К Морфею Морфей, до утра дай отраду Моей мучительной любви. Приди, задуй мою лампаду, Мои мечты благослови! Сокрой от памяти унылой Разлуки страшный приговор! Пускай увижу милый взор, Пускай услышу голос милый. Когда ж умчится ночи мгла И ты мои покинешь очи, О, если бы душа могла Забыть любовь до новой ночи!
А. С. Пушкин
Ямагути — красивый, величественный и интересный город, который выглядел просто волшебно. Дазай, пока летел на самолёте, не сомкнул глаз, уставив свой тяжёлый и далёкий взгляд в иллюминатор, в простирающийся вид океана, сменяющийся земной пейзаж и лесов, и городов, и портов, в общем, Японии. Он не знал, как долго длился полёт не только его мыслей, но и самолёта, зато за столь короткий срок он смог остыть, покопаться в себе и прийти к тому, что всё не так уж и плохо, быть может, его отъезд только к лучшему. По крайне мере он так думал. Конечно, центром всех этих мыслей являлся Накахара или же Озаки, Дазай уже не мог знать точно, кто его друг, если они всё-таки были друзьями, если это всё было не его фантазиями. Ему в голову даже закрадывалась мысль о том, что Чую могут звать не так, что это его фальшивое имя, как и он сам. Быть может, его вообще зовут Вильям или Гарри. Кто его знает? Вот именно, что никто. Сколько бы раз Дазай не пытался бы узнать его получше, сделать шаг ему навстречу, тот всё время отгораживался от него, прятался, избегал и не поднимал тему месяцами, пока Дазай сам не бросал попыток узнать о чём-то. Отогнать такие навязчивые мысли ему помог голос молоденькой стюардессы, оповещающий о прибытии. Не то чтобы он вовсе не хотел сюда прилетать, но покидать свои родные места с такими же людьми, ему не очень хотелось. Выйдя из самолёта, тёплый, обжигающий лёгкие ветер сразу же ударил ему в лицо. Расстегнув первые две верхние пуговицы своей белой безрукавки, он не спешащим шагом стал спускаться по подъехавшему трапу. Конечно же, сейчас он находился не в самом городе Ямагути, а в ближайшем аэропорту — Убэ. Как он и предполагал, им всё-таки придётся брать такси, которое обойдётся им не в копеечку, и отправляться в их новый, но временный дом. Не обратив внимания на где-то плетущегося и недовольного Анго вместе с подуставшим и сонным Одой, он быстро направился в само здание аэропорта, чтобы поскорее забрать их сумки. Конечно, в них не было ничего такого ценного, но желания покупать новые, из-за потери и кражи старых, вовсе не хотелось. Народу вокруг было не так уж и много, всё-таки сейчас было утро, и большая часть населения нежилась в своих кроватях, или же уже мучилась в душном офисе, или же за прилавками магазинов, ожидая своих посетителей. Повесив на себя все сумки, Осаму стал верно ждать Одасаку, что уже успел купить себе баночку кофе из автомата. Видимо, кто-то не выспался, готовясь к предстоящим вступительным экзаменам в Йокогамском Государственный Университет на педагогически-гуманитарный факультет. Хоть у Оды до самих экзаменов было ещё около месяца, он всё же решил приехать сюда вместе с отцом, стеснив свой усиленный график подготовки, который Дазай не особо понимал. Он, в принципе, никогда не относился к учёбе так прилежно и усердно, он не тратил на неё дни и ночи, улавливая большую часть материала на самом уроке, если, конечно же, не уснёт под нудный рассказ от учителя по физике, например, про звуковые волны. Что, что, а вот физика у них была одним из самых «лучших» предметов, списать её было очень просто, ну, если там было бы что списывать, зато поспать получалось при каждой возможности, сев на одну из последних парт, поставив перед собой учебник. Голос их учителя был неимоверно тихим, монотонным и усыпляющий, поэтому любая, даже самая интересная тема становится слишком скучной, чтобы её можно было бы выслушать и понять. Воспоминания о школе нахлынули также быстро, как и исчезли, вызвав у него лёгкую улыбку. Минут через десять уже подъехало жёлтое старенькое такси, попросив водителя открыть багажник, Дазай кое-как запихнул туда все сумки. Хлопнув задней дверью, он плюхнулся на мягкое сидение, украдкой посмотрев на Оду, что заинтересовано читал Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта». Если быть честным, то он никогда бы не подумал, что Одасаку любит читать подобного рода книги, хотя концовка в ней была поистине прекрасна. — Интересно? — слегка осевший, с ноткой грусти голос Дазая нарушил тишину, что царила в машине. Конечно, на длинную и заинтересованную беседу он не рассчитывал, но заявить о своём существовании, чтобы его ненароком не забыли, стоило да и так, просто узнать мнение Оды. — Да, достаточно интересное произведение, но я всё-таки больше люблю эпос, а не драму, — тихо усмехнувшись, Ода аккуратно перелистнул страничку, слегка подцепляя её пальцами. Дазай, если честно, не особо разбирался в литературе, он просто любил читать и размышлять над прочитанным, а влезать в такие дебри, как, что это за род литературы, какой это жанр, что за направление и так далее, он не хотел. На этом и закончилась их беседа, поэтому кроме того, чтобы смотреть в слегка запылённое окно машины, наблюдая за меняющимися домами, магазинами и кафетериями, делать было нечего. Плеер как на зло сел, поэтому насладиться расслабляющей инструментальной музыкой или же меланхоличными песнями, коими было занято большее количество памяти, не получится. В машине был выключен кондиционер, а окна по какой-то непонятной причине закрыты, поэтому оставалось лишь медленно умирать в этой духоте. Пот мелкими струями стекал по лбу, шее, заставляя чёлку неприятно прилипать и лезть в глаза, из-за чего её всё время приходилось заправлять назад. Редкие прохожие, тихие улицы — это место казалось раем, раем для одиночек, для простых, тихих и ничем непримечательных людей, именно поэтому оно ему не подходило. Дазай всегда любил какое-то движение, когда адреналин зашкаливает в крови и тебе просто сносит крышу от нахлынувших эмоций. Он не любил, точнее, боялся одиночества, он просто не мог представить себе жизнь без какого-либо общения, без минутной встречи, так как это не даст ему утонуть в его мрачных, затягивающих на дно мыслях. Где-то через час они подъехали к двухэтажному старенькому светлому дому, на дворе которого стояла одна машина и два скутера, видимо, их соседей. Пока Анго расплачивался с таксистом, Ода с Дазаем вышли из машины и забрали из багажника их сумки, слегка хлопнув дверцей, еле-еле услышав недовольное бурчание водителя. Ямагути, тебе, конечно, не портовый город и не родная деревня, но всё равно достаточно милое, уютное местечко, но прежде чем начать его изучение, предстоит разложить все вещи, обустроиться в новом доме да сделать там небольшую уборку. Перед самим домом рос небольшой зелёный палисадничек, что оживлял территорию их жилища. Поднявшись по железной лестнице вверх, они дошли до квартиры. Вставив в замочную скважину ключи, на связке которых был забавный брелок в виде рыжего котика в шляпе, Анго повернул их и со скрипом открыл тяжёлую железную дверь, было видно, что тут никто давно не жил. В самой квартире лежал неплохой слой пыли, а около дверей пару тухлых пакетов с мусором, видимо, кто-то так и не смог их донести до ближайшего мусорного контейнера. В квартире витал неприятный запах, который казался намного ужаснее из-за надвинувшей духоты, поэтому не теряя ни минуты больше, Анго, даже не разувшись, пробежался по их небольшой двухкомнатной квартирке в попытке открыть все окна. Некоторые поддались достаточно легко, а некоторые только после минутных усилий и кряхтений задыхавшегося в духоте и вони Сакагучи. Всё то время, пока проводилось проветривание помещений, двое друзей молча стояли на улице, держа в руках свои небольшие сумки, попутно рассматривая ближайшие здания. Как уже успел подметить Дазай, улицы тут узкие, дворов почти нет, только дорога и внутренние парковки с небольшими палисадниками перед домами и то не всеми, сам район, на первый взгляд, тихий и безлюдный. Через пару минут из квартиры вылетел запыхавшийся Анго, взявший два пакета мусора и направляющийся к мусорному контейнеру, бросив двум друзьям несколько слов: «Идите, наведите пока в квартире порядок, а я мусор вынесу да в ближайший магазин за едой схожу». Уборка. Это то, чего не хотел ни Дазай, ни Ода. Это то, чего им точно не избежать. Это то, отчего им точно не отмазаться. Разуваться, что один, что второй не желали, так как запачкать свои чистые белые и чёрные носки в пыли не входило в их планы. Повесив сумки на крючок вешалки в коридоре, они стали проходить вглубь квартиры, из-за чего становилось всё жарче и дурней. Пока Осаму осматривал все комнаты, Одасаку забрёл в ванну в поисках моющего средства да чистой тряпки, коих он всё-таки там не нашёл. Ждать целую вечность, пока Анго вернётся с магазина было непрактично, поэтому он предложил своему другу сходить к соседям да попросить у них одолжить им немного бытовой химии, тряпок да перчаток, если им будет не трудно. Конечно же, делать всё это у брюнета не было никакого желания, но выбирать не приходилось, ведь ему ещё жить в этой квартире, а спать под слоем пыли, случайно задохнувшись от неё, не входило в список его ближайших дел. Потрепав свои лохматые и непослушные волосы, которые Дазай всё-таки пытался привести в нормальный вид, он вышел из квартиры, дверь в которую всё это время была открыта, что его ни разу не удивило и не побеспокоило. Далеко ходить ему не пришлось, буквально в десяти, а может и меньше, шагах была очередная квартира. Легонько постучав, Осаму стал ждать своих соседей, и как только он хотел уже было уйти, дверь распахнулась перед ним, и он увидел прекрасную юную, даже слишком, девочку. Она была одета просто: домашние тапочки в виде зайчиков, белые гольфы, бледно-голубое платьице без всяких абажуров и рюшечек, поверх которого была накинута серая кофта. Личико у этой девочки было приятное, с маленькими пухлыми розовыми губками, аккуратненьким вздёрнутым носом и ярко-зелёными, словно спелый лайм, большими глазами, что как-то устало на него смотрели. Волосы у неё были чёрные, заплетённые в высокий пучок. — Здравствуйте, вы что-то хотели? — робкий детский голосок заставил Дазая прекратить так рассматривать девочку, переходя ближе к сути дела. — Здравствуй, малышка, я твой новый сосед, и у меня есть к тебе небольшая просьба. Не могла бы ты попросить у мамы немного моющего средства и тряпок, просто в той квартире такой ср… бардак, а бежать до магазина, ещё и не заблудившись, достаточно сложно. — Дазай, из-за неловкости сей ситуации, слегка прикрыл глаза, и начал чесать затылок. Конечно, он никогда бы не подумал, что будет просить что-то у маленькой девочки, да в принципе у кого-то что-то просить. — Мамы сейчас нет дома, поэтому я сама вам всё принесу. — С этими словами девушка скрылась за дверью, оставив Дазая совершенно одного стоять на лестничной площадке. Жара морила ужасно. В сон стало клонить с каждой минутой всё сильней и сильней, отбивая какое-либо желание ждать девочку, а делать уборку тем более. Опершись спиной о металлические перила, он задрал голову вверх, глядя на скрытое под непроглядной стеной облаков солнце, что так же беспощадно палило с высока. Птицы, спрятавшись в зеленеющей кроне деревьев, напевали спокойную, отрывистую мелодию, к которой Дазай не особо прислушивался, отправившись в полёт своих мыслей, впрочем, как и обычно. Сейчас он думал лишь о том, что всё-таки будет делать с потерянной флешкой и что, в принципе, будет делать в этом городе всё это время. Флешка. У него возникала мысль о том, чтобы попросить Атсуши или Акутагаву найти её в доме Достоевского и забрать на время, пока он не вернётся, так как, если он всё-таки оставил своё сокровище там, его может увидеть любознательный Накахара, затеяв очередную уборку. Эта идея отпала у него почти сразу, так как он вспомнил, что ни номера Акутагавы, ни номера Атсуши у него нет. Дело дрянь. Остаётся лишь одно, забрать самому эту флешку, надеясь, что Чуя не найдёт её раньше, хотя на такое глупо надеяться, ведь он не знает, сколько тут пробудет. Этот вопрос кое-как, но всё-таки был решён, так как других вариантов у него больше не было, осталось только придумать, чем же занять себя в этом городе. Первое, что пришло ему в голову, было то, что можно было бы отсидеться дома, глядя в окна, читая какую-нибудь книгу или же просто проспав все эти дни. Второе — это сходить прогуляться по городу, изучить место, пошататься по местным магазинам да и так просто посидеть в каком-нибудь ресторанчике. Но долго над этим подумать ему не пришлось, так как открылась соседская дверь, из-за которой выглянула девочка с красным ведром, в котором было пару тряпок, пара перчаток и бутылка какой-то химии. — Спасибо тебе, я как закончу, сразу же тебе верну. — Легко улыбнувшись, Дазай взял ведро со всем необходимым для уборки и стал возвращаться в квартиру, где его, должно быть, уже заждался Одасаку. Краем глаза, не успев ещё дойти до своей лачуги, он заметил, как пристально за ним наблюдает маленькая девочка, как сверкают на мелком солнечном луче её изумрудные глаза, как отливаются её чёрные волосы синевой. Красиво, ничего не скажешь, но уборка и Ода не ждут, а за такую помощь он её ещё отблагодарит. В квартиру он зашёл под озадаченный взгляд Одасаку, что явно выстраивал масштабы этой катастрофически долгой и утомляющей уборки. Поставив ведро на тумбочку, он покашлял в кулак, привлекая к себе внимание задумавшегося Оды, за что тот извинился. Быстренько всё обговорив, они пришли к такому плану: Дазай вытирает пыль во всех комнатах и моет уже изрядно грязные окна; Ода моет все полы и занимается санузлом; также они успели всё решить и за Анго, что должен был в скором времени вернуться, его задача заключается в мытье всей кухонной утвари и подготовке к ужину, так как к обеду они, явно, не закончат. Чтобы убираться в квартире было не так грустно и вяло, Дазай решил включить музыку, под которую можно было бы и потанцевать и попеть, не зря же он колонки взял, прекрасно зная, что Ода не будет против, если это сделает работу намного интересней и продуктивней. Быстро разобрав необходимые инструменты, они принялись к работе. Первым делом Осаму стал протирать пыль, начиная с самой дальней комнаты и заканчивая коридором, весело пританцовывая и подпевая себе под нос Sheena Ringo «Marunouchi Sadistic», на что Одасаку не мог смотреть без улыбки, выметая всю грязь стареньким веником и поднимая клубы пыли вверх, изредка покашливая. К этому времени вернулся Анго с двумя огромными пакетами, в которых была не только еда, но и все необходимые для хозяйства вещи. Быстренько забрав у него пакеты и поставив их на уже потёртый деревянный стол, они напялили на Сакагучи жёлтый фартук, розовые резиновые перчатки, дали в руки губку и щётку, указав на горы посуды, что уже успели подостовать из шкафчиков. Конечно, отдохнуть ему никто не даст, в принципе, это было ожидаемо, хотя он думал, что ему придётся всю квартиру одному отдраивать, на крайний случай с сыном, но не с Дазаем, что с таким энтузиазмом принялся к работе. Никто даже представить себе не мог, что работа пойдёт так эффективно, что они уже закончат её через пять часов, то есть к пяти вечера. Сколько же радости было у них, особенно у Дазая, что, кажется, сбросил пару лишних, а может и нет, килограммов. За эти проклятых пять часов он успел протереть все тумбочки, шкафы, ящики, полки, подоконники, успел вымыть все окна, которых было не так уж и мало, так ещё и так, чтобы не было ни одного пятнышка или развода, даже если ему было лень. Ода же сначала вымел всю грязь, помыл все полы, а затем занялся ванной, в которой проторчал около трёх часов, вычищая одну лишь ванную с унитазом. А вот Анго отмыл до блеска всю кухню, не доверяя её Дазаю, облегчив ему тем участь. В общем, поработали они на славу. Все уставшие и взмокшие, но довольные своей работой, они плюхнулись на чистые татами, приложив ко лбам бутылки с холодной водой, за которыми бежать до ближайшего автомата пришлось именно Осаму, что закончил со своей работой раньше всех. Провалявшись так минут десять, дождавшись пока вода станет тёплой, каждый принялся заниматься своими делами: Анго начал готовить ужин, Ода — готовиться к вступительным экзаменам, а Дазай — отдавать позаимствованные вещи, перед этим решив сходить в ближайшую кондитерскую, что находилась чуть ли не за их домом, чтобы купить маленькой леди вкусный тортик в знак благодарности. Накинув на себя спортивную куртку, специально закатав рукава, он побежал в кондитерскую, что ещё не успела закрыться. Так как он не знал, что любит эта девочка, имя которой он почему-то так и не спросил, он решил взять обычный бисквитный торт с клубникой. Довольный своей покупкой, он заскочил домой, буквально на пару секунд, чтобы взять ведро со всеми принадлежностями, и направился в соседнюю, уже знакомую квартиру. Постучав, Дазай сразу же услышал чьи-то спешные шаги, переходящие в бег. Дверь распахнулась настежь и маленькая девочка уже хотела было прыгнуть на него, крикнув «папа», но вовремя остановилась, увидев, что всё-таки ошиблась. — П-простите, — опустив голову вниз, сцепив за спиной руки в замок, малышка опустил свой смущённый взгляд в пол. — Да что ты, ничего страшного. — Дазай мягко улыбнулся, внимательно смотря на юную особу, придумывая, как же он может ей поднять настроение и вывести из столь неловкой для неё ситуации. — Так вот, я по делу и не с пустыми руками. Протянув девочке картонную коробку с тортом, он увидел, как у неё радостно засверкали глаза, как губы растянулись в довольной и широкой улыбке, из-за чего он невольно усмехнулся, давно не видя ни такой искренности, ни таких эмоций. — Это мне? — неуверенным голосом спросила малышка, подняв свой изумрудный взгляд на Дазая, просто не веря в такую доброту, в таких людей. — Конечно, только скажи мне, как тебя зовут, а то сколько мы с тобой общаемся, а имён друг друга не знаем. Забавно, не правда ли? — девочка на это лишь кивнула, как-то неуверенно поджав губы и сцепив руки в замок, — Меня зовут Дазай Осаму, можно просто Дазай. — А меня зовут Мики, рада с тобой познакомиться, Дазай. — И вновь улыбка заиграла на этом детском личике, не оставляя даже его равнодушным, словно одаривая его счастьем, как солнце своими лучами, невольно напомнив этим Накахару, про ссору с которым не хотелось вспоминать. — Отлично, Мики, вот тортик, а вот и ведро со всем, что ты нам дала, — вручив всё это малышке, он потрепал её по волосам и, дождавшись, пока она полная радости скроется за дверью, направился домой. Только он открыл дверь, как его встретил вкуснейший запах фирменного карри Оды, которое готовил уже он, явно потеснив кое-кого на кухне. Разувшись, он направился точно туда дожидаться своей долгожданной еды, о которой мечтал сегодня с самого утра. Усидеть на месте было трудно, так как запах, что витал по всей квартире, лишь больше дразнил его, из-за чего живот стал предательски урчать. Минут двадцать он ещё сидел и смотрел за тем, как же Одасаку готовит, и, всё-таки дождавшись, принялся уплетать двойную порцию острого карри, запивая его водой. Наевшись до отвала и поблагодарив Оду за ужин, прыснув пару шуточек в адрес Анго, он довольный и сытый пришёл в свою с Одой комнату, в которой они будут жить ближайшие пару дней точно, если не больше, чего бы ему конечно не хотелось. Постелив свой футон ближе к окну так, что он спокойно мог бы смотреть за ночным небом, за уплывающими облаками, мерцающими звёздами и ликом луны, Дазай разделся и улёгся на своё спальное место, накрывшись одеялом. Спать он не хотел, но и сидеть без дела тоже, поэтому, взглянув на спускающие на землю сумерки, начал бездумно смотреть в окно, пытаясь выбросить всё ненужное и беспокоящее его из головы. Было конечно сложно, но у него, в принципе, получилось да и слушать завывание тихого ветра, шум проезжающих редких машин, сирену скорой помощи да просто чьи-то разговоры ни о чём — всё это помогало забыться, отвлечься от сует, став обычным слушателем. Вскоре в комнату пришёл и Ода, что выглядел как выжатый лимон. Плюхнувшись на свой футон, он устало разделся и залез под одеяло, наконец-то блаженно выдохнув, дождавшись этого момента. В это время не спал только Дазай.***
Утро. Давящий на уши звон будильника разбудил всех жителей этой холостяцкой лачуги, а не только одного Анго, собирающегося на работу в областной суд, что находился напротив их съёмной квартиры. Если честно, то Дазай не понимал, зачем того отправили в командировку, в областной суд города Ямагути, но задаваться этим вопросом не стал, ведь раз надо, значит так надо, не так ли? Вот и он так думал, но не сейчас, так как в данный момент он выстраивал план мести, за столь ранний подъём, потому что кое-кто прервал свой сон и потерял возможность выспаться. Но додумать план не получилось, как и разлепить глаза, из-за чего он всё-таки погрузился в сон, хоть и не в такой крепкий и сладостный, скорее тревожный. Много лет уже прошло с его последних кошмаров, что приснились ему ещё в больнице у Йосано, на лечение к которой после своего побега он не ходил. Глаза медленно стали наливаться свинцом, тяжелеть, не давая возможности распахнуть их. Потихоньку он начал погружаться в сон. Вокруг было темно и спокойно. Тепло приятно расползалось по телу, резко сменившись холодом, заставившим открыть сонные и уставшие глаза. Взгляд начал лихорадочно бегать по окружающей его тьме, пытаясь хоть что-то в ней разглядеть, но тут резко откуда-то раздаётся до боли знакомая ему мелодия, но слова песни, к которой относился этот мотив он так и не смог вспомнить, зато он узнал голос, что тихо напевал его. О, этот бархатистый, тоненький голос, владельца которого он не может вспомнить, он просто обожал. «Только… почему тут так темно? Откуда идёт этот голос?» — он понять не мог. Вдруг он услышал за спиной какой-то щелчок, а обернувшись, увидел, как из темноты начинает появляться, словно вырастать, огромная сцена, что медленно стала наливаться тусклым светом. Прожектор за прожектором стал освещать мелкий участок сцены своим тусклым, еле заметным светом, оставляя центр не освещённым. Ниоткуда не возьмись на ней стала проявляться чья-то фигура, словно появившееся из воздуха, а перед самой сценой сиденья, на которых стали появляться зрители, что выглядели неестественно, больше напоминая кукол. Центр оставался таким же мрачным, пугающим и бесконечным в той темноте. Стоять и наблюдать из далека Осаму не стал, так как хотел узнать, что же это за фигура там, кто же всё-таки напевает эту мелодию. Медленными, неуверенными шагами он направился точно к этому силуэту, что напоминал чёрное пятно человеческой формы, попутно высматривая свободные места. Около пяти минут таких хождений и он нашёл единственное свободное место, что находилось точно по центру на втором ряду, давая ему возможность взглянуть на… малыша? Малыша, что не двигался, опустив голову и руки вниз, а ноги слегка поджав в коленях, словно нависая над полом на цыпочках. Точно, он словно парил, его словно кто-то держал. Музыка не прекращалась, фортепиано стало звучать настолько громко, что перебило чей-то напев. Когда и как оно стало играть он не заметил, зациклив всё своё внимание на фигуре, что стало совершать резкие и неуклюжие движения. Сначала малыш задрал локоть правой руки перпендикулярно своему телу, слегка склонясь в левый бок, не поднимая лица. Накинутый поверх головы капюшон полностью скрыл его лицо, не давая возможности узнать его. Одно движение совершалось за другим с минутным интервалом, из-за чего они казались несвязными, резкими, отрывистыми. Он словно подражал деревянной марионеточной кукле, которую за ниточки дёргает кукловод. Мальчик то опускал руки, то отводил их по разные стороны, сгибая в локтях; ноги почти не отрывались от пола, лишь иногда делая шаг назад или в сторону; голова же оставалась неподвижной, она всё время была опущена. Музыка затихла и свет начал погасать, оставляя лишь один освещённый участок, где стоял мальчик. Свет погас и Дазай стал в удивление осматриваться вокруг, пытался подняться с кресла, но чьи-то сильные руки прижали его за плечи к сидению также, как и руки к подлокотникам. Страх начал окутывать его с каждой секундой сильнее, но вот свет на сцене вновь загорелся, освещая лишь фигуру мальчика, что уже стоял абсолютно в другой позе: голова опущена вниз, руки согнуты в локтях и слегка приподняты вверх, а ноги согнуты в коленях, что смотрели друг на друга. И снова гаснет свет, в помещении мёртвая тишина. Через секунду свет вновь загорается, но уже на другом конце сцены, поза мальчиком снова была сменена: спина прямая, руки подняты вверх и смотрят в одном направлении, левая нога слегка согнута, а правая выпрямлена. Это выглядело с одной стороны и завораживающе, а с другой пугающе. И так повторялось раз за разом, пока он просто не остановился посередине сцены, упав на колени, схватившись руками за голову. Он сидел напротив него, смотря, как Осаму показалось, на него, отчего холодок пробежался по спине. Малыш стал поднимать голову всё выше и выше, пока свет полностью не погас, после чего последовала и темнота и тишина. Через пару минут прожекторы загорелись. Свет становился всё ярче и ярче, черты лица этого малыша стали проявляться всё чётче и чётче. Дазай видел его мёртвые глаза, напоминающие какой-то драгоценный камень, чёрно-янтарного оттенка, его пустой взгляд, его безэмоциональное выражение лица, на котором не играла улыбка, так как рта вовсе не было, он был сшит тоненькими красными нитками, что выглядело со стороны пугающе. Музыка вернулась, отчего стало ещё более жутко и не комфортно. Звуки фортепиано тихо витали в воздухе, нагнетая атмосферу. Вдруг, мальчик, словно кукла, поднимается, делая прыжок с поворотом на триста шестьдесят градусов, в это мгновение Осаму видит, как чёрный капюшон падает с его головы, как развеваются короткие ярко-рыжие кудри, отливающие медным оттенком. В этот момент он затаил дыхание, восхищаясь минутным полётом, после которого следовало неудачное приземление. Послышался хруст, больше напоминающий звук ломающихся костей, но больше ничего. Мальчик быстро поднимается, словно не по своей воле, не чувствуя никакой боли. Этот малыш кажется ему знакомым, но он не может вспомнить его точного имени, но… у Дазая такое чувство, будто это кто-то очень дорогой для него. Но кто? Он хочет спросить, как зовут его, но даже открыв рот, он не издаёт и звука, словно находясь в вакууме. Мальчик отходит по левую сторону от него, ближе к краю сцены, и замирает. Он не делает больше ни движения, просто встав на носочки, слегка наклонясь в бок и опустив руки вниз, направив свой пустой взгляд прямо на него. Осаму поймал этот взгляд и его, как будто тысяча игл проткнуло насквозь, он замер, он перестал дышать. Раз… Два… Три… — Твою ж… — Дазай часто дышит, холодный пот стекает по лбу, а непослушные волосы так и лезут в глаза, но его сейчас это не волнует. У него лишь один вопрос «кто и что это?» Ода всё это время сидел в комнате, поэтому такое пробуждение друга его не то чтобы насторожило, скорее обеспокоило, ведь нечасто увидишь, как Великий Дазай Осаму чего-то боится, как он жадно глотает воздух, испугано бегая взглядом по комнате. Одасаку не решается пока начинать разговор, лишь принося графин с водой и стакан, на что тот никак не реагирует. А чтобы привести шатена в чувства, он брызгает ему в лицо водой, что, в принципе, помогает. — Одасаку?! Ты что делаешь? — Дазай удивлённо хлопает глазами, не до конца понимая происходящее. Мысли его совсем спутались, этот сон ввёл его в заблуждение, всё было как в тумане. Он не понимал, где он, что происходит и происходило, но самым главным вопросом для него оставался только один — кто это был. Кто этот мальчик? Что с ним не так? Он сможет увидеть его ещё раз? Почему его вновь мучают эти кошмары? Как обычно, он задавал слишком много вопросов и не находил ответов на них. Быть может, он просто плохо искал? Может ответы лежат на поверхности воды? Может всё настолько просто, что он это не видит? — Ты в порядке? Если тебя что-то беспокоит, я мог бы тебя выслушать и помочь. — Приятный, мягкий, низковатый голос Одасаку был таким успокаивающим, приводящим в чувство, возвращающим в реальность. Ода прекрасно понимал, что Дазай ему ничего не скажет, что тот попытается решить все свои проблемы и вопросы самостоятельно. И он знает почему. Всё-таки он не так уж и плохо знал своего друга. И у него было предположение, что же того так тревожит, но озвучивать он это не будет, чтобы зря не раздражать Осаму, что не совсем пробудился ото сна. Упёртый баран. Никогда не попросит помощи, не желая, чтобы кто-то видел его слабости, видел его таким потерянным, забытым и напуганным. Никто, кроме него. И Одасаку знал это. Даже если бы Дазай начал это отрицать, приводить какие-то факты, младший Сакагучи не поверил бы, просто делая вид, что так и есть. — Да, со мной всё в порядке, просто сон плохой приснился, но всё равно спасибо. — Слабо улыбнувшись, Осаму дрожащими руками взял у Оды графин с водой и прямо с горла начал пить. Капли воды быстрой струйкой стекали с уголка сухих, потрескавшихся губ по подбородку, по длинной шее и острым, выпирающим ключицам, оставаясь мокрыми пятнами на футболке. При каждом глотке кадык то вздымался вверх, то быстро опускался. Опустошив графин на половину, громко выдохнув, он поставил его рядом с футоном, откинувшись на подушку и прикрыв рукой глаза. — Ты уверен, что с тобой всё в порядке? Может прогуляешься? Воздухом подышишь, отвлечёшься. Вид Осаму не внушал Одасаку ничего, кроме беспокойства, что возникло, явно, не на пустом месте. «Видимо, ссора с Чуей так беспокоит его, что он теперь и ночами не спит, что ему снятся ужасные кошмары, о коих он никому не расскажет, даже мне…» — похожие мысли стали появляться у Оды со дня их отъезда, так как шатен был как в воду опущенный, вялый, хмурый, задумчивый и отрешённый. Он не знал, как помочь, какой дать совет, что лучше всего поможет, но также он не знал, что с самим Дазаем, что творится у него в голове, о чём он размышляет, что планирует. Это не знание и не давало ему возможности помочь, так как он даже не знал с чем именно нужно помогать. В такие моменты он ненавидел своё бессилие. Дазай решил принять предложение Оды, может, ему и в правду нужно просто отдохнуть, прогуляться, отвлечься от этих мыслей? Может, так будет лучше? Сейчас он не мог знать ответа на этот вопрос, впрочем, как и на другие. Собравшись с силами, он откинул одеяло и, потянувшись вверх, стал подниматься, и ленивой походкой направился в ванную, в которой провёл около часа, расслабившись в горячей водичке. Пока он принимал водные процедуры, Ода готовил завтрак, что состоял из блинчиков, политых сладкой сгущёнкой. Выйдя из ванны, Осаму, накинув на плечи полотенце, довольный и посвежевший пришёл на кухню на запах блинов, что витал по квартире. Вода так и капала с его лохматой, как у дворового пса, копны волос, стекала по вискам, на что Ода не мог спокойно смотреть, предполагая, что кое-кто может простудиться. Поэтому, взяв всю инициативу на себя, он взял большое махровое полотенце и, накинув шатену на голову, стал тщательно её вытирать, слыша недовольные возгласы на подобии «я уже не ребёнок», «я сам всё сделаю», «что ты творишь» и так далее. Это забавляло Одасаку, а ещё радовало, что кое-кто уже не такой грустный и загруженный, что кое-кто всё тот же капризный ребёнок, даже несмотря на его возраст, хотя в шестнадцать все мы ещё дети. Закончив с завтраком и со всеми прихорашиваниями, Осаму всё-таки смог выйти на улицу, даже несмотря на своё нежелание куда-либо идти. Ну, а что делать, раз из дома выгоняют? Только и остаётся, что уйти, а куда, это уже неважно. Погода стояла на улице не такая уж и жаркая, что немало радовало Дазая, поэтому, накинув лёгкую ветровку и закатав до локтей рукава, он ушёл на улицу в своей привычной прогулочной одежде, а именно в чёрных джинсах, белой футболке и кедах. Забыв зарядить плеер, кое-кто отправился на прогулку в тишине, хотя, ну, как сказать в тишине, под шум машин, сирен пожарных и скорой помощи, под крики и смех развеселившихся подростков. Когда-то он тоже был таким же, как они. Сейчас же он в полном одиночестве блуждал по улицам, совершенно ни о чём не думая, разглядывая магазинные вывески, проходящих мимо него незнакомцев, проезжающие машины. На пути он видел огромное количество ресторанов, а также кондитерских, в одну из которых решил зайти на обратном пути, ну, если он конечно найдёт дорогу. Из-за не знания города, он решил всё-таки далеко не уходить, поэтому, гуляя по одной из пустынных и узких улочек и наткнувшись на парк, он решил пойти именно туда. На сетчатом заборе висело множество табличек, на одной из которых было написано «Имаичи парк», хотя парком это было сложно назвать, скорее площадкой, на которой резвилось множество детей. Посмотрев на них, он сразу же вспомнил о мальчике из его сна, что показался ему очень знакомым, его имя так и вертелось на языке. Но вспомнить это имя ему не позволила милая девочка, которая подбежала к нему, чтобы забрать небольшой мячик, видимо, улетевший в сторону во время игры. В этой малышке Осаму узнал соседскую девочку — Мики, что была в том же бледно-голубом платьице, поздоровавшись, она тотчас убежала к остальным ребятам и продолжила игру. Дазай же всё это время наблюдал за ними со стороны. Уходить куда-либо не было желания, примостившись на одной из скамеек, он просто наблюдал. Наблюдал за мелко качающимися деревьями, за редко проезжающими машинами, за мило беседующими дамами, за малышами-шалунами, что бегали по всему парку, играли на площадке или в песочек. Картина была интересной, спокойной и бытовой. Вокруг него всё было подозрительно спокойно. Через пару часов, уже ближе к вечеру, когда все стали расходиться, Дазай тихо поднялся со скамейки и молча отправился домой, погружаясь в себя всё больше и больше, со временем теряясь. В кондитерскую он так и не зашёл, абсолютно забыв про неё. Теперь ни вывески, ни прохожие, ни машины не привлекали его внимания, его взгляда, что смотрел только вниз, не желая пересечься с чьим-то взглядом, но с чьим? Кого он боялся увидеть в толпе? И почему? Сам он не знал, но чувство некой тревоги и усталости накатывали на него с большей силой. Вернувшись домой уже к ужину, он прошёл мимо кухни, даже не глянув на неё, а на вопрос будет ли он есть, ответил вялым «нет». Зайдя в комнату, он сразу же снял с себя ветровку и небрежно кинул её на стул, а сам же плюхнулся на ещё утром неубранный футон. Спать хотелось до жути, поэтому, в первые не отказав себе в этом, он закрыл тяжелеющие веки, погружаясь в сон с каждой секундой. Сейчас он чувствовал себя невероятно хорошо и расслаблено. Тепло вновь приятно растекалось по телу, а тяжесть уходила прочь. Но всё было бы не так плохо, если бы он снова не оказался в этом зале, если бы он не сидел бы в этом же кресле, не имея возможности подняться с него. Но в этот раз всё немного отличается, мальчик, что замер в тот раз, стоял на том же самом месте, в этой же позе, из-за чего по спине пробежал холодок. Долгое время ничего не происходило, не было ни музыки, ни каких-либо движений, поэтому он не знал, чего ожидать от этого сна, но смотреть на пустую сцену он не хотел. Закрыв глаза, он расслабился, и понимал, что это сон, что казался ему до безумия реалистичным и жутким. Более менее придя в себя, он уже стал успокаивать себя мыслью, что сон сейчас закончится и на сцене ничего не произойдёт. Вдруг он слышит грохот и, в испуге открыв глаза, замечает, как тот мальчик сидит на коленях, прикрывая ладонями лицо. Стало страшно, такое ощущение, будто непреодолимый ужас сковал его движение, словно цепями, а оглянувшись вокруг, он заметил, что все зрители исчезли, словно растворились в тумане. Он понял, это его шанс. Поднявшись с кресла, неуверенными, мелкими шагами он направился в сторону мальчика, что так и не обратил на его движения внимания, всё также закрывая лицо руками в… перчатках? Чем ближе Осаму стал подходить, тем лучше он мог разглядеть самого малыша, что был одет в белую рубашку, на которую была накинута толстовка с капюшоном, в чёрные брюки, перчатки и лаковые ботинки. Когда он уже подошёл к самой сцене где и сидел рыжеволосый мальчишка, Дазай нервно сглотнул, его просто чертовски колотило от страха. Сейчас в нём смешалась куча чувств, таких как страх, тревога, нечеловеческий ужас, жалость, любопытство. Собрав всю волю и все силы, он, глубоко вздохнув, дотронулся до плеча мальчика и спросил: «Что случилось, малыш?» То, что происходило до этого, ему казалось самым кошмарным, но он ошибся, самое страшное произошло именно сейчас. Мальчик стал медленно убирать свои руки от лица, поднимая его всё выше и выше, его глаза были красные, словно налитые кровью, из которых катились мелкие слезинки, напоминающие кристаллы, разбивающиеся о пол как стекло. Сейчас Дазай смог разглядеть его лицо: пустые кровавые глаза, маленький вздёрнутый носик и тонкая полоска губ, сшитая красными нитками, отчего он замер. Мальчик молча смотрел на него, больше не роняя ни слезинки, пронизывая своим холодным взглядом, заглядывая прямо в душу. Сейчас шатен проклинал себя, что всё-таки подошёл к нему, но любопытство, но тяготящий вопрос так мучили его, что он не мог сидеть на месте. — «Как твоё имя?» Молчание. Малыш поджимает губы и, кусая их до крови, что стала литься из уголка губ, пытается открыть рот, пытается что-то сказать. Ему больно, это видит и Дазай, что в ужасе упал на пол, смотря точно на малыша, что начинает мычать, что хватается за голову и в страхе оглядывается по сторонам. Было страшно, особенно, когда мальчик всё-таки смог кое-как, но открыть рот, с губ стекала кровь, нитки болезненно тянулись, окрашиваясь из чистого красного в тёмно-бордовый. Малыш резко, словно его кто-то дёрнул, встаёт на ноги, согнув руки в локтях, но поддавшись последний раз вперёд, перед тем как замереть, он сказал лишь одну букву:«Ч»
Дазай зажмурил в тот момент глаза, но букву услышал, при этом задумавшись, ему показалось, что где-то он слышал имя, начинающее на «ч», но где, вспомнить не смог. Ему казалось, что он что-то, точнее, кого-то забыл. Открыв глаза, он понял, что сидит на том же месте, что всё было так же, как и когда он только-только здесь очутился. Куклы по-прежнему держали его, вокруг царила тишина, мальчик так и стоял на краю сцены, как пять минут назад, а чёрное пятно посередине так и оставалось пятном. Зациклив на нём своё внимание, Дазай начал замечать, как оттуда выходит чья-то фигура, что была чуть выше первой. Такое не насторожить его не могло, ведь не каждый день видишь, как чьи-то фигуры из темноты выходят, и неважно, что это всего лишь сон, но зато какой реалистичный. Если то была фигура мальчика, то это фигура мальчика с… рогами? Почему сейчас он поймал себя на мысли, что этот малыш похож на козерога, он объяснить не смог даже самому себе. Свет стал намного ярче, поэтому разглядеть со своего места паренька ему не составило труда. Тот был одет в белые кроссовки, чёрные джинсы и толстовку, что была ему на размер или два больше. Его рога, что были слегка завиты и смотрели острием прямо на самого Дазая, блестели от света прожектора. В руках он держал зажигалку и книжку, на которой было написано «Исповедь неполноценного человека», и тут Дазая как молнией ударило, ведь это его книга, там написаны его мысли, его переживания, и эту вещь он никому не доверял, кроме Ч… Он забыл… Он забыл имя, того человека, он помнит только Ч… а потом всё как в тумане, пустой звук. Так вот, мальчик-козерог тем временем смотрит на него такими же чёрными глазами, при этом легко и беззаботно улыбаясь, ведь его рот не был сшит этими нитями. Козерог был свободен в своих изъяснениях, он так отличался от первого, который был напуган, неуклюж, молчалив и скован, потому что он был свободен, уверен в себе и в своих силах, что прямо и читалась в каждом его действие, в каждом шаге, во взгляде, что горел адским пламенем, буквально пожирая им Дазая. Было неуютно, такое ощущение, что ты был окружён огненным кольцом, что сам демон снизошёл до тебя, просто решив немного разнообразить свою жизнь и поиграть с тобой. — Здравствуй, дорогой зритель, — Голос был бархатным, слегка прокуренным и с грубоватыми нотками. Козерог поклонился, показав свой звериный оскал. В это время все куклы, что находились в этом зале, начали хлопать, даже те, что некогда держали и Дазая, но они хлопали необычно, они делали это в унисон, словно под программой, словно ими всеми кто-то управлял. В это время только Осаму не хлопал, нахмурив брови, глядя на стоящего на сцене Козерога, что смотрел точно на него, прожигая своим взглядом. Мальчик-козерог поправил свою чёлку и, хищно сощурив глаза, продолжил. — Сегодня, вы услышите мою песню. На заднем плане тихо заиграла грустная музыка, предающая больше атмосферности. Заинтересованный сим произведением и зачарованный этим голосом, Дазай, не спуская глаз, стал наблюдать за этим маленьким демоном, что начал свою речь: для Дазая Осаму I. Молитва Взгляну же я ввысь перед смертью! Пусть хватит сил не склонить мою опущенную голову всё ниже! Да, меня обвиняют в бесчувствии, и потому взываю к смерти. Ах, только бы взглянуть ввысь! Тогда я, быть может, все же стану тем, кто чувствует всё. II О затхлый и мрачный воздух надежд, покинь моё тело! Ничего мне боле не нужно, лишь простота, тишина, шёпот, порядок. О дарители тёмной немилости, не тревожьте меня вновь! Я выдержу своё одиночество, Пусть руки теперь и кажутся немощными. О нерешительно отрывающиеся на миг глаза, что неподвижны какое-то время, О сердце, что верит больше другим, чем себе, О затхлый и мрачный воздух надежд, покинь, покинь моё тело! Мне боле ничего не желанно, помимо своих жалких снов. III «Моя юность была всего лишь бурей мрачной, что солнце изредка пронзало» Бодлер То было дитя девяти лет. Дитя то был мальчик. И будто бы весь воздух мира ему принадлежал, Как если б опереться на него он мог, на бок склоняло голову дитя, говоря со мной. Я грелся под котацу, Он сидел на татами, Невероятно нежного зимнего полудня светом Комната была полна; Когда он голову склонял, Мочки ушей его казались прозрачными. Всем сердцем смиренно доверяя мне, Цвет которого подобен мандарину, И тепло его пусть не было ретивым, не было оно и робким, подобно лани, Но в тот момент я забывал обо всём и тихо созерцал время. IV И всё же моё сердце одиноко. Каждую ночь, один в своей комнате, Пребывая в беспечных раздумьях, скучный и жалкий сердец дуэт… Слышу я звуки паровозного свиста и думаю о путешествии и детстве моём. Нет, нет, я не думаю о путешествии и своём детстве — но представляю то, что похоже на путешествие, что похоже на детство. Сердце, пребывая в беспечных раздумьях, закрыто, точно заплесневелый ларец. Белые губы, сухие щёки исчезают в холодной тиши… Чем больше привыкаю, тем больше я терплю Это мучительное одиночество. Сам того не замечая, я плачу, но, так неожиданно и странно, слезы уже не от любви… Дазай был зачарован. Этот голос… Он уже слышал его раньше, он любил его и любит до сих пор, как и эти рыжие кудряшки. Всё это кажется ему таким родным и знакомым, из-за чего внутри всё начинает болезненно сжиматься. Он не знает почему, но слёзы уже давно льются из его глаз. Они плавно стекают из уголка, по бледной щеке, острому подбородку и падают вниз, разбиваясь о чёрный, бесконечный пол. Мальчик-козерог улыбнулся, посмотрев на него и встретившись с ним взглядом. Раскрыв книгу, он вырывает оттуда пару листов, зажигая огонь, нажав на кнопку старой, потёртой зажигалки. Языки пламени отражаются в его глазах, принося его образу больше ужаса и силы. Давным-давно запихнув книжку в карман толстовки, он начинает подносить вырванные листы к огню, из-за чего сердце Осаму сжимается, он не хочет этого видеть, он не хочет, чтобы это свершилось, ведь это были дорогие ему листы. Он смотрит, слёз нет, в глазах только гнев, ненависть к этому существу, приносящему боль. И вот момент истины, Козерог подносит первый лист, что мигом загорается, что исчезает, оставляя после себя лишь пепел. Второй листок медленно преподносится к огню, загорается самый уголочек, улыбка этого демона становится всё шире и шире. Листок начинает гореть, он поднимает руку вверх и исчезает, когда лист почти догорает, оставляя после себя пепел. Лишь небольшой обрывок долетает до Дазая, что берёт его в руки и читает: …Если меня никто не поймает, я тебе всё расскажу, может, даже в подробностях, смотря, какое у меня настроение будет.…желаю тебе скорейшего выздоровления.
Король Козерог
Дазай замолчал. Его бросало то в жар, то в холод. Непреодолимое желание уйти отсюда становилось всё сильнее. Он теперь в конец запутался, он не понимал, что всё это значит, почему эта чертовщина с ним происходит. Он не понимал, что это за место, кто эти люди! А люди ли это вообще? Нет, выглядят они как люди, бесспорно, но являются ли ими? И почему они похожи друг на друга какими-то отдельными чертами? Что с ними происходит? Что с ним происходит? И в правду… А что с ним происходит… Сколько времени он уже спит? А спит ли он вообще? Когда последний раз ел? Выходил ли на улицу? Просыпался ли он вообще?... Взгляд Дазая невольно пал на сцену, где уже стояла не одна фигура, а две. Они стояли по бокам в каких-то неестественных позах, они словно нависали над полом, парили, устремив взгляд своих чёрных глаз прямо на него. Их тела словно кто-то держал, кто-то невидимый, кто-то возвышающийся над ними. С каждой секундой здесь становилось всё темнее и темнее, словно зал начал погружаться во тьму, медленно испаряясь. Дышать становилось труднее, сердце бешено стучало в груди, уже готовое выпрыгнуть наружу, тело бросало в жар, ему казалось, что сейчас он находится в аду, в кипящем котле. Он открывает глаза и видит перед собой незнакомого человека в белом халате и маске. Глаза слезились, вокруг всё расплывалось. С каждой минутой становилось всё легче и легче. Он почувствовал прохладный ветерок, что гулял по комнате, запах медикаментов. Он почувствовал, как жар начал спадать. Он почувствовал лёгкость движений, никакой тяжести, скованности и усталости. В то время, пока он сидел на своём футоне, укутавшись в одеяло, Анго о чём-то разговаривал с врачом, бросая на него обеспокоенные взгляды. После того, как врач покинул их квартиру, Анго, неся поднос с едой, пришёл в комнату к Дазаю, рядом с которым уже сидел Ода, отвечающий на его вопросы.