребенка, которого боятся ранить. - Харли, не перебивай, пожалуйста, мне и так тяжело говорить. Тебе в сентябре поступать в университет, я хотел, чтобы ты закончила Гарвард и… — он сглатывает и подносит к губам чашку с кофе. — Это пока невозможно, но я направил твой табель, тебя даже без результатов SAT готовы взять! Харли, тебе предлагает стипендию неплохой университет, они заинтересованы в таких учениках, у них очень хорошая спортивная команда. Список твоих побед их просто поразил, родная, — Харли смотрит сквозь него, сквозь прозрачный воздух, пропитанный запахом кофе, она словно спит наяву. Слова долетают издалека с лёгким эхом. Её рука ползет под стол, опускается на колено, покрытое коростой засохшей крови. Короткие ногти с приятным хрустом сдирают корочку, чувствуют тёплую влагу, то, как она горячо и быстро скользит по ноге. Скошенный взгляд вниз — и она следит, как капли марают светлую кожу. Обувь валяется рядом, и кровь впитывается в светлый ковер — это отрезвляет. Легкая боль выдёргивает и спасает, заставляет вынырнуть, рушит ватную стену нереальности. - И где же этот университет? Отец протягивает бумагу с офертой, а брат прочищает горло. - Харли, это Готэмский Университет. *** Международный аэропорт Арчи Гудвина в Готэм-Сити встретил её ночью, хотя прилететь она должна была днём. Сказать, что последние недели лета были безумием, это не сказать ничего: в воспалённом угаре паковались вещи, собирались какие-то документы, всё время было наполнено трелью звонков, беспокойными метаниями по дому, поездками по городу и другой подобной суетой. Это были её последние дни в Нью-Йорке, её родном городе, который она любила и ненавидела в одно и то же время. Харли удалось съездить в Бруклин, там всё было, как она помнила, и даже пушка была на месте, только вот в их квартире давно жили какие-то чужие люди, уже они смотрели по вечерам на её любимый мост; супруги Грин переехали к сыну после того, как у миссис Грин обнаружили рак; Арье — её первая любовь — сгинул в Уильямсбурге и, наверное, носил этот страшный меховой штраймл; Том после школы уехал в Готэм, как и её брат, вестей от него никаких не было, даже его родители слабо представляли, чем он там занимается. Она сидела, оседлав пушку, заката не было видно из-за туч, но мост так же величественно смотрелся на фоне серого неба. Это последнее воспоминание о городе было грустным и тяжёлым, там остался её отец, которого ждало тюремное заключение, там осталось её детство, её первая любовь, её глупые шалости, там за завесой облаков в закатном сиянии ей махала задорная малышка Харлин. Прощание с отцом вымотало её, словно вся она осталась мокрым отпечатком на тонкой ткани его рубашки, когда прижалась к ней заплаканным лицом в последний раз. И дом рухнул: его покосившиеся стены сложились внутрь, крыша обвалилась, провалы лестниц вели в никуда, слепые окна осколками выбитых стекол пялились в темноту. Что его разрушило? Сухие уродливые корни экзотических орхидей? Визгливый крик ненавидящей её директрисы? Свирепая охота на алчных лисиц? Карточный домик разрушился от неловкого движения, фигурки домино шуршащей змеёй опали вниз, фигуры на доске не могли сделать больше ни одного хода — королю объявили шах и мат. Рейс задержали, и Барри прислал сообщение, что не сможет её встретить, потому что ему нужно на ночную смену, сказал взять такси. Хорошо, что он передал ей ключи от дома, и она без труда попадёт внутрь. Аэропорт никогда не спит: всегда снуют какие-то люди, но к ночи всё же в нём становится спокойнее, и рейсов намного меньше. Харли проверяла ещё раз сообщение с адресом, направляясь к выходу, когда в неё влетела какая-то незнакомка. Она тоже смотрела в телефон и тащила огромный чемодан. - Ай! — Харли развернуло на девяносто градусов, и она схватилась за ушибленное плечо. Девушка отзеркалила её жест, было не очень понятно, кто же из них виноват, так как обе не смотрели перед собой. - Простите меня, — они произнесли это хором и рассмеялись. Девушка взяла её за запястье и обеспокоенно спросила: «С вами всё в порядке»? - Да, все нормально, — Харли кивнула и опять посмотрела в телефон, а когда она подняла глаза, девушки уже никакой не было. Но в это же мгновение она почувствовала, что чего-то не хватает: отец перед отъездом подарил ей золотой браслет, который принадлежал её матери. Изящная цепь с брелком, на котором было выгравировано имя «Харлин». Этот браслет отец подарил матери, когда она родила её, и теперь его украли. Жгучие слезы осознания подступили к глазам, горло сдавил болезненный спазм. Она завертелась юлой, ища признаки воровки, но зал был почти пуст. И тут её взгляд упал на стойку охраны, что заставило испытать подобие облегчения, потому что по горячим следам не так сложно найти вора, там более здесь везде были камеры. - Сэр? — за стойкой сидел полицейский, он над чем-то усердно склонял голову и не сразу поднял на неё глаза. — Сэр, меня только что обокрали! — голос Харли всё-таки предательски дрогнул. — Хм, — на полном лице была печать скорбной задумчивости. — Что украли? — он опять озабоченно склонил голову и принялся что-то писать. Стойка была устроена таким образом, что Харли совершенно не было видно, что он там записывает, но она подумала, что он берёт у неё показания. - Это золотой браслет, он мне очень дорог, он… Сэр, если вы дадите мне листок бумаги, я смогу его нарисовать, там еще подвеска с моим именем, она… - Хм, — полицейский тяжело вздохнул и принялся постукивать ручкой о стол. Лицо его было так сосредоточено и задумчиво, что Харли замолчала. Она ждала, что он спросит её об обстоятельствах происшествия, но он молчал. Сложный мыслительный процесс происходил у него в голове, лоб прорезали глубокие морщины, а брови сошлись на переносице. Харли была приятно удивлена тем, как близко к сердцу он принял её проблему. - Да, это всё непросто… — протянул мужчина. - Вы про то, что сложно поймать преступника? Но ведь здесь должны быть камеры, мы можем посмотреть… - Камеры? Хм… нет, это не подходит, слишком коротко, — он опять погрузился в раздумья. - Коротко? — Харли не поняла ответ. Что он имеет в виду? - Нужно что-то другое, но не могу вспомнить. - Может, вызвать подкрепление? — девушка рассеянно мялась с ноги на ногу. Дорогая её сердцу вещь уходила от неё всё дальше и дальше. — У этой женщины была обезьяна на футболке! Пусть объявят по громкоговорителю! - Обезьяна? Точно!!! Как я забыл, вот Лэрри обалдеет, что я разгадал всё быстрее него! Конечно, не камера. Обезьянник! — обрюзгшее лицо растянулось улыбкой. А Харли стояла, как громом поражённая, и хлопала глазами. Она опёрлась на стойку и подпрыгнула, пытаясь заглянуть за неё — на столе полицейского лежал кроссворд. — Да как вы… Что вы там делаете? — она давилась воздухом от возмущения, её щёки и глаза зло пылали. — Что такое? Я не занимаюсь такими вещами, подумаешь, украли золотую безделушку, вы же в Готэм прилетели… Нужно было её к руке присверлить, — он ухмыльнулся своему остроумию и вернулся к разгадыванию. Понимая, что ей здесь ничего не добиться, Харли пошла к стойке администрации, но там её отправили в полицейский участок в центре города, сказав, что показывать записи камер они не уполномочены. Уставшая и безумно расстроенная, она вышла из здания в прохладную готэмскую реальность. У аэропорта толпились такси, Харли подошла к первому попавшемуся водителю и назвала адрес. Таксист удивлённо окинул её взглядом с головы до ног, оценивая: одета она была дорого, но не броско, длинные светлые волосы, отражавшие свет фонарей, привлекали излишнее внимание. Видимо, паззл в его голове не складывался. - Туда не поеду и вам не советую, — мужчина поднял стекло и отъехал. Ни один таксист не согласился везти её по названному адресу, а ведь Барри сказал, что он живет в хорошем безопасном районе. Харли раздражённо набрала его номер, но он не отвечал. Она уже собиралась вернуться в здание, как автомобиль без шашечек остановился рядом с ней. - Могу подвезти, — молодой темноволосый парень широко ей улыбнулся. Харли представила себе перспективу ночёвки в аэропорту и передёрнула плечами. Тело её ломило от усталости, и ей даже хотелось спать, а ещё больше хотелось смыть с себя налёт изматывающей дороги и длительного ожидания рейса. - Хорошо, — она назвала адрес, но парень даже бровью не повел. Всё также улыбаясь, он погрузил ёе огромный чемодан от именитого дизайнера в багажник и услужливо распахнул дверь. Хали села сзади и тут же по привычке пристегнулась, в отличие от водителя. Тот резво выкрутил руль и рванул в ночную тьму с уверенностью бывалого любителя прыжков с вышки в воду. - Недавно в городе? — весёлые тёмные глаза отразились в зеркале. - Да, только приехала, но, кажется, что я сюда надолго, — Харли сладко зевнула, потому что в машине было тепло и уютно. За окном проносились магистрали, вдалеке чёрным лесом росли небоскрёбы, усеянные тысячами огней. Золотое и чёрное на фоне беззвёздного неба. Готэм был чем-то похож на Нью-Йорк, это она сразу почувствовала. Огромный промышленный город, в котором кипели безумная энергия и мощь, привлекал к себе искателей приключений всех мастей. Получается, что она была одной из многих. - Не для всех этот город, но думаю, что вам понравится, — вспыхнул огонь, осветив приятное улыбчивое лицо водителя. Харли блаженно прикрыла глаза, пусть он не спросил её разрешения закурить, это было не важно — она сама бы закурила, если бы не забыла сигареты. Но ведь можно попросить его поделиться. Она уже открыла рот, как уловила запах. - Вы что… курите травку? — этот сладковатый запах сложно было не узнать. - Хочешь? — парень всё продолжал улыбаться. Между тем они свернули с трассы и ехали по какой-то тёмной улице, которая неожиданно вывела их на набережную. Впереди разливом нефти темнела вода. - Нет, спасибо. А скоро мы приедем? — странное беспокойство отбило всякое желание подремать. - В общем-то, мы приехали. Это ваш адрес, — он махнул в сторону тёмного здания. Это место не было похоже на жилой квартал: какие-то заколоченные дома, перевёрнутые лодки, складские помещения... Маловероятно, что Барри называет доки «приличным районом для проживания». - Подождите секунду, я подойду поближе, — Харли вышла из машины и огляделась. — Нет, это что-то не то… — она достала телефон и опять набрала номер. Барри не отвечал. Тем временем её водитель развернулся. В отчаянии она поняла, что придется всё же вернуться в аэропорт и ждать, когда её братец сможет её забрать или хотя бы соизволит написать верный адрес. Направляясь обратно к машине, она наступила на что-то скользкое и мерзкое, это была выпотрошенная небольшая рыба, раздавленная колёсами. - Ненавижу рыбу, — произнесла она вслух, морщась от отвращения. Потроха изгадили её обувь, тухлый мерзкий запах ударил в нос. Выбраться отсюда хотелось просто нестерпимо. Она уже почти дошла до автомобиля, как водитель дал по газам и был таков. Мелькнула красной вспышкой стоп-сигнала надежда, что это всего лишь глупая шутка, но она быстро умерла. Водитель быстро скрылся в проулке. Харли стояла в рыбьих потрохах посреди пустынного и, должно быть, небезопасного района, брат не отвечал на её звонки, она не знала адреса, у нее украли чемодан со всеми вещами, с неё сняли последнее напоминание о матери, и её, скорее всего, сейчас изнасилуют, убьют и скинут в воду на корм рыбам, которых она ненавидит. - В этом чемодане уже всё устарело, это прошлый сезон, — хрипло крикнула она в никуда, поражаясь количеству происшествий за один вечер. Это ведь потрясающая история о том, как маленькую девочку встретил большой город. Но за последние месяцы ей настолько надоело страдать, мучиться, переживать и думать о плохом, что она рассмеялась в голос. В этом смехе была истеричная нотка, но она не боялась никого потревожить этим смехом, даже тени отступили под его натиском. Из-за туч выплыла огромная полная луна. Она ласково лизнула бледное лицо серебристым языком, освещая и скрашивая нелицеприятную действительность. Какая-то честная красота без прикрас была в тёмной, пульсирующей воде, в нежилых настороженных зданиях, в самой Харлин, бесстрашно смеющейся глубокой ночью. Ей очень приглянулась эта честность, отрезвляющая пощечина, которую она так давно ждала. Она любовалась на открывающийся вид: огромный мост вёл на остров, над которым довлело огромное красивое здание, похожее на замок. Было достаточно далеко, но очертания на фоне луны выглядели потрясающе: готические изломы и прожектор небывалой яркости. Звонок телефона прозвучал неожиданно и неестественно в этом закулисном изнаночном великолепии, заставив Харли вздрогнуть. - Харли! Где ты? Ты добралась до дома? — обеспокоенный голос никак не вязался с её приятным умиротворением. Может быть, всё дело в травке? - Ещё нет. Меня дважды обокрали за последние два часа, а ещё ты написал мне неверный адрес, — её беспечный тон обескуражил Барри. - С тобой все в порядке? Где ты находишься? - Если честно, то я не знаю, посмотри на адрес, что ты отправил. Я в каких-то доках, вижу красивый мост, остров и замок. - Это остров Нэроуз и психиатрическая клиника Аркхем, — тяжелый вздох зашипел в трубке. — Умоляю тебя, никуда не уходи. Жди меня на месте и не нарвись на неприятности, я за тобой сейчас приеду. - Хорошо, не переживай, тут очень красиво, и никого нет, — на этот бред он не стал ничего отвечать и повесил трубку. Её мозг переваривал новую информацию: ее бруклинский мост Верразано-Нарроус породнился с островом Нэрроуз, а название Аркхем обожгло странным узнаванием, ведь у ее любимого Лавкрафта город Аркхем мелькал с завидным постоянством. Был ли в этом какой-то знак, или это просто её живое воображение, растревоженное лунным светом, но не знавшая, какой факультет ей выбрать, маленькая Харли сделала свой большой выбор. *** Барри быстро ее забрал, до дома они добрались без приключений. Район, в котором он снимал квартиру, и правда оказался хорошим, хотя Харли после доков всё показалось бы приемлемым. Небольшая, но светлая квартира содержалась в чистоте, особенно если учесть, что брат всё время пропадал на работе и жил один. Харли померещилось смущение, когда он показал ей её спальню, словно он стеснялся того, что не может поселить её в такой же роскоши, к которой она привыкла. Глупый, он ведь знает, чем всё это обернулось для их семьи. А Харли была рада горячей еде, ванной комнате и возможности просто вытянуть ноги и отдохнуть. Все её вещи пропали, как старая шелуха прошлой жизни, об одежде она не переживала, хотя там была парочка действительно потрясающих джинсов. Но часть вещей должна была приехать с транспортной службой, и это радовало. Расстроила её потеря браслета, обретённого всего несколько дней назад. Она все же решила найти этот полицейский участок, пожаловаться на ужасного офицера и написать заявление о краже. Но это всё потом, а сейчас её так непривычно клонило в сон, что она забыла о том, что все таблетки остались в чемодане. Перед тем, как лечь в постель, она выглянула в окно и залюбовалась готическим зданием напротив. Готэм не встретил её радушно, но он и не скрывал свою сущность, он лукаво скалился ей в лицо, подмигивал лунным светом и предлагал либо принимать его таким, какой он есть, либо проваливать подобру-поздорову. Ей приглянулся первый вариант, она так же лукаво улыбнулась в ответ. И дом её бессонницы тоже рухнул. Спала она как убитая.