Dirty gold

      Купер вытянула открытые ладони перед собой, двигаясь на толстом поваленном бревне ближе к высокому костру, желая согреться. Холодный, буйный ветер бил по веткам деревьев, распалял пламя, и путал светлые волосы девушки, вынуждая её плотнее кутаться в мягкий плед. Спокойную тишину природы, её темное умиротворение нарушали приглушенные голоса, негромкий смех собравшейся на опушке компании и мелодичное звучание струн под пальцами Свит Пи. Он играл смутно знакомую музыку, но не пел, лишь задумчиво смотрел вдаль, умело зажимая пальцами аккорды.       Элизабет окутала дымка легкого забвения, и она расслабленно следила за язычками пламени, что танцевали в такт ветру, играя оранжево-красными цветами, завораживая и убаюкивая. Иногда она переводила взгляд на Джонса, когда он шевелился и тянулся за очередной банкой пива, нарушая её покой, заставляя чуть отстраниться от его крепкого плеча. В компании близких друзей, далеко за городом, он казался беспрецедентно миролюбивым — свежий воздух, шум деревьев, треск поленьев в костре дарили ему покой, и Бетти не могла налюбоваться его лицом, на котором периодически мелькала тень скупой улыбки.       Этот субботний вечер стал особенным, и Купер была рада провести его на природе, а не в душной квартире, в одиночестве, как получалось обычно. Неожиданно Джагхед попросил её поехать вместе с ним, на простые, дружеские посиделки у костра с гитарой, и Бетти охотно согласилась. Она с удовольствием слушала старые истории-воспоминания, которые по чуть-чуть приоткрывали завесу тайны, нависшей над прошлым Джонса. В основном звучал пересказ наперебой — каждый помнил одну и ту же ситуацию по-своему, и от этого слушать становилось еще интереснее. — Из-за вас, идиотов, у меня остался огромный шрам на пояснице, — с фальшивым недовольством буркнула Тони. — Кому вообще пришла в голову мысль съехать на этом старом говне прямо с обрыва? — Догадайся, — фыркнул Фогарти, кивая в сторону Стивена, который самодовольно усмехнулся, словно проехаться в старом автомобильном прицепе по крутому склону — лучшая его затея. — А потом он нажрался отцовского самогона и свалился в болото, — дополнил рассказ парень, обращаясь к Элизабет, которая жадно ловила каждое слово, наслаждаясь этой теплой дружеской атмосферой. — Это был день нашего знакомства, — гордо заявила Топаз.       Купер вдруг живо представила на месте грозных змей совсем еще юных ребят, полных разочарований, одиноких, брошенных, но не утративших любовь к жизни. У них не было ничего, кроме дружбы друг друга, но этого хватило, чтобы стать более понимающими и человечными, нежели те люди, которых когда-либо встречала Бетти. Её никто не научил дружить по-настоящему — учили менять любые принципы на деньги, учили предавать ради собственной выгоды и любить того, кого необходимо для финансового благополучия семьи. — Сыграешь? — попросила Тони, перехватывая гитару из рук Стивена. Она поднялась с бревна напротив и протянула инструмент Джонсу, который отрицательно покачал головой. Бетти внимательно уставилась на него, выпуская из сплетения своих рук его плечо. — Давай. Сыграй нашу любимую.       Джагхед отставил банку темного пива и нехотя принял потертую деревянную гитару, устраивая её на своем колене и крепко обхватывая гриф пальцами. Он скользнул по струнам, издав тихий, тонкий звук, устроившись поудобнее, сосредоточенно сведя брови к переносице.       Элизабет замерла в предвкушении, с почти детским восторгом следя за его рукой, приготовившись услышать его бархатистый, хрипловатый голос. Какой он, когда вместо привычных ругательств тянет слова старой песни? Сексуальный. Завораживающий. Уверенный. Как только он нарушил тишину ночи, подхватывая ноты лирической песни, Бетти невольно вздрогнула, словно чувствуя, как этот голос проникает в её душу, согревая изнутри.       Вряд ли до этого момента она видела нечто более удивительное, чем короля змей, прикрывшего глаза, погружённого в эту особую ауру музыки. Он негромко пел, чуть повышая голос на припеве, и друзья поддерживали его, наизусть зная проникновенные слова. О дружбе, о любви, о потере. С каждой строчкой в сердце Элизабет словно ударялась острая звездочка, которая осыпалась яркой пылью, оседала жгучим жаром под рёбрами, от чего, казалось, весь кислород разом прогорел в пространстве. На губах застыло заветное признание, которое произнести было слишком страшно, но чувство, горящее в сердце, рвалось из груди, и не осталось ни малейшей возможности это остановить.       Джонс проникновенно взглянул на неё, и Бетти внутренне сжалась, боясь, что выдала себя влюблённым взглядом и поблёскивающими в свете костра слезинками, скопившимися в уголках глаз. В эту секунду мир вокруг будто исчез, и Купер не видела ничего, кроме его лица, темно-зелёных глаз, в которых ей чудилось своё отражение. Его пальцы в последний раз оттянули нижнюю струну, и музыка стихла, медленно разрушая это невидимое, выбирающее притяжение между ними, возвращая Элизабет в реальность.       Она была уверена, что сейчас это пройдёт, как неожиданный приступ, что буря внутри — всего лишь впечатление от потрясающей песни. Но даже после того, как весёлые разговоры продолжились, она не могла нормально дышать — в груди щемило, а назойливый трепет внизу живота, кажется, называемый глупо «бабочками» только усиливался, сводя Элизабет с ума. — Ты в порядке? — заметив её состояние, спросил Джагхед, чуть приблизившись и сжав дрожащее колено Бетти через плед. Она взглянула на него испуганно и отчужденно, но быстро кивнула и поджала губы, стараясь делать вдох за вдохом. — Голова немного болит, — соврала она, — Наверное, дыма надышалась.       Купер ждала, что он по обычаю не среагирует на её жалобы и просто отвернется, и сейчас она была бы очень благодарна ему за это. Она смотрела на него, мысленно напоминая себе, каким холодным, равнодушным и грубым является человек, в чувствах к которому она только что призналась самой себе, но он, словно издеваясь над ней, впился внимательным взглядом в её лицо и тихо спросил: — Домой?       Элизабет хотелось ударить его и обнять одновременно. Хотелось плакать и смеяться. Хотелось собственноручно задушить этих проклятых бабочек и одновременно закричать, как сильно она любит.       Пропала.

***

      Войдя в квартиру и включив свет в коридоре, Джонс скинул ботинки, бросил ключи от машины на тумбочку, повесил любимую куртку на незакрытую дверцу шкафа и двинулся к кофемашине. Он всегда пил крепкий кофе перед сном, но все равно легко засыпал, в то время как Элизабет обычно ворочалась рядом, то терзаясь мыслями, то просыпаясь от кошмаров. — Будешь? — буднично спросил Джагхед, нажимая на кнопку и подставляя свою любимую кружку под краник. Элизабет замялась у двери, наблюдая за его движениями, потирая влажные ладошки от волнения, словно студент перед самым важным в жизни экзаменом. — Нет, — отмерев, ответила она. — Я потом не засну. — Завтра с утра я уеду из города по делам, — сообщил Джонс, стягивая свитер через голову, перебивая гудение старой кофемашины. — Вернусь ночью. Говорю это, чтобы ты не закатывала мне истерику и не шаталась по темным улицам. Ты меня услышала? — он бросил на девушку мимолетный, вопросительный взгляд, когда не дождался ответа, а затем открыл дверцу холодильника, чтобы достать молоко. — Я люблю тебя, — на одном дыхании выпалила Элизабет, когда Джонс скрылся за серой дверцей. Она перестала дышать, едва удерживаясь на ногах от переизбытка эмоций.       За секундным облегчением, которое она почувствовала, избавившись от тяжкого груза в груди, последовала паника и разрушительная злость на саму себя за несдержанность.       Джагхед замер, и оглушающее молчание повисло в воздухе. Купер не видела его лица, не могла предугадать реакцию, и от этого становилось только хуже. Она глубоко вздохнула, чувствуя, как легкие сдавило от недостатка кислорода, а сердце забилось в таком бешеном ритме, что, казалось, следующий его удар станет последним. Дверь холодильника медленно закрылась, и их взгляды встретились: её испуганный и выжидающий — его пораженный и…свирепый?        Всего мгновение он смотрел ей прямо в глаза, словно пытаясь понять, всерьез ли её неожиданное признание, а затем равнодушно отвернулся к столешнице, чтобы разбавить сваренный кофе. Он молчал, и это ожидание неизвестного все больше злило Купер — лучше бы накричал, прогнал или даже ударил, чем сделал то, что сделал — отвернулся. Делал так всегда, и Элизабет до дрожи ненавидела его невыносимое хладнокровие. — И все? Ты просто… Ты ничего не скажешь? — с трудом выдавила Бетти, быстро утирая предательские слезы с щеки длинным рукавом старой толстовки.       Джонс с силой сжал кружку, а затем резко спихнул её на пол, и та разлетелась вдребезги, от чего Бетти вздрогнула и инстинктивно сделала шаг назад. Он нервно зачесал волосы и уперся руками в край столешницы, сдавливая её до побелевших костяшек. — А что я должен сказать? — зло процедил Джагхед, после короткой паузы. — Блять! — он с силой ударил по столешнице кулаком, а затем обернулся, пугая Купер своим пылающим взглядом, полным злости, презрения и отвращения, то ли от неё за глупые сопли, то ли от себя самого. — Ну, не знаю, — горько усмехнулась Элизабет, — Я, вроде как, тебе в любви призналась. Обычно в такие моменты говорят «я тоже» или… — она осеклась, вдруг осознавая какую глупость сотворила. Джонс никогда не давал понять, что готов на нечто подобное, и Купер старалась убедить себя, что того, что есть, ей достаточно. — Я сделаю вид, что не слышал этого, — презрительно выплюнул Джагхед, просверливая в ней дыру взглядом исподлобья. — Что? — пораженно вздохнула Элизабет, больше не в силах сдерживать слезы. — Ты понятия не имеешь о чем говоришь. — Джагхед устало потер переносицу, словно не замечая её болезненного вида. — Как ты себе это представляешь? Будем круглыми сутками держаться за ручки и бросать на ветер клятвы, которые не имеют смысла? — Я говорю о том, что чувствую… — А я не хочу этого знать, — зло отрезал Джагхед. — И не притворяйся, что ты не понимала, что тебя ждет, когда прыгала ко мне в постель, — он сорвал куртку с двери, намереваясь уйти от неудобного разговора, и Бетти не стала его останавливать.       Она видела, как сильно его зацепило её глупое признание, и где-то в глубине души она надеялась, что его поведение — лишь защитная реакция.       Она закрыла глаза, когда он по привычке небрежно коснулся губами её лба, а затем ушел, громко хлопнув дверью.       Безнадежная тишина квартиры, в которой Купер осталась наедине со своей тупой болью, давила на плечи, прижимая её к полу. От теплого трепета не осталось и следа — невыносимая тяжесть в груди слезами застелила глаза, и Бетти опустилась на пол у кровати, прижимаясь к ней спиной и обнимая свои колени, словно прячась от внешнего мира. Её собственные слова о любви до сих пор на повторе крутились в голове, а перед глазами застыло лицо Джонса — хмурое, непроницаемое, отстраненное.       Он был прав. Как бы она не хотела простого понимания, теплых объятий, домашнего спокойствия и заботы — ждать этого от их изначально непростых отношений было глупо. Держаться за руки, признаваться в любви — не их история. И она ошиблась. Ошиблась, когда выбрала «действие» в той самой игре, когда впервые подошла к нему, когда безвозвратно влюбилась и когда открыто призналась ему в этом.       Бетти нащупала свой телефон в просторном кармане толстовки и выбрала номер из записной книжки, надеясь, что на том конце ответят. — Купер? — удивился хрипловатый женский голос после пятого гудка, и Элизабет громко всхлипнула, рыдая еще сильнее от осознания, до какого отчаяния дошла. — Чего тебе надо? — Ты… Можешь приехать к Джонсу? Я, кажется, призналась ему в любви, и он свалил. Я боюсь, что… Я бы позвонила Арчи, но он уехал на все выходные к Веронике. Мне больше не с кем поговорить. Боже, не знаю, зачем я набрала тебе, — заикаясь, выдавила Элизабет, утирая слезы и тяжело дыша. — Твою мать, ладно, — на выдохе согласилась девушка. — Не истери. Сейчас приеду. Но это не ради тебя.