Чонгука эксцентричностью не удивить!

Песню записали относительно хорошо: Почти сдох всего лишь один преподаватель по лингвистике, пытаясь поставить приемлемо правильное произношение. Но покончить с собой пытался — то повеситься думал, то из окна сигануть, то аскорбинок в смертельной дозе наглотаться. Но не помогло — не решился. Пришлось работать (и придумывать новые способы самоубийства). В итоге текст группе получилось петь почти без акцента (врал сам себе преподаватель, пытаясь перепилить вены зубной нитью). Почти сдох главный стилист, потому что все семеро пытались заставить его сердце остановиться после озвучивания предстоящих изменений. Хосок не хотел краситься. Вообще. Он так и заявил «идите на хуй». Его кое-как утихомирил Юнги, который долго убеждал друга, что лысина (и армия) не за горами. И какая разница — облысеет сам от окрашивания или от того, что его забреют к хуям. Хосок подумал, понял, принял, осознал. И сам предложил добавить ярких красок в свой образ. Каждый раз, когда к Джину подходили парикмахеры, он показывал кулак и орал, что это камень. К счастью, от души просмеявшись над охуевшими лицами стилистов, подпустил к себе окаянных и уснул в кресле. Что бы ему ни сделали на голове — он всегда останется ворлдвайдхэндсомом и далее — по списку. Юнги просил сделать ему 100500 масок-уходов-бальзамов, не потому, что волосы были повреждены, а потому что нравилось, когда ему массируют кожу головы. Чимин в последнее время вредничал и массаж головы не делал. И Юнги тихонечко постанывал, когда ногти стилистки-нуны царапали кожу его головы (поглядывая на Чимина и злобненько ухмыляясь от его реакции. А вот нехуй было отказываться голову ему массировать, раньше надо было думать). Намджун тоже вредничал — у него там столько музеев не посещено, столько картин не рассмотрено, столько километров на велосипеде не проезжено… Но его уломал Тэхен, шепнув на ухо, как сильно будет хотеть его Джин в новом-то образе. Намджун нахмурился, шестеренки в голове покрутил и понял, что вигуки в сексе шарят. Так что он все время улыбался, как идиот, представляя, что они с Джином вечером творить будут. Чимин тоже выебывался — то не хочу, это не буду. В итоге ему объяснили, что окрашивание временное — пару раз (на самом деле не меньше десяти, если повезет) голову помоешь и ты — как девственница. «Натуральный блондин, я в BTS всего один» подпевал Чимин, пока стилисты его красили. Чонгук не выебывался от слова совсем — его Тэ ночью так заездил, что тут не до этого было — сидеть бы ровно. Тэхен после того, как он волосы в синий покрасил, словно с цепи сорвался — все время требовал отдать супружеский долг. У Чонгука столько секса в организме не было, чтобы хену отдавать и отдавать, он даже думал, где кредит взять. Потом в комнату абсолютно обнаженным вошел Тэхен, и все как в тумане — и секс нашелся, и любовь, падла, о себе напомнила, и страсть из-под боксеров вместе с головкой стоящего члена показалась. Тэхен был доволен и удовлетворен. Редко он был в состоянии «ебите меня семеро, я не замечу». А тут вот был — они с Чонгуком славно провели время. И было бы здорово так провести примерно всю жизнь. Стилисты ему что-то говорили, объясняли, а в ушах только стоны его любимого макне звучали (и тихие признания в любви). И Тэхен стрелял глазами в сторону парня, любуясь его легкой улыбкой. Даже сообщение написал, как сильно он своего кролика любит. Чонгук сообщение прочитал, улыбнулся солнечно, а потом потыкал языком в щеку, намекая на что-то непонятное и явно неприличное. Почти сдох один конкретный Чон Чонгук, который поздно вечером увидел своего парня с кудряшками. — Чего скажешь? Мне идет? — потоптался в коридоре Тэхен, неловко помахивая рукой в знак приветствия. — Ты должен отдать мне супружеский долг, желательно весь, желательно сейчас, — простонал Чонгук и зарылся в шевелюру своего самого любимого мужчины. Жопа потерпит, а любовь он держать в себе не способен.