***
— Спаси меня, пожалуйста, — едва слышно шептал Донхёк, вглядываясь в его лицо краснющими, полными печали и отчаяния глазами. Сычена даже сквозь сон пробрал неприятный озноб, вызванный одновременно и радостным и в тоже время печальным воспоминанием. — Помоги мне, защити… Как со стороны Сычен смотрел на самого себя, тощего и подозрительного, настороженного, держащего оружие слишком крепко в руках. Болезненным ощущением схватывало рёбра и лопатки от того, насколько недоверчиво он сам смотрел на идущего к нему, уставшего и чумазого, пацана. Кошмар, прилипший к усталым векам, под которыми залегли тени, сладостной болью пронзал его разум, рождая глубоко в отравленном, израненном сердце столь соблазнительное желание не просыпаться и досмотреть до конца. Дыхательные пути буквально забило нежным и девственным запахом Донхёка словно наяву, болезненные судороги пробежались по лицу Сычена, вновь окатывая пониманием, что без него было никак. Кулаки сжались, а дыхание участилось. Увидев, что позади, быстрым шагом за мальчонкой рысцой, следовал небезызвестный альфа. Омега без труда сложил два и два, с готовностью кивнув головой себе за спину. Донхёк, не раздумывая, обогнул наставленное вперёд оружие и юркнул, как и было велено, назад. Приникая к напряжённой спине близко и прижимаясь к тонкому телу так крепко, словно навсегда. Юта на это недовольно цыкнул, сбавил шаг и схаркнул вязкую от бега слюну себе под ноги и уставился на них исподлобья. — Стой где стоишь, Накамото! — низким, грубым, истинно мужицким голосом велел омега, без раздумий нащупывая тонким наманекюренным пальцем спусковой крючок. — Эй, ВинВин-и! Не лез бы ты не в свои дела, да, дорогуша?! — напирал альфа, готовый отстаивать этого мальчишку, который был для него не более, чем добычей. — Отдай мальчишку и не лезь в это. Серьёзность тона Юты пустила холодок вдоль спины Донхёка, он кулачками прижался к ровной спине крепче, зажмурился и начал как мантру шептать себе под нос: «не отдавай меня», «не отдавай меня», «не отдавай меня, пожалуйста», «только не отдавай меня ему». — Ойя-ой, что это? — ввинтился в голову подобно ржавому шурупу в расшатанное гнездо неприятный и до тошноты знакомый голос, раздавшийся в нескольких метрах от тела, ещё вчера утром идентифицировавшего себя, как Сычен. Омега свистяще выдохнул, полузадушенно кашлянул из-за пыли и продолжил прикидываться мёртвым, лежа в неестественной, поломанной позе поверх старых газет, разбросанных по бетонному полу, прячась за старой хлипкой скамейкой. Тот страшный запах перегара, что исходил от проспиртованного тела Сычена, должен был не то, что перебить его сладкий запах, но и вообще лишить кого-либо обоняния. Но не тут-то было. Совсем рядом раздались тяжёлые шаги, а светящее прямо в глаза солнце заменила упавшая на лицо и шею тень. — Я твой сладкий запах везде учую, роза китайская, — довольно пророкотал альфа глумливым голосом поморщившемуся, но не испугавшемуся Сычену куда-то в пупок, тычась в мягкую кожу внушительным носом, так словно у него было на это право. — Блять, — нахмурившись и едва продрав сонные и до сих пор хмельные глаза, пробасил омега, упираясь ослабшей ладонью альфе в мускулистое плечо. — Почему из всех людей меня нашёл именно ты? А, сраный Накамото?! — Видать судьба решила, что мне ты нужнее, чем Донхёку, который, «бедняжка», весь с ног сбился, искал тебя, — откровенно издевался Юта, облизывая свои пухлые, бордовые губы и глядя на Сычена снизу-вверх, так и не убирая лица от его узких бёдер, тычась соколиным носом в молочные кости, плотно обтянутые фарфоровой кожей. Внутри Сычена, холодного и отстранённого внешне, внутри взорвалась мелкими острыми осколками ядовитая бомба ненависти от того сколько презрения проскользнуло в чужом голосе. Голосе, который не имел права говорить о Донхёке так. — Не смей произносить его имя! — проскрипел омега, желая вырвать Юте язык. — М-м-м, пахнешь дивно, не смотря на то, что не принимал душ уже как минимум… несколько дней, — водя носом по подрагавающей от щекотки коже, вдыхал альфа аромат роз у кромки узких джинс во весь размер лёгких и насыщался хищно и жадно, щекочущим либидо запахом. У омеги свело пальцы от острого желания заехать кулаком по наглой роже, но кисти рук подрагивали от слабости и так и продолжали лежать сломанными крыльями, растерзанного ангела, на грязном полу. Эфемерные перья были серыми от грязи и валялись отдельно от крыльев, бесполезные и утраченные. Ему было не подняться вновь и не воспарить к высотам… Больше нет. — Слезь с меня, ублюдок, — просипел Сычен, мечтая о стакане воды, чтобы промочить горло, и о более удобном месте для сна, чтобы спина и всё тело перестали так отвратно болеть каждой клеточкой кожи. — Иначе хер тебе…а не моя помощь… — мрачно и хрипло, нехотя выпускал Дун слова через пересохшие, потрескавшиеся губы, закатывая глаза от охватившего его тихого бешенства. Накамото продолжал быть запредельно близко, касался его выпирающих, болезненно натягивающих кожу костей своей мощной грудью, обжигал холодную кожу жаром своего тела, даже через плотную куртку; практически лежал на нём, но всё равно не вызывал чувства страха. Лишь глухое раздражение: были бы силы — оттолкнул бы и ушёл не оборачиваясь. Наверное, Сычену было уже всё равно, использовал бы его альфа или нет, но что-то внутри, сломанное и истаявшее вслед за исчезновением из его жизни Донхёка, железобетонно было уверено в том, что опасаться нечего. Скорее всего это были включившиеся, протрезвевшие мозги: Юте что-то было нужно от него, конечно он его не тронет. — Давай трахнемся, а? — с азартом в глазах спросил Юта, пододвинувшись ближе и на локтях нависнув над лицом омеги своим. Сычен терпел его тепло и тяжесть на себе, запах пота, дезодоранта и ветра, забившие дыхательные пути, и даже близость, но вот ласку от скользнувшего по впалой щеке носа он стерпеть не мог. — Ты вроде по делу пришёл, — игнорируя нервную дрожь от такой противоестественной близости, прохрипел Дун пересохшим горлом и запутал выпачканные в засохшем машинном масле пальцы в нечёсанных, грязно-жёлтых волосах. Накамото проследил большими карими глазами за этим удивительно красивым, омежьим движением, удивляясь, как даже в таком ужасном состоянии Сычен умел оставаться «желанным». «Аппетитным» «Изящным» Мистика — Ну так, одно другому не мешает, — ухмыльнулся Накамото, но вразрез со словами отстал, поднимаясь и треся головой как пёс, надеясь выкинуть из головы нежелательные назойливые мысли. — Поднимайся давай, дело действительно есть, некогда разлёживаться. Облегчённо выдохнув, как только исчезла давящая тяжесть чужого тела, с трудом борясь с головокружением, омега со стоном сел по-турецки и похлопал себя по карманам джинс. Выругавшись, Сычен сплюнул в сторону ушедшего Накамото. Ублюдок посмел увести его парламент. Гандон.***
Дуну было наплевать в каком состоянии трезветь и с помощью чего, но Накамото, в двухстах метрах от того гаража, где он уже около месяца кантовался, нашёл место, где раньше был работающий водопровод. Затащив лениво перебирающего ногами, заметно истощавшего омегу на второй этаж какого-то заброшенного домишки, явно бывшего когда-то частным, альфа усадил блондина на пол. Опустившись позади Сычена, и дав ему опереться спиной на свою, принялся объяснять. — «Отмотай-откатай», «намагич-наколдуй» или что ты там делаешь, на шестьдесят лет назад в два часа дня. Тут, судя по сохранившимся надписям на табличке у входа, никого не будет. Помойся, — и буквально подорвался, проходясь взад-вперёд от окна к окну, высматривая непонятно что. — Тебя так сильно ебёт как я выгляжу и пахну? — фыркнул блондин, невольно принюхиваясь к рукаву запачканной куртки, которая к его мимолётной радости пахла машинным маслом, а не рвотой. — Весьма, — категорично отозвался Накамото, подойдя ближе и пихнув Сычена коленом в спину, чтобы пошевеливался. — Это касается также и моего дела, — метнувшись к стене и начав потрошить ящики, чертыхался японец не находя там то, что, видимо, ожидал найти. — Что за дело, кстати? — недовольно прошипел ВинВин, потирая ладонью ушибленное место. — И какой мне с этого резон? — дёрнув плечом, скривил носик омега, опуская взгляд вниз и натыкаясь на своё отражение в осколке стоящего на полу зеркала. То, что он увидел в запылённом зеркале, заставило его резко отвернуться. — Мне нужно достать много хорошего оружия и поверь мне, ты тоже хочешь, чтобы я его достал, — устремив взгляд в разбитое окно на мутное солнце, поделился с омегой Юта и, помедлив, начал раздеваться. — И с какого такого, простите, хуя я оказывается «хочу», чтобы у тебя было мощное оружие? — с трудом удерживая равновесие, развернулся Сычен, намереваясь выбить из придурка всё, что можно, и едва сдержал удивлённый вздох, когда разглядел на голой широкой спине альфы свежие, всё ещё воспалённые, краснеющие под стежками тёмных ниток раны. Юта молча продолжал снимать с подтянутого тела бинты, а Сычен медленно, но верно осознавал, что дело было гораздо хуже, чем ему могло показаться на первый взгляд. Потому что такие как Юта в переделки не попадали и огнестрел не ловили. Такие как Юта эти переделки устраивали. Для других… И опасность обходили за километр. Играючи. Всегда в курсе всего. Всегда со связями в любой грёбаной дыре мира. Сычену абсолютно не нравилось всё то, что происходило в те несколько месяцев, в которые он выпал из жизни. Не смотря на то, что в данный момент он не знал о происходящем решительно ничего. — А с такого, дорогой мой ВинВин-и, что если бы ты не шкерился по помойкам столько времени, а делал бы то, что должен делать, то давно знал бы, что в Сеуле происходит, — аккуратно промокнув небольшой кусочек чистой ткани резко запахшим крепким алкоголем, и неловко приложив его к шву на спине, прошипел сквозь зубы альфа. — Там собираются вооружённые до зубов группировки. Опасные в первую очередь для твоего несравненного Донхёкки. Альфа его не на тех людей зубы скалит… Хотя, если разобраться, всё это из-за Тэёна началось… Сычен нервно сглотнул, задержав дыхание, поднялся с грязного пола, шагнув ближе и потянув из мазолистых рук альфы промокнутый кусок ткани, безмолвно предлагая свою помощь. — Или нет, — задумчиво пожевав губу и помотав для верности головой, заключил он, после того как помолчав, восстановил в памяти цепочку происходящего. — Нет, он был…можно сказать, одним из факторов, которые в итоге и привели к нынешней ситуации. На Севере царит полная анархия, а Тэён создал здесь своё сказочное «королевство» с правилами и законами, которые бы защищали слабых и обездоленных. Конечно, все захотели «туда», конечно, все захотели жить по тем же правилам, что и у него. Добавь к этому ещё и то, что ситуация и без его вмешательства давно уже дошла до точки кипения… и получишь несколько очагов восстаний и вооружённых до зубов альф, которые захотели добраться до омег Тэёна просто…из принципа. Удивлённо моргнув и обернувшись на замершего за широкой спиной тонкого, грязного и откровенно разбитого омегу, Юта едва подавил тяжёлый, почти сочувственный вздох. Волосы Сычена потускнели, кожа выглядела нездорово серой и сам он, будто недавно восстал из мёртвых. Юта выпустил из пальцев ткань, а тонкие пальцы омеги с прозрачной кожей и чернильными росчерками вен под ней, подхватили её, желая помочь. — Ты, конечно, вечно можешь прятаться среди наслоившихся друг на друга кусочков пространства, жить в комфорте и смотреть из тени на тех, кого любишь. Но вот только твой Донхёк… — зашипел то ли от боли, то ли из вредности, отвернувшийся к стене альфа, прежде чем перевёл дух и продолжил. -… такой способностью не обладает. И ты лучше меня должен понимать, что даже если его не убьют — сам умрёт, — своеобразно выразил свою благодарность за помощь Накамото, отходя к покосившемуся комоду, на котором оставил свой рюкзак, и с бинтами предпочитая справляться уже самостоятельно. Накамото, как ни странно был прав, если Донхёка не убьют, сам умрёт. Спасая. Защищая. Совершая месть или возмездие. Молчаливо скрывшись за покосившейся дверью в ванной, Сычен ступил грязной обувью уже на пушистый, светло-розовый, как кожа новорождённого поросёнка, ковёр и не сдержал ядовитого смешка. У него прекрасно получалось осквернять и пачкать. Торопливо стягивая с себя усеянную пятнами и пылью майку, задубевшие джинсы и нижнее бельё, омега сел на корточки на дно керамической ванны, покрутил винтели и направил на себя струи тёплой воды из лейки душа. Вода тут же стала мутной, небольшими лужицами собираясь у водостока. Намылив голову шампунем с приторно-сладкой отдушкой, Сычен прикрыл дрожащие веки, зажмурился до боли, обнял себя руками вокруг коленей, но всё равно расплакался, жалобно подвывая от жалости к самому себе. Забрали. Донхёка у него отобрали и словно сердце вырвали из груди. — Так больно дышать… Серая пена стекала с жёлтых, как у дешёвых кукол барби, волос по шее, плечам, груди и спине, цепляя старую грязь, унося её дальше по выпирающим рёбрам и впалым бокам. Всё вниз, всё как можно дальше. Раскрыв красные, опухшие от слёз глаза, омега задумался о словах Юты, которые крутились в его голове, бились внутри о твёрдые стенки черепной коробки и не находили выхода. Неужели он и правда не мог просто смотреть на Донхёка из тени? Просто начиная каждый раз один и тот же день, воображая что те губы, на которые ложились губы Хёка, действительно были его. Нет… Нет… Юта был прав, они были бы не более, чем зацикленными марионетками. Жалкими тенями, что прошли бы сквозь его пальцы, стоило бы ему поверить чуточку больше и вознамериться коснуться их. Глупо было прятаться среди теней, погрязнув в бессмысленных иллюзиях, пока его настоящему, живому и трепетно любимому Донхёку угрожала опасность.***
Помывшийся омега вышел из душа без всего, абсолютно нагим и совершенно бесстыдным, видимо проверяя нервы и выдержку Накамото на прочность. Хотя откуда Юте было знать, что решив выйти голышом, Сычен думал только о своём комфорте и не более. В ванной не оказалось ни полотенца, ни свежей одежды. В старую он не полез бы и под страхом смерти. Так сложились звёзды и наличие или отсутствие в помещении Накамото Юты никак не повлияло бы на его решение. — Ух-х! У кого-то сегодня будет секс??? — жадно проходясь по тощему телу заинтересованным взглядом, поинтересовался альфа, медленно и провокационно обводя свои пухлые, мясистые губы проколотым языком. — Если только твоя рука обрела собственный разум, — невозмутимо прошествовал мимо него обнажённый Сычен к уже совершенно новому комоду, который точно не был пустым, как когда его потрошил Юта. — Ты провоцируешь меня! — совершенно искренне возмутился альфа, выглядя как-то по-детски и в тоже время, словно хищник, играющийся со своей жертвой. Такой же насмешливый и абсолютно уверенный в распределении ролей. — Всё, заткнись! Я устал тебя слушать, — резво влезая в чёрные штаны и сверху натягивая такую же тёмную безразмерную толстовку, которые, на своё счастье отыскал в камоде, прошипел Сычен. — Сам сходи в душ и пошли, нам надо торопиться. Я знаю, где можно достать оружие. Только сперва надо взять медикаменты и провизию какую-нибудь. — Надо же, он устал… — насмехался над ним Накамото, раздеваясь и начав пахнуть в разы резче и гуще, но всё ещё держа себя в руках. — Ты больше полугода рож чужих не видел, чудила!***
Сычен свободной, немного ослабшей птицей летел по вымершим, остановившимся во времени и умирающим в медленной агонии улицам так, словно за любым поворотом мог встретить «до сих пор» разыскивающего его Донхёка. Улицы и проулки сменяли друг друга, но им не попадалось ни одной живой души, а Юта, тащивший на себе не только катану, но ещё и автомат с рюкзаком, успел изворчаться. Поэтому когда на горизонте возник большой торговый центр, а солнце клонилось к закату, альфа высказал своё категорическое «стоп». — Стоп-машина, ВинВин-и, я не попрусь туда в ночи, — категорично заявил альфа, провёл пальцами по пыльным то ли облезло-серым, то ли жёлто-фиолетовым волосам и сбросил рюкзак на асфальт. Боль от усталости пульсировала под его кожей нескончаемой пыткой, пот катился по лицу и долбанный омега должен был давно уже заметить его состояние, но то ли ему было поебать, то ли он всё ещё витал где-то в облаках, даже и не подозревая о чужих мучениях. — Какая ночь? Солнце только село, — взглянул на горизонт Сычен и озвучил очевидное. — В принципе, я могу сходить и один, — развернулся к плывущему, словно в душном мареве пустыни, городу за спиной блондин, решительно стискивая в ладони складной нож. — И что это? Твои выебоны? — резковато поинтересовался Юта, заталкивая слабость и желание отдохнуть куда подальше. — Привычка. До Донхёка я был одиночкой… и работал один…