***
— Мама, отец, где вы? Откуда тут взялся туман? Где вы все? Кто-нибудь, пожалуйста, заберите меня, я не хочу оставаться в этом месте! — Чуя осматривался, вокруг был лишь густой туман, сводящий с ума и словно давящий на тебя. Чуя бежал, куда и зачем он сам не знал, но верил, что это его куда-то да приведёт. Вокруг ничего не было, кроме тумана и нарастающего с каждой секундой беспокойства. Голова снова нещадно заболела, хоть это и происходило достаточно часто, но он всё никак не мог привыкнуть к этому. Как обычно, за головной болью последовали воспоминания, что так и всплывали одни за другими. С каждым пройденным метром Чуя становился словно на год младше, а самые яркие воспоминания так и всплывали в тумане, отзываясь эхом в голове. Годы, прожитые в Японии, быстро прошли, оставляя место маленькому Накахаре, жившему далеко за пределами этой страны. — Нет-нет-нет… не может этого быть, пожалуйста, я не хочу, — Чуя закрыл глаза, голос был его тоненький, бархатистый и очень певучий, не то, что сейчас. Он сел на корточки и стал накрывать глаза ладонями, чтобы ничего и никого не видеть. Маленькие капли слёз стекали с бледных щёк, падая на дорогущий паркет. — «Встань! Хватит ныть, хватит быть слабаком! Быстро поднимись и приведи себя в порядок!» — чей-то женский грубый и приказной голос раздался во всей комнате, Чуя не успел и заметить, как туман рассеялся и он оказался <i>дома<i>. За огромной коричневой дверью послышались чьи-то спешные шаги, приближающиеся прямо в кабинет. — «Постойте! Хватит, он же совсем маленький, ему всего лишь три года!» — этот бархатный и заботливый голос Чуя всегда узнает, это был мамин голос, по которому он так скучал. Поднявшись на ноги он побежал к ней, ранняя солёные слёзы на паркет. — «Мамочка, мамочка!» — Чуя бежал со всех ног, но кто-то его остановил, кто взял его за запястье, крепко его сжимая, из-за чего оно начало будто гореть от боли. И лишь из-за этой боли всё вокруг растворилось, не давая ему возможность вспомнить того, кто же тогда взял его за руку, кто не пустил его к матери, кто довёл его до такого состояния. — Это… Это… — Чуя одной рукой сжимал плед, а другой прикрыл правый глаз, не веря в увиденное. В последнее время такие кошмары его начали часто мучить, с каждым днём они становились всё страшнее и больнее, словно нарастающая болезнь, развивались в его сознание, находя самые потаённые и пугающие воспоминания. — Чуя, что случилось? Тебе приснился кошмар? — Мизуки подскочила с места, обеспокоенно взглянув на Чую, но она ничего не успела сделать, так как тот вскочил с кровати и глазами полного страха и безумия посмотрел на неё, заставляя замереть на месте. — Н-не подходи, не трогай меня! Не смей приближаться! — Чуя всё также прикрывал правый глаз рукой, а левую выставил вперёд, держа расстояние между ним и девушкой, — М-мне не н-нужна помощь. Со мной всё в п-порядке. Чуя слегка заикался, когда говорил, в голосе проскакивала дрожь и страх, а взгляд всё время метался по комнате в поисках чего-то или кого-то. Мизуки была не на шутку напугана и встревожена поведением и видом Чуи, что выглядел слегка обезумевшим и сильно напуганным. — Чуя, успокойся, всё в порядке. Ты сейчас в главном офисе, тебе нечего бояться, тут с тобой ничего не случиться, — Мизуки стала медленными шагами подходить ближе к Чуе, что подбежал к столу и взял канцелярский нож, направляя его в сторону Цуджимуры, — Чуя, убери канцелярский нож, положи его обратно. — Не подходи, хватит! Отстаньте все от меня! Что вам всем от меня надо? Что я вам такого сделал? — Чуя сел на пол, опустив руки вниз, крепко держа в руке нож, из-за чего Мизуки не смогла к нему подойти. К счастью, на крик в кабинет прибежал Анго, и он был готов увидеть всё что угодно, но только не такую картину. Он, конечно, достаточно много знал про последние события связанные с Чуей, но знал явно не всё, поэтому не мог понять из-за чего у того начался такой приступ страха и агрессии. — Чуя, это Сакагучи, отдай мне ножик, пожалуйста, — Анго поднял руки вверх и спустился на колени перед Чуей, тот посмотрел на него полными слёз глазами и, выкинув ножик, стал их вытирать, что повергло Анго в шок. Он ещё никогда не видел такой смены настроения, тем более у ребёнка, так как у самого таковой есть, но чуть старше Накахары. — Сакагучи-сан, Мизуки, простите меня, простите меня за моё неподобающее поведение, — Чуя опустил голову на колени в качестве сожаления, заставив Анго и Мизуки врасплох. — Ч-чуя, тебе не стоило так извиняться, всё в порядке, — Анго нервно почесал затылок, смотря на напуганную и ещё не пришедшую в себя Мизуки, — Одевайся, мы пойдём с тобой перекусим, ты же, наверное, голоден? — Нет, не стоит, я и так вам много проблем доставил, — Чуя поднял голову и посмотрел на Мизуки, что вздохнула с неким облегчением и села на диван, — Сакагучи-сан, а я не могу отправиться к Достоевскому прямо сейчас? — Но он ещё не подписал документы, он должен будет приехать сюда за тобой и да, ты ничего не хочешь сделать со своими отме… ранами? — Анго посмотрел на синяки, что обрамляли всё тело Чуи, бросаясь в глаза. — Ему всё равно на них, но вот Атсуши и Акутагава, если они увидят, то сильно испугаются, — Чуя поднялся с пола и отряхнулся, взглянув с отвращением на свои руки и ноги, — У вас не найдётся бинтов? — Цуджимура-кун, принеси нам пару упаковок бинтов, — Анго взял с пола кинутый некогда Чуей нож и положил его на стол, пока Мизуки побежала за бинтами. Психическое состояние мальчика его стало крайне настораживать, о чём бы он хотел поговорить с Достоевским, но как он понял, с Накахары нельзя и глаз спускать, а то, вдруг, убежит. — Я принесла, — Мизуки забежала в кабинет, держа в руках целую коробку бинтов. Анго и Чуя обмерели её удивлённым взглядом, мол, зачем так много, просили всего пару упаковок. — Цуджимура-кун, зачем так много? — Анго посмотрел на подчинённую, что поставила коробку с бинтами на стол. — На будущее, могли бы, между прочим, и похвалить, — Мизуки обиженно надула щёки и вышла из кабинета, хлопнув дверью, из-за чего Чуя начал смеяться. — Он бы обрадовался, если бы ему столько бинтов вручили, ему бы тогда не стоило столько на них тратиться, — Чуя долго смеялся, схватившись за живот, сжимая футболку, глядя на коробку бинтов, но потом резко замолчал, — Сакагучи-сан, вы не могли бы выйти, пока я перебинтовываюсь? — А? Конечно, зови если что, — Анго поднялся с дивана и удалился из комнаты. Поначалу, Чуя и правда перебинтовывался, но это только поначалу. Когда он достаточно хорошо замотался бинтами, скрывая малейший синяк или шрам, полученный в приюте, он оделся. Конечно, он одел дазаевскую футболку, чёрную толстовку с капюшоном, чёрные спортивки и кроссовки. Подойдя к окну, он подметил, что находится на четвёртом этаже, прыгать с которого довольно-таки рискованно, но выходить через дверь он не собирался, так как там должен был быть Анго, на глаза которому он не хотел попадаться. Взяв из чемодана пачку сигарет, зажигалку и блокнот Дазая, Чуя запихнул из в карман толстовки, а открыв окно, встал на подоконник, что был слегка скользким. К счастью, Чуя не боялся высоты и уже ни раз оказывался на подобной высоте, но не в подобной ситуации, такое у него впервые и малейшая оплошность могла стоить ему жизни или здоровья, одно из двух. Он мелкими и аккуратными шагами передвигался по подоконнику, несмотря назад, видя на третьем этаже распахнутое окно, в голове у него сразу же возник план, как действовать дальше. Дойдя до открытого окна, он спустился на корточки и схватившись за подоконник, стал потихоньку спускаться вниз, но из-за маленького роста он не смог дотянуться даже носком. Вариантов было мало, а точнее один, из-за того, что руки уже стали потихоньку соскальзывать, он понял, что у него мало времени. Слегка раскачавшись, он понадеялся на удачу и отпустил руки, этот миг полёта показался ему настолько же волшебным насколько и ужасно-пугающим. Летел он, как ему показалось, достаточно долго, поэтому он подумал, что промахнулся, что не долетел до окна и просто падает вниз. Но, о Господи, госпожа удача была впервые за эти пару дней на его стороне, и он залетел в чьё-то окно, кубарем покатившись по полу. Кабинет озарил женский крик, что не на шутку испугал Чую, подумаешь, всего лишь в окно влетел, ничего необычного. — Добрый вечер, миледи, извините за то, что ворвался к вам. Не смею вас более беспокоить, поэтому, с вашего позволения, я удалюсь, — не дождавшись ответа от девушки, Чуя поднялся, поклонился и поспешил уйти, пока охрана не прибежала на её крики. Накинув на голову капюшон, Чуя спокойным, прогулочным шагом направился искать выход, надеясь не встретить Мизуки или Анго. Хоть и сотрудники на него смотрели косо, ему было на это всё равно, его главной задачей было уйти отсюда, так как ждать больше он не мог, город его просто сводил с ума и заставлял вспоминать всё то, что он так желал забыть. Чуя зашёл в лифт и нажал на кнопку первого этажа, выдохнув с облегчением, что его не заметили и никто не поднял тревогу. — «Внимание, пропал рыжеволосый мальчик, рост примерно метр двадцать, если кто-то его увидит, пожалуйста не дайте ему покинуть здание» — оповещение закончилось и Чуя недовольно цыкнул, натянув капюшон посильнее, пытаясь скрыть свои рыжие пряди от чужих глаз. — Вообще-то, я метр тридцать и я ещё вырасту! — Чуя топнул ногой, приехав на первый этаж, двери открылись и перед собой он увидел Мизуки, что побежала ему навстречу. Он моментально нажал на кнопку блокировки двери и нажал на кнопку второго этажа, при этом некультурно выругавшись. — Конечно, всё не могло идти столь прекрасно, как ты думал, Чуя. Двери открылись и Чуя побежал куда-то вперёд, совершенно не разбирая дороги и сбивая некоторых сотрудников. Коридоры в этом офисе были похожи на какой-то лабиринт, открывая все возможные двери, Чуя забежал в один из кабинетов, услышав за спиной голос Анго, дающий какие-то указания Мизуки. Сейчас Накахара чувствовал себя каким-то бандитом, что убегает от полицейских в их же здании. Услышав шаги за дверью, он посмотрел в окно, а потом на дверь. Решение было принято моментально, Чуя распахнул окно и выпрыгнул с него, совершенно не заботясь о том, что может пораниться или зашибить кого-то, неудачно упав. Но размышлять над этим не было времени, упав на чью-то машину и, славу богу не разбившись, а лишь включив сигнализацию, Чуя убежал под крики Анго как можно дальше. От здания, не разбирая дороги, Чуя бежал около десяти минут, забегая в различные закоулки, встречаясь с бездомными, спотыкаясь о всякий мусор и тихо ругаясь про себя, оборачиваясь назад, удостоверившись, что Анго за ним не побежал. К несчастью, погода не располагала Чуе, из затянутых серых облаков полились маленькие прозрачные капли дождя, оставляющие след на асфальте. — Чёрт! Почему именно сейчас? — Чуя натянул капюшон посильнее и побежал ещё быстрее, оглядываясь по сторонам. Конечно, оставаться на улице и мокнуть под дождём не входило в его планы, поэтому надо было срочно что-то предпринимать. Лил беспощадный дождь. Его тяжелые капли с грохотом падали на асфальт. Умеренный и холодный ветер гулял по улицам, не оставляя в покое листья деревьев, и волоча по одинокому тротуару пустую пачку из-под чипсов. Чуя не хотел сильно промокнуть, и поэтому он пришёл к тому, что ему нужно где-то переждать такую плохую погоду, что пришла так не вовремя. На глаза попалась вывеска какого-то бара, что явно не был богат посетителями и выбором, но выбирать не приходилось, поэтому на всех скоростях он направился в это довольно-таки сомнительное заведение. Перебежав дорогу, чуть не наступив в достаточно глубокую лужу и не промочив ноги, Чуя оказался на другой стороне перед входом в бар, где находилась убогая парковка. Дорога полуразрушена, ветви деревьев загибались от такой темной ауры. Пара старых мотоциклов, угнать которые можно было с лёгкостью, и ничего более, не считая урны, что была забита пустыми банками из-под пива и бычками сигареты, что также валялись около дверей. Само здание тоже не внушало доверия, вывеска, что была слегка наклонена в бок и светилась с некоторыми перебоями, старая деревянная дверь, окна, что явно не открывались ни разу с окончания постройки. Переборов себя, Накахара открыл тяжёлую и скрипучую дверь, что поддалась ему не сразу, и вошёл внутрь. Запах тяжёлых сигарет и дешёвого алкоголя бил в нос, вперемешку с потом и одеколоном, что вызывали вместе рвотный рефлекс, подавлять который он уже научился. Народу, как Чуя и думал, было мало, пару байкеров в самом конце, если их можно таковыми назвать. Два достаточно хилых паренька, что одели берцы, чёрные рваные джинсы, кожаные жилетки и банданы, думая, что это выглядит круто, из-за чего Чуя невольно хотел посмеяться, ладно, не посмеяться, а заржать в голос. Бармен, что всё это время стоял за стойкой и успокаивал очередную брошенную и никому не нужную девушку, давая ей дельные советы и говоря приободряющие комплименты, вдруг окинул Чую удивлённым взглядом и взглядом пригласил присесть рядом. Чуя, заметив на себе взгляд бармена, сел за барный столик, кое-как забравшись на стул. С рыжей чёлки, прилипшей ко лбу, медленно стекали дождевые капли, падая на стойку, а взгляд голубых затуманенных глаз были направлены на бармена, что также с неподдельным интересом смотрел на новоявленного гостя. — Что тебя гложет, парень? — мужчина за стойкой протирал очередной стакан, глянув на парнишку, что массировал виски, стянув с себя мокрый капюшон, с которого стекала вода. — А тебе интересно? — Чуя посмотрел на мужчину исподлобья, одарив его понурым и слегка напряжённым взглядом, отчего тот слегка вздрогнул. — Ну, просто ко мне не каждый день заходят дети с таким тяжёлым взглядом, — бармен тихо усмехнулся, а Чуя достал из кармана дневник и слегка помятую пачку сигарет, к несчастью, пока он прыгал да бегал, он потерял свою зажигалку. — К слову, у тебя нет зажигалки да ручки? — Чуя достал сигарету и открыл последнюю исписанную страницу, запихнув в карман оставшуюся пачку, — Я долго буду ждать? — А тебе не рановато ли? Сколько тебе лет-то? — за спиной послышались тихие шаги и чей-то достаточно глухой грубоватый голос. — Ты про себя что ли? — Чуя повернулся на стуле, посмотрев на источник звука, что стоял перед ним, расставив руки в бока и слегка наклонившись вперёд, — Закурить не найдётся? — Прости, не курю, — пацан, что стоял перед Чуей развёл руки в извинительном жесте, разведя их и пожав плечами, — И тебе не советую, малышка. — Ты кого малышкой назвал, ублюдок? — Чуя положил тетрадку и, взяв зажигалку у бармена, прикурил сигарету, держа её в зубах, — За подобные высказывания я набью тебе рожу, понял? — Ой, как страшно, пойду мамочке пожалуюсь, — повернув голову к своему приятелю, он усмехнулся, жаль, что это продлилось не долго, так как чья-то нога быстро впечаталась в чьё-то лицо, оставляя мокрый и грязный след виднеться на щеке, — Чёртова овечка! — Овечка? Чёртова? — Чуя спрыгнул со стула прямо на байкера, что потирал свою покрасневшую щёку, затягиваясь сигаретой, заполняя никотином лёгкие, — Знаешь, а мне нравится, но, как ты думаешь, король Козерог звучит лучше, не правда ли? — Д-да, только, пожалуйста, слезь с меня, — Чуя на это заявление только удивлённо вскинул бровь, слегка попрыгав на бедном пареньке, выдыхая очередную порцию никотина, — П-пожалуйста. — Это ты у меня прощение за неудачный подкол просишь, ублюдок? — Чуя наступил парню на голову, вновь затягиваясь никотином и, слегка наклонившись, выдохнул его ему в лицо, отчего тот поморщился и закашлял, — Как нужно правильно просить прощение у короля Козерога? — К-король Козерог, прошу у вас прощение, пожалуйста, простите меня за неподобающее поведение, — байкер, чуть ли не плача стал просить прощение, иногда что-то неразборчиво бубня себе поднос, и, достав из кармана ключи, кинул их куда-то вперёд себя, — Вот, ключи от моего байка, забирайте его, только меня не трогайте, прошу. — Знаешь, а ты славный малый, спасибо за байк, — потушив сигарету возле лица паренька, Чуя взял ключи и вновь сел за барную стойку, пока паренёк вставал с пола и бежал к своему другу, — Ну что, где ручка? — Да, вот, секундочку, — бармен достал из кармана гелевую ручку и передал её Чуе, что, улыбаясь, пролистывал тетрадку. — Благодарю, — одарив бармена лёгкой улыбкой и столь же тяжёлым взглядом, Чуя принялся писать Дазаю небольшое письмо.***
<i> Дорогой… а кого я, в принципе, обманываю? Дазай, я напишу тебе очередное небольшое письмецо, только не бей меня за порчу твоего имущества. Тебе, наверное, интересно, чем я занимаюсь? Так вот, сейчас я сижу в баре иКороль Козерог
Чуя запихнул зажигалку и блокнот в карман, взяв в руки ключи от щедро отданного байка, он попросил бармена вывести его через запасной выход. На удивление, тот вывел его и даже накинул на него кожаную куртку, что была Накахаре слегка великовата, но он не жаловался, ведь, это всяко лучше, чем ехать под проливным дождём. Оказавшись на улице совершенно один и, услышав, как в бар зашла полиция, явно кого-то ища, Чуя побежал на парковку. Хоть кроссовки уже и промокли и хлюпали, пока он бежал по прозрачным лужам, отражающим серое небо или старые дома и вывески, он надеялся, что не заболеет после такой прогулки. Встав на углу здания и, удостоверившись, что на входе никого нет, и он может спокойно, ну, или относительно спокойно завести байк и уехать отсюда к чертям собачьим, он тихо, но достаточно быстро подбежал к тому. Хоть сидение и было слегка мокрым из-за шедшего дождя, Чуя всё равно уселся на него. Конечно, он ещё полноценно не гонял на байке, а так, лишь глазком видел, как это делать, но как говорится, всему приходится учиться рано или поздно. Вставив ключ в замок зажигания и повернув его, перед этим сняв байк с подножки, он стал заводить свой транспорт, зажав задний тормоз и большим пальцем правой руки зажав кнопку «Start». Да, ждать Чуя не любил и да, его это раздражало, но ничего с этим поделать он не мог. Озираясь по сторонам, он всё-таки отъехал от этого бара, хоть он и не знал дороги. Доверясь своей памяти и чуйке, он проезжал по малознакомым, но всё же знакомым улицам, что не могло не радовать. Прохладный ветер и капли дождя били в лицо, срывая с головы капюшон, заставляя огненно-рыжие пряди развиваться. Большая скорость и мокрая дорога, если честно, то это сочетание ничего хорошего в себе не несло, но явно не Чуе, который чувствовал себя совершенно легко и окрылёно. Дорога казалась Чуе бесконечной. Он думал о том, как скоро его голубые глаза увидят свет, средь этой непроглядной тьмы. Эти мысли мотивировали его, да так, что он не заметил, как стрелка скорости давно превысила норму. Скорость росла так же быстро, как и желание Накахары скорее вернуться домой. Чуя отвлекся от мыслей лишь после первого дрифта передних колес. С каждой секундой неуправляемость возрастала. Парень не был из слабых, но справляться с байком стало в разы сложнее, будто его заменили. Мгновенье. Мотоцикл накалил свою скорость до предела, Чую обирал небольшой страх, ладошки потели и всё труднее было удержаться за мокрые ручки байка. Накахара разжал кулаки, что было грубой ошибкой, стоящей ему жизни или просто здоровых костей. Мотоцикл накренился вбок, отчего его колеса стали скользить по беспощадной дороге, которая заманила парня в такую ловушку. Чуя с резкостью упал на мокрый асфальт, его тело буквально проехалось по асфальту пару сантиметров, царапая лицо рыжеволосого и оставляя его бархатистую кожу в ссадинах. Мотоцикл с грохотом вылетел за пределы дороги, оставляя над собой лишь густой дым. Чуя лежал неподвижно. С его брови стекала густая струйка крови, огибая некоторые контуры кожи, будто рисуя орнамент или какое-то проклятие. Он не мог открыть глаз и посмотреть на мрачное небо, в надежде увидеть тот луч света, к которому так стремился. Холодные капли дождя с тяжестью падали на его тело, а ветер злобно завывал, заставляя содрогаться от гонимого им холода. Сегодня он убедился в том, что в его жизни началась чёрная-пречёрная полоса, не оставляющая и шанса на счастье и удачу. Звон в ушах не прекращался, а саднящие раны так и горели адским пламенем. У Чуи не было сил ни открыть глаза, что были налиты свинцом, ни пошевелиться, даже пальцем. Возникали мысли о том, что он так тут и помрёт, но это, пожалуй, не такая уж и страшная смерть, быть может, она освободит его от этих страданий. Поймав себя на этой мысли, он вспомнил слова Дазая про суицид и освобождение и только сейчас понял, насколько тот был прав, но поток его мыслей закончился тогда, когда он потерял сознание, погрузившись в тяжёлый сон. Тацухико возвращался домой, погода была неблагоприятной и унылой, игрушки для малышей лежали на заднем сиденье, а уставшие красные, словно спелая рябина, глаза глядели на дорогу. Дождь всё также барабанил по крыше, а шины то и дело, что тёрлись о грунт. Неподалёку, на повороте, он заметил дымящийся байк, из-за чего сразу же остановил машину, чтобы посмотреть, что такого случилось. К несчастью, картина была не из лучших: байк, который отнесло куда-то за обочину, весь дымился и был просто в хлам, а рыжеволосый мальчик, что неподвижно лежал на асфальте, слегка истекал кровью, одежда в некоторых местах на нём была порвана, и можно было заметить куски торчащих окровавленных бинтов. В этом мальчике, подойдя слегка поближе, Шибусава узнал Чую. Конечно, вопросов у него возникло немалое количество, но он знал, что ответы на них сейчас явно не получит, если получит вообще. — Чуя, ты меня слышишь? — Тацухико присел напротив Чуи и стал искать пульс, благо, тот у него имелся. Посмотрев на израненное тело, он взял его на руки и понёс к своей машине, поняв, что тот находиться без сознания. Кое-как открыв заднюю дверь, он слегка потеснил пакеты и положил на сиденья Чую, что рвано дышал и слегка подрагивал от холода. Хлопнув дверью, Шибусава сел за водительское сиденье и помчался на всех скоростях в деревню, осознавая, что это будет лучшим вариантом и Достоевский сам обработает ему раны и решит, что с ним делать дальше. Конечно, он всегда подозревал, что Чуя и Дазай достаточно проблемные дети, но чтобы настолько, даже представить себе не мог. Не щадя ни себя, ни машины он давил на газ, прокручивая в голове только одно: «Лишь бы успеть». Волнение и страх за Накахару били через край, всё-таки, он не мог точно сказать, что с тем случилось, какие у него раны, тяжёлые ли они или нет, поэтому оставалось лишь понадеяться на Фёдора. Чуя лежал неподвижно, боль пронзала всё его тело, а царапины горели адским пламенем, заставляя шипеть и хмуриться. Он не осознавал, что с ним произошло, он лишь помнит то, как слетел с байка и ударился об асфальт, а остальное всё как в непроглядном тумане, оставалась лишь боль. Он не помнил, как оказался в доме Достоевского и почему тот сейчас сидит рядом с ним, но он понял одно, либо он сошёл с ума и это всё галлюцинации, либо он как-то до сюда добрался, быть может, ему помог и сам Фёдор, а может кто-нибудь другой из жителей деревни. Видеть на себе озадаченный и хмурый взгляд Достоевского не лучшее, что могло случиться, так как красно-фиолетовые рубины точно глядели на него, ожидая от него чего-то, быть может, объяснений, быть может, извинений. — Достоевский, я… — Чуя поймал на себе злобный взгляд, явно говорящий о том, чтобы кое-кто помолчал, а с объяснениями не к нему и не в это время. От одного этого взгляда он съёжился, так как тот был пугающий, холодный и сверкающий в темноте комнате. — Оправдываться будешь не передо мной, ты же сам прекрасно понимаешь перед кем, да, Чуя? Ты же знаешь, кто будет неимоверно зол, не правда ли? Кстати, скоро будут похороны твоих родителей и их тела ты скоро сможешь увидеть, чтобы проститься с ними, — Фёдор был как обычно спокоен и загадочен, что уже, впрочем, не удивляло Чую, который был словно в прострации и смотрел в одну точку своими мёртвыми затуманено-голубыми глазами, что так привлекли внимание Достоевского, который долго в них вглядывался. Он понимал, что, если Дазай опоздает и Чуя сломается совсем, то случиться то, чего нельзя будет исправить, с чем можно будет только смириться. Усмехнувшись, Фёдор вышел из комнаты и закрыл дверь, загадочно покосившись в окно. Свет не проникал в комнату, шторы плотно закрывали окна, а свет был так предусмотрительно выключен, погружая комнату в кромешную, давящую тьму. Как некстати, погода совсем разбушевалась, капли дождя нещадно били по крыше, словно отбивали какой-то причудливый ритм, гром раздавался слегка приглушённо, а свист молнии отчётливо, но мимолётно, ветер, что своей огромной силой заставлял царапать ветками стёкла, завывал, словно что-то шепча на ухо. Чуя смотрел куда-то в потолок и пытался что-то разглядеть в этой темноте, погружаясь в себя всё глубже и осознавая свою никчёмность и слабость. Раны, что так и ныли, никак не отрезвляли, лишь больше сыпали соли, заставляя вспоминать все те издевательства и словно переживать их наяву, когда боль резко пронзала тело. События прошедших дней сильно повлияли на него и засели в сознании. Резко появилось желание покурить, но способа как-то подняться не было, что слегка печалило и расстраивало его, он осознавал, что он уже зависим от этого, но ничего не мог с собой поделать, так как организм просил очередной дозы никотина. К сожалению, пошевелится он никак не мог, так как резкая и колющая боль пронзала тело, заставляя болезненно шипеть и нахмуриться, хоть и несильно, из-за того, что он уже слегка привык к этой боли, преследовавшей его на протяжении нескольких дней. Ему надоело играть свою роль, он хотел побыть самим собой, но за этим следовал вопрос, а кто он такой и какой он на самом деле? Когда в последний раз он был честен, хотя бы с самим собой? Эти вопросы крутились в его голове, пронзая каким-то странным и неизвестным ему чувством всё тело до кончиков пальцев. Чуя никак не мог описать этого чувства, которое пронзало и пожирало его изнутри, разрастаясь с новой силой. Невольно он прослезился, слёзы беззвучно полились по щекам, оставляя за собой солёные дорожки. Всё тело начало дрожать, но уже не от холода, а от этого пронзающего чувства, что не желало покидать его тело и вызывавшее дурные мысли, о которых он раньше и думать не думал. Гадкий смех, отвратительное лицо, неприятные звуки и прикосновения всплывали в голове, вызывая новую бурю чувств, он чувствовал, он знал, что ему нужно с кем-то поделиться этим, кому-то это рассказать и выплакаться, чтобы стало легче, чтобы они думали, что он живой, чтобы он сам думал, что он живой, пока это чувство полностью не убило его. Он не знал, как называть его, но он знал одно, когда-то давно он уже испытывал его и когда-то давно, он смог спрятать его в глубине души, потрёпанной терзаниями и всё новыми ударами. Он не замечал движения времени, для него всё остановилось, для него существовали лишь он и его чувства, о которых он давным-давно позабыл, отработав каждую эмоцию, каждый жест и движение, каждое слово с точностью до ста процентов. Ни раз он хотел назвать себя актёром или куклой, красивой фарфоровой и бездушной куклой, но какое-то щемящее чувство в груди не позволяло себя назвать так снова, даже язык не поворачивался это сделать. Он не знал, сколько времени не выходил из комнаты, сколько дней ни ел, ни пил, даже не вставал с кровати, ему было всё равно на это всё, в его понимании время остановилось, оно просто не существовало, как и всё происходящее вокруг него. Достоевский ни раз пытался привести того в чувства, заставить поесть или ещё что, но всё оказывалось без толку, тот будто его не видел, будто он находился в каком-то другом месте. — Чуя, гробы с телами твоих родителей в вашем доме, простись с ними, а завтра состояться похороны, поэтому сделай это сегодня, пока есть возможность, — Фёдор сел на край кровати, на которой лежал болезненно бледный Чуя, лицо его осунулось, а огромные синие мешки под глазами делали его вид ещё более печальным и болезненным. Глаза были всё также мертвы и туманны, шрамы были видны на белоснежной коже как никогда чётко, приводя в ужас каждого, кто их увидит, но Фёдор к такому уже привык, и поэтому ни капли не удивился. — Тела мамы и отца? Они в доме? Я могу их увидеть, поговорить с ними и проститься? — Чуя привстал с кровати и с широко распахнутыми глазами глянул на Фёдора, не веря в его слова, голос его был охрипший, тихий и подрагивающий, — Я правда могу? — Да, только давай без резких движений, ты ещё не окреп, после всех этих событий, — Фёдор положил на стол чистую одежду и удалился под озадаченный и слегка растерянный взгляд Чуи, который словно забыл как ходить, как говорить, как жить. Чуя посмотрел на стопку одежды, как он понял, там был сложен его костюм, приготовленный явно на похороны. Чуя свесил ноги с кровати и хотел было встать, но необъяснимая слабость накатила на него, в ушах стало звенеть, а в глазах всё помутнело, на секунду он потерял сознание, а когда очнулся, то уже лежал на полу. Такое состояние не предвещало ничего хорошего, в сон стало жутко клонить, а всё тело было обмякшее и неспособное нормально передвигаться. Подниматься с пола совершенно не хотелось, там было хорошо, прохладно и одиноко. Куда-то идти не было никакого желания, только лежать и бездумно глядеть в потолок своими мёртвыми затуманено-голубыми очами. Кое-как поднявшись с пола после минут двадцати бездумных гляделок в потолок, Чуя решил всё-таки сделать небольшую зарядку, чтобы слегка размять мышцы. Наклоны, повороты головы, махи руками и приседания — это то, что на его взгляд казалось самым нужным, так как к сильным нагрузкам он не готов да и ни к чему они теперь. Открывать окна и смотреть какая погода на улице совершенно не хотелось, как и посмотреть в зеркало и приводить себя в порядок. Найдя свою кофту, Чуя надел её и порыскал в карманах, удостоверившись, что всё на месте. Открыв дверь, он взглянул вглубь большого и тёмного коридора, после чего направился вниз по лестнице, озираясь по сторонам и рассматривая скучные и совершенно безвкусные натюрморты, висевшие на бежевых стенах, которые не придавали коридору ни капли светлости. Деревянный пол скрипел как никогда громко, раздражая каждую клеточку организма, а ступенек, на его взгляд, было слишком много. На удивление, в доме царила мёртвая тишина, а окна были закрыты плотными шторами, не пропускающими свет. Тихой, медленной и слегка покачивающейся походкой он направился на выход из дома, обув свои кеды, он открыл входную дверь и вышел на улицу. Яркий свет стал слепить глаза, заставляя зажмуриться, болезненно шипя и прикрывая их рукой. Он никак не ожидал, что на улице будет настолько яркое и ослепительное солнце, как ему сначала показалось, но привыкнув к свету, Чуя понял, что на улице не так уж и солнечно. Сделав шаг за порог, он стал пристально глядеть на свой дом, в который он с родителями не так уж и давно переехал, по ощущениям, будто вчера. За время отсутствия дом слегка помрачнел, а сад был неухоженным, что он и захотел исправить. Весело улыбаясь, он побежал со всех ног, которые слегка заплетались, ныли, из-за чего он пару раз упал, но так и не снял своей улыбки, лишь отряхнулся и побежал дальше. С неподдельной аккуратностью он открыл калитку, что слегка заскрипел, и тем расстроила его. — Надо будет всё это исправить, — Чуя оценивающе стал смотреть на дом, палисадник перед ним и тропинку, ведущую в сад, — А потом к вам, мама и отец. Чуя улыбнулся и направился по тропинке в сад, чтобы взять в маленьком сарайчике всё необходимое да привести сам сад в порядок. Но всё не было бы так сказочно и красиво, если бы большая часть цветов не высохла и не опустила бы свои мёртвые бутоны на землю, обрамляя зелёную поляну иссохшими лепестками. Улыбка сразу спала с его некогда радостного лица, сменяясь грустным и мрачным выражением. Шаги были тяжёлыми и медленными, будто ноги кто-то взял в увесистые оковы, что тихим скрежетом тащились по тропинке. Из всех тех цветов, за которыми некогда ухаживала Коё, остались лишь красные и белые розы, что сияли как никогда раньше, раздражая Чую ещё больше. — Нет… нет… нет. Почему? Почему они все высохли? Я же не так уж и долго отсутствовал, они не могли так быстро исчахнуть, — Чуя брёл вперёд, озираясь по сторонам, пытаясь найти хоть один живой цветок, не считая роз, что огромными кустами простирались в саду. Дойдя до сарая, Чуя открыл дверь, что поддалась ему не сразу, и взял оттуда перчатки, которые сразу же и одел, грабли, мешок, лейку и, найдя в самом углу, пару гномов, которых он так не любил. — Прости меня, мама, за твой сад. Я даже не знаю, почему не любил этих гномов, они вроде не такие уж и плохие, жаль, я раньше тебя не послушал. Чуя стал, заниматься садом, для начала он убрал все листья и засохшие лепестки, что тяжёлым грузом лежали на земле, в мешок, после чего полил все клумбы и огромные кусты роз. Гномов он расставил в палисаднике именно на тех местах, где однажды их поставила Коё. К счастью, сам палисадник был прекрасным и цветы на нём так и цвели, распуская свои яркие жёлтые, розовые, красные и белые бутоны. Полив все цветы, убрав мешок с лепестками и листьями и вернув все принадлежности назад в сарай, он всё-таки решил зайти в дом. Необъяснимое чувство переполняло изнутри, заставляя ладони потеть, всё тело покрываться мурашками, выступать холодный пот, что стекал с висков. Страх и волнение овладели им, вот только перед чем, он не мог понять. Накрыв ладонью ручку двери, Чуя стал аккуратно поворачивать её, чего-то вечно боясь и озираясь по сторонам. Открывать дверь и заходить в дом он не торопился, для начала он хотел привести все мысли в порядок, успокоиться и унять дрожь в руках. Он повторял в голове лишь одно, что ему надо успокоиться и покончить со всем этим раз и навсегда, чтобы больше ничего не испытывать, не бояться, а просто жить дальше. Он желал оборвать всё раз и навсегда, оборвать также, как и красную нить, что связала руки, стирая их в кровь. Минут пять он гипнотизировал дверь взглядом, не смея её открыть и пытаясь себя хоть как-то успокоить, но набравшись решимости и глубоко вздохнув, он всё-таки открыл эту злосчастную дверь. Закрыв глаза, он сделал пару шагов вперёд, что отдались во всём доме эхом. — Я дома! — Чуя резко распахнул глаза и сжал руки в кулаках, ему было очень страшно принять тот факт, что его никто не обнимает, никто не встретит сияющей улыбкой, но надежда, хоть и маленькая, всё-таки таилась в его душе. Он представлял, что вот, сейчас он откроет глаза, а перед ним стоят родители и весело, тепло улыбаются ему, что их глаза сияют также, как и звёзды в ночном небе. Но правда оказалась не столь красочной и желанной, она была горькой и тусклой. Никто перед ним не стоял, никто ему не улыбался, перед ним была лишь мебель, что покрылась маленьким слоем пыли. — Я дома. Во второй раз он произнёс эти заветные слова не с таким энтузиазмом как до этого. Голос его был низкий, печальный, а взгляд мёртвый, та искорка, что ненадолго разгорелась в нём, потухла слишком быстро, не показав всего своего сияния, всей своей радости, оставив после себя лишь горечь разочарования, что туманом застилала его голубые глаза. Разувшись, он медленным шагом направился в гостиную, унимая при этом дрожь перед тем, что он там может увидеть. Страх. Страх овладел им и его телом, но несмотря на него, он всё равно шёл туда. Пыль прилипала к ногам, а глаза нервно и растеряно бегали по дому, не зная, чего и ожидать то ли от себя, то ли от самого дома. — Мама? Отец? — Чуя зашёл в гостиную и увиденное повергло его в шоке, заставило упасть на колени и схватится за кофту, крепко сжав её в области сердца. Дикий и истошный крик наполнил дом, а стук кулаков о пол только больше придавал ужаса этой картине. Слёзы лились сами по себе, он уже думал, что всё выплакал ещё в том чёртовом приюте, но это, как видно, оказалось далеко не так. Он склонил голову, так как не мог смотреть на них, на эти два гроба, в которых лежали его родители, на фотографии в рамке и с чёрной ленточкой, на свечи и на белые лилии, которые он мечтал выбросить. — Нет! Нет! Это же всё шутка, да? Вы же живы? Да? Это же так, вы живы… прошу, ответьте мне. Чуя ждал ответа, ждал хоть какого-то знака, но как и ожидалось, его не последовало, во всём доме царила мёртвая тишина, которую ничто не нарушало: ни ветер, что мог завывать и стучать ветками в окно, ни птицы, что могли неутомимо петь, ни дождь, что мог стучать по крыше дома. Тишина. Она сводила с ума. Она давила на уши, принося невыносимую, адскую боль, которую Чуе было не вынести. Эта боль была не физическая, не телесная, она была где-то внутри и грызла всё его сознание и душу, оставляя после себя отвратительное чувство, которое пронизывало каждую клеточку, словно текло по венам, как кровь. Мир стал рушиться и окрашиваться в серые и чёрные оттенки. Он не мог это пережить. Он не мог это простить себе, что допустил их смерть. Он не мог дальше с этим жить. Ноги сами повели его сначала в кабинет отца, где он простоял минут пять, как вкопанный, и вглядывался в эти мрачные, но такие родные стены, в эту мебель, в эти бумаги, что некогда привлекали его внимание. Мысли кружились в голове, как вихрь или ураган, не давая поймать ни одной, лишь нечётко и отрывисто составляя несвязное предложение. Из кабинета он пошёл на кухню, где они часто всей семьёй ужинали, иногда приглашая к себе Дазая, а иногда и Достоевского. Взгляд сам по себе пал на те три фартука, в которых они некогда готовили заварные пончики. Воспоминания о той готовке и ночи заставили его невольно и горько улыбнуться. — Хватит… прекрати, пожалуйста, — Чуя не хотел больше ничего вспоминать, так как каждое воспоминание приносило неимоверную, колющую боль в груди, заставляло сбивчиво дышать и в ярости бросать всё то, что попадётся на глаза. Так по кухне стали летать тарелки и стаканы, что тот час же разбивались о деревянный пол или стену, летали и столовые приборы: вилки, ложки, и ножи, об один из которых Чуя порезался. Небольшая алая струйка крови стала капать на пол, оставляя небольшие, но яркие крапинки на нём. Ощущение от пореза было фееричное, оно приводило мысли в порядок и заставляло забыть душевную боль, что вросла своими корнями в нём. Чуя поднял кинутый им нож, он был самым острым, поэтому даже Коё им не пользовалась, боясь порезаться. Вообще, он предназначен для готовки, а не бросков в пол или в стену, но Накахара нашёл ему новое, третье предназначение, более практичное и полезное. Прозвав ножик «орудием освобождения», он взглотнул и стал переводить свой мёртвый взгляд с руки на нож. С неким придыханием и восторгом он стал водить им по руке, сильно вдавливая и резко отстраняя руку с ним, оставляя за собой глубокий порез. Кровь быстрой струёй стекала с его руки, пачкая и пол и его одежду. На лице не играло никаких эмоций, этого ему было мало, этого не хватало, чтобы освободиться. Порез за порезом, крови становилось вокруг всё больше, а сил наоборот, всё меньше. Когда он потерял какую-либо способность двигаться, он откинул орудие куда-то в сторону, а сам стал потихоньку спускаться на пол, наблюдая за алыми каплями, медленно падающими с кончиков бледных, кровавых пальцев. Тело стало пробивать необъяснимым холодом, заставляющим мелко подрагивать, губы уже начали синеть, а глаза и вовсе ничего не видели. Вокруг была лишь темнота, такая холодная и отталкивающая, но в тоже время такая манящая и притягивающая, что не было сил ей сопротивляться, единственное, что он мог сделать, так это упасть в эти холодные объятия, забыв про всё, ради чего он жил. — Где я? Здесь кто-нибудь есть? Пожалуйста, ответьте, — Чуя осматривался вокруг, темнота стала потихоньку рассеиваться, уступая место густому туману, который он недавно видел в одном из своих снов, вот только, в этот раз никакие воспоминания не появлялись перед ним, а лишь дорожка из кровавых пятен, по которой он решил пойти, надеясь, что она куда-то его приведёт. Крови становилось всё больше и больше, дорожка становилась всё шире и шире, пока Чуя не подошёл к беседке. Когда он прикоснулся к ней, туман исчез, кровь испарилась, а перед ним появились его родители, что мило беседовали, сидя в беседке и смотря на раскрывающиеся бутоны роз. Но Чуя не решался подойти к ним и присесть с ними или хотя бы сообщить о своём присутствии, он просто смотрел на них своими мёртвыми глазами. — Интересно, как там у него дела? С ним всё в порядке? Я так переживаю за него, Огай, — Коё заплакала, а Огай её нежно приобнял, тихо поглаживая по спине. — Не переживай ты так, я уверен, с ним всё в порядке, это же Чуя, он не сдаться так просто, он у нас сильный, — Огай всячески пытался приободрить жену, что всячески переживала о своём сыне, так как она не знала и не могла узнать, что с ним и как он. Как она перегружала себя мыслями о том, спаслись ли они или нет, что было с ними дальше. — Мама, отец, это вы? Это правда вы? — Чуя не мог поверить, что вновь слышит их голоса, что вновь может видеть их и может… прикоснуться к ним. Обогнув беседку, он налетел на своих родителей с объятиями. Те ошарашенно и напугано стали смотреть то на него, то друг на друга, тоже не веря увиденному. — Ч-чуя, что ты здесь делаешь? Почему ты тут? — Коё отодвинула от себя Чую и стала смотреть на него с неподдельным ужасом, поняв, что это и правда он,она заплакала, так как поняла, что с ним случилось. — Мама, почему ты плачешь? Что случилось? Ты не рада меня видеть? — Чуя обеспокоенно посмотрел на Коё, а после на Огая, что также смотрел на него с некой горечью. — Чуя, ты знаешь, где ты? Знаешь, как и почему ты сюда попал? — Огай приобнял Коё, что начала тихо подрагивать, прикрыв лицо руками. — Это беседка в нашем саду и да, я знаю как я сюда попал, точнее из-за чего, — Чуя казался неимоверно серьёзным, взрослым и… сломанным, его глаза, хоть и были радостны, хоть в них и была видна небольшая искорка, они всё равно были мертвы и туманы, что заметил Огай, который внимательно рассматривал сына. Как бы Чуя не старался скрыть своего подавленного, сломленного состояния и свои многочисленные шрамы и синяки, они всё равно выглядывали из-под одежды. — Солнышко, и почему же ты здесь? — Коё подняла на сына заплаканные глаза, она не могла поверить в то, что её сын, её мальчик… здесь, что с ним что-то случилось такое, что ей и страшно представить. В голове крутилось множество мыслей, как это могло произойти и один был хуже другого. — Я сам это сделал, я просто хотел освободиться, я больше не мог терпеть эту боль, что поедала меня изнутри. — Чуя улыбнулся, но эта улыбка была слишком наигранной, впрочем, как и все годы в прошлом доме, в котором они жили до переезда в эту деревню. — Как «сам»? Почему? Чуя, зачем? — Коё не понимала, что происходит, её ли сын сейчас стоит перед ней, в самом ли деле он это сделал сам без чьей-либо помощи. Она просто не верила, точнее, не хотела верить в это. — Я же сказал, я не мог больше этого терпеть, зато, мы снова вместе, не правда ли? Разве вы не рады? — Чуя в удивление изогнул бровь, своими затуманено-голубыми глазами он смотрел на своих родителей, что явно поникли головой. — Чуя, мы очень тебя любим, — Коё прильнула к Чуе и поцеловала его в лоб, мягко повороша его растрёпанные волосы и улыбнувшись. — Но тебе ещё рано сюда приходить, поэтому живи, — Огай щёлкнул Чую по лбу и мягко улыбнулся напоследок. Чуя прикрыл глаз и почувствовал необъяснимую боль в области запястья, голова кружилась, а в ушах и вовсе всё гудело, а чей-то до боли знакомый голос постоянно звал его и звал. Но Чуя не торопился идти на зов, он смотрел на своих родителей, что начали медленно растворяться, пока от них не остались маленькие блики света, что устремились куда-то вверх, оставляя Чую бродить в темноте и искать выход.***
— Чуя? — Дазай увидел на полке кеды Чуи, в которых, по видимому, тот недавно разгуливал. Эта мысль подтолкнула его на то, что он точно здесь, но его пугало одно — мёртвая тишина, что царила во всём доме. Он ожидал хоть что-то услышать: небольшие шаги, тихую молитву, плач или же надрывный крик. Он хотел услышать хоть что-то, так как полная тишина сводила его с ума и заставляла прокрасться в голову не лучшим мыслям. Дазай ждал ответа минуту, две, три, после чего бесцеремонно прошёл в гостиную, там он увидел два гроба, в одном из которых лежала Коё, а в другом — Огай, но к сожалению, в этой комнате он не увидел Чуи. Страх стал его переполнять, мысли о том, здесь ли тот сейчас, или ушёл куда-то, или же с ним что-то случилось, переполняли его. Следующей комнатой, в которую он пошёл, была кухня, не зная почему, но он пошёл именно туда, как будто что-то его туда тянуло с неимоверной силой. Первыми, что он там увидел, были осколки от разбитой посуды, воткнутые в стену, стол и стулья ножи, а после он заметил лежащего на полу Чую, вокруг которого было слишком много крови, а сам владелец которой был бледен, как снег. — Идиот! Ты больной на всю голову! Чёртов коротышка! — эмоции били через край, руки тряслись, а губы подрагивали. Страх с новой волной накрыл его с головой, погружая в него полностью. Он не знал, что делать, не знал, как тому помочь, не знал, что нужно сделать, чтобы тот очнулся. На секунду ему показалось, что это всё розыгрыш и вот сейчас Чуя откроет глаза и начнёт над ним смеяться, но лишь на секунду. Тело оставалось неподвижным и Дазай, перевернув Чуя на спину, стал всматриваться в его лицо, что не выражало абсолютно ничего. Слёзы покатились из глаз и падали на маленькое тело, Осаму уложил свою голову Накахаре на грудь и услышал его слабое, но всё-таки сердцебиение. — Живой! Господи, да я сейчас уверую! Он жив, но если не остановить кровотечение… Дазай посмотрел на запястья, с которых до сих пор стекала кровь, но уже не так сильно, как раньше. Если честно, то он растерялся и не мог собраться с мыслями, не мог сделать совершенно элементарных вещей. Он забыл те уроки, которые ему преподал Достоевский, забыл, как действовать в таких ситуациях, хоть он бывал в них и не раз. Собравшись с мыслями, он побежал искать аптечку, которая по-любому должна быть в их доме. Конечно, бегать в панике и вытряхивать содержимое всех шкафчиков и ящиков он не собирался, предпочтя этому проанализировать обстановку и найти самое подходящее место. — Кабинет Огая, точно! — Дазай поднялся с пола и со всех ног помчался в кабинет Огая, в котором был всего лишь один раз и то, когда ему обрабатывали раны. Вспомнив это, он конечно же предположил, что аптечка должна быть там и не ошибся, когда он забежал в кабинет, он стал осматриваться и, увидев небольшую коробочку на диване, схватил её и вернулся к Чуе. Открыв её, он достал всё необходимое, чтобы остановить кровотечение. Для начала он взял ватку и стёр кровь, что мешала увидеть ему саму рану, при этом он заметил достаточно недавние шрамы и синяки, что озадачило его ещё больше. Взяв бинты, он стал затягивать их на запястьях, останавливая кровотечение. Это единственное, что он мог сделать для него в данный момент. Начав молиться всем существующим и несуществующим богам, Дазай не сводил взгляда с Чуи, почему-то звать помощь он не спешил, он не собирался звать ни Достоевского, ни Тацухико, ни звонить в скорую, он решил просто ждать, веря в силы самого Чуи. Когда прошло минут десять, а Чуя так и не открыл глаза, страх стал его вновь накрывать, Дазай всё также смотрел на Чую, ожидая, когда тот откроет глаза, когда тот сделает хоть что-то, подаст хоть какой-то признак того, что он жив. Нервы, конечно, у него были ни к чёрту, он никогда не мог бы подумать, что Чуя вот так вот возьмёт и попробует покончить с собой, что он опустит руки и просто захочет умереть. Да, хоть они знакомы не так уж и давно и Накахара ему никогда не рассказывал того, что было у него на душе, Дазай знал о нём достаточно много, просто понаблюдав за ним и проанализировав его поведение. Посмотрев на слегка потрёпанную и запачканную одежду, Дазай заметил торчащую из кармана книжку, что показалась ему до боли знакомой. Конечно, зверское любопытство овладело им и он попытался достать книжку, вместе с тем, почувствовав в кармане помятую упаковку, только чего, он так и не понял или не хотел понимать. — «Больше не человек» — это же моя книжка, чёртов коротышка, а это у него там ещё что? — Дазай полез дальше в карман и, достав упаковку чего-то, был неимоверное зол. Нет, он конечно всё понимает, да, у него умерли родители, но это не повод начинать курить. Что-что, а вот это его взбесило даже больше, чем попытка суицида, так как он не может осудить его за то, чем сам почти каждый день занимается. — Вот очнёшься, я тебе… Чуя еле разлепил глаза, что были словно свинцом налиты, и слегка приподнялся на локтях, болезненно шипя от боли. Перед глазами всё плыло, а голова слегка кружилась, не давая сориентироваться в пространстве. Чуя ничего не понимал и не слышал, лишь невыносимый гул стоял в ушах, давя на барабанные перепонки. Первым, что он услышал, так это свист и звук пощёчины, после чего почувствовал, как его щека невыносимо горит. — Идиот, ты что творишь? Совсем с катушек слетел? — Дазай смерил Чую гневным взглядом, замечая как тот тянется рукой к своей красной щеке. Его лицо выражало полное непонимание, сменяемое лёгкой улыбкой и звонким смехом, режущим слух. — Чего смеёшься? Разве в этой ситуации есть что-то смешное? — Да, я заслужил эту пощёчину, вот только я одного понять не могу, ты чего разорался? — Чуя повернулся к Дазаю и посмотрел на него своим мёртвыми затуманено-голубыми глазами, что привели Дазая в ужас. Он замолчал и просто вглядывался в его глаза, как завороженный, несмотря на то, что они были неимоверно красивыми и чарующими, они были ужасными и пугающими. Это сочетание придавало им только большей привлекательности, перед которой не мог устоять и Дазай, что так усердно боролся со всем этим. — Чуя, я конечно всё понимаю, но, тебе не кажется, что ты слегка запутался? Что тебе нужна помощь? — Дазай попытался присесть поближе к Чуе, что непрерывно, будто не моргая, смотрел на него, но тот не позволил этого сделать, смерив слегка злобным взглядом, говорящим сам за себя. Дазай на это только глубоко вздохнул и сел на против Чуи в расстоянии вытянутой руки и посмотрел на шрамы, что так и бросались ему в глаза. — Чуя, я хочу у тебя кое-что спросить, откуда у тебя все эти от… шрамы? — Говори, как есть, отметины, мерзкие и собственнические, ты же это хотел сказать? Ты же понимаешь, что то, что ты увидел, далеко не всё и не самое страшное? — Чуя пытался говорить холодно и спокойно, но дрожащий голос и дрожь в руках выдавали его с потрохами. В голове снова всплыли воспоминания той ночи, и как бы Чуя не пытался их забыть или принять, у него ничего не получилась, всё плавно переходило в истерику, в крики, в слёзы. Каким бы сильным он не был и не казался, страх и нахлынувшие эмоции брали верх. — Ты покажешь мне их? Я могу тебе чем-нибудь помочь? — Дазай затаил дыхание, он сам не понимал, почему так нервничает. Возможно, он боялся того, что увидит, возможно, он просто растерялся, так как впервые видит Чую в таком сломленном и подавленном состоянии. Он бы никогда не поверил, если бы ему кто-нибудь сказал, что видел плачущего Чую, так как все его находили только в радостном и дружелюбном настроение, за некоторым исключением. Чуя ничего не ответил, он просто кивнул головой и, прикрыв глаза, схватился за край кофты и футболку, после чего стал потихоньку их стягивать с себя. Эти действия оказались на удивление болезненными, чего Чуя старался не показывать. Вскоре одежда оказалась на полу, и Чуя устремил свой взгляд туда же, стараясь не сталкиваться с изучающим взглядом карих глаз, что рассматривали каждый открытый сантиметр, боясь что-либо упустить. Дазай рассматривал каждый шрам, каждый синяк и каждый укус, он хотел знать, кто сотворил с ним такое, что с ним произошло за его отсутствие и почему никому не рассказал об этом и не позвал на помощь. Злость в нём закипала с каждой минутой всё сильнее и сильнее, но эта злость была обращена не на Чую, а на того, кто это сделал, кто сотворил такое с его другом, с его напарником и просто рыжим коротышкой, похожим на солнце. Он не мог понять, кто это такой бессмертный, что посмел осквернить и заставить померкнуть это солнце. — Кто? — голос был строгим, полным ненависти, он прозвучал эхом во всём доме, заставляя Чую вздрогнуть и поднять свои глаза на его обладателя. — Что «кто»? — Чуя непонимающе посмотрел на Дазая, что начал ещё больше раздражаться и злиться. Таким Чуя его ещё ни разу не видел, наверное, потому что тому не было необходимости себя так вести, а может, тот просто неимоверно зол на него. — Кто посмел с тобой такое сделать? Кому мне придётся начистить личико? — Дазай заметил некий страх в глазах Чуи, поэтому начал говорить как можно спокойнее и мягче, при этом мило улыбаясь, чтобы Накахара мог чувствовать себя более спокойно и расслаблено. Осаму наблюдал за его малейшим движением, как мелко подрагивали его губы, как бегали его глаза по всей кухне. Он ждал, пока тот сознается, потому что не хотел выпытывать у него информацию силой, не хотел устраивать ему допрос, как они сами часто это делали. — Сатоши, он из приюта, помнишь, о котором все говорят? Так вот, я там пробыл пару дней, всего лишь пару дней. Я ничего такого не сделал, всего лишь указал место Ичиро, после чего… после чего я встретил Арэто и… — Чуя замолчал, поджав колени, охватив их руками. Голову он отвернул от Дазая, чтобы не встречать его взгляда, который, по его предположению, должен быть осуждающим. — И? Что было дальше? Чуя, пожалуйста, не молчи, скажи, что там произошло, что произошло в ту ночь? — Дазай взял с пола кофту, что снял Чуя, и накинул на него, чтобы тот не замёрз, и приобнял за плечи, — Ты можешь мне доверять, только не молчи, прошу. — Той ночью, Дазай, я… я так жалок. Сначала мне дали попробовать насвай, потом, всё было как в тумане, мне было весело, а когда эффект стал пропадать и я пришёл в себя, я оказался в незнакомой мне комнате. — рассказ давался Чуе с трудом, голос дрожал, руки сжимали края кофты, а глаза предательски заслезились, стоило ему вспомнить те вещи, которые с ним вытворял Сатоши, — Там был Сатоши. Знаешь, после той ночи, я стал ненавидеть себя ещё больше, я перестал смотреться в зеркало, чтобы не видеть лишний раз этих отметен. Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти. Всё было бы не так печально и плохо, если бы он просто оставил эти метки, надеюсь, ты понимаешь, к чему я клоню? Чуя посмотрел на Дазая своими заплаканными глазами, он вновь не сдержал своих нахлынувших слёз, уж слишком больным оказалось воспоминание о той ночи. Дазай взглотнул. Всем сердцем он пытался верить, что то, о чём он подумал, было лишь его предположение и с ним ничего подобного не делали, что это только плод его фантазий. — Дазай, он… он поимел меня в ту ночь, в той самой комнате! Он не жалел меня! Мне было невыносимо больно и страшно! Ты и представить себе не можешь, как ноют эти раны: укусы, шрамы, синяки, как болит спина и поясница! Ты не представляешь, как это страшно и мерзко, когда с твоих ног стекает кровь вперемешку со спермой. Ты не представляешь, какого это, и слава богу. — Чуя сорвался на крик, голос его был хриплый и в некоторые моменты и вовсе пропадал, но Дазай слушал его внимательно, не смея дышать. он наблюдал, как слёзы тихо катились с его бледных щёк, как он сжимал руки в кулаки и как бил себя по ногам. Он видел, сколько негативных эмоций бурлило в нём в тот момент и как он боится этого. — Дазай, скажи мне, только честно, я мерзок? Я отвратителен? Как ты со мной находишься, ты не хочешь уйти? Ты не считаешь меня жалким? — Стоп-стоп-стоп, Чуя, ты задаёшь слишком много вопросов, на которые у меня только один ответ — нет! Я тебя таковым не считаю, ты силён, умён, местами бываешь и холоден, но также ты справедлив. Мне нравится твоё, хоть и немного странное, общество, так что не переживай по этому поводу, договорились? — Дазай потрепал Чую по волосам и мягко улыбнулся, прикрыв глаза. Чуя смотрел на него неверующими глазами, он и не мог подумать, что Дазай вот так о нём думает, он не верил, что тот описывает именно его. Именно в этот момент пелена спала с глаз и тёплая, живая и искренняя улыбка отразилась на его лице. Звонкий и весёлый смех стал наполнять кухню, введя Дазай в ступор и лёгкое недоумение. — Вот, узнаю своего Чую! — С каких это пор я стал твоим? — Чуя удивлённо вскинул бровь, конечно, сдерживать улыбку было не так уж и просто, но ради удивлённого и заставшего врасплох Дазая, он может и потерпеть минутку. — Так, подкол засчитан, но знаешь, ты всё равно мой… — Дазай не договорил, так как получил сразу же под ребро. Это такое до боли знакомое чувство, по которому он так сильно скучал, что зашипел, схватившись за место удара. — Друг, я хотел сказать, ты мой друг, дурашка Чуя. — Хватит придумывать мне прозвища, кретин, — Чуя дал Дазаю щелбан, что бы тот не расслаблялся, а сам потянулся к довольно-таки знакомой пачке сигарет, за что получил по рукам и неодобрительный взгляд карих глаз. Не то чтобы Чуя слушался Дазая, но в данной ситуации тот был прав, ему не стоит курить сейчас, а лучше вообще бросить эту привычку, а то теперь он будет огребать от Дазая, а не тот от него из-за вредных привычек и глупостей. Дазай подошёл поближе к Чуе и взял его на руки под недовольные возгласы. Осаму серьёзно переживал о здоровье своего друга и поэтому решил не рисковать им и показать его Достоевскому, а тот пусть делает то, что считает необходимым. Конечно, он не подумал о том, чтобы одеть кофту на Чую, потому что, возможно, тому будет холодно, он просто целенаправленно шёл домой, желательно не встретившись с Атсуши и Акутагавой, которые будут расспрашивать их о том, что произошло и будут ходить за ними по пятам, пытаясь как-то помочь. Хоть Чуя и пытался пару раз вырваться и пойти сам, Дазай держал его крепко, не давая ни малейшего шанса на побег. Осаму аккуратно открыл дверь и направился на выход из дома, напоследок взглянув на Коё и Огая, что мирно покоились в гробах. Быстро добравшись до дома, он открыл дверь с ноги и направился в свою комнату, чтобы уложить там Чую, которому просто необходим покой.