Лебедев

Чем мне всегда нравился родительский дом — так это тем, что приезжая сюда, ты частично становишься изолирован от внешнего мира. Из мирских благ в твоем распоряжении только радио, относительно хорошая, мягко говоря, телефонная сеть и «сапер» на старом ноуте, который до того древний, что я неоднократно подумывал отдать его своему знакомому на запчасти. Хотя такие запчасти уже ни к одному компьютеру, мне кажется, не подойдут… И интернет здесь ловил настолько отвратительно, что проще было не пытаться даже подключиться. Так что сброшенные моей сестрой координаты даже не хотели загружаться. Навигатор отказывался вообще воспринимать, где я нахожусь и постоянно сообщал мне, что подключения нет. Ничего удивительного. В пасмурную погоду подключиться к интернету здесь — дохлый номер. А все потому, что рядом с ближайшей телефонной вышкой около года назад расположилась стройка, которая периодически то провода перерубит и оставит весь поселок без света, то еще чего натворит… Поэтому прежде чем понять, где именно меня ждет Ася, мне предстояло добраться хотя бы до мало-мальски отесанного населенного пункта. А так как я предпочел аспирину коньяк, то тут и начались некоторые сложности. Добраться до Аси надо было желательно, конечно, живым, так что садиться ни за отцовский москвич, ни за свой обожаемый мотоцикл не стоило. И выход из этой ситуации был только один. — Я знаю, тебе это не понравится, но не оставлять же тебя здесь одну… — задумчиво проговорил я, повернувшись к собаке. — Но мы ей очень нужны, понимаешь? — на миг создалось впечатление, что псина действительно меня понимает. Она убрала язык в пасть и наклонила голову набок. Умывшись и отключив во всем доме электричество, я быстро проверил, все ли закрыты окна и выключен ли газ. А затем, покопавшись в отцовских вещах, я с трудом, но все же отрыл старый ошейник и поводок нашей некогда любимой всей семьей овчарки. Шея моего обретенного друга оказалась тощей, но ошейник все же пришелся собаке как раз. Если будет возможность, заодно и к ветеринару сходим… И, закрыв замки в доме и на заборе, я сунул ключи в карман парки, поправил рюкзак за спиной и направился к своему старому знакомому. — Эй! Хозяин! — как можно громче пробасил я, и псина решила для серьезности загавкать. — Хозяи-и-н! Через десять минут я уже боролся с подступающей тошнотой, сидя на переднем сидении старой Нивы, за рулем которой был местный сельский «Шумахер» — Костян, комбайнер. Я-то рассчитывал, что он подкинет меня только до станции, но он со всем своим добродушием заявил, что довезет меня куда мне надо. А я даже не знал, радоваться этому или наоборот, потому что его манеру вождения может выдержать, наверное, только он один. Ну и дочь его, к которой он и решил заехать по такому случаю в город… Когда мы добрались до места, Костян на прощание раскрутил как следует двигатель, чтобы заявить всем прохожим о себе, а затем побибикал и уехал. А я лишь поднял глаза на высокое здание, окутанное строительными лесами и наполовину обшитое новым утеплителем, а затем зашел под козырек, спрятавшись от дождя, и достал из кармана телефон. Ася трубку не брала. Я позвонил еще раз, еще и еще… В конце концов зайдя внутрь, я расстегнул парку и ворот свитера, освобождая взмокшее горло. Тошнота и плохое самочувствие уступили место беспокойству, которое начало нарастать с нешуточной силой. Я в очередной раз приложил телефон к уху и, наконец, сестра ответила на звонок. — Димочка, ты здесь? — Да, Ась, я приехал. Я в поликлинику зашел… — Ты так быстро приехал! — в ее голосе звучало настоящее облегчение. — Там скорой не было у входа? — Скорой? — я растерялся. Взглянул в стеклянные двери. На дороге карет скорой помощи не было. — Нет, не было скорой. Ась, что стряслось? Где ты? — Дим… — Ася замялась. Терпение мое начало заканчиваться. Я уже был готов начать злиться. — Я в женской консультации. На первом этаже. Иди сюда, пожалуйста. Не убирая телефон от уха, я шагнул вглубь коридора, туда, где за поворотом стеклянные двери с надписью «Женская консультация» отделяли свой собственный крошечный мирок от всей остальной поликлиники. Толкнув двери, я сделал несколько шагов вперед, пока не увидел свою сестру, сидящую на стуле, заплаканную, глядящую на меня и виновато и радостно одновременно. Она поднялась и молча обняла меня, спрятав лицо в мой свитер, а я сомкнул руки на ее спине, чувствуя как же сильно я скучал по родному человеку… — Дим… — чуть шепотом позвала Ася. Я наклонился, чтобы она смогла прошептать мне. — Димка… От тебя дико несет… Я только развел руками. Ну прости, сестрица, откуда же мне было знать, что мой запой придется так некстати? — Садись, я… — Ася запнулась. Мне хотелось самому что-то сказать, чтобы избежать глупой неловкости, но, похоже без нее никуда. — Дим, ты прости меня, я так ошибалась… — Проехали, давай не будем об этом? — понизив голос, тут же отозвался я. Возвращаться к теме нашей старой ссоры мне очень не хотелось, но что-то мне подсказывало, что это будет необходимо. — У меня ситуация такая, знаешь… — Догадываюсь, — не удержался я, а Ася подняла на меня виноватые глаза. Ну в самом деле, не сложно догадаться, что может она делать в женской консультации и по какой причине. — Я так перенервничала, что… Меня на сохранение хотят положить. — Так ложись! — Мне просто, понимаешь… Мне потом придется в Птушково вернуться, в отцовский дом. Он… — Ася на миг запнулась, прежде чем назвать имя своего недоухажера. — Гриша меня дома не ждет. Да и я не вернусь. Я с трудом сдержался, чтобы хорошенько не обматерить паршивца. Ничего. Разберемся. Со всем по порядку. Ася опустила голову, и ее плечи как-то странно сжались. Я не сразу понял, в чем дело. А когда она всхлипнула, сам почувствовал такое беспокойство, что вся злость в миг испарилась. — Ась, перестань, слышишь? — я потеребил плечо сестры. — Соберись, тряпочка, — чуть улыбнувшись, пробормотал я. Это подействовало — Ася тут же отозвалась смешком. Это всегда действовало. Внезапно дверь кабинета справа от нас распахнулась. — Лебедева! — в проеме показалась инфантильного вида мед сестра. Она глазами сначала нашла Асю, а потом перевела взгляд на меня. — А это кто? Партнер? — Чего? — кажется, я скривился. — Это брат мой, он мне поможет сейчас. — А-а-а… — многозначительно протянула эта дамочка и скрылась в дверях. А затем снова раскрыла дверь и бросила. — Лебедева, заходим. Ася резко встала. Я невольно взглянул на едва округлый живот сестры, стараясь отвести взгляд как можно скорее. Мы не общались с ней так долго… Все-таки иногда я проклинал свою чертову импульсивность… — Дим, я просто не знаю… — замешкалась сестра, но я ее перебил. — Ты сейчас идешь ко врачу и делаешь то, что тебе скажет врач, — твердо сказал я. — Скажет в больницу — дождешься скорой и ляжешь в больницу. А потом я за тобой приеду. Поняла? — Поняла, — кивнула Ася и шагнула за дверь. А я сполз по лавке ниже и прикрыл глаза, пытаясь переварить происходящее. Еще утром я прятался от всего мира, похмелялся недопитым коньяком и кормил приблудшую собаку краковской колбасой. А сейчас… Я достал телефон и, открыв неотвеченные звонки, нашел имя своего лучшего друга, а затем нажал на кнопку вызова. Вскоре гудки прервались таким знакомым и почти родным голосом. — Ну едрить тебя колотить, Лебедев! Я думал, ты коньки отбросил! Я усмехнулся в голос, сомкнул пальцы на переносице и, немного погодя, ответил: — Черт, я так рад тебя слышать… *** Серега сидел напротив меня и так таращил глаза, будто увидел, как минимум, Наполеона, восставшего прямиком из ада. Или сбежавшего из психиатрической больницы. Скорее второе, зная его отношение ко мне… Я сделал еще один огромный глоток пива, практически чувствуя, как тошнота и головная боль отступают. — Так… — наконец обрел дар речи Стеглов. — Так… Так… — Вот как-то так, — подытожил я. — Ну ты блин, Димон… — Серега помотал головой и отвернулся от меня, глядя в окно. Такое чувство, что его сознание наотрез отказывалось воспринимать свалившуюся на него информацию. — Ну, допустим, с хатой я тебе подсоблю. Я выжидающе молчал, глядя, как Серега наблюдает за пузырьками на лужах от дождя. Они похоже его завораживали — друг промолчал несколько минут, прежде чем продолжить. — С работой есть мыслишки, но это надо с людьми поговорить, я тебе сразу не могу ничего обещать. — Само собой. — Димон, ты в курсе, как ты всех перепугал? — Серега резко повернул ко мне голову и посмотрел мне в лицо с такой укоризной, что я почувствовал себя нашкодившим ребенком, которого сейчас батя будет дико ругать… — Ну что ты меня теперь, выпорешь? — Мы всех на уши поставили! Пытались телефон Аськи даже достать, чтобы хоть в это ваше Глушково… — Птушково, — тут же поправил я. — Да все равно! Мы беспокоились, Димон! Я опустил взгляд, не зная, что сказать. Оправдываться не хотелось, во-первых, это не в моей натуре, а во-вторых, мне не за что оправдываться, я взрослый человек… — Оксанка плакала последний раз, когда говорила со мной… Я с удивлением взглянул на друга. — Оксана Юрьевна?! — Ну… — А ей-то что?! — Да потому что переживает за тебя, идиота! — Вы там меня похоронили что-ли?! — Так ты пропал на сколько недель?! Что нам думать-то надо было? Оксанка там вроде уговаривала бегала всех, чтобы из аспирантуры тебя не отчисляли… — Я не вернусь туда. Серега обреченно уронил голову на руки, сжав пальцами волосы, а затем поднял на меня не менее обреченный взгляд. А я же демонстративно отпил еще пива из кружки с максимально беспечным выражением лица. Я не вернусь в аспирантуру, не вернусь в университет, к черту генетику, пусть катится все в самое адово пекло. В прошлую жизнь я не вернусь. — Люди старались… — Я не вернусь туда, — еще жестче повторил я, перебив друга. И он понял, что я вовсе не шучу. На секунду мне даже показалось, что в глазах его мелькнуло понимание. — Ладно, — подытожил он. — Надо подумать, чем за хату платить первое время… — Коня продам, — уверенно ответил я, сделав еще глоток пива. На самом деле, эти мелочи я уже давно обдумал. Практически выстроил алгоритм действий в своей голове. Главное, чтобы удалось ему следовать, а то вечно все идет через одно место… — Ты это, в свое Глушково… — Птушково. — Да, — Серега брезгливо поморщился. — Короче, сегодня и завтра у меня остаться можешь, у меня завтра выходной, если договорюсь, можно и хатку глянуть. — Спасибо, Серег, — искренне поблагодарил я. Честно говоря, мне казалось, что если я сегодня окажусь снова один там, дома на отшибе, то сестра, друг, город и вообще это все окажется просто сном… — Но послезавтра, будь добр, свали, я тебя оставить не смогу. — Выгонишь меня? — я ухмыльнулся. — Я еле уломал Настю съехаться. — Настю? — я снова ухмыльнулся. — Ты гляди-ка, Серег, да я — купидон! — Ты рожу свою побрей для начала, купидон! — засмеялся Серега. — А то выглядишь как леший! Я залпом допил остатки пива, почесал изрядно отросшую бороду, с трудом вспоминая, как выглядел без бороды на лице, а затем, широко улыбнувшись, скрестил руки на груди и, решив не возвращаться ни к чему из прошлой жизни, коротко ответил: — Нет, не побрею! *** Любое принятое нами решение имеет последствия. Мы частенько не задумываемся об этом, но вся наша жизнь представляет из себя цепочку решений и поступков, вытекающих один из другого и напрямую зависящих друг от друга. И когда я, кутаясь в старую шубу на крылечке отцовского дома, пил коньяк и игнорировал звонки своих знакомых, я не думал, что мне предстоит встретиться с ними лицом к лицу. Меня не пугало то, что они, возможно, захотят от меня объяснений… Меня пугал тот факт, что сейчас я сам не мог понять, чего я добивался там, на окраине села, пытаясь отрезать себя от мира, занимаясь, по-хорошему, ничем иным, как копошением в собственных страданиях и медленной деградацией. И если те, кто обрывали мой телефон звонками, поинтересуются, какого черта я творю, я не смог бы объяснить это ни им, ни себе. А еще больше мне не хотелось бы возвращаться в пережитое, пусть даже косвенно, всего лишь воспоминаниями. Мне казалось, что это полностью лишает меня сил и делает настолько слабым, будто обнажая перед всем миром. А кому нравится показывать свои слабости? То, что касается одного человека — дело только этого человека. То, что касается двоих — личное дело этих двоих. И так по возрастающей. Но я был чертовски благодарен судьбе за тех друзей, что меня окружают. Они мало того, что были спасательной ниточкой к окружающему миру, не давая мне от него оторваться совсем… Они не спрашивали меня ни о чем, не задавали мне вопросов, не говорили слова жалости, не выдавали никакого укора. Даже в их глазах не было и тени этих чувств. Они просто были рады видеть меня, встречая старого друга, словно я был в отъезде по делам или вернулся из долгосрочного отдыха. Никто даже не оспорил мое решение уйти из аспирантуры. Почти никто. — Ты с ума сошел! Оксана Юрьевна, держа тонкую сигаретку в изящных пальчиках, поднесла ее к губам, но возмущение ее так захлестнуло, что она раскрыла было рот, чтобы снова высказаться о моем решении. Но, похоже, свой диагноз она уже мне поставила. — С ума сошел! Снова пауза, которую не хотелось заполнять словами. Я даже на мгновение задумался, может она права? — И чем займешься? — Фельдшером пойду. — Чего? — судя по лицу Оксаны, я только что довел ее до предела возможного возмущения. — Фельдшером? — она отвернулась, посмотрев вдаль на падающий снег, нетерпеливо переступила с ноги на ногу, а потом помотала головой, фыркнув: — Ненормальный. — Нормальный, — просто ответил я. — И работа нормальная. Делом буду занят. Людям пользу приносить. — Дима, ты человечество только что подвел, лишив их возможностей своего мозга, — она повысила тон, разговаривая со мной, как с одним из своих нерадивых студентов. — С такой головой! Все бросить! С ума сошел! — Уверен, человечество это переживет. Как и ректорат и другие подбородки… — Ну, конечно, — Оксана Юрьевна ехидно улыбнулась и выкинула дотлевшую сигарету, раздавив ее каблучком. — Ты давай Дмитриеву это сначала скажи. И вообще, покажись ему на глаза. Я бы очень хотела на это посмотреть! — Какая ты, однако, ехидна, Оксана Юрьевна! — я восхищенно округлил глаза, улыбнувшись. — А ты, Лебедев — сумасшедший! *** Главный врач шестьдесят седьмой больницы сделал в свое время для меня очень много. Когда мы познакомились на практике, которую нам поставили в его больнице, он, видимо, очень мной заинтересовался. Вернее, моими мозгами, как выразилась бы Оксана Юрьевна. Последняя его помощь мне заключалась в том, что он предложил варианты, где я могу опубликоваться для кандидатской в дальнейшем. Все так и закончилось ничем, в связи с моей внезапной душевной болезнью. Судя по его лицу, ему доложили о причинах моего поведения, но было очень сложно определить его отношение к нему. У него вид всегда был, будто чем-то недовольный. Но сидеть в его кабинете и строить догадки было глупо, так что самое верное — выложить ему все, как есть. В конце концов он же не может никого принуждать в чем-либо. Хотя вот перекрыть возможности работы на скорой может вполне… Каким был человеком этот Дмитриев, я знал едва ли. — И чья была эта потрясающая идея? Дмитриев молчал долго после моего монолога. Я даже подумал, что он меня вообще не слушал. Закончил я, разумеется, тем, что не собираюсь уходить в дворники из медицины, но по крайней мере пока. А буду все равно с ними на одной ноге, фельдшером вот, предлагают пойти, нельзя отказываться от такой возможности… В общем, не могу сказать, что я был сильно убедителен. — Знакомые знакомых замолвили словечко, — я изобразил беспечное выражение лица. — Знаете же, как у нас это все делается… — М-да… — Александр Владимирович… — начал было я, но он меня перебил. — Вот что, Лебедев, думаю, ты и без меня знаешь, насколько это глупо. И я, признаться, даже мысли не допускал, что такой человек, как ты, может вот так… На этот раз перебили его речь. Но это был не я. Дверь кабинета главврача противно скрипнула и в проходе появилась девушка, еще школьница на вид, лет, наверное, шестнадцати… — Папа? — она открыла дверь шире и только потом обратила внимание на меня, после чего отступила немного назад. Папа, значит… — Я сделала все, можно я тебя подожду? — Мариночка, я, возможно, задержусь сегодня, — тон Дмитриева смягчился. Я невольно стал находить очевидные сходства дочери с отцом. — Я могу внизу посидеть, с тетей Любой, я с тобой очень хочу поехать… — дочь Дмитриева взглянула на отца исподлобья, явно боясь, что ей откажут. Я заметил, как ее пальцы стали ковырять краску на ручке двери. — Так, Марин, я сейчас занят, — Дмитриев выразительно посмотрел на меня. — Если уроки сделала, спускайся вниз и… ладно, жди меня, почитай пока что-нибудь. Но не отвлекай никого. Глаза его дочери просияли от радости, она энергично закивала, пробормотала «спасибо» и выбежала, оставив дверь открытой. — Марина! — строго позвал ее отец. — Извини, — не скрывая улыбки, девочка вернулась и схватилась за ручку двери, но прежде чем закрыть ее, кивнула и мне: — Извините. До свиданья. Я ответил вялым кивком, пробормотав «до свиданья», когда дверь уже закрылась, и затем перевел взгляд на Дмитриева, который явно потерял мысль из-за внезапно вошедшей дочери. — Лебедев, — главврач тяжело вздохнул. — Давай так: я тебя отговаривать не стану. В конце концов, не маленький мальчик, а я тебе не отец. Хочешь фельдшером — дело твое. Об экзаменах договоримся во втором колледже. Интересно, он бы сказал мне то же самое, если бы его дочь не зашла в кабинет? — Но я это говорю только потому, что надеюсь, что ты одумаешься. Понял? — Да, Александр Владимирович, — я кивнул. — Всем иногда, бывает, необходимо время, — Дмитриев кивнул сам себе и поднял какой-то листочек со стола. — Если экзамены не завалишь, то пойдешь к Акимову на станцию. — А возьмет? — я с сомнением взглянул на главврача. Акимов славился в среде врачей тем, что лично отбирал лучших выпускников к себе на станцию. — На тебя столько профессоров виды имели! А ты… Ай, Иди, Лебедев, с глаз моих… — Спасибо, Александр Владимирович, — я поднялся с кресла, решив, что лучше уйти сейчас, чем дальше мусолить эти вопросы. А затем шагнул к Дмитриеву и протянул ему руку, которую он крепко пожал. — Не за что, Лебедев. Иди давай.