Sextember

В первый раз Юнги умирает утром без пятнадцати восемь. Вот так по-скотски нелепо – не успел открыть глаза и сразу закрыл, перешагивая из дерганного трехчасового сна в вечный. По канону его душа оказывается в темном тоннеле, в конце которого приветливо серебрится свет. И не по канону тупит, замирая и ни шага не делая в его сторону. Просто застенчиво жмурится и стоит столбом, потому что свет уж больно красивый, а красивым Юнги любуется только издалека. В жизни такое обычно проканывало, но в смерти что-то идет не так, и свет уверенно берет на себя инициативу, двигаясь прямо к нему. Пока Юнги панически соображает, как ему быстро, без регистрации и смс умереть второй раз во избежание столкновения, свет приближается к нему на расстояние вытянутой руки и вежливо останавливается на границе с его личным пространством. – Прости, пожалуйста, что разбудил, – беспокойными колокольчиками звенит он. – Ты не против, если я открою шторы? Мне нужно поставить вещи, а тут так темно, что я даже не вижу, где шкаф. То ли Юнги кивает, то ли конвульсивно дергается, но это принимают за знак согласия. Темный тоннель в то же мгновение лопается, и его душу выбрасывает в общажную комнату, где под двумя одеялами его тело все равно успело остыть. С кровати напротив ему смущенно улыбается хорошенький до рези в глазах мальчик, но Юнги так просто не проведешь. Он напряженно всматривается в этого натурщика, с которого можно было бы написать не Маленького, а Очень маленького принца, и лишь убеждается в том, что именно так выглядит пресловутый свет. И его это полностью устраивает. *** Со своим новым соседом Юнги расходует девять жизней меньше, чем за неделю, умирая бессовестно и бездарно от всякой связанной с ним чепухи. Но теперь всякий раз возвращается уже не с кошачьим, а с каким-то генно-модифицированным упорством, потому что его палач без него пропадет. Потому что Пак Чимин похож на сбежавший из теплицы цветок, который понятия не имеет, как устроена жизнь в среднестатистической клумбе. Так что Юнги терпеливо выкорчевывает его доверчивость день за днем, помогая отращивать на себе шипы. И Чимин с благодарностью к нему тянется. Противоестественно, как солнцелюбивый подсолнух к огрызку тьмы. Тянется к лунному холоду его рук, пока однажды не решается их коснуться своими. Теплыми, влажными, беспокойными. Выдающими все междустрочное в нем с потрохами. Юнги сначала внимательно слушает все не озвученное по розовому на круглых щеках, а когда Чимин, решившись, начинает сбивчиво, тихо лепетать очевидное, целует его в уголок губ. Сначала левый, потом правый, бесхитростно вызывая улыбку. Получив молчаливое разрешение в виде ладоней, притягивающих его ближе к себе, он кошачьими маленькими глотками пьет мягкие губы, стараясь паскудно не разрыдаться от счастья. И смутно понимает, что что-то идет не по плану, когда Чимин одним плавным движением пересаживается к нему на колени, требовательно, но изящно раскрывая его губы своим языком. Неожиданно целуя его с таким знанием дела, что Юнги не знает, куда себя, жалкого и неопытного, девать. Кажется, из-за этого он издает какой-то постыдный и невменяемый звук, потому что Чимин перестает восхитительно терзать его рот и обеспокоенно отстраняется. – Что-то не так?.. Юнги зашуганно улыбается, не зная, как сказать, что не так не что-то, а все, потому что у них обоих очевидно стоит, а к двадцати двум годам ему еще не приходилось иметь дело с чужим членом. – Ты… – хрипловато мнется он, опустив взгляд. – Ты сильно разочаруешься во мне, если я скажу, что я девственник? Чимин отрицательно мотает растрепанной головой и торопливо тушит его мягкими поцелуями по горящим щекам. Своей грудной клеткой Юнги чувствует, как сердце напротив начинает биться маленькой обезумевшей канарейкой, прежде чем раздается чуть слышное – А ты сильно разочаруешься во мне, если я скажу, что у меня было очень много партнеров?.. Юнги целует его макушку в ответ отчаянно и деловито, потому что на это ему абсолютно плевать. Кряхтя и ругаясь, он отожмет у неба все звезды, лишь бы сделать Чимина счастливым и стать для него последним. *** В ходе доверительно-ужратой беседы, случившейся через несколько дней, Юнги выкладывает Чимину, что у него есть опыт пары длительных отношений, по разным причинам не доходивших до постели, а Чимин честно признается, что ни один из его партнеров не захотел встречаться с ним из-за его доступности. – Может, они думали, что из-за любви к сексу я буду искать его еще и на стороне, – его пухлые пальцы нервно сжимают горлышко бутылки. – А может, после первого раза я просто становился им неинтересен… – А может, они живущие тупыми стереотипами уебища, которые тебя не заслуживают, – Юнги делает большой глоток соджу и поправляет себя: – Вернее, не может, а точно. Чимин позволяет себе пьяный смешок, пряча краснеющее лицо у него на плече. Какое-то время они просто уютно лежат, обнимаясь. Но постепенно его дыхание сбивается, и Юнги чувствует, как молчание становится волнительно-вязким. От его мальчика тепло, мягко искрит желанием, но тот слишком стесняется и боится сказать ему об этом, не желая торопить и доставлять дискомфорт. От этого сердце Юнги томительно сжимается, и он деликатно оглаживает его прохладными паучьими пальцами по щеке, шепча в уголок губ: – Что бы ты хотел сейчас сделать? Чимин тяжело сглатывает и ловит его дыхание, почти целуя воздух между ними. – Все, что ты мне позволишь. Юнги не знает, как бы так помягче сказать, что он влюблен в него настолько, доверяет ему настолько, что позволит ему абсолютно все. И поэтому жадно, очень неловко впивается в его губы, надеясь, что он догадается сам. Чимин задушено, тонко стонет в поцелуй и прижимается к нему так, будто Юнги у него отнимают. Оторвавшись от его губ, он начинает покрывать торопливыми влажными поцелуями его ключицы в вороте пижамы, нашептывая в тонкие косточки: – Хочу… Так хочу сделать тебе приятно… Шустрая небольшая ладонь накрывает его сквозь штаны и ласкает так замечательно, что Юнги окончательно твердеет буквально за пару секунд, от чего Чимин удовлетворенно сладко вздыхает, а он сам краснеет до ушей. Стыдно признаться, но у него бы встало просто по щелчку этих мягоньких пальцев, заботливо убирающих взмокшие волосы у него со лба. – Сможешь пересесть на край кровати? Юнги отчаянно пытается вывести свое тело из режима заласканной рухляди, неловко сдвигаясь задницей по матрасу, и Чимин удобно устраивается между его тощих раздвинутых ног на полу. Аккуратно освобождая его член из-под резинки пижамных штанов, он мягко, обещающе целует его, обхватывая у основания ладонью, и смотрит Юнги в глаза. – Не стесняйся и говори мне, как тебе будет больше нравиться, хорошо? И не дождавшись ответа, нетерпеливо насаживается на его член маленьким сладким ртом. Губы Юнги беспомощно приоткрываются, но он не то что сказать, как ему, он звука издать не может, от удовольствия онемев. Что, возможно, и к лучшему, потому что, имей он возможность, он бы выл, как раненное животное, и кто-то бы из соседей точно пришел, чтобы из милосердия его пристрелить. Все, что Юнги может сейчас – дрожащими пальцами зарываться в светлые волосы ангела, который делает ему так хорошо, и благодарно массировать его затылок. Ангел, впрочем, понимает его действия по-своему и с тихим довольным всхлипом насаживается на его член еще глубже, утыкаясь кончиком носа в лобок и начиная глотать, сжимая его горлом, пока в глазах у него не начинает темнеть. Юнги пытается его от себя отодвинуть, но Чимин смотрит на него из-под слипшихся ресниц так укоризненно, что ему становится стыдно за мгновение до того, как залить спермой его волшебный чувственный рот. Пока Юнги наблюдает за Большим взрывом, Чимин сглатывает все до последней капли и легонько целует его тяжело вздымающийся от пережитого оргазма живот, приподняв пижамную рубашку. – Я… – его горло, наверняка, саднит, поэтому голос звучит сипло и тихо. – Я могу сделать тебе еще лучше. «Я могу взаправду отбросить коньки», – думает Юнги под четенький бит шума крови в ушах и затраханной морской звездочкой распластывается по кровати. В такт ударам своего хилого сердца он шепеляво вздыхает коротенькими спасибо. За то, что есть этот стремный мир. Что в этом стремном мире есть еще более стремный он. А у еще более стремного него – Чимин. Который, раздевшись, ласково шепчет ему на ухо: – Я покатаюсь на тебе, пока ты не станешь твердым вновь, хорошо? И на пробу вжимается в него шелковистыми ягодицами. Юнги скулит что-то утвердительное, оглаживая гладкие крепкие бедра, а потом Чимин зачем-то заводит руку за спину… И на его член вытекает теплая, согретая чужим нутром смазка. Чимин начинает взволнованно ерзать на нем, размазывая ее, и отставляет анальную пробку средних размеров на тумбочку. – Ты не подумай, – шепчет он, пряча взгляд. – Я не готовился к чему-то такому, не собирался тебя соблазнять… Просто мне нравится, когда изнутри меня распирает. Последнее слово эхом звучит в голове Юнги, и он возбуждается от одной мысли, как эта потрясающая, елозящая по нему задница податливо принимает все, что ее обладатель может ей предложить. В это время Чимин тихонечко хнычет, проезжаясь по нему сжимающимся проходом, и норовит вжаться головкой в нежную кожу на его животе. Но прежде, чем Юнги накроет рукой его небольшой сочащийся смазкой член, чтобы приласкать, он ловит его ладони своими и мягко перекатывается на матрас, меняя их местами. Пару минут они просто нежно и коротко, по-птичьи клюют губы друг друга маленькими поцелуями, потому что сейчас будет больше волнительно, чем желанно. Потому что – Прости, пожалуйста, сможешь достать презерватив из моей прикроватной тумбочки? И Юнги насколько может проворно слезает с горящего от неловкости ситуации Чимина, шлепает босыми пятками по полу и с голым задом нервно шуршит по его вещам. Когда он находит злополучный квадратик, руки трясутся так, что он едва не рвет сам презерватив, открывая его. А член, похоже, не опустился чисто из любопытства, чем все это закончится. Раскатав резинку, Юнги вновь устраивается между раздвинутых ног Чимина и смущенно прячет голову у него на груди. Мягкие пальцы заботливо зарываются в его волосы и не торопят, так что он просто слушает пару мгновений, как шумит теплая, трепещущая жизнь, прежде чем судорожно выдохнуть и слегка отстраниться, заглядывая Чимину в глаза. Чимину, который ободряюще кивает ему и раскрывает себя сильнее, чтобы Юнги было удобнее. Упираясь головкой в блестящий от смазки, разработанный проход, он слегка толкается бедрами и замирает, погрузившись всего на несколько сантиметров. Потому что его мелко потряхивает от ощущений и шока, что врата в рай оказались в столь неожиданном месте. Покорный, беспомощный, он позволяет притянуть себя в ласковые объятия, неловко входя в шелковую горячую тесноту чуть глубже. – Ш-ш-ш-ш…– Чимин легонько оглаживает его лопатки и давит пятками на поясницу так, чтобы он вошел в него до самого основания. – Все хорошо… Но у Юнги перед глазами не цветные круги, а фигуры с дохрениллиардом углов, и ему страшно не то что пошевелиться – сделать вдох. Вот настолько он близок к тому, чтобы кончить. Разъедаемый стыдом, он тихонечко сообщает об этом Чимину, но вместо предложения подождать, тот легко выдыхает ему в висок – Сделай это. Пожалуйста. Юнги сглатывает, выходя из него почти полностью, и, болезненно жмурясь, толкается в него один единственный раз, чтобы беззвучно расплакаться от накрывшего его удовольствия. Его жалкое тело не было создано для таких ощущений. Он обычный рожденный ползать и трогать себя втихомолочку, а не наматывать круги по седьмому небу, врезаясь на бешенной скорости в облака. И когда все его существо будто зависает в сугробе из сладкой ваты, Юнги без особого сожаления готовится в этой нелепой позе встретить конец времен. Пока откуда-то сверху, сквозь толщу черной материи и звезд, до него не доносится тихий голос. – Все в порядке… Я позабочусь о тебе… Юнги осторожно перемещают в пространстве, и он благодарно стонет, потому что его конечности затекли, а управлять ими сам он способен на хер целых хер десятых процента. – Вот так, мой хороший… Медленно, очень медленно вспышки под веками гаснут, и он выныривает в реальность, где есть смятые простыни и Чимин со следом от подушки на округлой щеке. В сонных глазах напротив ни капли насмешки и снисхождения. Только нежность и понимание, от которых он неловко шмыгает носом. Чимин тепло улыбается, накрывая его одеялом, и Юнги видит, как мягко, мерцающе светится он, касаясь его волос. Кто-то скажет, что дело в фонаре-вуайеристе прямо возле их окна. Или в плохо смытом лосьоне для тела с блестками. Но рассматривая своего мальчика сквозь ресницы, Юнги только лишний раз убеждается, какая же это надуманная хуйня. И улыбается, потому что лишь он знает правду.